Стагфляция (180-130 гг. до н.э.)

Демографические тенденции во II в. до н.э.

Столетие между трибунатом Тиберия Гракха (133 г. до н.э.) и созда­нием принципата Августом в 29 г. до н.э. было временем постоянной внут­ренней борьбы, которая дважды вылилась в длительные и интенсивные гражданские войны.

внутриэлитная конкуренция и стагнация государственных доходов. Мы рассмотрим последовательно каждую из этих тенденций.

К концу республиканского периода экономическая структура римско­го общества претерпела глубокую трансформацию. В сельском хозяйстве в начале и в середине этого периода преобладали свободные землевладель­цы, ассидии, которые обрабатывали небольшие семейные фермы и постав­ляли рекрутов в легионы. В конце III в. до н.э. ассидии по-прежнему чис­ленно превосходили безземельных граждан, пролетариев, в отношении приблизительно 5:1 (или даже 10:1, см. п. 6.1). К концу республики чис­ленность ассидиев угрожающе сократилась, в то время как численность пролетариев и рабов значительно возросла.

Существуют определенные разногласия в вопросе о том, когда именно произошла эта трансформация. До недавнего времени считалось (как ут­верждают учебники, см.: Ward et al. 2003), что она началась в конце III в. до н.э. Арнольд Тойнби, Кейт Хопкинс и Питер Брант утверждали, что войны III-II вв. до н.э., и особенно Вторая Пуническая война, подорвали относительную аграрную стабильность, установленную компромиссом Лициния-Секстия. Военные потери, причиненные Ганнибалом, были не­обычайно велики: по Полибию, до 110 тыс. воинов - хотя Брант (Brunt 1971) полагает, что эти цифры преувеличены. Кроме того, войны велись в полуостровной Италии и вызвали массовые разрушения производственной инфраструктуры (Toynbee 1965) - хотя Тойнби, вероятно, преувеличивает этот эффект.

Массовое выселение бедных богатыми лежало в основе политических конфликтов и гражданских войн последнего столетия римской республи­ки» (Hopkins 1978:2-5).

Эти обычные объяснения экономических трансформаций в конце рес­публиканского периода были суммированы Джоуменом (Jongman 2003:105) следующим образом. «Когда все более многочисленные римские армии начали вести все более длительные войны на более отдаленных зем­лях, военная служба стала все более и более обременительной для обыч­ных граждан, тех крестьян, которые составляли традиционную основу ле­гионов. В результате многие из них уступили свои земли более богатым и пополнили ряды городской бедноты.

В последнее время эта точка зрения была подвергнута резкой критике Джоуменом (Jongman 2003) и Розенштейном (Rosenstein 2004). В детально мотивированном исследовании Розенштейн утверждал, что солдаты, граж­дане Рима, не были жертвами имперских устремлений своего правительст­ва, но участвовали в завоеваниях с готовностью и с энтузиазмом (Rosen- stein 2004:60). Их энтузиазм угас только в середине II в. до н.э.: «Война в Испании после 153 г. до н.э. была трудной и невыгодной. Поражения были частыми, и потери тяжелыми. Призывники крайне неохотно шли на войну, и, как сообщает Плутарх, моральный дух в армии был на самом дне» (Rosenstein 2004:53).

Кроме того, плантационные хозяйства появляются в литературных и археологических данных самое раннее в середине II в. до н.э., и они полу­чают широкое распространение только в эпоху Суллы (Rosenstein 2004:6). Таким образом, несколько поколений прошло между периодом военных потрясений и ростом латифундий, что ставит под сомнение прямую при­чинно-следственную связь между этими двумя процессами.

Используя демографические модели и экономические расчеты, Розен­штейн показал, что большинство семей римских мелких фермеров могли бы обойтись без труда молодых мужчин, мобилизованных в армию. На са­мом деле, основная проблема, стоявшая перед римской деревней во II в. до н.э. (как и в других аграрных обществ в соответствующей фазе векового цикла) состояла в неполной занятости, а не в нехватке рабочей силы для обработки полей.

