Фаза кризиса (1905-1922 гг.)

Фрагментация элиты в предреволюционные десятилетия

Фрагментация элиты стала очевидной в 1870-х гг., когда часть обед­невшего дворянства была вовлечена в движение «народников».

После этой неудачи народники обратилась к революционному загово­ру, убийствам и террору. В 1878 г. Вера Засулич (происходившая из обед­невшей дворянской семьи) ранила военного губернатора Санкт-Петербурга в отместку за его приказ выпороть политического заключенного. Суд над Засулич получил большой резонанс среди образованных классов и симпа­тии присяжных привели к ее оправданию. Этот случай показал, что суще­ствует огромный разрыв в легитимности между правительством и широ­кими слоями элиты. Начиная с 1879 г. члены террористической организа­ции «Народная воля» совершили семь покушений на Александра II, по­следнее из которых (в 1881 г.) было успешным. «Народная воля» имела 80 местных организаций в 67 городах с общим числом членов около полуты­сячи. Организацией руководил Исполнительный комитет, большинство членов которого были очень молоды, преимущественно в возрасте 25-27 лет. Почти половина членов Исполнительного комитета (13 человек) про­исходила из дворянской среды (Гинев 1989:25-26).

Другая часть дворянства выражала свое недовольство менее радикаль­ными способами. Эта часть элиты объединилась в движение «земцев- конституционалистов», которое имело поддержку со стороны органов ме­стного самоуправления (земств).

Наследники народников, с другой стороны, базировали свою страте­гию антиправительственной борьбы на мобилизации народных масс. В 1901 г. несколько мелких оппозиционных групп объединились в партию социалистов-революционеров. Социальный состав партии был следую­щим: 45% составляли крестьяне, 43% - рабочие и 11.2% - интеллигенция. Однако в верхних эшелонах партии 77% составляли интеллигенты, причем в большинстве дворянского происхождения - так же, как в народнических организациях 1870-х годов (Леонов 1987:52, 64, 57).

Другой оппозиционной группой были социал-демократы, которые ор­ганизационно оформились в партию в 1903 г. «Программа-минимум» со­циал-демократов в общих чертах совпадала с программой либералов, но - с целью привлечения рабочих - она включала требование 8-часового рабо­чего дня. Среди социал-демократов изначально преобладала интеллиген­ция, но они смогли быстро расширить партию за счет привлечения рабо­

чих. В 1905 г. в партии было 9 тыс. членов, из которых 62% составляли ра­бочие, 5% - крестьяне, 33% - интеллигенты (Уткина 1987:12, 17, 22).

Революция 1905 года

Событием, инициировавшим революцию 1905 года, было поражение России в войне с Японией (1904-1905 гг.), которое подорвало легитимность правительства и консолидировало силы оппозиции. В сентябре 1904 г. ли­деры либеральных и социалистических групп встретились в Париже и дого­ворились координировать действия, направленные на свержение правитель­ства (Шацилло 1982:55-57).

В поддержку требований Земского съезда в 34 городах было организо­вано 120 собраний, в которых приняли участие представители дворянства и интеллигенции. Оппозиция пытались организовать также и народные демонстрации. В январе 1905 г. в Санкт-Петербурге было спровоцировано массовое шествие рабочих, которые должны были передать царю петицию с требованием Учредительного собрания (Нефедов 2006). Во время демон­страции полиция открыла огонь по толпе; погибло более ста человек, в ре­зультате чего инцидент стал известен как «Кровавое воскресенье». Эта расправа еще более подорвала авторитет государства и привела к волне за­бастовок (хотя в основном в польских провинциях империи). В Москве за­бастовка длилась около недели, в ней участвовало 20 тыс. рабочих, но столкновений удалось избежать. В промышленной Владимирской губер­нии, где насчитывалось 140 тыс. фабричных рабочих, бастовало только 8 тыс. человек. (Начало 1955:668-683).

