Депрессия: 1365 - 1450 гг.

Демографическая стагнация

После того как бедствия середины XIV в. уменьшили население Фран­ции на одну треть или даже наполовину, начался период кажущейся стаг­нации, который продолжался до 1450 г.

Уменьшение численности населения близко коррелировало с интен­сивностью внутренней войны (что было связано не только с прямым влия­нием войны на демографические показатели, но также и с косвенными по­следствиями для производительной инфраструктуры, см. ниже). Подобная динамика частичного восстановления, сопровождаемого новым упадком, была характерна и для других областей, хотя выбор времени колебаний

изменялся в соответствии с региональными вариациями интенсивности внутренней войны и повторяющихся эпидемий.

Рисунок 4.5. Демографическая динамика в Нормандии в 1250-1560 гг. На­селение в 1314 г. взято за 100% (Bois 1984).

Карпентье и Ле Мени (Carpentier and Le Mene 1996:378-380) дают краткий обзор демографических колебаний в Хайнаулте, Артуа, Провансе и Дофине. В целом, они показывают, что французское население умень­шилось между 1350 г. (то есть после первого шока Черной Смерти) и 1450 г. (точкой минимума) на одну треть. Когда это снижение рассматривается вместе с демографической катастрофой середины XIV в. (см. предыдущий раздел), убыль населения между 1300 и 1450 гг., оценивается примерно в 50% (Le Roy Ladurie 1987; Dupaquier et al.

Эффект постоянной войны

Социополитическая нестабильность времен Столетней войны оказала огромное влияние на производительную способность французского обще­ства (Braudel 1988:160-161). Больше всего пострадали области, которые неоднократно становились ареной войны. Мы уже цитировали (в гл. 1) хронику Томаса Базина, описывающего опустошение Нормандии. К 1450 г. население Нормандии упало до 30% от максимально значения в начале XIV в. (рис. 4.5).

Парижская область была другой областью, пострадавшей от длитель­ной войны, и как мы отмечали выше, ее сельское население, возможно, уменьшилось четырехкратно. Область пострадала и потому, что распола­галась близко к Фландрии и Нормандии, которые были базами для англий­ских набегов, и потому, что здесь располагалась столица. Вот что писал Петрарка о своем посещении Франции в 1360 г.: «Я едва мог узнать то, что я видел. Самое богатое из королевств является кучей пепла; не было ни одного дома, стоящего вне защищенных крепостными стенами городов и цитаделей. Где теперь Париж, который был прежде таким большим горо­дом?» (цит. по: Braudel 1988:161). Позднее в течение двух поколений Па­риж был полем битвы между арманьяками и бургундцами, которые «со­перничали друг с другом, чтобы доказать, как далеко могла пойти крово­жадность: убийства и резня никогда не прекращались. Когда бургундцы вошли в столицу в мае 1418 г., она была завалена трупами арманьяков “ле­жащими как свиньи в грязи”» (Braudel 1988:160, цитата из «Journal d’un bourgois de Paris»).

Юг (и особенно юго-запад) так же подвергся опустошению. Филипп де ла Буасье писал в XV в., что «область Сантондж, за исключением городов и крепостей, была оставлена и необитаема... Там, где когда-то были пре­красные поместья, домены и владения, теперь вырос высокий кустарник» (Braudel 1988:160). Некоторые области на какое-то время избежали опус­тошения. Когда англичане во главе с Черным принцем в 1356 г., прошли через Центральный массив, они нашли «землю Оверни, в которую они пре­жде никогда не входили... столь богатой и полной всяких товаров, что бы­ло удивительно видеть это» (Froissart, цит. по: Braudel 1988:160) Само со­бой разумеется, процветание Оверни не пережило вторжения Черного принца и его войска.

