Синтетическая теория вековых циклов

Краткий обзор предыдущей секции сосредоточился, главным образом, на дискуссиях между последователями идей о доминирующем влиянии тех или иных процессов. В высокой температуре дебатов, однако, противо­стоящие стороны имели тенденцию упрощать и высмеивать представления друг друга.

Демографический компонент

Демографический компонент теории базируется, главным образом, на удивительной проницательности Мальтуса и Рикардо, в дальнейшей вос­принятой неомальтузианцами, такими, как Ле Руа Ладури и Постан. Клю­чевая переменная - отношение плотности населения к экологической ем­кости данного района. Понятие экологической емкости было развито эко­логами в контексте логистической модели, созданной Полом Ферхюльстом и популяризированной Раймондом Перлом (Pearl 1920). Экологическая ем­кость определяется как максимальная плотность населения, которую ре­сурсы среды обитания могут поддерживать относительно долгое время (превосходное обсуждение экологической емкости человеческого общест­

ва с точки зрения эколога см.: Cohen 1995).

Очевидно, что экологическая емкость конкретного региона зависит от его физико-географических особенностей (от наличия пригодных для сель­ского хозяйства земель, от водоснабжения, характеристики почвы, длины вегетационного периода и т.д.). Она зависит также от годовых колебаний температуры и осадков, а также от постепенного изменения климата. Иными словами, экологическая емкость - это переменная, которая изменя­ется в пространстве и во времени. И наконец, самое главное, экологическая емкость зависит от существующего уровня сельскохозяйственной техноло­гии и от того, как эта технология используется. Эстер Босеруп (Boserup 1966, 1981) эффектно продемонстрировала, что рост населения может ока­зать положительное влияние на экономические инновации.

Хотя работа Босеруп обычно рассматривается в качестве анти- мальтузианский, ее интерпретацию можно объединить с мальтузианской в общей теоретической базе (Lee 1986; Wood 1998). Таким образом, нега­тивные последствия роста населения на уровень жизни могут обеспечить сильные стимулы для внедрения новых средств производства. Тем не ме­нее, в аграрных обществах экономические изменения могут дать лишь временную передышку от обнищания (Wood 1998; Clark 2007a). Например, общество, которое приближается к текущему пределу роста населения, может инвестировать средства в лесные расчистки, осушение болот, оро­шение и в борьбу с наводнениями. Все эти меры приведут к увеличению экологической емкости. Тем не менее, в какой-то момент больше не станет лесов, чтобы их расчищать, или болот, чтобы их осушить, и если население продолжит расти, то в конечном итоге оно будет снова давить на мальту­зианский предел.

Когда плотность населения приближается к экологической емкости, это порождает многие изменения в обществе. Появляется избыток рабочей силы, а затем - нехватка земли и пищи. В результате растут цены на про­дукты питания, снижаются реальная заработная плата и душевое потреб­ление - особенно среди бедных слоев населения. Экономические бедствия приводят к снижению рождаемости и к росту смертности, к более медлен­ному росту населения. Если плотность населения достигает экологической емкости, то пищи остается лишь столько, чтобы обеспечить одного ново­рожденного, который заменяет одного умершего; рождаемость и смерт­ность становятся одинаковыми, и плотность населения стабилизируется. По крайней мере, это - то, что предсказывает простая логистическая мо­дель. Но в действительности другие факторы, не учитываемые простой

моделью, нарушили бы устойчивое равновесие - мы обсудим этот случай впоследствии.

То обстоятельство, что рост населения превышает рост производи­тельности земли, имеет фундаментальное влияние на структуры общества. Типичными переменами, сопровождающими рост населения, являются по­вышение арендных ставок и цен на землю, увеличение фрагментации кре­стьянских хозяйств и/или рост числа безземельных крестьян и увеличение миграции безземельных крестьян в города. Возрастает урбанизация (кото­рая измеряется долей населения, проживающего в городах и поселках). Удешевление рабочей силы приводит к расцвету промыслов и ремесел. Спрос на мануфактурные изделия растет, поэтому элита получает прибыль от более низких затрат на труд и высоких земельных рент. Рост урбаниза­ции и элитного потребления поощряет региональную и международную торговлю. Пропасть между богатыми и бедными растет. В сельских рай­онах перенаселение означает, что на случай неурожая не остается никаких запасов пищи. Соответственно, годы неурожая, которые были бы едва за­мечены в лучшие времена, теперь приводят к значительной смертности и в худшем случае - к катастрофическому голоду. Хронически недостаточное питание создает условия, способствующие распространению эпидемий.

Города накапливают безземельных крестьян и безработных ремеслен­ников, которые присоединяются к растущим рядам нищих и бродяг. Уча­щаются голодные бунты и протесты против низкой заработной платы. В конечном счете, нарастание экономических бедствий приводит к крестьян­ским и городским восстаниям. Однако, пока элиты едины, а государство поддерживает контроль над вооружёнными силами, у таких народных вос­станий мало шансов на успех. Этот принципиальный момент был недавно вновь подтвержден исследованиями Джека Голдстоуна: «Это - глубокое и неоднократно повторяющееся заключение, что сами по себе проявления бедности и неравенства или даже рост этих проявлений, не приводят к по­литическому или этническому насилию (Gurr 1980; Goldstone 1998, 2002b). Для того, чтобы народное недовольство или бедствие вылились в крупно­масштабный конфликт, должно присутствовать какое-то руководство со стороны элиты, которое мобилизует народные группы и создает связи ме­жду ними. Должна присутствовать также некоторая уязвимость государст­ва в форме внутренних разногласий и экономических или политических неудач. В противном случае недовольство населения останется безглас­ным, а народная оппозиция будет просто подавлена» (Goldstone 2002a).