Признавая масштабы волнений, С. Ю. Витте все-таки довольно опти­мистически оценивал ситуацию: он говорил, что 80% народа еще не затро­нуто революционной пропагандой, и советовал царю опереться на народ и на армию. Тем не менее, министр А. С. Ермолов предупредил царя, что правительство не может рассчитывать на поддержку дворянства (Ганелин 1991:80). Необходимо учитывать и давление извне: французские банкиры рекомендовали царю пойти на уступки либеральной оппозиции, предупре­див, что в противном случае было бы трудно обеспечить дальнейшие кре­диты (Коковцов 1992:69-71). В результате, Николай II в марте 1905 г. со­гласился на создание выборного представительства.

Правое крыло либерального движения приветствовало эти уступки, и давление на правительство со стороны оппозиции на время уменьшилось.

раз (Рабочий 1981: 95). П. Н. Милюков писал, что в то время «революци­онное движение далеко не успело проникнуть в массы, его роль заменяла “симуляция революции” интеллигентами...» (Милюков 1990:272). Либера­лы на левом фланге, однако, пытались усилить давление на царя. Во время съезда «Союза освобождения», который состоялся 25-28 марта, они доба­вили к своей программе новое требование передачи государственных зе­мель безземельным крестьянам. В случаях, если государственных земель не хватало, предлагалось разделить между крестьянами частные земли, с соответствующей компенсацией для бывших владельцев. Другим требова­нием было ограничение рабочего дня восемью часами. Что касается пред­ставительного собрания, которое было обещано царем, то левые либералы настаивали, чтобы оно избиралось на основе всеобщего и равного избира­тельного права (Шаховский 2001:589).

Однако опубликованный в августе 1905 г. императорский манифест указывал, что Дума будет избираться через многоступенчатую систему выборов и иметь совещательный характер. Либеральная оппозиция сразу же направила все свои усилия на мобилизацию масс к активному противо­действию планам правительства. Главную роль в организации октябрьской всеобщей стачки сыграл «Всероссийский железнодорожный союз» (ВЖС) - профсоюз железнодорожных служащих. Это был профсоюз инженеров, техников, управленцев; он насчитывал около 6 тыс. человек, что составля­ло примерно 15% железнодорожных служащих. Что касается рабочих (ко­торых на железных дорогах насчитывалось 700 тысяч), то в ВЖС их прак­тически не было. Хотя члены ВЖС составляли лишь 1% всех железнодо­рожных рабочих и служащих, с началом забастовки остановились практи­чески все железные дороги. Условия функционирования дорог были тако­вы, что для остановки движения достаточно было сбоя в работе какой- нибудь из технических служб, например диспетчерской, телеграфной и т.д.

Остановка железных дорог послужила мощным импульсом к развер­тыванию забастовочной борьбы. На одних фабриках рабочие использовали ситуацию, чтобы предъявить свои требования; другие фабрики останавли­вались просто в результате прекращения подвоза сырья. Толпы забастов­щиков врывались на еще работавшие предприятия и принуждали рабочих присоединяться к стачке. По данным фабричной инспекции в октябре бас­товало 519 тыс. рабочих - около трети всех фабричных рабочих России. Таким образом, всеобщая стачка была инициирована либеральной интел­лигенцией из ВЖС, но в дальнейшем развивалась стихийно (Keep 1963: 219, 222; Бовыкин 1981:156, 161). В Петербурге представители бастующих предприятий для координации усилий создали Совет рабочих депутатов, затем такие советы были созданы и в некоторых других городах. Впослед­ствии Советы стали одной из самых важных форм организации и руково­дства революционными действиями.

Николай II и его правительство были вынуждены капитулировать. Царь подписал «Манифест 17 октября», который по существу превращал самодержавие в конституционную монархию. Манифест гарантировал гражданские свободы и предусматривал избрание законодательной Госу­дарственной Думы. Таким образом, манифест соответствовал чаяниям ли­беральной элиты, но ничего не давал рабочим, которые требовали восьми­часового рабочего дня и повышения заработной платы. Также ничего не было сделано, чтобы остановить нараставшие крестьянские восстания.