Во Франции первой половины XV в. голод стал эндемичным. Продо­вольственные кризисы имели место в областях Парижа и Руана в 1421, 1432, 1433, и особенно в 1437-1439 гг. Но эти кризисы не были фундамен­тальной причиной демографической стагнации - они были скорее отяг­чающими обстоятельствами. Первопричиной была война (Le Roy Ladurie 1987:35). Наиболее выпукло это можно проследить по динамике реальной заработной платы (Allen 2001). Уменьшение населения в XIV в. обуслови­ло высокую реальную заработную плату. В первом десятилетии XV в. чер­норабочий в Париже на свой дневной заработок мог купить более чем 20 кг зерна. Такая же высокая заработная плата превалировала в течение не­скольких десятилетий после конца Столетней войны. Напротив, во время военного разорения 1420-1430-х годов заработная плата чернорабочего па­дала до уровня менее 8 кг зерна в день.

Проблема заключалась не в нехватке пригодной для обработки земли или людей, чтобы возделывать ее. Основной проблемой было отсутствие безопасности. Крестьяне оставляли свои деревни в поисках относительной

безопасности в укрепленных городах. Например, вокруг таких эльзасских городов, как Кольмар, имелись целые пояса мертвых деревень. Оставлен­ная земля забрасывалась или использовалась в качестве пастбища (Le Roy Ladurie 1987:37).

Динамика элиты

Непрерывная борьба затрагивала аристократию в гораздо большей степени, чем простой народ. В этот период огромное количество француз­ских дворян лишилось своей собственности (Wright 1998). Демографиче­ская катастрофа второй половины XIV столетия и последующая депрессия привели к противоположным последствиям для экономического благосос­тояния дворян и крестьян (Carpentier and Le Mene 1996:463). После неко­торой задержки уменьшение население вызвало падение цен на зерно и рост реальной заработной платы. Простой народ ощутил все выгоды новой экономической ситуации. Но было бы преувеличением называть этот пе­риод «золотым веком» крестьян, потому что они страдали от непрерывной войны, периодических эпидемий и эндемичного голода (в первую очередь, вызванного войной, см. выше). Но обычно у крестьянина было достаточно еды, чтобы накормить семью. И даже в течение плохих времен, например, в 1420-1440 гг. в Париже заработная плата чернорабочих была существен­но выше, чем во время мирного периода 1520-1560 гг., когда плотность на­селения снова приблизилась к потолку экологической емкости.

Экономическое благосостояние дворянства, наоборот, падало. Сеньо­ры не получали прибыли от подешевевшего зерна, потому что многие из них получали зерно из собственных поместий, и в любом случае хлеб не являлся для них существенной статьей расходов, как это было для простых людей.

К несчастью, доходы дворян уменьшались в то время, как их расходы росли. Даже прежде, до 1350 г., добрая половина дворян обладала дохода­ми меньше 40 ливров, тогда как зажиточный фермер имел доход около 60 ливров (Carpentier and Le Mene 1996:464). Изучив по документам положе­ние дворянства в 1280-1340 гг., Контамин (Contamine 1997:107) пришел к заключению, что значительное большинство дворян имело скромные или даже посредственные доходы и возможность поддерживать свой образ жизни была для них весьма проблематичной. Экономический упадок XIV в. вместе с гражданскими войнами и крестьянскими восстаниями привел к подлинной катастрофе. Все источники дворянского дохода уменьшились: арендная плата, доходы от судов, прибыль от сеньориальных прав, пошли­ны от ярмарок и рынков (Carpentier and Le Mene 1996:465; Bois 2000:115). Большинство сеньоров между 1350 и 1450 гг. потеряло от половины до трех четвертей своих доходов (Bois 2000:115). Таким образом, только за тридцать лет (в 1335-1364 гг.) доход Жанны Наваррской от ее владений в Шампани и Бри упал на 58% (от 23 тыс. до 10 тыс. ливров). В 1340-1400 гг. доход аббатства Сен-Дени упал на 50% в номинальном и на две трети в ре­альном исчислении (уменьшился от 72 тыс. до 24 тыс. сеттеров зерна). По­купательная способность доходов Жанны де Шалон в 1420 г. составляла только 15-20% от доходов, которыми обладали ее бабушка и дедушка в 1340-х гг. (Le Roy Ladurie 1987:61-64).

Мадам де Шалон, по крайней мере, удалось пережить невзгоды и пе­редать своим наследникам какие-то остатки своих владений. Другие, менее удачливые, дворянские роды просто исчезли: погибли в сражениях, вы­мерли во время Чумы или разорились и спустились в низшие классы.

