§3. Особенности символического освоения социальных изменений посредством моды

По словам Ж.Бодрийара, объекты потребления составляют систему знаков, дифференцирующих население . Для наблюдателя чужое потребление выступает как создание текста, который может быть прочтен, а то, насколько это прочтение «читателем» и автором совпадает - это уже другая самостоятельная проблема.

В принципе, за всю историю исследования моды, никто ни разу не высказал сомнения в символическом, обозначающем характере как самой одежды, так и ее модных изменений. Не только представители семиотического подхода, но и другие авторы, независимо от их исследовательских позиций и методов, явно или неявно отдавали дань языку моды, в той или иной форме признавая, а порой и пытаясь описывать и объяснять выразительные возможности моды. Однако ответы на вопросы о природе, предназначении и механизмах этой выразительности, не говоря уж об ее объектах (о том, что именно отражает или выражает мода), были весьма различными.

Как уже говорилось, одна из ранних теорий о причинах появления одежды объясняла ее необходимостью защиты от холода. Согласно Дж. Лаверу, человек выбирает одежду, чтобы защитить свой социализированный организм от холода и жары, чтобы одеться так, как «полезно» для организма . Однако материал, собранный путешественниками, антропологами у первобытных племен, ставит под сомнение однозначность такого утверждения. Так, Р.Рубинштейн напоминает о том, что, как показывают наблюдения Ч.Дарвина на юге Африки, а также материалы, собранные у аборигенов Австралии, коренные жители этих районов даже в холодное время года обходились без одежды. При этом между австралийскими аборигенами и европейцами не существует особых физиологических различий.

157

утрачивает Таким образом, происхождение одежды нельзя объяснить лишь необходимостью защиты от холода. Напротив, ее использование только уменьшает сопротивляемость организма холоду.

О том, что язык одежды в некоторых случаях довольно точно

отражает существо господствующих в данном обществе социально-

экономических и политических отношений, свидетельствует история

костюма. Так, мужская одежда эпохи рыцарства, с одной стороны, и

капиталистической эпохи, с другой стороны, заметно различается,

характеризуя статус соответствующих социальных групп. «В эпоху старого

режима, - пишет Э.Фукс, - торжествовал бездельник, тунеядец. Костюм

ярко подчеркивал, что человек предназначен к бездействию, осужден на

тунеядство. Костюм был только средством позировать. Он не допускал

свободных, непроизвольных и в особенности быстрых и внезапных

движений <...> Костюм был приспособлен только к паркету и салону <...>

Властитель буржуазного века должен находиться в ином положении. Он

должен двигаться беспрепятственно, бодро и быстро, ибо жизнь

развертывается уже не размеренным шагом, не среди салонных

условностей, а все более быстрым и то и дело меняющимся темпом <...>

Исчезла всякая помпа, всякая декоративность. Костюм сведен к простым

главным линиям. Нет больше места праздничной простоте. Краски стали

1

бесцветными, как арифметическая задача» .

Важной попыткой объяснить символизм моды через законы показного потребления явилась теория Т.Веблена. Под демонстративным потреблением он понимал «использование потребления для доказательства обладания богатством», потребление «как средство поддержания репутации» . Идеи Т.Веблена, как и близкие им идеи Г.3иммеля, обнаружили свою актуальность в 1980-е гт., когда проблема потребления оказалась в центре внимания социальных и экономических наук . Поэтому целесообразно немного подробнее изложить суть теории праздного класса.

На наш взгляд, необходимо подчеркнуть в этой теории два важных момента, которые предопределяющие ее ограниченность и необходимость дополнения ее новыми положениями.

Во-первых, Т.Веблен ограничивал проявления демонстративного поведения лишь поведением определенной социальной группы, в определенных социальных условиях.

Вот почему, как считал Т.Веблен, горожане тратят на поддержание благопристойного вида значительно больше, чем деревенские жители. Ведь в деревне все знают друг друга лично и со всех сторон. Как бы человек ни одевался, односельчане знают, сколько у него домашних животных, каких размеров его дом и как питается его семья.