Всеобщая железнодорожная стачка привела в движение огромные массы рабочих - и она оказала такое же воздействие на крестьян. В. М. Гохленер, изучавший крестьянское движение в Саратовской губернии, ус­тановил, что оно начиналось в селах, расположенных близ железных дорог и затем распространялось в глубинные районы (Гохленер 1955:200). До­полнительным фактором, поднявшим крестьян на восстания, был неуро­жай 1905 года. В семи губерниях Черноземного района чистый сбор был вдвое меньше среднего уровня предыдущего пятилетия.

Таким образом, долгосрочный фактор нараставшего крестьянского малоземелья в сочетании с временным ослаблением государственной вла­сти и неурожаем инициировал почти повсеместные крестьянские восста­ния. По данным МВД, в октябре-декабре 1905 г. было разгромлено в об­щей сложности около 2 тыс. помещичьих имений (1/15 всего их числа). В некоторых районах, например, в Балашовском уезде Саратовской губер­нии, были уничтожены буквально все помещичьи усадьбы (Прокопович 1907:26; Гохленер 1955:233).

Волнения и беспорядки в городах нарастали одновременно с восста­ниями на селе и завершились декабрьским восстанием рабочих в Москве. Союз железнодорожников (ВЖС) принял участие в забастовке, и движение было вновь парализовано, что затруднило действия правительственных войск. Однако через несколько дней военные сумели наладить работу Ни­колаевской железной дороги, по которой из Петербурга в Москву был пе­реброшен гвардейский Семеновский полк. Через десять дней после начала восстание в Москве было подавлено. Интенсивность выступлений в сель­ских районах также стала снижаться после максимума, достигнутого в но­ябре (табл. 9.7).

Крестьянских и рабочие восстания наглядно продемонстрировали опасность, которую представляет для элиты дальнейшее развитие револю­ции, поэтому большинство дворян перестало поддерживать либералов. Либералы были изгнаны из земских собраний, и дворянство консолидиро­

валось на платформе сохранения частного землевладения, выступая против земельной реформы и наделения крестьян землей.

Таблица 9.7. Революционные выступления крестьянских масс в 1905-1906 гг. (Дубровский 1956:42).

В январе 1906 г. рабочие и крестьянские восстания были подавлены, и активная фаза революции закончилась. Последующие политические кон­фликты разыгрывались в рамках борьбы Думы с правительством. Попытки либералов инициировать аграрную реформу были блокированы правитель­ством, которое встало на сторону помещиков и отказалось рассматривать отчуждение частной земли даже при условии компенсации. Конфликт ме­жду Думой и правительством привел к роспуску Первой, а затем Второй Думы. В 1907 г. правительство изменило закон о выборах, предоставив не­пропорциональное представительство дворянству, и заручилось поддерж­кой дворянского большинства Третьей Думы. Это событие знаменовало окончание Первой русской революции.

Таким образом, революция 1905-1907 годов развивалась, в основном, по траектории, постулированной демографически-структурной теорией. В период стагфляции элита фрагментировалась, результатом чего было обра­зование оппозиционных фракций. Обнищание народа позволило этим контрэлитам мобилизовать массы на борьбу против государства. Тем не менее, интересы контрэлиты и простого народа не совпадали. Когда лиде­ры контрэлиты достигли своих целей, они отказались от дальнейшего раз­вития революции и присоединились к правительству в подавлении народ­ного восстания. Кроме того, революционный опыт 1905-1907 гг. показал оппозиции всю опасность неконтролируемого народного восстания. Хотя радикалы продолжали надеяться на социальную революцию, большинство из них погибли или удалились в изгнание. С другой стороны, либеральная оппозиция после 1905-1907 гг. отвергала революционные методы борьбы с правительством.

Социополитическая нестабильность между революциями

Революция 1905-1907 годов вынудила правительство начать реформы, целью которых было разрешить аграрную проблему. Но эти запоздалые

усилия оказались неэффективными (Данилов 1992:60). Подавление рево­люции не означало возврата к дореволюционным условиям. Крестьянские волнения утихали медленно, и их уровень в течение 1908-1910 гг. был на порядок больше, чем до революции (рис. 9.11). Когда в 1912-1913 гг. сель­ские волнения уменьшились, нестабильность переместилась в города, где началась новая волна забастовок, продолжавшаяся вплоть до начала Пер­вой мировой войны. Примечательно, что волна преступности не спала по­сле окончания революции (табл. 9.8).

