2.2. Константинополь и проливы во франко-русских отношениях.
Труднее и медленнее продвигались переговоры со старой союзницей Францией. В России существовало мнение, что именно британские интересы прежде всего являются препятствием для ее утверждения в Проливах.
Однако наиболее упорное сопротивление российской дипломатии на этот раз оказала Франция, которая имела сильные экономические позиции в Турции и Восточном Средиземноморье. Несмотря на двадцатилетние союзные отношения России с Францией, им не удалось достигнуть вполне согласованной политики на Ближнем Востоке, где французское правительство оберегало интересы своих подданных, вложивших крупные капиталы в различные финансовые предприятия, как в Константинополе, так и в Малой Азии.Ближний Восток был той областью, где даже после вступления России и Франции в союзнические отношения им не всегда удавалось достигнуть полного согласования политических взглядов и целей, как это замечалось обыкновенно, когда возникали какие-либо международные осложнения. Эта несогласованность обнаруживалась определеннее всего в столице Турецкой империи, где французские представители нередко проводили политику, несогласную с интересами России.
Между Англией и Францией не было единства ни на полях сражения (во время дарданелльской экспедиции), ни в области дипломатии.
В то время, когда Англия с ее уязвимыми морскими и торговыми коммуникациями, имеющими для нее жизненно важное значение, была больше озабочена вопросом о проливах; Франция с ее крупными капиталовложениями в султанской державе была больше заинтересована в Константинополе, и именно Франция была теснее, чем какая-либо другая держава, связана с Константинополем. Турецкая столица была административным центром монополий, концернов и концессий, большинство капиталов которых принадлежало Франции. К тому же, в имперском Оттоманском банке, пользовавшегося привилегиями государственного банка, господствовал именно французский капитал.
Значительная часть буржуазии Константинополя имела деловые связи с Францией. Короче говоря, Константинополь был сердцем империи, опутанной сетью французских политических интересов и финансовых инвестиций, достигших суммы в 3 млрд. франков.[96]
Франция была менее заинтересована в Дарданелльской операции и меньше выступала против предоставления русскому военно-морскому флоту выхода из Черного моря, что в случае надобности могло помочь ей уравновесить силы с английским флотом.
Наступление на Дарданеллы началось 19 февраля 1915 г.. Немного позднее У.Черчилль так выразился: «…налицо перспектива падения Константинополя и перехода его в руки союзников» без участия России.[97]
Такое заявление вызвало недоумение в российской печати. Во Франции тоже восприняли это сообщение неоднозначно. М.Палеолог писал в телеграмме Т.Делькассе: «…после двусмысленных слов английского министра иностранных дел…русское общественное мнение боится, как бы Англия в последний момент не пожелала навязать решение, которое отнюдь не будет отвечать историческим стремлениям России».[98]
Именно возможное поражение Турции заставило Лондон и Париж искать способы воспрепятствовать достижению Петроградом его целей. Так как братство по оружию не уничтожало ни одного из основных противоречий, существовавших между союзниками, оно в сущности не ослабило противодействия западных держав стремлению осуществить вековую мечту царского правительства.
Таким образом, хотя Англия и Франция имели достаточно общих причин, чтобы противиться продвижению царской России к проливам, их совместное противодействие этому в то же время не мешало каждой из них преследовать свои особые цели. Франция отдавала предпочтение Салоникам как базе для сферы влияния, которую она пыталась установить на Балканах, и как главному плацдарму на суше для наступления на Золотой Рог. Англия же отдавала предпочтение проливам как пути к проникновению в Черное море.
В канун первой мировой войны и англичане, и французы знали о хитрости турок (которую советовали Порте германские офицеры) относительно открытия Дарданелл для «Гебена» и «Бреслау».
