Фаза стагфляции: 1520-1570 гг.
Население и экономика
В период 1430-1560 гг. население Франции увеличилось вдвое (Dupaquier et al.. 1988b), достигнув 20 млн. человек, или примерно того же уровня, что и в 1300 г.
Однако в конце XVI в. демографическая динамика изменилась: короткие периоды роста чередовались со спадами, что привело к стагнации численности населения. Причина прекращения роста ясна: демографический рост опередил способность тогдашней агрикультуры прокормить население. Как отмечалась в предыдущем разделе, в период после 1450 г. производство зерновых быстро расширялось. В 1450-1505 гг. прирост производства значительно опережал прирост населения. После краткого переходного периода (1505-1520 гг.), производство зерновых продолжало расти (до 1560 г.), но более медленными темпами, так как стали сказываться ограничения в количестве доступных земель (Le Roy La- durie 1987:121). Теперь рост населения опережал рост производства, и около 1560 г. население приблизился к верхнему пределу численности, который мог быть поддержан сельскохозяйственной технологией XVI в.Это число (20 млн. жителей Франции) имеет особое значение в свете того, что мы знаем о производительности средневекового сельского хозяйства. «При норме душевого потребления в 210-240 кг зерновых в год (эта норма учитывает детей, которые едят меньше, чем взрослые), учитывая зерно, необходимое для посева и для прокорма скота, 20 млн. жителей Франции в 1550-1720 гг. должны были потреблять 60 млн. квинталов хлеба» (Le Roy Ladurie 1987:231). Поскольку годовой урожай зерновых собирали на площади около 10 млн. га (Le Roy Ladurie 1987:240), то средняя урожайность, вытекающая из этих чисел, составляет 600 кг/га или 8 гл/га. Последнее число соответствует среднему между обычной урожайностью на юге (5 гл/га) и на севере (10 гл/га), принимая во внимание агросистемы, сложившейся в каждом регионе (Le Roy Ladurie 1987:176 ).
На севере Франции максимум зернового производства был достигнут около 1560 г.
В других местах имелись важные региональные различия. На юге пик производства был достигнут, по-видимому, в течение 1540-х гг. Этот максимальный уровень не был превзойден и столетие спустя, в 16491678 гг. Напротив, в Эльзасе наибольшие урожаи имели место в 1600-1630 гг., перед Тридцатилетней войной (Le Roy Ladurie 1987:120). Эти региональные различия будут рассматриваться ниже в связи с вопросом о времени, когда началось уменьшение населения в разных областях Франции.Рост численности населения оказывал непосредственное влияние на отношение крестьяне/земля. В период депопуляции XV в. примерно половина учтенных в кадастрах крестьянских дворов имела наделы не менее 10 га. К 1550 г. большинство из этих относительно крупных держаний исчезли, некоторые в результате семейных разделов, другие были куплены знатью и городской буржуазией (Le Roy Ladurie 1987:56). В Парижской области дробление наделов достигло наивысшей степени, и на держание приходилось в среднем только 1.3 га (Jacquart, цит. по: Le Roy Ladurie 1987:162)
Рост населения вызвал общее повышение земельной ренты, хотя имелись важные географические вариации в сроках повышения арендной платы. Начнем с того, что арендная плата в XV в. была очень низкой. В 1448 г. в селе Верзе (Суассон) рента составляла лишь 0.5 гектолитра зерна с га. К 1511 г. она выросла до 2 гл/га (Le Roy Ladurie 1987:177). В 1500-1560 гг. арендная плата оставалась на стабильном уровне около 1.5 гл/га на юге Франции и 2.5 гл/га в Парижской области и в Суассоне. Во время религиозных войн рента несколько снизилась, но в XVII в. снова начала расти. В 1650-1670 гг. она поднялась до 3 гл/га в Лангедоке и до 5 гл/га в Парижской области, что составляло почти половину урожая, принимая во внимание различия в урожайности и системах земледелия (Le Roy Ladurie 1987:177).
В других регионах, таких, как Иль-де-Франс и Пуату, повышение арендной платы произошло уже к 1560 г. Например, издольщики в Пуату в XVI в. отдавали арендодателю половину своего урожая (по сравнению с одной четвертью или одной третью в предыдущем столетии ).