Рисунок 9.11. Динамика крестьянских и рабочих протестов в 1890-1916 гг. (Дубровский 1956:42).

Таблица 9.8. Динамика тяжких преступлений (среднегодовое число пре­ступлений, в тыс.) (Mironov 2000: II: tab. 8.9).

Период 1906-1908 гг. включает в себя два революционных года, и средний уровень преступности был, соответственно, высоким (обратите внимание на большой скачок в преступлениях против частных лиц и част­ной собственности после 1900 г.). После революции, однако, преступность не снижается, а по отдельным видам преступлений даже увеличивается. Например, число преступлений «против порядка управления» в 1909-1913 гг. было больше, чем в 1906-1908 гг. Этот рост показывает, что революция не закончилась в 1907 г., но продолжалась в виде хронических и много­численных (хотя и небольших по масштабам) протестных акций. Населе­ние, чьи устремления были подавлены во время революции, не смирилось с сохранившимися порядками. Обратите внимание, что преступления про­тив частной собственности включают совершенные крестьянами поджоги помещичьих имений. В 1910-1911 гг. число поджогов и малых протестных акции было больше, чем в 1907 г., в последний год революции.

Правительству было известно о напряженности социальных отноше­ний и о том, как это может повлиять на способность России вести войну, которую большинство считало неизбежной. Однако Николай II решил вступить в войну, хотя многие его современники считали, что это решение обрекало царизм. Наиболее пессимистичный прогноз сделал член Государ­ственного Совета П. Н. Дурново, который по должности был хорошо зна­ком с внутренним состоянием страны. Если война окажется для России победоносной, то все будет хорошо, писал Дурново. «Но в случае неудачи социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна. Все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреж­дениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, которые смогут поднять и сгруппи­ровать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и всеоб­щий раздел всех ценностей и имущества. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового состава, охва­ченная в большей части крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и по­рядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного автори­тета в глазах народа оппозиционно-интеллигентские партии будут не в си­лах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается предвидению» (Дурново 1922).

Логика «предсказания Дурново» достаточно проста: в случае неудачи в войне с Германией должно повториться в более сильной степени то, что уже происходило после неудачной войны с Японией, то есть в революцию 1905 года. Дурново предсказывал, что недовольные фракции элиты снова начнут агитационную кампанию и революционеры поднимут на восстание крестьянство, пообещав ему землю. В действительности, как мы увидим

ниже, это предсказание оказалось неточным: в феврале 1917 года про­изошла «революция без революционеров».

Большинство историков считает, что Россия могла бы избежать рево­люции, если бы не Первая мировая война (Хобсбаум 1962). Социолог Теда Скочпол (Skocpol 1979) выдвигала аналогичный аргумент при анализе со­циальных революций во Франции, России и Китае. Джек Голдстоун, одна­ко, отмечал, что государства Нового времени почти постоянно находились в состоянии войны. «С 1550 по 1815 год было лишь несколько десятиле­тий, когда Европа была свободна от крупных войн. Кроме того, масштабы и стоимость войны постоянно росли. Тем не менее, в эти столетия государ­ственные брейкдауны определенно подчинялись циклическому ритму, включавшему пик в относительно мирное (в плане межгосударственных конфликтов) время середины XIX в.» (Goldstone 1991:20).

Война была проверкой надежности, которую социальные системы того времени должны были проходить почти постоянно. Во время фазы стаг­фляции, когда социальные структуры становились хрупкими, многие госу­дарства не выдерживали испытаний войны. Поражения, которые испытала Россия в Крымской войне, в русско-японской войне и в Первой мировой войне, были симптомом этой внутренней хрупкости.