Вот почему траты на видимые формы потребления в городе растут за счет экономии на его скрытых формах. Как отмечал Т.Веблен, «для поддержания приличного внешнего вида городскому населению в большей степени, чем сельскому, свойственна привычка жить впроголодь» .

Как полагал Т.Веблен, показное потребление наиболее ярко проявляется в периоды первоначального накопления капитала, когда возникают «нувориши» (фр. nouveau riches — новые богачи), то есть начиная со второй половины - конца XIX в., особенно в США.

Таким образом, Т.Веблен рассматривает крайнюю форму показного поведения, отличающуюся наибольшей эксцентричностью (человек способен ограничивать себя в удовлетворении первостепенных потребностей ради демонстрации высокого статуса незнакомым людям), связывая его с определенной социальной группой и противопоставляя поведению представителей других социальных групп (жителей деревни).

Второе ограничение возможностей применения теории праздного класса к объяснению символизма моды связано с тем, что Т.Веблен в своем анализа сужает цели демонстративного поведения, предельно упрощая его содержание. Иными словами, если рассматривать демонстративное потребление как текст, то содержание этого текста сводится к заявлениям: «Я богат(а). Я преуспеваю. Я - респектабельный человек», то есть к поддержанию одного-единственного стандартного имиджа. Тем самым исключаются из рассмотрения все формы потребления, в том числе ношения модной одежды, направленные на создание других имиджей - например, имиджа «высокодуховного человека», «рачительного хозяина», «просто порядочного человека», «представителя богемы», «роковой женщины», «компетентного руководителя» и др. К тому же далеко не всегда люди стремятся ввести в заблуждение других, создавая себе имидж, резко отличающийся от их действительного типа. Исследования имиджа свидетельствую как раз об обратном: наиболее продуктивным является имидж, адекватно выражающий объективные характеристики субъекта- прообраза. В процессе создания такого имиджа, объективируя, «выводя наружу», демонстрируя свои скрытые доселе черты, человек получает возможность, увидев свое отражение в глаза других, «познать себя», чтобы затем и, последовательно корректируя свои внутренние и внешние проявления, достичь гармонии с самим собой. Возникающий в результате такой активности устойчивый образ «не может не оказывать воздействия на <...> Я-концепцию.

Однако ко всем этим формам самопрезентации, в том числе посредством выбора одежды и следования моде, теория «демонстративного поведения» Т.Веблена оказывается неприменимой. Вот яркий пример демонстративного поведения, описанный В.И.Ильиным: «В основе тяги к демонстративному потреблению лежит, вероятно, потребность в принадлежности к группе богатых и могущественных. Будучи неудовлетворенной, эта потребность у части людей может вызывать чувство дискомфорта. Так, Владимир Брынцалов, известный русский богач и кандидат в президенты (1996 г.), рассказывал, как он, однажды идя по улице, злился, что никто не знает, какой он богатый. Тогда он зашел в магазин и купил дорогой кожаный ремень. И, говорит, полегчало» . Пытается найти рациональные моменты в показном поведении, трактуемом строго в духе Т.Веблену, автор указывает, что оно «не всегда является просто средством утолить тщеславие. <.. .> Суть рациональности показного потребления может состоять в том, что символическое потребление обозначает реальный потенциал, который стоит за индивидом или фирмой. Поскольку в бизнесе нередко очень важно внушить партнерам доверие к своему финансовому благополучию, то покупка на последние деньги «Мерседеса-600» не всегда является экономически иррациональной. Это же касается и огромных особняков, часто в дальних странах, где жить не придется. Подобный демонстрируемый уровень порою является залогом для получения кредитов» .

Однако, демонстрируя такой способ рассуждений, автор сам ограничивает свою исследовательскую позицию горизонтом «праздного класса». Продолжая данное рассуждение, В.И.Ильин распространяет свою «амнистию» и на клерков, вкладывающих все свои средства в дорогую деловую одежду, «превосходящую по своей стоимости реальные возможности индивида», так как эта одежда «порою является средством получения хорошей работы, поскольку создает образ (ложность которого не сразу проявится) преуспевающего человека с хорошим вкусом.

1 Л?