Розенштейн переворачивает традиционные взгляды на проблему и ут­верждает, что «увеличивающееся число мелких фермеров и распростра­ненность дробления наследств предлагают привлекательную альтернативу обычной точке зрения на происхождение аграрного кризиса, который стремился разрешить Гракх» (Rosenstein 2004:155).

н.э., весьма вероятно, имела важное значение для процесса роста населе­ния, который начался после поражения Ганнибала» (Rosenstein 2004:154 ). «Поскольку население увеличивалось и родители делили между детьми все меньшие наследства, то число граждан, которые попадали в разряд проле­тариев, увеличивалось» (Rosenstein 2004:156 ). «Поэтому войны, которые вел Рим в период после вторжения Ганнибала не только способствовали быстрому росту населения, а также перемещали мелких фермеров в низ­шие цензовые классы. Эти фермеры были, в целом, значительно беднее, чем их коллеги III века и не имели особой надежды на улучшение своей судьбы за счет собственных усилий. А с конца колонизации Италии после 181 г. до н.э. Сенат закрыл этот предохранительный клапан для семей, не­способных устроить всех своих детей на новых фермах» (Rosenstein 2004:164).

Как мы видим, Розенштейн по существу выдвигает демографически- структурные аргументы. Нет сомнений, что затяжные войны оказали боль­шое влияние на динамику римского населения, и они должны быть приняты во внимание. Тем не менее, их действие было противоположно ранее при­нятой точке зрения. Войны II в. до н.э. не были причиной гражданских войн I в. до н.э., наоборот, они оттягивали час расплаты и продлевали необычно продолжительную фазу расширения республиканской цикла.

Конец Второй Пунической войны стал началом длительного периода внутреннего мира в полуостровной Италии, так как последующие кон­фликты происходили на далеких границах Римской империи. Пострадав­шая в результате войны производственная инфраструктура была быстро восстановлена, что создало благоприятные условия для быстрого роста на­селения. Рост лишь отчасти замедлялся высокими потерями во внешних войнах и колонизацией долины реки По (до 181 г. до н.э.).

В 203-124 гг. до н.э. численность населения почти удвоилась, в то вре­мя как территория Ager Romanus между 188 и 85 г. до н.э.

граждан перебирались в Рим, в то время как другие, вероятно, арендовали землю у помещиков. Джоумен (Jongman 2003), например, утверждает, что степень «латифундизации» в конце республики не была столь высокой, как принято считать.

Рост населения привел к обычным мальтузианским последствиям. По­сле периода, относительно свободного от эпидемий в конце IV-III вв. до н.э., частота эпидемий вновь увеличился во II в. до н.э. (Duncan-Jones 1996). Эпидемии также стали более серьезными. Например, Орозий утвер­ждал, что во время чумы 142 г. до н.э. среди погибших было так много гро­бовщиков, что трупы оставляли гнить в своих постелях, и это сделало мно­гие кварталы Рима непригодными для жилья (Duncan-Jones 1996:113).

Экономические тенденции

У нас имеется лишь крайне скудная информация о ценах и заработной плате в период республики, но то, что имеется, свидетельствует о значи­тельной инфляции в 150-50 гг. до н.э. Вероятно, лучшим индикатором яв­ляется оплата легионеров. В конце III в. до н.э. легионеры получали 3 асса суточных или деньги на модий пшеницы (Harl 1996:212).

легионера, должно быть, прошла следующую динамику: от высокой, в 2.34 тонн зерна в год в 141 г. до н.э., она понизилась вдвое (или даже больше) в 90-71 гг. до н.э., и затем в 10-9 гг. до н.э. восстановилась до уровня 141 г. до н. э. за счет снижения цен на пшеницу при принципате.

Номинальная заработная плата чернорабочих во II-I вв. до н.э., по- видимому, несколько увеличилась. По словам Катона, она составляла 2 сестерция в день, а в дни Цицерона столетие спустя - 3 сестерция в день (Wells 1992:186).