Падение земельных доходов не затронуло в равной степени все благо­родные семьи. Скорее, это падение навязало режим естественного отбора, в котором слабые и неудачливые в конечном счете погибали, в то время как сильные и удачливые выживали или даже продвигались вперед. Обед­невшие дворяне, которые пытались поддержать уровень потребления, не­

обходимый для сохранения своего статуса, впадали в долги, и в конечном счете были вынуждены продавать свои земли. Таким образом, большинст­во plebe nobiliare,дворян, которые были на грани разорения уже к 1350 г., опустилось ниже точки невозврата. С другой стороны, многие магнатские семьи в этот период скупали земли. Для grand seigneurбыло легче умень­шить потребление, не пересекая линию между дворянством и простона­родьем. Кроме того, магнаты имели больше возможностей для получения выгод от королевского патронажа (даже при том, что материальный объем этого патронажа очень сократился), а земля была дешева. Другой группой, которая получала выгоды от экономической ситуации, были некоторые слои городских буржуа, особенно администраторы и юристы (по существу, эти государственные служащие были предшественниками дворянства ман­тии, которое влилось в правящий класс в течение последующих столетий). С другой стороны, торговцы особенно не преуспевали (если они не явля­лись государственными служащими); по крайней мере, это кажется спра­ведливым для Парижской области (Fourquin 1964).

Каковы были последствия этих экономических трудностей для чис­ленности дворянства и показателей замещения? Имеются несколько ре­гиональных исследований, которые дают количественную динамику элиты средневековой Франции. Работа Лёха (Lorcin 1981) по изучению завеща­ний, зарегистрированных в суде Лиона, приводит следующую информа­цию о количестве детей, оставшихся после смерти завещателя (табл. 4.5).

Таблица 4.5. Количестве детей, оставшихся после смерти завещателя (Lor- cin 1981, цит. по: Contamine 1997:59).

Эти числа дают нам информацию об относительной динамике уровня замещения (чтобы вычислить абсолютный уровень замещения, мы должны были бы умножить их на долю мальчиков среди детей и принять во вни­мание пропорцию бездетных семей, однако в данном случае нам необхо­димы только относительные изменения). Эти данные указывают, что раз­мер и благородных, и неблагородных семей уменьшился в течение XIV в., и затем увеличился в XV в. Характерно различие в замещении между бла­городными и неблагородными семьями. В течение XIV в. дворянские се­мьи имели существенно больше детей, чем простонародье, но со временем это различие уменьшалась, и даже сменило знак к концу XV в. Однако мы

должны отметить, что преимущество дворян в размере семьи существенно уменьшалось, если не аннулировалось, высоким процентом дворянских дочерей, становящихся монахинями. В первой половине XIV в. две трети дворянок в Лионе постриглись в монахини, но во второй половине XV в. таких было только 14 % (табл. 4.6). Для сравнения, в этот период религи­озную карьеру выбирало только 2.4 % недворян. Очевидно, знатные семьи отправляли в монастыри «излишек» своего женского потомства, так как пропорция дочерей, становящихся монахинями, увеличивается от 15% для малочисленных семей (три ребенка или меньше) до 45% у самых много­численных семей (семь детей или больше).

Таблица 4.6. Доля (%) детей в благородных семьях, которые становились священниками или монахами (монахинями) (Lorcin 1981, цит. по: Con­tamine 1997:246).

Отметим также, что очень существенная доля мужчин также выбирала религиозную карьеру.

Исследование Лёха дает представление об еще одной важной пропор­ции, о соотношении полов в дворянских и недворянских семьях. У просто­народья отношение численности мужчин и женщин было 113:100, что и следует ожидать в доиндустриальном обществе, где существенная доля женщин умирала во время родов. Соотношение полов в дворянских семьях было иным: 85 мужчин на 100 женщин. Другими словами, дворян-мужчин было на четверть меньше, чем следовало ожидать. Отчасти это объясня­лось высоким процентом женщин, постригавшихся в монахини, и, таким образом, избегавших опасности умереть при родах. Однако основной при­чиной, вероятно, были потери в Столетней войне. Уменьшение размера семей, высокий процент дворян и дворянок, выбирающих религиозную карьеру, и огромный мужской дефицит - эти данные, вместе взятые, пред­полагают, что дворянство Лиона находилось в состоянии, близком к демо­графическому кризису. В течение XV в. положение постепенно улучша­лось, однако даже к 1500 г. показатели замещения для знатных семей про­должали отставать от аналогичных показателей для простого народа.