Знали они также и о том, что если понадобится, то турки сделают вид, что купили эти корабли. Французскую сторону об этом извещал Морис Бомпар – французский посол в Санкт-Петербурге. Помимо этого он «употреблял все усилия, чтобы удержать Турцию в состоянии мудрого нейтралитета. Но турки, не будучи нисколько враждебными Франции, боятся успеха России. Они считают, что он приведет к потере Константинополя и даже к полному разложению их империи. Необходимо, говорит Бомпар, успокоить их на этот счет. Думерг (французский министр иностранных дел) успешно принимает шаги в Санкт-Петербурге. Он просит Палеолога дать туркам через русское правительство необходимые успокоительные заверения»[99] - пишет в своём дневнике 10 августа 1914 г. Раймон Пуанкаре.Однако Турция хорошо понимала, что соблюдение нейтралитета приведет ее к гибели. В отличие от щедрых германских взяток, державы Антанты могли предложить Турции лишь гарантии неприкосновенности оттоманской территории против всякого враждебного покушения в течение этой войны, но Турция признала это недостаточным. Она не могла оставаться пассивным свидетелем борьбы, от исхода которой зависело ее существование.
Французская сторона решила в очередной раз убедиться, не заявит ли в случае победы русское правительство территориальных или политических притязаний к Турции. С этой целью 17 августа 1914г. состоялась беседа М.Палеолога и С.Д.Сазонова, в которой российский министр заверил, что даже в случае победы Россия будет соблюдать независимость и неприкосновенность Турции, если она останется нейтральной в этой войне; и самое большее, что может потребовать русская сторона – это установление такого режима для проливов, который будет одинаково применим ко всем государствам, лежащим на берегах Черного моря (к России, Болгарии, Румынии). Такой ответ удовлетворил Францию.
Однако, узнав, что в ноябре того же года английское правительство объявило
С.Д.Сазонову о том, что «вопросы о проливах и Константинополе должны быть разрешены согласно с желаниями России» (ввиду поведения Турции в европейском конфликте), а также то, что С.Д.Сазонов принял это заверение «с чувством величайшего удовлетворения», вызвало у французского правительства негодование.
Раймон Пуанкаре писал в своих воспоминаниях от 17 ноября 1914г.: «Министры и я не понимаем, как это Великобритания, не расспросив нас, дала такую полную свободу действий России в вопросе, который интересует всех союзников, к которому Россия никогда не подходила без задней мысли и в котором Франция всегда отказывалась связывать себя». [100]
Весь март 1915 года протек в переговорах между Петроградом, Лондоном и Парижем о проливах и Константинополе. В "строю Запада" англичане в целом были более благосклонны к русским планам, чем французы. Министр иностранных дел Делькассе не считал безусловным благом закрепление России на азиатской стороне проливов, он склонялся к их нейтрализации. Ощутив "холодность" французов в этом вопросе, С.Д.Сазонов 5 марта 1915 г. попросил М.Палеолога передать своему правительству, что дальнейшее сопротивление Франции осуществлению русских требований в отношении
Константинополя и проливов заставит его подать в отставку. Он просил передать, что к власти может прийти такой русский деятель, который постарается восстановить Союз трех императоров. Это была серьезная угроза. Сазонов знал, сколь велик его престиж на Западе.
Таким образом, С.Д.Сазонов нашел слабое место своих противников. Угроза не могла не подействовать. В итоге в марте Париж вынужден был дать формальное согласие на требование России, правда, лишь в общих выражениях. Французское правительство обещало царскому правительству свое доброжелательное отношение к тому, чтобы вопрос о Константинополе
и проливах был разрешен «сообразно с желаниями России».[101]
13 марта 1915 г. Р.Пуанкаре сделал запись в своем дневнике: «В качестве цены за свое слишком угодливое согласие на планы Николая II на Константинополь и проливы английское правительство, которое не теряет времени, потребовало сегодня утром от России согласия на то, чтобы отныне нейтральная зона в Персии была включена в английскую зону. Император немедленно дал согласие».[102]
В России росли настроения в пользу окончательного занятия Константинополя Россией, и вся страна требовала этого радикального решения. Об этом констатировал М.Палеологу и сэру Дж.Бьюкенену С.Д.Сазонов.
Сообщения Эдуарда Грея о полном урегулировании в согласии с Россией вопроса о проливах, а также заявления Георга V, данного графу Бенкендорфу «Константинополь принадлежит вам», было для С.Д.Сазонова теперь недостаточно, и он утверждал, что теперь настал час говорить более определенно. С этой целью российский министр просил Дж.Бьюкенена настаивать перед сэром Эдуардом Греем на том, чтобы английское правительство дало свое согласие на планы России.