Другим ярким явлением позднереспубликанского периода был рост промышленности, торговли и урбанизации. Во II в. до н.э. население Рима увеличилось в три раза, примерно со 150 тыс. до 450 тыс. человек (Chandler, 1987). По другим оценкам, население Рима увеличилось со 150 тыс. в 200 г. до н.э. до 375 тыс. в 100 г. до н.э., а затем до 600 тыс. в 50 г. до н.э. (Scheidel 2004:14). Этот процесс стимулировали два основных фактора. Во-первых, успешные завоевания превратили Рим в столицу средиземно­морской империи. Богатства от продажи добычи, контрибуции, дани и от государственных рудников стекались в Рим, в первую очередь, обогащая элиту, а затем «сочилось вниз» к торговцам и ремесленникам, которые об­служивали потребности элиты. Расширение занятости в городах привлека­ло сельских иммигрантов. Во-вторых, крестьяне, испытывавшие недоста­ток земли, переселялись в города в поисках средств к существованию. Та­ким образом, урбанизация был обусловлена одновременным действием сил «притяжения» в города и «выталкивания» из деревень, но к концу II в. до н.э., по-видимому, преобладали силы, выталкивавшие крестьян из де­ревни. В Риме уже не хватало рабочих мест для иммигрантов, и имелась большая нехватка жилья, которая поднимала арендную плату (Ward et al. 2003:135). Уровень преступности вырос. Городская беднота проявляла все большее недовольство (Ward et al. 2003:135).

Динамика элиты

Самым поразительным явлением во II в. до н.э. был рост численности и богатства римской элиты. Как отмечалось в предыдущем разделе, археоло­гические данные подтверждают традиционное представление о простом об­разе жизни ранней республиканской элиты. Однако после 300 г. до н.э. по­являются признаки того, что уровень потребления элиты начал расти. Это в наибольшей степени проявляется в динамике строительства новых храмов (рис. 6.2). После долгого перерыва в конце V и в IV в. до н.э., строительная активность начинает расти около 300 г. до н.э. и продолжает увеличиваться на протяжении всего III века, достигая максимума во II в. до н.э.

Можно возразить, что храмовое строительство в республике отражало не элитное потребление, а военные успехи (накануне критической битвы армейские командиры часто клялись построить новый храм, и значитель­

ная часть расходов на строительство возмещалась за счет добычи). Однако, другие индикаторы указывают на ту же тенденцию роста аристократиче­ского потребления. Начиная с конца IV в., начинает увеличиваться число монументальных гробниц в Этрурии (Barker and Rasmussen 1998:286). На основе анализа экономических сведений о 200 римских сенаторах Шацман (Shatzman 1975) сделал вывод, что после окончания Второй Пунической войны их расходы неуклонно росли (201 г. до н.э.) и достигли пика в пери­од после Суллы. «Совершенно очевидно, что войны Рима на Востоке вы­звали рост уровня жизни. Как только сенаторы познакомились с изыскан­ными и утонченными вкусами эллинистического мира, они стали подра­жать им и увеличили свои частные расходы. Этот процесс, начавшийся в первой половине II в. до н.э., достиг экстравагантных высот в I в. до н.э. Наши данные свидетельствуют, что за эту расточительность были ответст­венны главным образом консулы и нобили, однако стремление к роскоши было характерно для всего сенаторского класса» (Shatzman 1975:98).

В I в. до н.э. масштабы частных состояний достигли астрономических размеров. Из сенаторов, для которых стоимость недвижимости известна, пять человек обладали состоянием более 100 млн. сестерциев: Л. Бальб, М. Красс, Л. Лукулл, Помпей и Л. Тарий Руф (Shatzman 1975:35). Чтобы пере­вести эти цифры в серебряный эквивалент, надо учесть, что 1 сестерций - это примерно 1 г серебра. Другими словами, 100 млн. сестерциев примерно эквивалентны 100 т серебра.

