Развитие представлений о демографических циклах

Современная демографическая наука начинается с опубликования в 1798 г. Томасом Мальтусом «Опыта о законе народонаселения». Мальтус указал на то обстоятельство, что если население увеличивается сверх средств существования, то это вызывает рост цен на продовольствие, сни­жение реальной заработной платы и уменьшение душевого потребления - особенно среди бедняков.

Согласно мальтузианской аргументации колебания численности насе­ления должны сопровождаться колебаниями некоторых экономических переменных, в особенности, цен на продовольствие. К счастью, историче­ские источники изобилуют данными о ценах, и имеется возможность по­строить временные ряды, документально подтверждающие наличие долго­временных ценовых колебаний. Компиляции ценовых тенденций появи­лись уже в XVI в. Например, Риджеро Романо (Ruggiero Romano 1967) со­общает, что временной ряд цен на зерно в 1500-1593 гг. имелся в приложе­нии к трактату Джакопо Стайнеро «La Patria del Friuli Restaurata», издан­ном в 1595 г. в Венеции. Данные о ценах в Англии в период Средневековья и раннего Нового времени были опубликованы Торольдом Роджерсом (Rogers 1862). К 1930-м гг. накопление эмпирического материала сделало вполне очевидным, что европейские цены прошли через несколько мед­ленных колебаний между 1200 и 1900 гг.

Самый важный вклад был сделан работой Вильгельма Абеля «Agrark- risen und Agrarkonjunktur», первое немецкое издание которой появилось в

1935 г. Абель собрал многочисленные данные о ценах, заработной плате, арендных платах и демографической динамике в Западной и Центральной Европе в XIII-ХХ вв., и эмпирическая важность его работы останется вы­сокой по сей день. Самым замечательным достижением Абеля было выяв­ление волнообразного движения цен на зерно (которые были выражены в граммах серебра). Имели место три волны или «вековые тенденции» (Abel 1980:1):

1. Восходящее движение цен в XIII-начале XIV в., сменившееся сни­жением в позднем средневековье.

2. Второе повышение цен, в XVI в., сменившееся снижением или рав­новесием (в зависимости от страны) в течение XVII в.

3. Третье повышение цен в течение XVIII в., сменившееся нерегуляр­ными колебаниями в течение XIX в. и, в конечном счете, падением цен до минимума в начале ХХ в.

ХХ в. стал свидетелем следующего (четвертого за тысячелетие) пе­риода ценовой инфляции (Fischer 1996).

На основе этих наблюдений Абель доказал, что долгосрочные тенден­ции в зерновых ценах не могли объясняться колебаниями денежного об­ращения. Напротив, население возрастало или убывало, в общем, в том же направлении, что и продовольственные цены, и в обратном направлении по отношению к заработной плате (Abel 1980:292-293). Абель заключил, что мальтузианско-рикардианская теория обеспечивала лучшее объяснение наблюдаемых данных, нежели валютная теория. Кроме того, мальтузиан­ско-рикардианская теория предсказывала, что рост населения приведет к определенным последствиям. Сначала должны были повышаться арендные платы, затем, с некоторым отставанием - цены на зерно, потом - также с отставанием - цены на промышленные товары; заработная плата рабочих при этом оставалась позади. Свидетельства исторических источников по­казали, что это было точно то, что происходило в действительности - пока вся система не подверглась решительным переменам в XIX столетии.

Выводы Абеля получили поддержку в работах других историков, при­чем самый значительный вклад в их дальнейшее развитие был сделан Майклом Постаном в Англии и Эммануэлем Ле Руа Ладури во Франции. В докладе, сделанном в 1950 г., Постан опровергал валютное объяснение долгосрочных ценовых движений в период средневековья, и доказывал приоритет демографического фактора (Hilton 1985). Ле Руа Ладури был еще более последовательным мальтузианцем. В работе «Крестьяне Ланге­дока», изданной на французском языке в 1966 г., он утверждал, что южная Франция прошла большой аграрный цикл, длившийся от конца XV до на­чала XVIII в. (Le Рой Ladurie 1974:289). Хотя Ле Руа Ладури не игнориро­вал полностью социальные и политические аспекты, его объяснение при­чин, лежащих в основе цикла, было твердо мальтузианским. В 1973 г. он утверждал, что «мы должны искать движущую силу истории не в классо­

вой борьбе, а в экономике, в социальных отношениях и, еще более сущест­венно, в биологических фактах» (цит. по: Hilton 1985:4).