Социальная структура: простой народ, элиты и социальная мобильность

Одно важное следствие закона убывающего плодородия заключается в том, что объем прибавочного продукта, произведенного земледельцами, является нелинейным, связанным с количеством земледельцев. Прибавоч­

ный продукт - это разница между производством и тем, что необходимо для пропитания (то есть минимальным количество ресурсов, необходимых для поддержания и воспроизводства каждого крестьянского хозяйства, ум­ноженным на число хозяйств). Объем ресурсов, необходимых для сущест­вования, возрастает с населением линейно, в то время как совокупный продукт вследствие закона убывающего плодородия растет медленнее (см. рис 1.1а). В результате при некоторой критической плотности населения, которое мы выше определили как экологическую емкость, две кривые пе­ресекаются.

Рисунок 1.1. Влияние роста населения на общий объем производства, объ­ем собственных нужд и объем прибавочного продукта. K- экологическая емкость.

Кривая, показывающая объем прибавочного продукта в зависимости от плотности населения, пересекает ноль там, где плотность населения равняется нулю и там, где она равняется экологической емкости, образуя горб между этими двумя критическими точками (рис. 1.1b). Таким обра­зом, когда население растет с низкого уровня, первоначально растет и при­бавочный продукт (больше крестьян означает больше прибавочного про­дукта). В какой-то промежуточной точке, тем не менее, профицит достига­ет максимума: именно здесь эффект убывающей отдачи от затрат труда в сельском хозяйстве начинают давать о себе знать. После этого момента, прибавочный продукт начинает снижаться.

Прибавочный продукт крестьян не доступен для элиты (и государства) автоматически, само собой. Если бы крестьян оставили в покое, они с ра­достью потребляли бы сами (или просто работали бы меньше, то есть по­требляли бы дополнительное время отдыха). Количество продукта, попа­дающего в руки элиты, зависит от многих экономических и политических факторов. Одним из важных динамических факторов является то обстоя­тельство, что элита, как правило, в состоянии извлечь большее количество прибавочного продукта на поздних стадиях роста численности населения. Конкретные механизмы зависят от системы землевладения. Например, из­быток сельского труда повышает арендную плату и, следовательно, увели­чивает прибыль землевладельца. При крепостном праве помещик может установить практически сколь угодно высокий уровень отчуждения, пото­му что угнетенным крепостным некуда бежать, и единственной альтерна­тивой для крепостного является жизнь бродяги или разбойника, которая всегда была жестокой и короткой.

Перспективы были столь же мрачными для свободных, но безземель­ных рабочих, которые должны искать работу, чтобы поддерживать себя и свои семьи. Избыток рабочей силы приводит к застою заработной платы, к хронической безработице и к неполной занятости для значительной части населения. С другой стороны, сельские и городские работодатели получа­ют прибыль от этой экономической ситуации.

Эти соображения позволяют предположить, что на поздних стадиях роста численности населения, когда простолюдины страдают от экономи­ческих трудностей, элиты переживают «золотой век». Воспроизводство существующих элит и вербовка новых элит из простолюдинов будут наи­более быстрыми, когда количество извлекаемого прибавочного продукта будет наибольшим. Расширение элиты должно происходить во время «фа­зы стагфляции» (см. ниже определение фаз векового цикла), когда быстро возрастающие цены и арендные платы предлагают большие возможности для быстрого накопления богатства, и когда финансовые проблемы часто принуждают правителей увеличивать продажу привилегий и титулов - оба эти фактора ускоряют переход в ряды элиты. В результате максимум чис­

ленности элиты часто отстает от максимума численности всего населения (важное исключение для обществ с широко распространенным многожен­ством будет рассмотрено в п. 1.3).

Такое счастливое (для элиты) течение событий не может продолжать­ся долго. Во-первых, расширение элиты означает, что объем ресурсов на душу населения в элите начинает снижаться. Этот процесс будет происхо­дить, даже если общий объем прибавочного продукта остается постоян­ным. Во-вторых, так как население возрастает и приближается к экологи­ческой емкости, то прибавочный продукт постепенно снижается. Сочета­ние этих двух тенденций приводит к ускоренному падению среднего дохо­да представителей элиты.