стандартам траты на потребление могут создать дурное впечатление» .

Конечно, во все времена и во всех странах найдутся люди, желающие казаться более богатыми и более преуспевающими, чем на самом деле. Найдутся и оправдания для такого поведения путем указаний на заключенное в них «рациональное зерно». Однако еще в 20-е гг. XX в. Пол Нистром одним из первых предложил перечень мотивов модного поведения, выводящий за узкие рамки мотивации, описанной Т.Вебленом. «Специфическими мотивами или факторами интереса к моде и изменений в моде, в дополнение к физическим причинам, которые проявляются в конце каждого сезона, - писал П.Нистром, - являются скука или усталость от настоящей моды, любознательность, желание быть отличным от других или оригинальным, протест против обычаев, зависимости и подражательства. Могут быть и другие факторы, обусловленные природой человека и определяющие его интерес к моде, но названные настолько эффективны и содержательны, что составляют практическую теорию моды» .

Перечень П.Нистрома можно продолжить. Модная одежда, помимо всего прочего, призвана продемонстрировать окружающим вкус ее обладателя, его эстетические предпочтения, да и не только эстетические. К примеру, в конце 80-х гг. в России были люди, носившие одежду с символикой американского флага. Тем самым они демонстрировали симпатию не только к американской культуре, но к тем абстрактным идеалам демократии, которые с ней тогда ассоциировались.

«Вы можете лгать на языке одежды, - пишет Алисон Лури, - так же, как вы можете это делать на английском, французском или латыни, и этот вид обмана имеет преимущество: обычно нельзя обвинить лгущего в том, что он делает это сознательно. Костюм, говорящий о юности или богатстве, - в отличие от словесного утверждения, что вам 29 лет и что ваш доход измеряется шестизначной цифрой, - нельзя прямо опровергнуть или осудить» .

Итак, теория демонстративного потребления, построенная Т.Вебленом, отражает определенные объективные закономерности процесса потребления в капиталистическом обществе. Однако рамки применимости этой теории очень узки. Для того, чтобы ее исходная идея могла быть применена к объяснению широкой группы явлений потребления, в том числе к явлениям моды, необходимо провести обобщение теории демонстративного поведения. Для этого необходимо признать, во-первых, что демонстративное поведение присуще людям всегда, когда их потребление носит социальный характер, и, во-вторых, что содержанием демонстративного поведения, сопутствующего потреблению, является не только материальное благосостояние, но разнообразные составляющие имиджа человека как символического образа, создаваемого в интерсубъектном взаимодействии

Но это равнозначно признанию символического характера предметов потребления, и в первую очередь, одежды. Из тезисо о демонстративности потребления вытекает, что в процессе потребления его предмет превращается в символ и что, используя его, мы не только, а часто и не столько удовлетворяем свои базовые потребности, сколько сигнализируем окружающим при помощи набора потребляемых товаров, о том, что мы собой представляем или хотели бы представлять. Таким образом, потребление выполняет функцию общения. Как писал Ж.Бодрийяр, в процессе потребления потребляется не объект; объект лишь обозначают идею отношений между людьми, которая и потребляется с этими вещами .

Таким образом, демонстративное потребление в определении Т.Веблена выступает лишь как частный случай символического потребления, которое, в свою очередь, является синонимом потребления в социальной среде, то есть имеет универсальный характер. Будучи социальными субъектами, люди, потребляя, тем самым обозначают определенные социальные отношения. Например, покупая все более и более дорогие вещи, человек символизирует для окружающих и себя самого свое движение вверх по социальной лестнице; процесс дарения вещи символизирует дружеские или хорошие служебные отношения и т.д. Выражаясь словами Ж.Бодрийяра, в процессе потребления потребляется идея отношений между людьми. Отсюда следует вывод: «Нет пределов потреблению». Ведь если бы потребление было функцией только удовлетворения потребностей, то люди в процессе потребления достигали бы удовлетворения, однако этого не происходит: люди стремятся

172

потреблять больше и больше .