Эти жесткие условия испольной аренды были смягчены лишь после 1650 г. (Le Roy La- durie 1987:177-178).Цены на землю так же росли. В 1550-х гг. гектар пашни близ Парижа стоил 63 ливра. Два десятилетия спустя цена увеличилась до 150 ливров за га (Le Roy Ladurie 1987:239-240).
Динамика реальной заработной платы была типичной для фазы стагфляции. Средняя реальная заработная плата парижских строительных рабочих упала с 25±2 кг пшеницы в день в мирные периоды XV в. до 7-8 кг во второй половине XVI в. и до менее 5 кг в катастрофическое десятилетие 1590-1599 гг. (рис. 5.1). Заработная плата сельскохозяйственных рабочих
также резко снизилась. Реальная заработная плата виноградарей в 14951560 гг. уменьшилась на 2/3 или даже на ¾. С другой стороны, такие категории работников как сенокосцы, за тот же период потеряли только 30% реальной зарплаты (Le Roy Ladurie 1987:185-186). Падение реальной заработной платы затронуло не только чернорабочих. В 1480 г. управляющий крупной фермы недалеко от Нарбона получал зарплату, эквивалентную 31 гектолитру пшеницы, а в 1590 г. зарплата его преемника составляла всего 17.2 гектолитров (Le Roy Ladurie 1987:69).
Прослойкой, которая относительно преуспевала во время фазы стагфляции (или, по крайней мере, не теряла свои позиции) были фермеры, существенно выигравшие от положения посредников между сеньорами и крестьянами. Фермеры использовали в своих интересах экономическую конъюнктуру: рост цен на зерно, стагнацию натуральной или денежной арендной платы, и быстрое снижение заработной платы (Le Roy Ladurie 1987:181-184). В результате в XVI в. (и в отличие от следующего столетия) фермеры смогли сохранить свое положение и даже стремились продвинуться на более высокие места социальной иерархии.
Динамика элиты
В то время как фаза стагфляции была свидетелем прогрессирующего ухудшения экономического положения простых людей, для элит экономическая конъюнктура была благоприятной. Это привело к существенным переменам в экономическом положении сословий.
Во-первых, растущее неравенство среди простолюдинов означало, что, хотя большинство из них погружается в нищету, меньшинство чувствует себя неплохо и обогащается. Эти зажиточные простолюдины (фермеры и разбогатевшие торговцы), естественно, стремились конвертировать свои богатства в социальный статус. Многие из таких элитных претендентов добивались успеха, обеспечивая устойчивый приток в ряды дворянства.Во-вторых, при благоприятных экономических условиях многие знатные семьи оставляли существенную долю наследства своим младшим сыновьям. Такая практика приводила к дроблению состояний и к умножению численности дворянства. Например, один из самых богатых французских магнатов, Франсуа де ла Тремуль (1502-1542) должен был обеспечить своих пятерых сыновей и приданое для двух дочерей. Это разделение недвижимости и последующие религиозные войны привели к падению доходов семьи от 600 кг серебра в 1530 г. до 430 кг в 1619 г. (Weary 1977; Major 1981). Другим примером является семья Рошероль в Нормандии, которая в 1570 г. разделила свои имения между четырьмя сыновьями. Баронство Пон-Сен-Пьер перешло к старшему сыну, а другие три сына также получили существенную часть наследства (Dewald 1987:163). Эти два примера, конечно, не более чем неподтвержденная информация, но данные о дво
рянских семьях региона Байе в 1463-1666 гг. обеспечивают этой информации прочную количественную поддержку (Wood 1980). В течение большей части этого периода численность старого дворянства (семьи, которые были облагорожены до 1463 г.) сокращалась (см. табл. 5.2).
Вследствие высокой восходящей мобильности и дробления состояний в XVI в. численность дворянства резко возросла. Например, количество кавалеров (рыцарей), в течение XV в. возросло в два раза, с 1000 до более чем 2000 (Orlea 1980:59). Но верхний слой элиты (pairs laiques- пэры) расширялся еще быстрее: число пэров увеличилось с 12 в 1505 г. до 36 в 1588 г. (Labatut 1972) Неизбежным результатом этого увеличения была активизация внутриэлитной конкуренции за высокий статус и богатство.