Описанные выше динамические процессы имеют социально­психологический аспект. В хорошие времена элита привыкает к высокому уровню потребления (это - «растущая расточительность благородных се­мей» у Добба и Суизи). Дополнительным фактором, как указал Суизи, яв­ляется все возрастающее количество и разнообразие товаров, доступных для элиты, - ситуация, которая возникает в результате урбанизации, роста ремесел, расширения торговли (вследствие роста численности населения, о чем говорилось выше). Современные исследования потребительских ожи­даний показывают, что люди, как правило, ориентируются на уровень по­требления их родителей - и если возможно, на более высокий уровень (Easterlin 1980, 1996). Таким образом, важен не абсолютный уровень по­требления, но уровень по отношению к предыдущему поколению. Други­ми словами, ожидаемый «жизненный уровень» является инерционной пе­ременной (инерционной, потому что он меняется медленно, по шкале вре­мени поколения). Если мы можем экстраполировать результаты, получен­ные при изучении современных потребителей на доиндустриальные элиты (по крайней мере, это может быть разумной рабочей гипотезой), то мы предсказали бы, что в течение хороших времен элиты легко привыкают к высокому уровню потребления - и это расширение потребностей дает по­вод для небольшого социального комментария. С другой стороны, если их уровень потребления снижается по отношению к предыдущему поколе­нию, элиты должны будут решительно реагировать на такое развитие. Этот аргумент предполагает, что нет никакого противоречия между горькой критикой современными социальными комментаторами роскошного и рас­точительного образа жизни элит, в то время как сами элиты могут одина­ково горько жаловаться на бедность и задолженность.

Ухудшающиеся экономические условия в конце фазы стагфляции ве­кового цикла не затрагивают всех аристократов одинаково. В то время как большинство из них теряет почву под ногами, некоторые семьи, напротив, могут увеличить свое богатство. Растущее экономическое неравенство следует из того, что некоторые социологи называют «принципом апостола Матвея» (Merton 1968). Бедные дворянские роды, как правило, беднеют,

потому что они пытаются сохранить свое положение на неадекватной эко­номической основе. Это вовлекает их в растущую задолженность, которая, в конечном счете, приводит к продаже их активов (например, земли). Бога­тые роды, напротив, могут поддерживать уровень потребления, необходи­мый для сохранения элитного статуса, и иметь в запасе некоторые ресур­сы, чтобы приобрести землю обедневших соседей. В результате бедные становятся более бедными, в то время как богатые становятся более бога­тыми. Такая же динамика воздействует и на крестьян во время фазы стаг­фляции. Во время экономических трудностей бедные крестьяне должны продавать землю или голодать. В результате в то время как большинство из них сползает к абсолютной нищете, маленький процент бережливых, трудолюбивых или просто удачливых крестьян в состоянии сконцентриро­вать увеличивающееся количество земли в своих руках. В какой-то момент такие успешные крестьяне обычно пытаются перевести свое богатство в более высокий социальный статус. Эта потребность в восходящей соци­альной мобильности является важным фактором, способствующим пере­производству элиты, которое развивается в конце длительного периода де­мографического расширения.

Во время фазы стагфляции, таким образом, увеличивается экономиче­ское неравенство внутри каждого социального слоя, крестьян, мелких и средних дворян, и магнатов. Растущее неравенство усиливает социальную мобильность как вверх, так и вниз. Повышение социальной мобильности порождает трения и дестабилизирует общество. Растущий разрыв между бедными и богатыми создает почву для массовых движений, поддержи­вающих радикальные идеологии социальной справедливости и экономиче­ского перераспределения.

Динамика избыточного извлечения

Снижение доходов большинства аристократов имеет два важных по­следствия: усиление притеснения крестьян элитой и повышение внутри- элитной конкуренции за скудные ресурсы. Элита пытается увеличить долю ресурсов, извлекаемых из производителей любыми доступными средства­ми, как экономическими, так и внеэкономическими (принудительными). Ее успех будет зависеть от структурных характеристик общества: от воен­ной мощи элиты по отношению к производителям и к государству, от пра­вовых и культурных ограничений на изъятие прибавочного продукта и т.д. В случае успеха элита может не только лишить простолюдинов прибавоч­ного продукта, но также и урезать необходимые для жизни ресурсы, что приводит к уменьшению численности населения. «Таким образом, избы­точное извлечение лорда (рента) отнимало не только доход крестьянина сверх прожиточного минимума (и возможно, даже более того), но в то же время ставило под угрозу средства, необходимые для поддержания кресть­

янского хозяйства и предотвращения длительного снижения его произво­дительности» (Brenner 1985a:31). Похоже, что эта стадия в вековом цикле может быть тем, что известно среди специалистов как «точка бифурка­ции», в которой система может следовать по одной из нескольких альтер­нативных траекторий. Классический пример таких расходящихся траекто­рий - исчезновение крепостничества в постсредневековой Англии и Фран­ции и, в то же самое время, становление нового крепостного права в Прус­сии и Польше. То, по какой из альтернативных траекторий следует систе­ма, может зависеть от ее структурных особенностей, или быть результатом случая. Мы по существу перефразируем в терминах динамических систем замечание, сделанное Бреннером в его критическом анализе мальтузиан­ской теории.