Анализ войн, которые вела Россия в XIX в., выявил три механизма, ко­торые переводят военные условия в социальный кризис (Нефедов 2005:387). Первая проблема, с которой сталкивалась страна, заключалась в недостаточности вооружений, что приводило к военным поражениям, ко­торые подрывали легитимность государства. Вторая проблема состояла в том, что в фазе стагфляции правительство может финансировать войну только печатая бумажные деньги, что приводило к гиперинфляции, разва­лу рынка и нарушению снабжения. Третья и самая важная проблема за­ключалась в том, что характерное для периода стагфляции высокое демо­графическое давление фрагментировало общество. Крестьянское малозе­мелье и народная нищета вызывали глубокий социальный раскол общест­ва, что в условиях налагаемых войной тягот было чревато восстаниями крестьян-ополченцев и восстаниями в тылу, в то время как широкие слои элиты не оказывали поддержки государству.

Кризис, порожденный Первой мировой войной, разворачивался в со­ответствии с описанным сценарием. Русская армия значительно уступала германской в артиллерии и в других видах вооружений. Запасы оружия и боеприпасов быстро пришли к концу, и в начале 1915 г. до четверти ново­бранцев прибывали на фронт без винтовок. Летом 1915 г. русская армия потерпела тяжелое поражение в Галиции (Уткин 1976:258-259; Riazanovsky 2000:418).

Военные неудачи 1915 г. серьезно подорвали авторитет правительства и, в соответствии с предсказанием Дурново, вызвали бурю антиправитель­ственных обвинения в Думе. Однако, помня об уроке 1905 года, оппозиция

не пыталась вовлечь народные массы в свой конфликт с правительством. Таким образом, вопреки предсказанию Дурново, антиправительственная кампания не привела к народной революции (Нефедов 2005:391-394).

Для армии последствия военных поражений были гораздо более серь­езными. В 1915 г. потери составили 2.4 млн. солдат, в том числе 1 млн. пленными. Потери убитыми и ранеными во время летней кампании 1916 г. были не намного меньше, чем в 1915 г., а число пленных увеличилось до 1.5 млн. человек. Статистика показывает, что соотношение числа убитых к числу пленных составляло в русской армии 1:3, в то время как в немецкой, французской и английской армиях это соотношение колебалась от 1:0.2 до 1:0.26. Готовность, с которой русские солдаты сдавались в плен, говорила о низком моральном духе и о нежелании попасть в кровавую мясорубку войны. Другой формой протеста было дезертирство: к началу 1917 г. по некоторым оценкам насчитывалось 1-1.5 млн. дезертиров. Отмечались случаи отказа частей идти в наступление («забастовки солдат»). В октябре

1916 г. произошли восстания нескольких тысяч солдат на тыловых распре­делительных пунктах в Гомеле и Кременчуге; возможность большого сол­датского мятежа становилась все более реальной. Таким образом, к началу

1917 г. государство отчасти утратило способность контролировать армию (Нефедов 2005:391-394).

Еще одним фактором, в дополнение к потере авторитета власти и не­управляемости армии, было ухудшение экономических условий. В начале войны никто не ожидал нехватки хлеба (Кондратьев 1991). Экспорт зерна был запрещен; запрещено было также использование зерна для производ­ства спирта. Таким образом, сельскохозяйственное производство в России было более чем достаточным для снабжения армии и гражданских нужд населения. Проблема, однако, состояла не в производстве продовольствия, а в его распределении, нарушение которого было следствием фискальной политики правительства.

В 1914 г. налоговые поступления составляли 2.9 млрд. рублей, и уве­личить доходы за счет налогов с населения было практически невозможно. Между тем военные расходы за вторую половину 1914 г. составили 2.5 млрд. руб., за 1915 г. - 9.4 млрд., за 1916 г. - 15.3 млрд. За время войны во­енные расходы царского правительства составили 30.5 млрд. руб. Прави­тельство разместило на 7.5 млрд. руб. внутренних займов и получило 6.3 млрд. руб. в виде займов от союзников (Сидоров 1960:151, 441). Но эти кредиты покрывали менее половины расходов. Огромные военные расхо­ды не могли быть профинансированы с помощью обычных бюджетных механизмов, и правительство было вынуждено для покрытия дефицита пе­чатать бумажные деньги. Это неизбежно вело к безудержной инфляции цен (рис. 9.12).