Исчерпывающий анализ моды как семантической структуры

1 71

содержится в исследовании А.Б.Гофмана . В качестве основных модных составляющих (символов, посредством которых потреблению можно придать качество модности) выступают модные стандарты и модные объекты. Причем, как уже указывалось выше, первое из двух понятий включает в себя второе, поскольку в качестве модных стандартов могут выступать как модные объекты (в частности, предметы одежды, аксессуары и т.д.), так и способы их употребления (ношения, использования, демонстрации) . Специфика модных стандартов и объектов состоит в их знаковой, символической природе. Это значит, что, независимо от своих утилитарных функций, они выступают в качестве знаков моды, денотатами которых являются модные значения, воспринимаемые людьми как некоторые ценности , В составе этих ценностей, в свою очередь, выделяются, с одной стороны, атрибутивные, или внутренние ценности моды, к числу которых относятся современность, универсальность, демонстративность и игра , с другой стороны — денотативные, или внешние, ценности моды, составляющие «конечный ценностный объект обозначения в моде» . При этом атрибутивные (внутренние) ценности моды также выступают по отношению к внешним, денотативным ценностям как знаки, «занимая промежуточное место и выполняя функцию незаменимого посредника между стандартами, с одной стороны, и их «внешними» ценностями — с другой» . В отличие от атрибутивных ценностей моды, которые разделяются всеми участниками моды и являются неизменными, денотативные ценности «заведомо различны и

170

даже бывают противоположными в разных системах поведения» . В этом смысле они носят ситуативный характер, хотя, как отмечает автор, «эту ситуативность надо понимать как относящуюся и к большим социальным системам, и к длительным периодам» . Таким образом, «следуя одним и тем же стандартам, через посредство одних и тех же атрибутивных ценностей различные категории участников моды в зависимости от тех или иных факторов в конечном счете на денотативном уровне могут быль ориентированы на различные и даже противоположенные этические, эстетические, политические и прочие ценности. Это могут быть такие

ценности, как социальное равенство и элитарность, красота и польза,

конформность и неконформность и т.д. Вообще набор денотативных

ценностей в принципе бесконечен, и попытаться перечислить их было бы

181

делом безнадежным» .

Р.Барт также указывает на символический характер элементов и характеристик одежды в ситуации, когда они наделяются качеством модности. Однако он упускает из рассмотрения ценностный аспект системы модных символов. Семантическое отношение между двумя коммутативными классами: «Одежда» и «Внешний мир» устанавливается при помощи текстов модного журнала: «Если в модном журнале говорится, что «этот длинный кардиган — скромный (без подкладки) или забавный (двусторонний), - то сразу видно, что перед нами две сопутствующие вариации: вариация в одежде (от отсутствия подкладки к двусторонности) вызывает вариацию в характере (скромный превращается в забавный), и обратно, вариация в характере обязательно ведет к вариации в одежде. Собрав все высказывания, манифестирующие такую структуру, приходится признать существование (на уровне одежды-описания) двух больших коммутативных классов: в один из них включаются все черты одежды, а в другой все черты характера (скромный, забавный и т.д.) или обстоятельства (для вечера, для уик-энда, для шопинга и т.д.). С одной стороны - формы, материалы, настроения; или еще проще, с одной стороны

] S2

одежда, с другой — внешний мир» .

С другой стороны, любое описание одежды, по Р.Барту, «подчиняется определенной цели - манифестировать, а точнее передавать Моду: любая вещь совмещается с сущностью Моды» . Таким образом, возникает еще одна пара коммутативных классов: «Обежда» и «Мода». Благодаря установленному между ними посредством журнального текста семантическому отношению «при вариации некоторых элементов одежды- описания происходит и сопутствующая вариация в самой Моде <...> правда, в отличие от первой пары (Одежда - Мир) , термины второй пары {Одежда — Мода) актуализированы Ht в равной степени: модность почти никогда не высказывается прямо, она остается имплицитной, точно так же как означаемое в слове» ,

В целом, по Р.Барту, «коммутация осуществляется всегда либо между одеждой и внешним миром, либо между одеждой и Модой, но ни в коем случае не напрямую меду внешним миром и Модой, и даже не между мирской одеждой и Модой» .