Этот тезис может быть проиллюстрирован недавним исследованием Стюарта Борча (Borsch 2005), который сравнил последствия Черной Смер­ти в Англии и в Египте. В Англии после Черной Смерти повысилась зара­ботная плата, арендные платы и цены на зерно понизились, безработица уменьшилась, и доходы на душу населения возросли. Несмотря на то, что экономический подъем в Англии произошел позже, чем можно было бы ожидать по мальтузианской модели, в 1500 г. он был в полном разгаре. Последствия депопуляции в Египте были совсем иными. Заработная плата понизилась, арендная плата за землю и цены на зерно повысились, а уро­вень безработицы увеличился. К 1500 г. признаки восстановления эконо­мики не просматривались; сельскохозяйственная продукция уменьшилась в 1350-1500 гг. на 68%. Борч убедительно доказывает, что длительная стаг­нация Египта после Черной Смерти объясняется структурными факторами. После 1250 г. Египтом управляла сплоченная и боеспособная элита: вои­ны-рабы, известные как мамлюки; их военные возможности засвидетель­ствованы успешным отражением монгольских вторжений во второй поло­вине XIII в. Английские крестьяне могли сопротивляться элите, скрываясь на холмах и в лесах, которых было много в обезлюдевшей Англии. Кроме того, большой лук нивелировал военное преимущество, которым обычно обладает элита. С другой стороны, в Египте узкая полоса пахотной земли среди пустыни не оставляла места для уклончивой тактики. После Черной Смерти мамлюки смогли использовать их огромную принудительную власть, чтобы поддержать уровень извлечения ресурсов из значительно уменьшившегося сельского населения. Чрезвычайно высокий уровень экс­плуатации крестьян исключал любое демографическое возрождение. Сис­тема, таким образом, попала в «порочное равновесие», которое был устой­чиво по отношению к внутренним возмущениям; это равновесие было на­рушено лишь османским завоеванием в 1517 г.

Вторым следствием падения доходов элиты является увеличение внутриэлитной конкуренции. Формы, которые принимает эта конкуренция, зависят от структурных особенностей общества. Вероятно, наиболее важ­

ным фактором является способность государства подавить открытое наси­лие. Здесь мы рассмотрим формы внутриэлитной конкуренции в присутст­вии государства, когда внутренний порядок сохраняется, в то время как ситуация, когда государство разрушается или серьезно ослаблено, будет рассмотрена ниже.

Одним из возможных выходов для элиты перед лицом снижения дохо­дов от сельского хозяйства был поиск работы в государственной или церков­ной бюрократии. Так как обучение увеличивало шансы найти такую работу, то любопытным побочным эффектом усиления конкуренции был «кризис ат­тестатов» (Collins, 1979), быстрый рост числа учащихся в образовательных учреждениях (по крайней мере, в тех обществах, которые предлагают фор­мальное обучение претендентов из элиты). Таким образом, мы можем ис­пользовать тенденции в высшем образовании как индекс внутриэлитного со­ревнования (Goldstone 1991:123). Другой полезный индекс внутриэлитного конфликта - количество гражданских тяжб (Goldstone 1991:120).

В другом варианте обедневшие элиты могли увеличить свои доходы, вступая в свиты сильных магнатов. В Англии XV в. эта тенденция привела к тому, что известно как «поддельный феодализм» (Dyer 1989:35). Большая свита была необходима, чтобы обеспечить интересы лорда в правительстве, судебной тяжбе и даже в гражданской войне. Однако ограничения в земель­ных владениях, гражданской и духовной службе, в королевском патронаже приводят ко все более и более ожесточенным фракционным столкновениям между патроно-клиентскими группами за остатки ресурсов (Goldstone 1991:119). В результате, элита, как правило, теряет свое единство и раскалы­вается по многочисленным линиям разделения: новая элита против старой, одна религиозная фракция против другой, региональные элиты против цен­тра и так далее. Поскольку ресурсов для всех недостаточно, то определенные сегменты элиты или группы, стремящиеся к элитному статусу, неизбежно оказываются в числе проигравших. Мы будем называть их «контрэлиты», или «диссидентские элиты». Как правило, контрэлиты не являются реальны­ми социальными группами, потому что мало что объединяет их, кроме нена­висти к существующему режиму и жгучего желания свергнуть его. Кстати, мы не подразумеваем здесь, что мотивы борьбы контрэлит являются чисто экономическими. Поздняя фаза стагфляции, как отмечалось выше, характе­ризуется суровым гнетом производительных слоев общества и крайним со­циальным неравенством, предлагая вполне достаточное идеологическое оп­равдание для революционного действия.

Распад государства (брейкдаун)

Социальные тенденции, являющиеся результатом демографического роста, - уменьшение прибавочного продукта, обнищание простонародья, внутриэлитная конкуренция и т. д. - оказывают глубокое влияние на спо­

собность государства поддерживать внутренний порядок, или даже на его способность к выживанию (Goldstone 1991). Прирост населения приводит к расширению армии и бюрократии, к возрастающим государственным расходам. Рост числа претендентов на элитные позиции еще более увели­чивает финансовую нагрузку на государство. Таким образом, у государст­ва нет выбора, кроме как стремиться увеличить налогообложение, несмот­ря на сопротивление элиты и народных масс. Тем не менее, объем приба­вочного продукта снижается (как описано в предыдущем пункте), и госу­дарство должно конкурировать за этот прибавочный продукт со все более и более дерзкими фракциями элиты. В результате, попытки увеличить до­ходы не могут возместить растущие государственные расходы, и даже при том, что государство поднимает налоги, оно остается в состоянии финан­сового кризиса. Отметим, что снижение реальных доходов может быть за­маскировано постоянным ростом цен, поэтому важно выразить все финан­совые потоки в реальном исчислении.