Столь радикальная мальтузианская позиция не могла не вызвать реак­цию ученых, работавших в рамках марксистской традиции. Хотя некото­рые марксистские историки сомневались в самом факте значительного и длительного демографического снижения в 1350-1450 гг. (Kosminsky 1956), другие признали этот факт, но предпочли объяснить его как «кризис феодализма». В книге, изданной в 1946 г., Морис Добб утверждал, что причиной кризиса была неэффективность феодализма как системы произ­водства в сочетании с возрастающими потребностями правящего класса (Dobb 1963:42-47). «Феодальная жажда к увеличению доходов» была ре­зультатом двух процессов: роста численности паразитического класса фео­далов и увеличивающейся расточительности «благородных». Эти две тен­денции, работавшие синергетически, привели к увеличению феодального давления на крестьянство, к гибели курицы, которая несла золотые яйца. Теория Добба вызвала широкую дискуссию (Sweezy et al. 1976). Интерес­ным вкладом в теорию был вывод Пола Суизи о том, что растущая расто­чительность феодального правящего класса была результатом быстрого расширения торговли с XI в., которое принесло постоянно увеличивавшее­ся разнообразие товаров (Sweezy et al.

Критический анализ Роберта Бреннера теорий Постана и Ле Руа Ладу- ри может рассматриваться как продолжение дебатов Добба и Суизи (см.: Aston and Philpin 1985, Hilton 1985). Бреннер не отрицал, что у мальтузиан­скоймодели была определенная неотразимая логика (Brenner 1985a:14). Од­нако, по мнению Бреннера, мальтузианская попытка объяснить долговре­менные тенденции в экономическом росте и распределении доходов была изначально обречена, так как она игнорировала социальную структуру, - и, что более важно, отношения извлечения прибавочного продукта между пра­вящим классом и прямыми производителями (Brenner 1985a:10-11).

Одно из критических замечаний Бреннера касалось того обстоятель­ства, что различные европейские общества, начиная свое развитие после Черной Смерти в сходных демографических и экономических условиях, впоследствии двигались по расходящимися траекториям. Например, кре­постничество полностью исчезло в Англии и Франции, но возродилось в Центральной Европе, в Польше и Пруссии. Таким образом, различия в структуре собственности (системе землевладения) и в балансе сил (соци­альной солидарности и организации правящего класса) могли определить различные пути общественного развития после демографической катаст­рофы.

Второй, и еще более разрушительный, аргумент Бреннера против мальтузианской модели - это продолжительная стагнация большинства

традиционных европейских экономических систем в позднесредневековый период (Brenner 1985a: 18). Например, Черная Смерть унесла приблизи­тельно одну треть английского населения в середине XIV в., а к концу сто­летия население уменьшилось до половины от максимума 1300 г. Согласно мальтузианской логике, столь резкое уменьшение численности населения должно было привести к более высокой аграрной производительности, к низким ценам на продовольствие, к высокой реальной заработной плате и к возобновлению энергичного прироста населения.

Отвечая на критику Бреннера, Постан и Ле Руа Ладури оказались не в состоянии объяснить длительную фазу депрессии после Черной Смерти в рамках мальтузианской теории. Постан и Хэтчер признали эту проблему: «Действительно, причина, почему восстановление было столь запоздалым и медленным, все еще является одной из не полностью разрешенных труд­ностей, свойственной гипотезе объяснения средневековья, с которой Брен­нер не соглашается» (Postan and Hatcher 1985:69). С другой стороны, край­няя версия марксистского тезиса (возможно, представленная в самой чис­той форме у Суизи), придавая классовым отношениям детерминирующую роль в экономическом развитии средневековой Европы, также была не в состоянии объяснить эмпирические факты. Например, теория, основанная лишь на классовой борьбе, была неспособна объяснить вековые циклы в движении населения, цен и заработной платы - и не могла объяснить, по­чему степень эксплуатации крестьян также циклически колебалась.