Однако что заставляет людей предпочитать модную одежду немодной? — на этот вопрос мы не можем получить ответа в данной системе объяснения. С точки зрения Р.Барта, «Мода представляет собой чистую ценность», не соотносимую ни с какими внешними ценностями. К такому заключению приходит Р.Барт на основании того, что мода «не может ни изготовлять вещь, ни образовывать собой одно из ее применений; можно допустить, что плащ защищает от долждя и в этом смысле между внешним миром (дождь) и вещью (плащ) хотя бы поначалу или отчасти имеется

I RA

транзитивное отношение» . Поэтому, считает он, «когда платье описывается как обладающее ценностью Моды, то между этим платьем и модой может быть лишь конвенциональное, а не функциональное соответствие; один лишь журнал, а не бытовое применение устанавливает эквивалентность вещи и Моды»157.

С последним утверждением чрезвычайно трудно согласиться, особенно в свете вышеописанных результатов, полученных А.Б.Гофманом. Если не ограничивать искусственно предметную область исследования журнальными текстами, то очевидность и здравый смысл подсказывают нам, что мода не может быть самоцелью и ценностью «в себе». Признав существование атрибутивных (внутренних) ценностей моды, мы тем самым выходим за пределы моды, поскольку эти ценности (к числу которых относятся современность, универсальность, демонстративность и игра) по своему самому содержанию характеризуют отношение человека к миру.

Именно соответствием или несоответствием этим «мирским» (пользуясь терминологией Р.Барта) ценностям определяется отношение к моде денотативных ценностей, в том числе и таких, как богатство. Действительно, если в определенном месте, в определенное время, среди определенных людей быть богатым считается современным; если за богатством признано значение универсальности («Все богатеют», «Все считают, что быть богатым хорошо»); если допустима и поощряется его демонстрация, и если оно может быть предметом игры, то можно с уверенностью сказать, что среди этих людей, в этом месте, в это время быть богатым модно, В противном случае быть богатым, хотя, быть может, и хорошо, приятно и полезно, но немодно.

Как отмечает А.Б.Гофман, рассматривая модные стандарты и объекты, необходимо различать, с одной стороны, ценность собственно

«модности», связанной с модными значениями, или атрибутивными

ценностями моды, с другой стороны, ценность других, «немодных» (т.е. не

опосредованных этими атрибутивными ценностями) качеств, таких, как

польза, красота, высокая стоимость объекта и т.д. «Так, дорогостоящая

вещь (т.е. вещь с высокой экономической ценностью) может быть

совершенно немодной, т.е. обладать нулевой ценностью в своем собственно 188

модном аспекте» .

Это тонкое замечание весьма уместно, так как нередко исследователи моды смешивают моду с манерой одеваться, одеждой вообще или просто хорошей одеждой, тем саамам размывая границы предмета исследования. Необходимо отдавать себе отчет в том, что помимо модных качеств в вещах могут быть и другие качества, обусловливающие их высокую ценность, но не имеющие никакого отношений к моде. Таковы, например, качества, объединяемые в понятии «люкс». Жак Морабито, автор выпущенного в 2003 г. во Франции издания «Путеводитель по роскоши» («Le guide du luxe») в качестве ответа на вопрос корреспондента, что такое люкс, изобразил пятиконечную звезду. «Это звезда с двумя «ногами», «руками» и «головой», - поясняет Ж.Морабито, - Две «ноги» - это качество исходного материала и качество работы. «Руки» - цена и раскрученность марки. «Голова» - творческая идея, заложенная в продукте. Где-то в центре этой звездочки и находится люкс» . Как видим, в дефиниции, данной человеком, который всегда жил и вращался в мире люкса (семья Морабито занимается производством предметов роскоши с 1855 г.) отсутствует слово «мода». Более того, марки, считающиеся сейчас наиболее модными (Gucci, Prada, Armani, Dolche &Gabbana), получили в «Гиде» Ж.Морабито отнюдь не самый высший рейтинг. На вопрос, не получается ли, что мода и люкс - явления-антиподы, Ж.Морабито отвечает: «Я считаю, что люкс - это то, что

190

остается, когда мода проходит» .