Как отмечалось выше, рост населения приводит к обнищанию кресть­ян, миграции в города, падению реальной заработной платы, к голодным бунтам и протестам против низкой заработной платы. После некоторой за­держки негативные последствия роста населения начинают влиять на эли­ту, которая теряет единство в результате увеличения конкуренции и фрак­ционирования.

Другое последствие быстрого прироста населения - расширение моло­дежных когорт. На этот сегмент населения особенно воздействует нехват­ка возможностей в области трудоустройства. Наконец, растущее экономи­ческое неравенство, внутриэлитная конкуренция и народное недовольство становятся топливом для идеологических конфликтов. Например, в Европе раннего Нового времени, диссидентские элиты и недовольные ремеслен­ники широко вовлекаются в неортодоксальные религиозные течения.

Поскольку все эти тенденции усиливаются, то конечным результатом является банкротство государства с последующей потерей военного кон­троля, начинаются элитные возмущения регионального и национального масштаба, и в конечном счете, сочетание элитных возмущений и народных восстаний приводит к брейкдауну (Goldstone 1991:25). Внутренняя война между политическими фракциями - это только один аспект роста межлич­ностного насилия. Разрушение общественного порядка сопровождается ростом бандитизма, убийствами и другими видами тяжких преступлений. На идеологическом уровне распространяется чувство социального песси­мизма, и легитимность государственной власти находится в самой низкой точке. Общество приближается к условиям, которое можно назвать «гоб- бсовскими» (Гоббс жил как раз в такое время). Мы будем называть эти ус­ловия высокой социополитической нестабильностью.

Влияние социополитической нестабильности на демографическую динамику

В предыдущих секциях мы рассмотрели последствия роста численно­сти населения для различных структур общества, включая то, что мы на­зываем социополитической нестабильностью. Здесь мы рассмотрим эф­фект обратной связи: как нестабильность влияет на демографическую ди­намику? Мы можем представить себе два основных (и взаимосвязанных) способа: влияние на демографию и на производительную способность об­щества (Turchin 2003b:120-121).

Совершенно очевидно, что когда государство слабо или вовсе отсут­ствует, население будет страдать от повышенной смертности в связи с рос­том преступности, бандитизма и в связи с внутренними (гражданскими) войнами. Внешняя война также может сыграть свою роль. Хотя внешние межгосударственные войны были постоянной чертой аграрных государств, их влияние на демографию меняется с фазой векового цикла. Когда госу­дарство сильно, война направлена наружу, и от нее больше всего страдают пограничные области, а также чужие земли. Крах государства и после­дующие гражданские войны уменьшают сопротивление общества к внеш­нему вторжению. В результате внутренние войны и внешние вторжения становятся трудноотделимыми (это, например, случилось во время Сто­летней войны во Франции). Война имеет также косвенное влияние на смертность, потому что движение повстанцев или вторжения армии спо­собствуют распространению эпидемий.

Тяжелые времена вызывают увеличение миграции: беженцы бегут из пострадавших от войны районов или из областей, производительный по­тенциал которых был разрушен. Миграция имеет несколько последствий. Во-первых, она может привести к эмиграции (и мы можем просто добавить ее к смертности). Во-вторых, беженцы не могут позволить себе иметь де­тей. Таким образом, рождаемость снизится. В-третьих, миграции приводят к эпидемиям. Возросшее бродяжничество распространяет болезни, соеди­няя области, которые остались бы изолированными в течение лучших вре­мен. Например, в Ирландии в 1810-1844 гг. (в период накануне Великого голода), было 15 неурожайных лет из 35. Эти неурожаи не приводили к го­лоду, но они сопровождались вспышками сыпного тифа, дизентерии, цин­ги, холеры, которые распространялись по всему острову нищими и бродя­гами, ищущими милостыню и работу (Grigg 1980:138).

Дополнительными факторами, облегчающими распространение эпи­демий, являются передвижения армий и расширение международной тор­говли. Последний фактор должен оцениваться исходя из того, что между­народная торговля расширяется в предкризисный период (в фазе стагфля­ции) и затем постепенно уменьшается после того, как общество погрузи­лось в анархию. Таким образом, возникновение эпидемий и пандемий наи­более вероятно в конце фазы стагфляции. Фактически, появление панде­

мии является одним из обычных спусковых механизмов демографически- структурного коллапса.

В более локальном масштабе бродяги и нищие собираются в городах, увеличивая их население. Это может увеличить локальную плотность на­селения выше эпидемиологического порога (критической плотности, выше которой болезнь распространяется и ниже которой она гаснет).

Наконец, политическая нестабильность приводит к снижению рож­даемости в результате падения личного потребления вследствие снижения производства. Отсутствие организованных способов хранения излишков не позволяет крестьянам пережить краткосрочный кризис существования. То, что накоплено отдельными хозяйствами, является легкой добычей мароде­ров и других хищников. Кроме того, во времена неопределенности люди предпочитают вступать в брак позже и имеют меньше детей. Кстати, пред­ставления людей о желательных размерах семьи могут выражаться не только в коэффициентах рождаемости, но также и в нормах детоубийства. Таким образом, семейные методы ограничения рождаемости могут быть замаскированы как увеличение младенческой смертности.