У «обычных» сенаторов имелись состояния в несколько миллионов сестерциев. Например, у М. Цицерона было 13 миллионов. Цицерон писал, что богатый римлянин нуждался в доходе в 100-600 тыс. сестерциев еже­годно. Так как общее состояние и годовой доход в доиндустриальных об­ществах обычно находятся в соотношении 20-12 к 1, то эти размеры дохо­да подразумевают состояния 1.2-12 млн. сестерциев. Характерно увеличе­ние масштаба сенаторских состояний между II и I вв. н.э. Так, Л. Эмилий Павел, который уничтожил Македонское царство в 167 г. до н.э., умирая, оставил состояние всего лишь в 1.44 млн. сестерциев (Crawford 1993:75). Это на порядок меньше, чем среднее состояние сенатора столетие спустя.

В то время как богатые становились богаче, бедные становились все более бедными. Ценз ассидия первого класса был, по-видимому, снижен с 120 тыс. до 100 тыс. ассов (Crawford 1993:79), чтобы противодействовать процессу увеличивающегося обнищания. Ценз ассидия пятого класса пре­ждесоставлял 11 тыс. ассов (Crawford 1993:97). Он был снижен до 4 тыс. в первой половине II в. до н.э., затем до 1.5 тыс. в 141 г. до н.э. и в конечном счете попросту отменен. В 107 г. до н.э. Марий стал зачислять в армию capitate censi, людей, не имеющих собственности, которые были просто перечислены в переписи, то есть пролетариев (Crawford 1993:125). Чис­ленное уменьшение слоя мелких землевладельцев (ассидиев) проявилось также в снижении в армии доли римских граждан по сравнению с долей

союзников. К концу II в. до н.э. отношение союзников к римлянам было 2:1 (Crawford 1993:128).

Внутриэлитная конкуренция

Чтобы получить представление о динамике численности элиты в этот период, мы обратимся к исследованию Хопкинса и Бертона (Hopkins 1983: Chapter). В фокусе этого исследования находилась верхушка римской ие­рархии, консулы, главные выборные должностные лица Римской респуб­лики. Каждый год избирались два консула, так что на протяжении 30­летнего поколения могло быть максимум 60 консулов (так как один чело­век мог быть избран более одного раза, то фактическое число обычно ко­лебалось между 50 и 60). Эти 50-60 мужчин из высшей римской иерархии относительно хорошо известны по документам, и дают нам превосходный образец для исследования динамики римской элиты.

Традиционно считается, что в римской элите доминировал узкий круг знатных семей. В течение столетия, предшествующего трибунату Тиберия Гракха (в 133 г. до н.э.), десять родов (gentes),давали 50% всех консулов, и еще одиннадцать других родов - дополнительно 30% (De Sanctis, цит. по: Toynbee 1965). Среди патрицианских родов Корнелии были представлены 23 консулами, Эмилии -11, Фабии и Постумы - по 7 каждый. Среди плебе­ев Фульвии дали 10 консулов, Марцеллы - 9 и Семпронии - 8. Известны более чем 400 родов, из которых происходили римские магистраты (кон­сулы, преторы, эдилы и т.д.), но ведущее положение принадлежало лишь нескольким самым знатным родам.

Хопкинс и Бертон на основе проведенного ими анализа утверждали, что степень концентрации власти в руках нескольких семей была преуве­личена. Они подсчитали, что треть всех консулов, избранных в 250-50 гг. до н.э., не имели предка-консула в предшествующих трех поколениях. Только у трети всех консулов был сын-консул и менее четверти удалось передать свой консульский статус внуку. Вопреки традиционному пред­ставлению, Хопкинс и Бертон утверждают, что «в течение последних двух столетий Республики имело место непрерывное движение в и из римской политической элиты» (Hopkins 1983:32).

Однако мы не видим особого противоречия между выводом Хопкинса и Бертона о том, что у 65% консулов был прямой предок-консул, и данны­ми Де Санктиса о том, что 21 род дал 80% консулов. Во-первых, эти циф­ры относятся к разным периодам времени (250-50 гг. и 233-133 гг. до н.э.). Во-вторых, род обычно состоял из нескольких, иногда многих семей. Оба набора данных, таким образом, указывают на сильный, но не абсолютный контроль знатных семей над политической властью. Более озадачивает низкая вероятность передачи консульского статуса потомкам: 32% сыну и 24% - внуку. Такая сильная анизотропия в статусе консулов-предков и их

потомков на самом деле указывает на специфическую динамику замеще­ния консульской страты. К счастью, Хопкинс и Бертон представили свои данные в разбивке по 30-летним периодам (грубо говоря, по поколениям), что позволяет нам изучить временные изменения в вероятности передачи статуса в 250-50 гг. до н.э.