Менее подробные данные из других областей, как кажется, поддержи­вают картину, нарисованную исследованием Лёха. Например, бретонский род Турнемин де ла Инудай имел в среднем 4 ребенка на семью в XIII в., 2.75 - в XIV в. и 3.25 - в XV в. (Contamine 1997:60). Среди городских элит

наблюдалась аналогичная ситуация: данные из Перигё указывают на высо­кий размер семей во второй половине XIII в., уменьшение в XIV в. вплоть до минимума в XV в. и затем на увеличение к 1500 г. (табл. 4.1).

Экономические трудности, увеличение смертности из-за войн и низкие показатели замещения имели следствием уменьшение доли дворянских семей и вымирание дворянства. Хотя графство Форе (на юге центральной Франции) избежало худших эксцессов Столетней войны, доля вымерших дворянских родов в этом регионе увеличилась с 31% в течение XIII в. до 54% в XIV в. и до 55% в XV в. (Perroy 1962:31). В области Бар-сюр-Сен уровень вымирания дворянских семей в течение XIII в. составлял 58% (35 из 60), но в течение следующего столетия увеличился до 75% (15 из 20) (Contamine 1997:63). Отметим, что нельзя непосредственно сравнивать данные Форе и Бар-сюр-Сен, потому что первые касаются родов (потенци­ально состоявших из нескольких семей), в то время как последние обра­щаются к отдельным семьям (таким образом, уровень исчезновения для родов должен быть меньше, чем для семей). В долине Висби в первой чет­верти XV в. исчезла треть всех семей, что подразумевает уровень вымира­ния 80% в столетие. Это было намного выше, чем в XIV в., когда уровень вымирания был уже довольно высоким и составлял 67% (Contamine 1997:63).

Динамика социополитической неустойчивости: 1365-1450 гг.

Как отмечалось в предыдущем разделе, в 1356-1360 гг. Франция пере­жила полномасштабный государственный коллапс, после чего наступил период временной консолидации, когда большая часть утраченной терри­тории была отвоевана у англичан. Однако согласие оказалось временным и начало разрушаться после смерти Карла V. Правление Карла VI (1380­1422) было отмечено вторым на протяжении Столетней войны брейкдау- ном. В малолетство Карла VI правление было во власти его дядей, герцо­гов Анжу, Берри и Бургундии, известных также как «принцы Лилий». Го­сударственная политика была подорвана фракционной борьбой. Некото­рые налоги, как fouage, были аннулированы, другие были сначала отмене­ны, а затем восстановлены (aides, gabelles),хотя для этого пришлось по­давлять антиналоговые восстания. Эрозия королевской налоговой системы сопровождалась эрозией королевских доходов, вызванных уплатой круп­ных сумм принцам Лилий, которые присваивали фактически все налоги, взимаемые короной в ее апанажах (Henneman 1999).

Социально-политическая ситуация развивалась аналогично событиям 1340-50-х гг. Снова огромные толпы обедневшего дворянства искали во­енной занятости. В конце 1386 г. от 10 тыс. до 20 тыс. дворян собрались в Леклюзе, где полным ходом шли приготовления к вторжению в Англию (это вторжение так и не состоялось) (Contamine 1997:205).