Второй, и возможно, еще более важный эффект воздействия социопо­литической нестабильности - это ее воздействие на производственный по­тенциал общества (экологическую емкость). Энергичные государства час­то вкладывают капитал в увеличение сельскохозяйственной производи­тельности, строя оросительные каналы и дороги, осуществляя меры по борьбе с наводнениями, очищая землю от лесов, организовывая колониза­цию малонаселенных областей и т.д. Исход этих мер - главным образом увеличение посевных площадей, хотя некоторые меры также увеличивают производительность земли.

Другой общий механизм - это то, что государство предлагает защиту. В не имеющем гражданства обществе люди могут жить только в естест­венных цитаделях или в местах, которые могут быть сделаны защищенны­ми, как окруженные стенами города. Например, в период расцвета Рим­ской империи подавляющее большинство итальянского населения сели­лось в низинах, где были сосредоточены наиболее плодородные земли. После распада Римской империи поселения были перенесены на вершины холмов (Wickham 1981). Еще более яркое свидетельство исходит из крепо­сти племени ванка в долине Монтаро в Перу (Earle 1997). До того, как ин­ки умиротворили этот регион, ванка жили в переполненной крепости на холме. После завоевания население переместилось в долину, где находи­лись лучшие пахотные земли. В результате диета, как элиты, так и просто­людинов, значительно улучшилась, а продолжительность жизни возросла (Johnson and Earle 2000:327).

Третий пример взят из «Истории Карла VII» норманнского епископа Томаса Базина, который описал северо-западную Францию в 1420-х гг., после особенно интенсивной вспышки Столетней войны: «... Состояние

опустошения было таково, что от Луары до Сены, а оттуда к Сомме кре­стьяне были убиты или бежали; почти все области остались на несколько лет не только необработанными, но без людей... Все, что могло быть вы­ращено тогда в той области, было только вокруг городов или замков, дос­таточно близко, чтобы с вершины сторожевой башни или пожарной вышки наблюдатель мог видеть нападающих бандитов. Тогда звуком колокольчи­ка или рожком, или каким-либо другим инструментом он давал сигнал уй­ти к укрепленному месту всем, кто работал в поле или на виноградниках» (Dupaquier et al. 1988a:368). Другими словами, отсутствие эффективного подавления внутренних беспорядков государством навязывает «пейзаж страха», в котором остается без обработки большая часть земель, потому что они слишком далеки от безопасного места. Напротив, сильное госу­дарство защищает производительное население от внешних и внутренних (бандитизм, гражданская война) угроз и, таким образом, позволяет обраба­тывать все пригодные земли.

Динамика элиты во время фазы депрессии

Социополитическая нестабильность влияет на элиту таким же обра­зом, что и на простых людей, хотя относительная важность определенных механизмов может быть весьма различной. В частности, элита может быть лишь в малой степени затронута кризисами пропитания. Ей также легче избежать влияния эпидемий. Отчасти это объясняется ее более качествен­ным питанием и возможностью получить лучшую помощь во время болез­ни, но еще более важным является более высокая мобильность. Городская элита могла перебраться в сельскую местность при первом признаке начи­нающейся эпидемии (как в «Декамероне» Бокаччо). Высшее дворянство, имея поместья в нескольких провинциях, также могло избежать эпидемии, поразившей конкретный регион.

С другой стороны, в силу их более активного участия в политической жизни представители элиты подвергались гораздо более высокому риску насильственной смерти. Число погибших представителей знати в некото­рых конфликтах было необычайно большим. Например, Дюпакье (Dupaquier and al. 1988a: 342) цитирует Филиппа Коммина, который ут­верждал, что около 40% французской знати погибло в битве при Пуатье (1356) и столько же при Азенкуре (1415). Во время религиозных войн кон­ца XVI в. 20 тыс. гугенотов были убиты за один день резни святого Варфо­ломея (Kamen 1971:39).

Потеря жизни или элитного статуса могла быть также следствием го­сударственных репрессий. Например, первый император китайской дина­стии Мин произвел чистку 100 тыс. чиновников (Tignor et al. 2002:62). Проскрипции Суллы устранили одну треть римского правящего класса, се­

наторов, и другая треть была устранена проскрипциями после смерти Це­заря (см. гл. 6).

Гораздо менее впечатляющим, но, возможно, более важным был про­цесс сокращения численности элиты путем нисходящей мобильности. Па­дение доходов элиты, которое начинается в докризисный период и в зна­чительной степени усугубляется общей убылью населения, наиболее силь­но влияет на состояние самой низкой благородной страты. Кристофер Дай­ер дает конкретный пример для Англии в конце средних веков. У эсквай­ров или господ, живущих на 10-20 фунтов в год, которые нанимали только трех слуг и жили в одном доме, чья пища была лишена роскоши в отноше­нии вина и специй, было мало возможностей для маневра, когда их доходы сократились на 50% в середине XV в. «Они должны были сократить или даже полностью прекратить свои случайные пирушки и по мере возмож­ности избегать путешествовать, но слишком много экономии такого рода могло заставить их покинуть среду аристократии и принять йоменский статус» (Dyer 1989:108).