Одним из способов измерения степени социального давления на элиты является частота внутриэлитного насилия, которое в этот период приняло форму дуэлей (см. также гл. 3). В XV в. и в начале XVI в. дуэли во Франции почти исчезли (Harding 1978:77). При Франциске I и Генрихе II с королевской санкции состоялось несколько судебных поединков. Однако после 1560 г. несанкционированные дуэли в защиту личной чести стали настолько распространенными, что Ла Ну полагает, что на дуэлях погибало дворян больше, чем в бою. Эстуаль считал, что от 7 до 8 тыс. дворян были убиты на дуэлях в течение двух десятилетий после 1588 г. (Harding 1978:77, 253). Утверждают, что Генрих IV помиловал более 6 тыс. дворян, совершивших убийство в поединках в течение первых десяти лет XVII в. (Stone 1965:246). Время дуэлей подошло к концу лишь век спустя, в правление Людовика XIV (Collins 1995:85).Еще одним признаком назревавшего демографически-структурного кризиса стал рост конкуренции элитных фракций за покровительство короны. Хорошо известна борьба фракций Монморанси и Гизов за контроль над патронажем королевского двора. После смерти Генриха II, во время краткого правления Франциска II фракции Гизов удалось практически монополизировать королевское покровительство в своих руках (Harding 1978:35). После смерти Франциска II отстранение Гизов позволило Екатерине Медичи восстановить контроль над королевским патронажем, но это было достигнуто за счет отчуждения значительной части французской элиты.
Элита и государство
В то время, как расширяющаяся элита оказывала увеличивающееся давление на государственные финансы, способность государства собирать налоги (в реальном исчислении) уменьшалась (рис. 5.2). Финансовый кризис государства было важнейшей предпосылкой политического кризиса религиозных войн. В 1559 г. Генрих II подписал мир с Испанией в Като- Камбрези. Прекращение долгой войны между Габсбургами и Валуа озна-
чало, что «сотни молодых дворян были вынуждены вернуться в поместья, где семейные ресурсы были зачастую недостаточными, чтобы содержать их» (Bitton 1969).
Кроме того, финансовое положение короны лишило ее возможности продолжать патронаж в прежних масштабах (Briggs 1998:15). Кардинал Лотарингский, страдая от навязчивых просителей, дошел до угрозы повесить следующего человека, который попросит пенсию (Briggs 1998:15). Сокращение щедрости государства затрагивало даже таких магнатов, как королевские губернаторы провинций. (Harding 1978:47). Губернаторы южных и западных провинций сообщали о том, что они не могли рассчитывать на лояльность своих подчиненных, которые были склонны принять новую религию. «Когда эра тайных молелен закончилась, служба в качестве “защитников” кальвинистской общины представлялась для дворян альтернативой королевской службе, и пасторы, по-видимому, прибегали к прямому подкупу» (Harding 1978:49).Монополизация королевского патронажа Гизами порождала негодование у тех, кто не входил в их фракцию (Briggs 1998:15). «Метеж в Амбуаз» (1560 г.) был заговором протестантских дворян против Гизов. Большинство заговорщиков были мелкими дворянами из старых родов (Salmon 1976:124).
Поскольку финансовый кризис углублялся, то войскам не выплачивали жалованье и в конечном счете государство потеряло контроль над армией. Письма того времени (цит. по: Harding 1978:49-50) дают прекрасную иллюстрацию действия демографически-структурного механизма государственного коллапса (Goldstone 1991). В 1561 г. один офицер сообщал из Бретани, что его неоплаченные солдаты «уезжают, чтобы заняться грабежом... В конце концов, я останусь совершенно один. Очень многие люди из моей роты... не боятся меня и не повинуются». Через год другой офицер рассказывал, что его солдаты, которым не платили целый год, «съели гарнизонных лошадей, а затем разошлись по своим домам без гроша». В том же году третий безденежный офицер распустил своих провансальских новобранцев, которые нападали на кальвинистов «на всем протяжении области», убивая одних и требуя выкуп с других.
С началом гражданской войны в 1562 г. королевские финансы полностью развалилась. Такие отчаянные меры, как залог королевских драгоценностей (Bonney 1999) и продажа церковной собственности, которая принесла более 13 млн. ливров (Le Roy Ladurie 1994:240) были недостаточными, чтобы компенсировать военные расходы. Результатом был растущий государственный долг, который к 1595 г. достиг 296 млн. ливров (Bonney 1999). Генрих IV сумел избавиться от почти всех старых долгов, но затем долги снова выросли и во время кризиса Фронды достигли 700 млн. ливров в 1661 году (Briggs, 1998).
5.4.