В конечном счете, критика Бреннера и некоторых других специали­стов, в особенности, Ги Буа (Guy Bois, 1984), сыграла конструктивную роль, показывая, что мальтузианская модель пренебрегает важной объяс­нительной переменной. Нам нужна синтетическая теория, которая охваты­вает как демографический механизм (с его экономическими последствия­ми), так и отношения власти (механизмы извлечения ренты).

намически и влияют друг на друга, находясь под воздействием друг друга. Мы продолжим обсуждение этой идеи в следующей секции.

Любопытно, что обе стороны в ходе дискуссии почти полностью иг­норировали роль государства. Это упущение понятно. Марксисты имеют тенденцию рассматривать государство всего лишь как механизм для реа­лизации интересов правящего класса, в то время как центр внимания маль­тузианцев был сосредоточен на экономических параметрах. Однако среди исторических социологов существует значительное движение, имеющее целью «возвратить государство» в социологию (Skocpol 1979). Государства не просто создаются и управляются правящими классами; они - субъекты исторического процесса, обладающие собственными правами, и они могут конкурировать с элитой в присвоении экономических ресурсов.

Историки признавали, что в европейской истории имели место повто­ряющиеся волны политических кризисов и государственного распада («брейкдауна»): «бедственное» XIV столетие (Tuchman 1978), «железный век» 1550-1660 гг. (Kamen 1971) и «эпоха революций» 1789-1849 гг. (Hobsbawm 1962). Каждому из этих брейкдаунов предшествовал период длительного и значительного прироста населения. В новаторской книге Джека Голдстоуна (Goldstone 1991) утверждается, что существует причин­ная связь между приростом населения и брейкдауном. Основы этой теории уже содержались в работе Мальтуса. Голдстоун, однако, не утверждает, что прирост населения - прямая причина брейкдауна (в действительности, он тщательно дистанцируется от строгой мальтузианской доктрины). Он полагает, что рост населения вызывает социальный кризис косвенно, воз­действуя на социальные учреждения, которые обеспечивают социополити­ческую стабильность. Поэтому Голдстоун рассматривает свою теорию как демографически-структурную: демографическую, потому что основная движущая сила - рост населения; структурную, потому что брейкдаун вы­зывается демографическим ростом не непосредственно, но через его воз­действие на экономические, политические, и социальные структуры (Gold- stone 1991: xxvi). Мы обсудим эту теорию более подробно в следующей секции, но необходимо отметить, что отзывы исторических социологов на работу Голдстоуна были в высшей степени благоприятными (см., напри­мер: Collins 1993; Wickham-Crowley 1997; Li 2002).

В итоге, специалистам из различных областей - от демографов до эко­номических и социальных историков - становится все более ясным, что европейские общества в течение II тысячелетия развивались в ритме по­вторяющихся долгосрочных колебаний (Braudel 1988; Cameron 1989; Fischer 1996). Кроме того, необходимо признать, что концепция колебаний в экономической, социальной и политической динамике не является евро­пейским открытием нового времени. Платон, Аристотель и Хань Фэй-цзы связывали перенаселение с недостатком земли, нехваткой продовольствия, бедностью, голодом и крестьянскими восстаниями (Parsons 2005). К при­

меру, китайцы традиционно интерпретировали свою историю как ряд ди­настических циклов (Reischauer 1960; Meskill 1965; Usher 1989; Chu and Lee 1994). Арабский социолог XIV в. Ибн Халдун создал оригинальную теорию политических циклов, объясняющих историю Магриба (Inayatullah 1997). Связаны ли эти, на первый взгляд, очень разнообразные явления? В этой книге мы рассмотрим гипотезу о том, что вековые циклы демографи­ческих, социальных и политических колебаний длительного (более столе­тия) периода являются правилом, а не исключением, в больших аграрных государствах и империях.

1.2.