Таким образом, существует целый ряд социальных механизмов, по­средством которых может быть устранено перепроизводство элиты: (1) ги­бель людей в результате гражданской войны, (2) преднамеренные чистки элиты новыми правителями, (3) ограничения, налагаемые на наследников (безбрачие, первородство), (4) нисходящая социальная мобильность, доб­ровольная или под воздействием государства, (5) увеличение прибавочно­го продукта в результате завоевания или улучшения продуктивности сель­ского хозяйства и (6) создание нового политического порядка, который на­правляет большую часть ресурсов элитам. Такие механизмы обычно рабо­тают в комбинации; конкретный набор зависит от культурных особенно­стей общества и от исторических случайностей.

Окончание периода социополитической нестабильности и начало нового цикла

Поскольку три главных фактора, обуславливающие повышение со­циополитической нестабильности - это общее перенаселение, перепроиз­водство элиты и государственная несостоятельность, то все эти тенденции должны измениться прежде, чем может закончиться период дезинтегра­ции. Такой поворот тенденций может произойти различными способами, в зависимости от характеристик общества, его геополитического окружения и других внешних факторов. В результате, последние стадии векового цик­ла особенно изобилуют точками бифуркации, и социополитическая траек­тория может вести себя очень недетерминированным образом.

Проблема перенаселения, как правило, «рассматривается» природой и обществом во время кризисной фазы. Один из самых распространенных способов ее решения - пандемия, но не во всех случаях уменьшение чис­

ленности населения было следствием катастрофических эпидемий. Дли­тельная гражданская война также может вызвать резкое падение численно­сти населения, хотя обычно для этого требуется больше времени. Наконец, внешнее завоевание разъединенного общества во многих случаях приво­дило к демографической катастрофе.

Альтернативой демографической катастрофе является увеличение экологической емкости: ведь перенаселение происходит не от слишком больших абсолютных чисел, а от слишком высокой плотности населения по отношению к экологической емкости. Экологическая емкость может увеличиться в результате технического прогресса. Вероятно, это произош­ло в Англии в начале Нового времени. Во время кризиса в XVII в. числен­ность английского населения вряд ли снизилась, в то время как средняя урожайность зерна с акра возросла, вероятно, вдвое. Итогом было дву­кратное снижение демографического давления на ресурсы.

Экологическая емкость может увеличиться также в результате завое­вания новых малонаселенных территорий. Например, завоевание Казан­ского и Астраханского ханств Московским государством в XVI в. открыло обширные области для российской колонизации в течение последующих столетий. Теоретически экологическая емкость может возрасти в результа­те существенного улучшения климата, хотя на данный момент мы не мо­жем указать на убедительные примеры действия этого механизма.

Процессы, приводящие к сокращению численности и аппетитов элиты, были рассмотрены в предыдущей секции. Способ уменьшения элитного перепроизводства во многом зависит от военной мощи аристократии. Не- милитаризованный правящий класс может быть в массе лишен своего имущества военными, повстанческими командирами или даже крестьяна­ми-разбойниками. В этом случае быстрая и всесторонняя элитная реорга­низация заканчивается в относительно короткий период социополитиче­ской нестабильности, который следует за брейкдауном государства. Это, очевидно, случалось несколько раз на протяжении китайского имперского периода, когда правящий класс состоял из административной, а не из во­енной элиты. Быстрая элитная реорганизация может произойти также в том случае, когда есть готовый внешний источник потенциальных элит, например, тот, который имел место в Магрибе, описанном Ибн Халдуном (мы обсудим циклы Ибн Халдуна в следующем пункте).

Правящий класс, который обладает военным превосходством и над внутренними, и над внешними конкурентами, может быть уменьшен в чис­ленности только междоусобной борьбой между различными элитными фракциями. Это может привести к очень большой длительности периода социополитической нестабильности, или «фазы депрессии» в нашей тер­минологии.

Таким образом, для начала нового векового цикла необходимо, чтобы давление населения на ресурсы и давление элиты на простолюдинов были

существенно снижены относительно своих докризисных уровней. Есть также третье условие. Не все общества способны к сотрудничеству широ­кого масштаба, которое требуется для построения эффективного государ­ства, и некоторые общества с предыдущей имперской историей могут так­же со временем потерять эту способность (Turchin 2003b, 2006). Таким об­разом, возможно, что гражданская война постепенно стихает, но централи­зация не в состоянии утвердиться. В этом случае, рассматриваемая область может оставаться неопределенное время (или пока она не будет завоевана извне) во фрагментированном состоянии как совокупность небольших го­сударств. Потенциальные объяснения этой неспособности построить эф­фективную государственность выходят за рамки нашей книги. Но мы должны отметить, что это - еще одна возможная точка бифуркации.

Фазы векового цикла

Динамика вековых циклов не вписывается в дискретные фазы с четко обозначенными контрольными точками, но при анализе конкретных цик­лов удобно делить их на несколько характерных этапов. Наша классифи­кационная схема приводится здесь с пониманием того, что переходы меж­ду фазами редко бывают резкими, так что любой конкретный год, который мы обозначаем как конец одного этапа и начало другого, в некоторой сте­пени условен (по этой причине, мы обычно выбираем круглые даты в бли­жайшее десятилетие).