Борьба фракций внутри элиты постепенно переросла в чрезвычайно мучительную и кровавую гражданскую войну. Одна из борющихся фрак­ций объединилась вокруг Филиппа Смелого, герцога Бургундии, который был дядей Карла VI. Противостоящая фракция возглавлялась «Marmousets»,группой, которая включала гражданских бюрократов и вое­начальников, близких к предыдущему королю, Карлу V (Henneman 1996). Политическая программа герцога Бургундии предполагала использование ресурсов Франции для создания независимого княжества в Бургундии и Нидерландах. Целью Marmousetsбыло уменьшение бремени налогопла­тельщиков путем создания ресурсов в королевской казне (Henneman 1996:141-2). Marmousetsблагосклонно относились к итальянскому проекту другого королевского дяди, Людовика Анжуйского, и его сына Людовика II, который претендовал на трон Неаполя. Другой важной персоной был брат короля Людовик Орлеанский, который постепенно становился главой фракции Marmouset. В обстановке растущего фракционизма знати цен­тральное правительство было очень ослаблено наблюдавшимися у короля припадками безумия. В конечном счете французская политическая сцена оказалась во власти двух мощных фракций: одну из них возглавляли гер­цоги Бургундии («бургундцы»), а другую - сначала Людовик Орлеанский («орлеанисты») и затем граф Арманьяк, тесть Карла, нового герцога Орле­анского после того, как в 1407 г.был убит его отец («арманьяки»).

После убийства Людовика Орлеанского по приказу Жана Бесстрашно­го (сын Филиппа Смелого) Франция распалась на два вооруженных лагеря (Seward 1978:148). Бургундцы черпали свою силу из владений Жана на се­веро-востоке и от парижской буржуазии. Арманьяки были партией коро­левских чиновников и высшей знати, с опорой на юге и юго-востоке. В 1407-1414 гг. эти партии боролись за столицу и обе призывали на помощь англичан. К 1414 г. арманьяки приобрели контроль над большей частью Франции, включая Париж (Seward 1978:155), но Жан Бургундский соеди­нился с новым английским королем, Генрихом V. В 1415 г. Генрих V вторгся во Францию и одержал большую победу в Азенкуре. Гибель 10 тыс. французских рыцарей была ужасным ударом по партии арманьяков; она полностью меняла равновесие сил в пользу бургундцев. В то время как новый коннетабль, граф Арманьяк, был осажден в Париже бургундцами, англичане, не встречая сопротивления, завоевали Нормандию (Сьюард 1978:172). В 1418 г. бургундцы овладели Парижем и убили тысячи армань- яков. Буржуа Парижский писал об арманьяках, лежавших на улицах, как зарезанные свиньи (см. выше). Дофин (будущий Карл VII) и арманьяки ос­тавили Париж во власти бургундцев.

В 1419 г. Руан сдался Генриху V и английское завоевание Нормандии было закончено. Английские успехи приводили Жана Бесстрашного в ужас, и он попытался вступить в переговоры с дофином и арманьяками. Но арманьяки отомстили Жану, убив его на переговорах с дофином на мосту

Монтеро. Новый герцог Филипп Добрый поклялся отомстить и возвратил­ся к английскому союзу. Вместе с бургундцами англичане наводнили се­верную Францию и расположились в Париже. По договору, заключенному в Труа, Генрих V женился на дочери Карла VI и был провозглашен на­следником французского трона, а дофин (будущий Карл VII) был лишен наследства. В 1422 г. и Карл VI, и Генрих V умерли. Поддержанный бур­гундцами младенец Генрих VI Английский был признан королем на севере Франции и коронован в Париже (1436).

Положение сторонников дофина (прежние арманьяки) продолжало ухудшаться в течение 1420-х гг. В 1424 г. они проиграли сражение при Вернейле, и в 1428 г. англичане начали осаду Орлеана. Тем временем, лан­кастерская Франция стала дикой местностью, разоренной английскими гарнизонами, рейдами дофинистов, бандами дезертиров и ecorcheurs. ecorcheursили «свежевальщики» были наследниками routiersпредыдуще­го столетия. Они получили свое имя от обычая сдирать с жертв кожу или даже свежевать живых людей (Seward 1978:194). Как отмечалось выше, в этот период население Иль-де-Франса, Нормандии и, несомненно, многих других областей уменьшились до уровню 25-30% от максимума 1300 года.