Рисунок 6.6. Наследование консульского статуса в 250-50 гг. до н.э. (a) Передача статуса в течение двух поколений: консулы с консулом-отцом и/или дедом (сплошная линия) и консулы - внуки консулов (пунктирная линия). (b) Передача статуса в течение одного поколения: консулы с отца­ми-консулами (сплошная линия) и консулы с сыновьями-консулами (пунк­тирная кривая). Данные в процентах из таблиц 2.2 и 2.4 Хопкинса и Берто­на (Hopkins, 1983).

На рис. 6.6а мы отразили наследование консульского статуса в 250-50 гг. до н.э. Сплошная линия указывает на долю консулов, у которых консу­ламибыли отец или дед (это существенно, потому что элитным семьям часто приходилось пропускать поколение, так как их ресурсы были исчер­паны энергичной и дорогостоящей политической деятельностью, необхо­димой для достижения консульства). Мы видим, что доля таких консулов увеличилась с 45% в 249-220 гг. до н.э. до 64% в 139-110 гг. до н.э. Иными словами, к периоду Гракхов нобили усилили давление на консульскую власть. Та же динамика наблюдается для консулов с консулами-отцами: их доля увеличилась с 30-38% до 170 г. до н.э. до 58% 139-110 гг. до н.э. (рис. 6.6b, сплошная линия).

Вторая (пунктирная ) кривая на рис 6.6а показывает долю консулов, у которых был консул-внук. Эта кривая, в отличие от сплошной, не возрас­тает со временем: она колеблется около 30% до 169-140 гг. до н.э., а затем внезапно падает до 13% в течение 139-110 гг. до н.э. (рис. 6.6a). Другие по­казатели передачи статуса в этот период показывают аналогичное сниже­ние. Доля консулов с консулами-сыновьми снизилась с 38 до 27% (рис. 6.6b, пунктирная кривая), в то время как доля консулов с консулами- внуками уменьшилась с 27 до 10%. Таким образом, как это ни парадок­сально, в то же время, когда нобили упрочили свою власть над консульст­вом, их способность передавать свой статус потомкам снизилась.

Единственное возможное объяснение этой динамики заключается в том, что пул претендентов на консульскую должность во II веке до н.э. не­уклонно расширялся. Поскольку возросшее число нобилей боролось за те же 60 консульских постов в поколение, то внутриэлитная конкуренция росла и вероятность неудачи увеличивалась. Эта тенденция привела снача­ла к перекрытию вертикальной мобильности и растущему доминированию нобилей, а затем к усилению конкуренции среди их потомков.

Эту интерпретацию усиливает другой набор данных, приводимых Хопкинсом и Бертоном (Hopkins 1983:tab. 2.7). Исследователи анализиро­вали способность «внутренней элиты» (то есть консулов с консулами- отцами и дедами) передавать наследникам статус консулов или преторов. Во второй половине III в. до н.э. каждый член внутренней элиты произво­дил в среднем 1.25 сыновей в звании консула или претора. Так как это чис­ло больше единицы, то внутренняя элита количественно росла. Полвека спустя это значение уменьшилось до 0.83, а в период 139-80 гг. до н.э. упа­ло до половины своего первоначального значения, 0.63.