В наиболее общем смысле цикл может быть разделен на два противо­положных периода-тенденции. В литературе эти тенденции иногда назы­вают положительной «А-тенденцией» и негативной «B-тенденцией», но мы предпочитаем более описательные термины: интегративная и дезин- тегративная тенденции. Политически интегративный период характери­зуется тенденцией централизации, сплоченностью элиты и сильным госу­дарством, которое поддерживает порядок и внутреннюю стабильность. Внутренняя сплоченность часто приводит к энергичному ведению внеш­них завоевательных войн, которые могут привести к расширению террито­рии государства (при условии, что имеются более слабые соседи, за счет которых государство может расширяться). Дезинтегративный период, на­против, характеризуется тенденцией к децентрализации, разделенной эли­той и слабым государством, внутренней нестабильностью и политическим беспорядком, которые периодически приводят к гражданской войне. Внешние завоевания являются намного более трудными во время дезинте- гративного периода. Если они случаются, то обычно имеют место во время интервалов между гражданскими войнами и за счет слабых противников. Чаще внешние враги наживаются на внутренней слабости государства и общества, что приводит к увеличению частоты набегов, вторжений и к территориальным потерям.

Население имеет тенденцию к увеличению в интегративном периоде и тенденцию к стагнации или уменьшению в дезинтегративном периоде. В интегративном периоде климатические колебания, эпидемии или нашест­вия внешних врагов могут вызвать краткосрочные (даже если очень значи­тельные) демографические потери. Однако энергичный рост населения во­зобновляется, как только такие внешние силы прекращают действовать. Во время дезинтегративного периода, напротив, демографические потери из- за эпидемий, голода или войн не компенсируются длительным приростом населения. Даже когда непосредственно мальтузианские факторы (эпиде­мии, голод и войны) не действуют, население часто не увеличивается, не­смотря на то, что его плотность может быть ниже экологической емкости.

Полезно далее разделить широкие интегративную и дезинтегратив- ную тенденции на фазы. Прирост населения особенно энергичен во время первой фазы расширения интегративной тенденции. Это - время относи­тельно устойчивых цен и скромного снижения реальной заработной платы (если оно имеет место). Однако когда плотность населения начинает при­ближаться к пределам, установленным экологической емкостью, процесс повышения цен и снижения заработной платы ускоряется - это и есть «за­стой» или «сжатие», или еще более описательно, фаза стагфляции (стаг­нация + инфляция). Хотя для большинства простых людей во время фазы стагфляции экономические трудности возрастают, элита наслаждается «золотым веком», и ее численность и аппетиты продолжают расти.

Фаза стагфляции (и общая интегративная тенденция) сменяется фазой кризиса. В то время как фаза расширения плавно переходит в стагфляцию, переход между стагфляцией и кризисом часто (но не всегда) является рез­ким. Конкретными событиями, сигнализирующими о приходе кризиса, мо­гут быть пандемии, экстремальные эпизоды голода, брейкдаун государст­ва, сопровождаемый гражданской войной (или любые события такого рода в различных комбинациях). Фаза кризиса в нашей терминологии - это не дискретное, краткое событие (которое является одним из значений слова кризис), но длительный период, который может длиться в течение одного или нескольких человеческих поколений. Снижение численности населе­ния в фазе кризиса приводит к ситуации, когда ресурсов на душу населе­ния становится достаточно. Однако это не обязательно завершает дезинте- гративную тенденцию, потому что численность элиты обычно остается слишком большой. Внутриэлитный конфликт продолжает воспроизводить внутреннюю нестабильность. Таким образом, кризис плавно переходит в фазу депрессии, которая характеризуется эндемичными гражданскими вой­нами. Население может вырасти в промежутках между вспышками граж­данской войны, но такое увеличение обычно не длительно, и затем чис­ленность населения снижается (хотя и не столь катастрофически, как ха­рактерно для фазы кризиса). Фаза депрессии заканчивается, когда числен­ность элиты сокращается внутренним конфликтом до точки, где дезинтега-

тивная тенденция затухает и начинается новый вековой цикл. В другом случае, если эффективно функционирующее государство не может быть восстановлено, фаза депрессии переходит в интерцикл неопределенной длительности.

Мы хотели бы еще раз подчеркнуть, что приведенная выше классифи­кационная схема является схемой «идеального типа». Она полезна в слу­чае, если нужно охарактеризовать общее состояние динамической системы одним термином. Однако есть много вариантов в траекториях, по которым развиваются конкретные общества. Таким образом, границы между раз­личными фазами не следует воспринимать как жесткие - скорее они явля­ются нечеткими. Рецензент ранней версии этой книги даже предложил, чтобы вместо фиксации границы фаз в тех обществах, которые мы изучаем более детально, мы могли бы позволить фазам накладываться. Есть опре­деленный смысл в таком предложении, потому что в различных фазах пре­обладают различные социальные процессы, и эти процессы часто накла­дываются во времени. Например, начало политического кризиса не всегда совпадает с переходом от роста численности населения к его сокращению, и поэтому датировка перехода от стагфляции к кризису может быть про­блематичной. В конце концов, мы решили остаться с непересекающимися фазами, потому что, поступив иначе, мы могли бы запутать наших читате­лей. Но мы не будем налагать эти дискретные фазы на каждое социологи­ческое исследование в прокрустовой манере.

1.3.