Чтобы осознать значение моды в системе символического потребления, необходимо принять во внимание разницу между моральным и физическим износом вещи. Как пишет Р.Барт, «в плане реально носимой одежды Мода может характеризоватся соотношением двух ритмов - ритма озноса (и), который определяется естественным временем обновления вещи или целого гардероба, исключительно с точки зрения материальных потребностей; и ритма покупок (а), который определяется временем между двумя покупками вещи или гардероба одного и того же типа.

Мода (реальная) - это, если угодно, а/и. Если и=а,то есть одежда покупается по мере износа, то моды не существует; если и>а, то есть одежда изнашивается быстрее, чем приобретается, то это пауперизация; если же а<и, то есть люди покупают больше, чем изнашивают, то имеет место Мода, и чем больше ритм покупки превосходит ритм износа, тем сильнее власть Моды» .

На наш взгляд, столь прямое отождествление разницы между частотой покупок и временем физического износа не совсем корректно. У людей может быть много причин и мотивов для того, чтобы приобретать новые вещи, не дожидаясь износа имеющихся. Различие между модой и просто любовью к обновлениям понимает В.И.Ильин. «Вы купили платье в прошлом году, - пишет он, - его еще носить и носить, то есть физически оно еще не употреблено до конца. Однако покупатель в данном случае потреблял не платье как физическую вещь, а имидж «модного платья». Мода прошла, поэтому надо покупать новое. Другая потребляемая идея: постоянное обновление гардероба. Покупая все новые и новые вещи, человек потребляет не их физическую форму, а идею обновления; убеждение себя в том, что «я постоянно покупаю новую и хорошую одежду», приносит удовлетворение, а отнюдь не сама одежда, уберегающая от холода» .

Добавим, что отнюдь и не модность покупаемой новой одежды служит источником удовлетворения во втором случае, тем более, что, в принципе, новая одежда может даже не отличаться по модели от «старой». Например, если в высшем среднем классе США не принято ездить на автомобилях старше 5-6 лет , то это вовсе не означает, что люди каждый раз покупают автомобиль более модной марки, тем более, что мода на автомобили и не меняется столь быстро.

Таким образом, имеется существенная разница между «просто обновлением» и модным обновлением. Модное обновление - это не любое обновление, а обновление, признаваемое людьми в качестве именно модного, то есть соотносимого с атрибутивными ценностями моды современностью, универсальностью, демонстративностью и игрой.

Именно соотнесенность модных атрибутов с этими ценностями позволяет использовать их при создании имиджа, повышая его продуктивность.

Как установлено социально-психологическими исследованиями, имидж не только выполняет психотерапевтическую функцию, снижая риск депрессивных заболеваний (о чем уже говорилось выше), но и способен повысить продуктивность профессиональной деятельности человека. Кроме того, имидж выполняет и ряд других функций. Это, в частности, функция самовыражения, самопознания: «создавая свой собственный образ посредством использования общезначимой символики, субъект получает возможность составить относительно объективное представление о своих собственных качествах, способностях, которые раньше были для него неочевидны, не осознавались им» . Кроме того, имидж может существенно облегчить социальное влияние. Эта функция имиджа

195

подтверждена экспериментально и находит применение в

управленческой деятельности, маркетинге, рекламе, политическом менеджменте и др. И.А.Федоров указывает еще ряд функций, которые выполняет индивидуальный имидж:

функцию социального тренинга: создавая имидж, человек сознательно или стихийно корректирует собственные проявления, приспосабливая их к выполнению групповых ролей;

иллюзорно-компенсаторную функцию. Она проявляется в том, что «имиджи позволяют как бы «поиграть в несбывшееся», компенсировать стереотипность обычной жизни, сохраняя тем самым личность, но не нарушая поведенческой рамки групповых ролей» ;

функцию социально-символического опознавания: посредством имиджа индивид демонстрирует членам группы свою готовность к социальным интеракциям и выполнению соответствующих ролей, со своей стороны, другие члены группы благодаря имиджу опознают в индивиде потенциального партнера .