В действительности средние числа скрывают довольно драматические колебания в возможности передачи статуса от отца к сыну. Сравнивая до­ли консулов-отцов и консулов-сыновей, мы замечаем, что до середины II в. до н.э. две кривые колеблются примерно на одном уровне (рис. 6.6b). В поколение 194-170 годов (после серьезного сокращения элит во время вой­ны с Ганнибалом), доля консулов-сыновей опустилась до 30%, в то время

как доля консулов-отцов осталась на уровне 38%. Это говорит о том, что внутриэлитное соревнование за консульский статус в тот период было не­велико.Напротив, в время Гракхов (139-110 гг. до н.э.) доля консулов- сыновей увеличилась до 57%, в то время как доля консулов-отцов упала до 27% (рис. 6.6b). Таким образом, уровень элитного перепроизводства дос­тиг максимума непосредственно перед длительным периодом социополи­тической нестабильности. Пик внутриэлитной конкуренции пришелся на следующее поколение, на период между временем Гракхов и Союзниче­ской войной.

Государственные финансы

В 146-91 гг. до н.э. римские финансы были относительно здоровыми. В 157 г. до н.э. казначейские запасы составляли 72 млн. сестерциев (Harl 1996:44), а в канун Союзнической войны - 80 млн. сестерциев (Harl 1996:50). Это финансовое равновесие, однако, оказалось хрупким, и запасы были быстро поглощены Союзнической войной, которая разрушила фи­нансовое равновесие поздней Республики. Увеличение финансовых труд­ностей после 91 г. до н.э. было отмечено снижением содержания серебра в динарии до 95% (Harl 1996:50). Кроме того, государство перестало платить солдатам. В 89 г. до н.э., казна оказалась пуста; это случилось в первый раз с 213-212 гг., когда Рим переживал тяжелые дни войны с Ганнибалом (Crawford 1974:640). После окончания Союзнической войны финансовое положение было настолько отчаянным, что сенат в 88 г. до н.э. разрешил переплавку священных сокровищ в целях финансирования войны Суллы на Востоке. Переплавка дала около 9 тыс. фунтов золота (Harl 1996:50), что эквивалентно 43.2 млн. сестерциев (Crawford 1974:637). Во время гра­жданской войны 83-82 гг. до н.э. Сулла и его союзники неоднократно гра­били храмовую казну. Однако когда Сулла упрочил свою власть и внут­ренняя стабильность была восстановлена, правительству удалось привести государственные финансы в порядок. Таким образом, в 81 г. до н.э. Сулла восстановил 98-процентное содержание серебра в динарии. Важным фак­тором в финансовом успехе Суллы были его победы на Востоке: он полу­чил от Митридата контрибуцию в 2-3 тыс. талантов и заставил города Ма­лой Азии уплатить налоги за пять лет, что дало еще 20 тыс. талантов (Harl 1996:51) или 480 млн. сестерциев. Удивительно, однако, что эти огромные сокровища были немедленно потрачены, и нехватка денег продолжалась на протяжении всех 70-х годов. Сулла ввел новые налоги и принял закон, разрешающий продажу agerpublicus (Crawford 1974:638). В 70-х годах (на пике боевых действий в Испании против Сертория) динарий пережил еще одну девальвацию до 96-97% серебра (Harl 1996:54).

Основание для разрешения финансовых трудностей Рима было зало­жено Помпеем, который реорганизовал Испанию и восточные области так,

чтобы заменить хищническое разграбление правильным налогообложени­ем (Harl 1996:54). В результате реорганизации Помпея доходы Рима уве­личились в четыре раза (см. табл. 6.2). Дань из Галлии, завоеванной Цеза­рем, увеличила общие доходы до 380 млн. сестерциев. Эти средства позво­лили республике накопить большой казначейский запас, который включал 15 тыс. золотых слитков - хотя мы не знаем, сколько весил «слиток» (Crawford 1974:639). Однако в 49 г. до н.э. этот запас был захвачен и не­медленно потрачен Цезарем. Через год из-за нехватки слитков Цезарь был вынужден снизить серебряное содержание динария до 95-96% (Harl 1996:55). То, что мы видим, является возвращающимися циклами «банкета с последующим голодом». Цикл повторяется еще раз после убийства Цеза­ря. В 44 г. до н.э. в казне был запас в 700 млн. сестерциев, который был немедленно растрачен преемниками Цезаря в своих междоусобных войнах (Harl 1996:56). В 44-42 гг. до н.э. триумвирам снова пришлось девальвиро­вать динарий до 95-96% серебра, и к 31 г. до н.э. динарии, чеканившиеся Марком Антонием, содержали только 92% серебра (Harl 1996:59). Между тем Октавиан смог увеличить чистоту динариев, которые он чеканил. По­сле 27 г. до н.э. содержание серебра в динарии был восстановлено (до 98%) и осталось постоянным в течение последующего столетия.