Рисунок 9.12.Количество денег в обращении, индекс цен и число голод­ных бунтов в городах (без Сибири, Закавказья, Кавказа и Донской области) по полугодиям (Кондратьев 1991; Кирьянов 1993).

Поначалу цены росли медленнее, чем объем денежной массы, но в первом полугодии 1916 г. рост ускорился, а во втором полугодии цены сделали резкий скачок и обогнали рост денежной массы. Это означало, что сократилось количество поступавших на рынок товаров, в том числе глав­ного товара - хлеба. Механизм, лежащий в основе этой динамики, прост. Когда поставщики товара (в данном случае, сельские производители зерна) наблюдают быстрое увеличение цен, у них есть стимул придерживать по­ставки на рынок, чтобы позже получить лучшую цену. На рынке появляет­ся дефицит хлеба, от которого в первую очередь страдают горожане. Не­хватка хлеба и высокие цены становятся причиной массового недовольст­ва. Очереди, которые образуются у продовольственных магазинов, стано­вятся сосредоточением недовольных, и любое незначительное событие способно спровоцировать вспышку беспорядков, которая может превра­титься в полномасштабное восстание. Хорошо известным примером такого развития событий являются продовольственные беспорядки во время Французской революции.

График на рис. 9.12 показывает, что число крупных продовольственных беспорядков (в которых тысячи людей противостояли полиции и войскам) увеличивалось вместе с ростом цен. С точки зрения правительства наихуд­шим обстоятельством было то, что войска начали сочувствовать бунтовщи­кам. Первый случай отказа казаков разгонять толпу был зафиксирован во

время продовольственного бунта в Оренбурге в мае 1916 г. Позднее в том же году было еще девять таких случаев (Кирьянов 1993: 3-18).

Еще одним признаком надвигавшейся катастрофы было сокращение запасов зерна на элеваторах и в портовых складах (Кондратьев 1991:187). В ноябре 1915 г. запасы составляли до 65 млн. пудов, а в течение весны и лета следующего года они, как обычно, сократились. Но осенью 1916 г. за­пасы не были пополнены и продолжали снижаться, пока не упали до 10 млн. пудов в декабре. Урожай в 1916 г. был хуже, чем в 1915 гг., и произ­водители не поставляли зерно из рынок в ожидании повышения цен (Кирь­янов 1993).

Правительство было вынуждено использовать угрозы конфискации, чтобы обеспечить снабжение армии, но для гражданского населения почти ничего не оставалось (Нефедов 2005:394-402). В январе и феврале 1917 г. города получили соответственно 20% и 30% от плановых поставок зерна. Зимой 1916-1917 гг. кризис снабжения достиг катастрофических размеров. Многочисленные мемуары тех лет описывают нехватку хлеба и огромные очереди в продуктовые магазины (Нефедов 2005:394-402).

Февральская революция

Экономические проблемы, описанные в предыдущем пункте, посте­пенно обострялись, и к концу 1916 г. финансовый кризис привел к распаду системы распределения. За экономическим коллапсом вскоре последовал политической крах.

Осенью 1916 г. рост цен на хлеб вызвал новую волну голодных бунтов и рабочих забастовок в промышленных регионах. Первый крупный голод­ный бунт в Петрограде произошел в октябре 1916 г. К протестующим при­соединились многие солдаты, и бунтовщики были рассеяны только благо­даря решительным мерам гвардейских частей. В течение следующих зим­них месяцев кризис еще более обострился. В начале 1917 г. Московский городской голова М. В. Челноков послал председателю Совета министров четыре телеграммы, предупреждая о том, что нехватка продовольствия приведет к голоду, который будет сопровождаться протестами жителей столицы (Сидоров 1960: 497).