Дезинтегративная тенденция сменяется интегративной

1428-1429 гг. были низшей точкой второго французского государствен­ного брейкдауна времен Столетней войны. Поворотный момент наступил, когда Жанна д'Арк сняла осаду Орлеана, после чего Карл VII короновался в Реймсе (1429 г.). Заключение соглашения с герцогом Бургундии (1435 г.) закончило гражданскую войну, и началась французская реконкиста. Париж был возвращен в 1436 г., Гасконь (кроме Бордо и Байонны) была отвоевана в 1442 г., Нормандия - в 1450 г., и, наконец, Бордо пал в 1453 г.

Десятилетие после 1435 г. было отмечено восстановлением француз­ских государственных финансов (Henneman 1999:117). Косвенные налоги (aides)были восстановлены в 1435 г. (Лангдойль) и 1437 г.(Лангедок). В 1439 г. Штаты Лангдойля с целью регулярной оплаты войск ввели на один год прямые налоги (taille).Восстановление финансового и политического порядка было на короткое время прервано восстанием принцев в 1440 г., но корона продолжала собирать талью, не консультируясь со Штатами. В 1445 г. Карл VII создал регулярную конницу (compagnies d'ordonnance).К 1460 г. восстановленная финансовая система давала 1.8 млн. турских лив­ров год, большей частью за счет прямых налогов, и только 50 тыс. ливров за счет королевских доменов (Henneman 1999:118). Таким образом, финан­совая система, впервые опробованная в 1360-х гг., была, наконец, прочно установлена в 1440-х гг. Создание мощной финансовой системы было следствием новооткрытого чувства национального единства среди элит. Оно стало фактором, предопределившим окончание Столетней войны.

Что лежало в основе этого нового единства, и каким образом оно за­менило атмосферу разногласий в начале XV века? Мы предполагаем, что сыграли роль два фактора. Первым фактором был сдвиг в социальной пси­хологии: все устали от непрерывных внутренних и внешних войн. Около 1400 г. стремление к миру высказывалось все чаще. «Veniat Pax» (да будет мир!) кричала проповедь Жана Жерсо в начале XV в. (Tuchman 1978:537) Кроме того, хотя конфликт начался как гражданская война, он постепенно превращался в национально-освободительную войну против англичан (Henneman 1996).

Вторым фактором было сокращение численности дворянства, что снижало фракционализм элиты, который подпитывал гражданский кон­фликт. Гекатомбы, ударившие по французской знати на втором этапе Сто­летней войны, были сравнимыми по величине, если не большими, чем по­тери на первом этапе. Худшим был, несомненно, Азенкур (1415), где по­гибло 10 тыс. французских дворян (Contamine 1984). Среди павших было более десяти князей и графов, 120 баронов и 1500 рыцарей (Seward 1978:169). Ранее многие тысячи французских дворян принял участие в кре­стовом походе, чтобы освободить Венгрию от турок, и погибли в битве при Никополе (1396). Потери сторонников дофина в битве при Вернейле (1424) составляли примерно 7 тыс., хотя многие из погибших были шот­ландцами. Но потери в крупных сражениях были, вероятно, лишь неболь­шой частью общих потерь французской знати. Многие тысячи потеряли свои жизни в гражданских войнах и в мелких военных операциях против англичан. Мы уже упоминали о резне арманьяков в Париже (1418). Король Генрих V Английский (как и другие полководцы того времени) прославил­ся зверствами, которые он регулярно совершал. Наиболее известным явля­ется убийство пленных на поле Азенкура, но были и многие другие. На­пример, когда король в 1421 г. взял замок Ружемо, он приказал повесить весь гарнизон. Те защитники, которые бежали и были пойманы позже, бы­ли утоплены (Seward 1978:186). Когда лишившиеся поместий норманнские дворяне перешли к партизанской войне, англичане называли их «разбой­никами» и вешали сразу после поимки (Seward 1978:178). Другие зверства включают резню 2 тыс. мужчин, женщин и детей в Кане (1417) и отказ Генриха позволить уйти из осажденного и голодающего Руана 12 тысячам бедняков. Он вынудил их остаться в городском рву, где большинство из них умерли от голода и холода (эти события происходили зимой) (Seward, 1978). Последние два примера относятся к простолюдинам, но они показы­вают, насколько черствыми стали воины, уже не различавшие простолю­динов и дворян (за исключением случаев, когда была надежда на выкуп). Результатом этого пренебрежительного отношения к жизням людей было не только общее сокращение численности населения, но и истребление дворянства. Поскольку доля дворян в населении в 1300-1450 гг. снизилась

(см. п. 4.1), то численность знати уменьшилась в большей степени, чем на­селение в целом.