Повышение социального давления

Растущая нищета среди низших слоев римского общества сочеталась с растущим недовольством элиты (хотя, конечно, по очень разным причи­нам). В предыдущем разделе мы уже обсуждали результаты анализа верх­него слоя элиты, консуляриев. Данные, суммированные Хопкинсом и Бер­тоном, показывают, что внутриэлитная конкуренция за консульские долж­ности к периоду Гракхов значительно усилилась. Увеличение числа пре­тендентов на элитные позиции означало, что, даже если представитель знатного рода получал консульскую должность, большая часть его потом­ков оттеснялась вниз по социальной лестнице. Хотя у нас нет конкретных исследований, та же динамика, должно быть, была характерна и для сена­торского класса, так как размер сената (в 300 человек) оставался неизмен­ным, пока в начале I в. до н.э. он не был удвоен Суллой, а затем снова уд­воен Цезарем.

Рассматривая более низкие слои социальной иерархии, мы обнаружи­ваем, что несенаторская элита, сословие всадников (ordo equestris),нахо­дило все более трудным достижение сенаторского статуса и почти невоз­можным - вхождение в ряды консуляриев (Ward et al. 2003:137). Социаль­ные механизмы Римской республики гарантировали, что «рыцари» (всад­ники) получат свою долю прибыли от средиземноморских завоеваний. Се­наторы были лишены возможности участвовать в государственных кон­трактах на производство общественных работ, управление рудниками,

сбор налогов и военные поставки. Эти контракты были переданы компа­ниями публиканов, которые происходили в основном из сословия всадни­ков (Ward et al. 2003:134). В первой половине II в. до н.э. многие всадники чрезвычайно разбогатели в результате деятельности в качестве публика- нов, вложили свои новые богатства в социально более престижные формы (в основном, в землю) и стремились войти в сенаторский класс. Таким об­разом, конкуренция за ограниченное количество сенаторских должностей усугублялась как увеличением числа знатных кандидатов (в результате роста численности знати), так и давлением со стороны разбогатевших всадников.

Элиты союзнических итальянских политий оказались в худшей ситуа­ции, чем всадники, потому что они были в значительной степени отлучены от прибылей заграничных завоеваний. Поскольку Риму после поражения Ганнибала не угрожала опасность в Италии, то римляне все больше отно­сились к своим итальянским союзникам как к подданным. Союзники, в свою очередь, начали требовать гражданских прав, но римские элиты уп­рямо отказывались исправить эту ощутимую несправедливость (Ward et al. 2003:138). Действительно, римский правящий класс, столкнувшись с рас­тущей внутриэлитной конкуренцией, по понятным причинам не стремился обострить ее, допустив к гражданству итальянские элиты.

В то время как народная нищета и внутриэлитная конкуренция росли, доходы государства стагнировали (табл. 6.2). Что еще хуже, в середине II

в. до н.э. римляне завоевали все богатые цивилизованные государства, ко­торые они могли бы завоевать. После разрушения Карфагена и Коринфа в 146 г. до н.э. и до завоеваний Помпея и Цезаря столетие спустя войны не приносили выгоды. Вместо этого Рим имел дело с изнурительной и доро­гостоящей войной против примитивных племен, как в Испании, с восста­ниями рабов, с борьбой с пиратами и с внутренними войнами, о которых будет сказано ниже.

Так как все эти тенденции усилились в конце II в. до н.э., внутриэлит- ная конкуренция принимала более насильственные формы. Соединение внутриэлитной борьбы с мобилизованными элитой народными движения­ми и с региональными восстаниями в конечном итоге привело к полному краху государства.

6.4.