Армия также находилась на грани голода. На заседании Генерального штаба в декабре 1916 г. выяснилось, что снабжение войск в ближайшем будущем должно резко ухудшиться. «Нам не объясняли причин расстрой­ства народного хозяйства, но нам говорили, что этому бедственному поло­жению помочь нельзя», - писал А. А. Брусилов (2001:199). Рацион питания на фронте был уменьшен с 3 до 2 фунтов хлеба в день, а войска в тылу по­лучали только 1.5 фунта. Из-за отсутствия овса лошади голодали, и, как следствие, артиллерия потеряла свою подвижность. Армия уже не могла

наступать, а в случае отступления была неизбежна потеря артиллерии и обозов (Брусилов 2001:204).

Декабрь 1916 г. был отмечен беспрецедентно массовыми протестами среди солдат. В ходе Митавской операции отказался идти в атаку 17-й пе­хотный полк, затем к нему присоединились еще несколько полков, волне­ния охватили части трех корпусов и десятки тысяч солдат. Командование все же смогло справиться с ситуацией; около ста наиболее активных уча­стников выступления были расстреляны, несколько сот были осуждены на каторгу (Зайончковский 1938:108). Наиболее опасным для властей было то обстоятельство, что на фронте заканчивались запасы продовольствия. В начале февраля на Северном фронте продовольствия оставалось на два дня; на Западном фронте запасы муки закончились и части перешли на консервы и сухарный паек. Армия была на грани мятежа, 22-23 февраля 1917 г. восстали два пехотных полка на Кавказском фронте (Гаврилов 1991:60).

Обострялась продовольственная ситуация в городах. В течение первых двух месяцев 1917 г. Москва и Петроград получили лишь 25% необходи­мого количества зерна. С середины февраля в прессе появились сообщения о том, что в Петрограде неизбежно введение карточной системы и что взрослые будут получать лишь один фунт хлеба в день (дети должны были получать полфунта). Эта новость заставила людей запасаться продуктами и вызвала продовольственную панику. 14 февраля одна из газет сообщала, что несмотря на морозную погоду, тысячи жителей стояли в очередях в надежде купить буханку хлеба (Лейберов 1990:60). 23 февраля в Петрогра­де начались спонтанные голодные бунты и демонстрации. К вечеру басто­вали 60 тыс. рабочих, и произошло несколько столкновений между демон­странтами и полицией (Лейберов 1990:71-77).

24 февраля число бастующих рабочих увеличилось до 200 тыс. Поли­ция разгоняла демонстрантов, но вскоре они собирались в других местах. 25 февраля демонстрации стали полулегальными. Военные находились в нерешительности, а многие казаки братались с протестующими (Старцев 1984:10, 117; Лейберов 1990:87). Вечером военный комендант Петрограда генерал Хабалов получил от царя телеграмму с требованием положить ко­нец беспорядкам. Хотя власти не желали использовать силу для подавле­ния протестов, они были вынуждены отдать роковой приказ.

Как впоследствии стало ясным, отдать такой приказ ненадежным вой­скам означало подтолкнуть их к почти неизбежному бунту. Большинство солдат в Петрограде - это были крестьяне, которые были призваны в нача­ле 1917 г. и ждали отправки на фронт. Эти крестьяне имели свои претензии к власти и не желали умирать за нее. Ветераны рассказывали им об ура­ганном огне противника и о страшных потерях на фронте. «Солдатские массы были проникнуты одним страстным желанием - чуда, которое изба­вило бы их от необходимости “идти на убой”» (Ольденбург 1992:618).

26 февраля войска получили приказ стрелять по демонстрантам, и в тот же день взбунтовались солдаты Павловского полка. Этот мятеж был подавлен, но на следующее утро взбунтовался Волынский полк, и восста­ние быстро распространилось на другие полки. Колонна мятежников дви­галась по городу от одной казармы к другой, и полки один за другим при­соединялись к восстанию с криками «ура» и стрельбой в воздух. Утром 27 февраля насчитывалось 10 тыс. мятежников, к полудню их число увеличи­лось до 26 тыс., а вечером - до 66 тыс. На следующий день число восстав­ших достигло 127 тыс. солдат, а 1 марта - 170 тыс. то есть восстание охва­тило весь петроградский гарнизон (Нефедов 2005: 414).