Для субъектов, воспринимающих имидж, он также выполняет ряд важных функций, в том числе:

служит источником информации о представленном в нем субъекте (то, насколько эта информация адекватно отражает объективные свойства субъекта-прообраза имиджа, - другой вопрос);

вызывает определенные эмоциональные реакции;

побуждает к определенным действиям;

содействует сплочению и сотрудничеству .

Рассматривая моду как особый ракурс (измерение, срез) имиджа, то есть публичного образа человека, особый тип позиционирования себя для других, мы должны ответить на вопрос: Что демонстрирует (или хочет продемонстрировать) человек, сообщая своему имиджу качество модности, в частности, посредством использования в качестве имиджеобразующих символов модной одежды?

На наш взгляд, мода призвана добавить к имиджу такое качество, как социальная компетентность в широком смысле.

Феномен компетентности в постиндустриальную эпоху приобрел особое значение. При этом, как отмечает исследователь компетентности Дж. Равен, «изменились не только стоящие перед нами задачи. Изменились также требования к видам компетентности, необходимым для решения этих задач, и те роли, которые мы все должны играть в данном процессе. Если мы не создадим более адекватных представлений об обществе, механизмах его функционирования и нашей роли в нем, то мы по-прежнему будем вести себя некомпетентно и неадекватно» . Если раньше под компетентностью понимали обычно профессиональную осведомленность, то в современном мире характер происходящих изменений и уровень взаимозависимостей таковы, что быть компетентным только в определенной, узкой области нельзя. Подлинная компетентность определяется неопределенно широкой осведомленностью плюс (и это главное) способностью человека к быстрому и легкому усвоению все новых и новых изменений, происходящих в мире, причем не всех подряд (всю сумму происходящих изменений отследить невозможно), а самых значимых, воплощающих наиболее актуальные тенденции развития. Вот почему Дж. Равен пишет о «переоценке социально значимых типов поведения и развитии новых видов компетентности» . Ведь «понимание того, как работает общество, понимание нашей собственной роли и роли других в нем имеет решающее значение для компетентного поведения» . К важнейшим элементам компетентности, которые «служат важными детерминантами поведения», Дж.Равен относит «восприятие общественной структуры, в которой человек живет и работает; ожидаемые им реакции других людей на его поведение», а также «общие с другими людьми ценности, ожидания и способы восприятия» .

Как же человеку, обладающему указанными составляющими компетентности, наглядно продемонстрировать их? Думается, что наилучшим, самым естественным и самым эффективным способом демонстрации этих качеств и будет модная одежда. Ведь, в самом деле, быть модно (и при этом со вкусом, к лицу и к месту) одетым - значит быть в курсе изменений, происходящих в той сфере, которая составляет непосредственную коммуникативную среду человека, ту среду, в которой он живет и работает; быть способным выделять наиболее актуальные из этих изменений, разделяя «общие с другими людьми ценности, ожидания и способы восприятия»; быть способным предвидеть реакции других людей.

И если человеку при создании своего имиджа удастся в полной мере продемонстрировать эти качества, то его социальная компетентность получит высокую оценку окружающих, что послужит залогом наиболее полной и всесторонней реализации им своих способностей и достижения успеха.

На наш взгляд, предлагаемая концепция исчерпывающе объясняет место моды в структуре имиджа как символического образа субъекта, создаваемого в интерсубъектном взаимодействии. Позволяя человеку продемонстрировать свою социальную компетентность в ее наиболее прогрессивных формах, мода в то же время служит и своеобразным тренингом этой компетентности: ведь для того, чтобы быть модным, человеку, как правило, необходимо действительно быть компетентным в области моды.

Мы здесь не рассматриваем случаев, когда такая компетентность не нужна, то есть не обязательно быть самому компетентным в моде, чтобы создать себе модный имидж. Достаточно обратиться к специалистам в области имиджа и моды и оплатить их услуги, либо полностью положиться на известный брэнд, который, если верить авторитетным заявлениям модных изданий, может служить надежным того, что мы будем выглядеть в достаточной мере модно. Но здесь мы уже вступаем в сферу функционирования социальных институтов моды, рассмотрению которых посвящена следующая глава.