Кризисные фазы вековых циклов, как правило, характеризуются по­вышенной социальной мобильностью, как вверх, так и вниз. Основным фактором, стимулирующим мобильность, является растущее экономиче­ское неравенство. В условиях перенаселенности разоряется большое число крестьян, и лишь немногие становятся более богатыми. Эти семьи желают перевести свои экономические успехи в социальный статус. Подобным об­разом в условиях перепроизводства элиты большинство аристократов те­ряют позиции и сталкиваются с перспективой нисходящей мобильности, однако немногие накапливают собственность и пытаются продвинуться в среду магнатов. Спрос на восходящую социальную мобильность в кризис­ной фазе дает возможность правителям поощрять своих сторонников, не прибегая к денежным вознаграждениям. В результате мы видим многочис­ленные свидетельства восходящей социальной мобильности. В средневе­ковой Франции мы можем количественно оценить этот процесс, наблюдая, как число пожалований дворянства менялось от царствования к царствова­нию (Contamine 1997:67-68). Как видно из рис. 4.6 продвижение разночин­цев в ряды дворянства значительно ускорились в начале XIV в. и достигло максимума во второй его половине. Однако в XV в. темпы облагоражива­ния отказались гораздо ниже, что свидетельствует о значительном сниже­нии восходящей социальной мобильности. Поскольку нисходящая мо­бильность в течение этого периода сохранялась, то результатом было су­щественное снижение численности элиты.

Рисунок 4.6. Восходящая социальная мобильность во Франции в 1300­1500 гг. Количество королевских грамот о даровании дворянства (Contamine 1997).

В предыдущих разделах мы привели многочисленные данные об уве­личении темпов вымирания дворянских семей в XIV-XV вв. по сравнению с предыдущим периодом. При сокращении вертикальной мобильности (рис. 4.6) она перестала компенсировать потери старых семей, и старое дворянство численно сократились. Тем не менее, вывод о том, что старые элиты были оптом заменены на новые, недавно облагородившиеся элиты, был бы слишком поспешным. Многие из недавно облагородившихся родов не смогли утвердиться и вымерли. Некоторые из старых благородных ро­дов утратили свои позиции и исчезли, но другие сохранились и даже смог­ли увеличить свои владения. Этот процесс можно проиллюстрировать си­туацией в Солёне (в графстве Блуа). В Солёне имелось девять феодальных владений, обладающих правом высшего суда. Пять из этих владений оста­лись в руках старого дворянства. Из остальных четырех владений одно было конфисковано герцогом Орлеанским за долги, одно было продано другому старинному дворянскому роду и последние два были приобретены семьей д'Ито, получившей дворянство в конце XIV в. Таким образом, об­щее количество старых дворянских семей значительно сократилось, но только одна недворянская семья сумела воспользоваться этой ситуацией (Guerin 1960). Аналогичным образом, исследование Мориса Берта (Berthe 1976) показало, что в графстве Бигё в 1313 г. было 40 ленов, но в 1429 г. осталось только 18. 12 ленов исчезли вместе с деревнями, от которых зави­село их существование, а 10 были приобретены шестью из сохранившихся восемнадцати сеньоров (цит. по: Major 1981:23). Приведем еще один при­мер из исследования Эдуарда Баратье (Baratier 1971). В 1377 г. пять дере­вень в Провансе принадлежали 38 дворянам, из которых 17 не жили, как дворяне (вероятно, потому что они не могли себе это позволить). В 1427­1431 гг. число дворян сократилось до 22. В 1458 г. оставалось только 6 дворян, но к 1474 г. их число возросло до 12 (Major 1993:70). Общее число элитных семей сократилось, но уцелевшие стали сильнее.

4.6.