Дальнейшие события хорошо известны: отречение Николая II, созда­ние Временного правительства и его дальнейшее свержение большевиками (Октябрьская революция). Большевистский переворот вызвал гражданскую войну, которая продолжалась до 1921 г., но в конечном итоге коммунисти­ческая партия сумела восстановить централизованный контроль и отвое­вать большую часть территории Российской империи. В 1922 г. был создан Союз Советских Социалистических Республик, и положение стабилизиро­валось повсюду, за исключением среднеазиатского региона, где до 1926 г. действовали отряды «басмачей».

Итоги кризиса

За фазой кризиса во многих случаях следует фаза депрессии, которая характеризуется социополитической нестабильностью и повторными вспышками гражданской войны. Имелся ли в росийском цикле Романовых период депрессии? Внутреннее положение в СССР после 1922 г. отлича­лось относительной стабильностью, фракционная борьба отмечалась лишь на высшем уровне новой элиты и не затрагивала народных масс. Исключе­ние составляли лишь события, связанные с коллективизацией. Коллекти­визация была непосредственно связана с индустриализации страны, а не­обходимость индустриализации диктовалась внешней угрозой, то есть воз­действием внешних факторов. Воздействием внешнего фактора была вы­звана и демографическая катастрофа, постигшая СССР в 1941-1945 гг. Та­ким образом, причина катастроф 1930-1940-х гг. заключалась, в основном, в деформирующем влиянии внешних сил.

В итоге, можно констатировать, что в цикле Романовых отсутствовала имеющаяся во многих других циклах фаза депрессии, и мы можем подвес­ти итоги кризиса, сравнивая положение до революции с положением в 1920-х гг. По оценке Ю. А. Полякова население на территории СССР к 1922 году уменьшилось на 8,6% (Поляков 1986:94). В аграрно­перенаселенном Черноземном районе население сократилось более значи­тельно - на 14% (Нефедов 2009: 44). Однако быстрый рост населения при­вел к тому, что в целом по СССР оно уже в 1926 г. превысило довоенный

уровень. Поскольку после кризиса посевные площади не увеличились, то душевое производство по сравнению с довоенным периодом не только не увеличилось, но даже сократилось. Эта ситуация непохожа на обычную картину кризиса в традиционном обществе: в классическом случае имеет место резкое сокращение численности населения, более существенное, чем то, которое имело место в России, и за счет этого сокращения увеличива­ется посев, приходящийся на душу населения - что, в свою очередь, влечет увеличение потребления. В России, напротив, численность населения очень быстро восстановилась и душевой посев даже сократился. Но по­требление зерна и картофеля (в пищу и на фураж) все же увеличилось - и даже довольно существенно: по сравнению с 1909-1913 гг. на 20%, а по сравнению с 1908-1911 гг. даже на 40%. В Черноземном районе рост по­требления составил по сравнению с 1909-1913 гг. 30%, а по сравнению с 1908-1911 гг. 50% (Нефедов 2009: 112, 119). Главной причиной увеличе­ния потребления был переход всей земли в руки крестьян, что привело, в частности, к исчезновению земельной ренты, и к почти полному прекра­щению экспорта, который прежде составлял 20-25% чистого сбора. До ре­волюции зерно, производившееся на помещичьих землях в значительной части вывозилось заграницу - также как и то зерно, которое крестьяне бы­ли вынуждены продавать, чтобы оплатить ренту. После раздела поместий производившиеся в них зерно стало принадлежать крестьянам, и они пред­почитали не продавать, а потреблять его - в результате их потребление существенно увеличилось, а вывоз почти прекратился. Таким образом, рост потребления стал следствием прогнозируемого демографически- структурной теорией перераспределения ресурсов в структуре «государст- во-элита-народ».

Это перераспределение ресурсов сопровождалось массовым истребле­нием или изгнанием старой элиты. В отличие от большинства рассмотрен­ных ранее случаев российская элита в 1917-1922 годах не имела военного преимущества перед простым народом. Поэтому ее судьба была трагич­ной. Но с другой стороны, именно сохранение старой элиты после кризи­сов в других циклах обусловливало наличие (часто весьма длительного) периода депрессии. В российском случае устранение элиты устранило и период депрессии.

9.4.