Российский правитель говорил о необходимости приободрить свою армию и народ указанием на цели, ради достижения которых стоило вынести неизбежные лишения. Он указал 3 марта 1915 года французскому послу на необходимость придать смысл жертвам, величина которых начала превосходить все мыслимое. "Я не признаю за собой права навлекать на мой народ ужасные жертвы нынешней войны, не давая ему в награду осуществление его вековой мечты. Поэтому мое решение принято, господин посол. Я радикально разрешу проблему Константинополя и проливов". Царь указал, пишет в воспоминаниях Бьюкенен, что после всех жертв, понесенных его народом, он "должен без промедления узнать у своих союзников, дают ли они определенное согласие на включение Константинополя в состав Российской империи в случае победы".[103]
Однако от Франции Россия не получала еще никаких обещаний. А Франция не хотела их давать, и на то у нее были свои причины. Французская сторона готова была допустить Россию к северному берегу проливов, но аннексия обоих берегов (а это уже гарантировало эффективный контроль) вызвала бы отпор со стороны «всего европейского общественного мнения». Во-первых, Франция не видела участия в дарданелльской операции российских войск: «Россия все еще не принимает участия в Дарданелльских операциях… Если Константинополь падет, в этом не будет заслуги России…»[104] - выражал свое возмущение французский президент. Вторым обстоятельством является то, что Россия вызовет раздражение Румынии (которая не желает быть закупоренной) и Греции (которая предпочитала видеть в Константинополе турок, а не русских).
А для Франции симпатии этих двух наций являлись ценными и необходимыми. Наконец, Франция опасалась, что когда России обеспечат обладание Константинополем, то она, несомненно, потеряет всякий интерес к войне с Германией.Как сообщал А.П.Извольский, «крайние элементы» во французском кабинете «мало вообще сочувствовали России».[105] Министр иностранных дел дал М.Палеологу указание настаивать в Петрограде на одобрении полной и постоянной свободы Босфора и Дарданелл в качестве предварительного условия к достижению какого-либо соглашения о столице Оттоманской империи [и в качестве гаранта против этого]. Впредь до решения вопроса о проливах С.Д.Сазонова просили воздержаться от каких-либо заявлений в отношении их.
Но в тот же день Николай II снова сделал упор на Константинополь как единственную достойную цель, ради которой воюет русский народ, обратившись к французскому послу: «…Обстоятельства вынуждают меня… говорить о Константинополе… Я не нашел бы оправдания тому, что заставил мой народ нести ужасные жертвы в войне, если бы не обеспечил им в качестве вознаграждения осуществления их заветной мечты. Я добьюсь полного разрешения вопроса о Константинополе и проливах… Константинополь и Южная Фракия должны быть включены в мою империю». [106]
Франция больше всего боялась появления России в Средиземном море, введения ее «в концерт западноевропейских держав» и возможности для нее «сделаться великой морской державой». Колоссальный рост мощи России и наступление такого резкого изменения равновесия сил были бы приемлемы
для Франции лишь в том случае, «если бы мы сами извлекли из войны равноценные выгоды».[107]
В дальнейшей беседе французский посол М.Палеолог коснулся вопросов, которые имели непосредственное отношение к Франции, предоставил России перечень своих моральных и экономических интересов, а также привилегий и традиционных прав в Золотом Роге. И снова российский правитель легко дал свое согласие, как и в случае с Англией относительно установления свободы мореплавания в проливах и свободного порта в Константинополе взамен на передачу последнего царской России. Николай II заверил западных послов, что они могут полагаться на Россию в отношении решения проблем, которые встанут перед ними после войны. Франция и Англия получали своего рода карт-бланш. В частности, М.Палеологу император указал, что желает видеть Францию вышедшей из войны максимально укрепившейся. Он заранее соглашался со всеми французскими пожеланиями. От Николая II французский дипломат получил такой ответ: «Я желаю Франции, чтобы она вышла из этой войны такой великой и сильной державой, как только возможно. Я заранее соглашаюсь со всем тем, что ваше правительство может пожелать. Завладевайте левым берегом Рейна; Майнцем, Кобленцом; продвиньтесь еще дальше, если считаете это нужным».[108]
Требования России произвели ошеломляющее впечатление в Париже. Они захватили врасплох французское правительство, которое все еще полагало, что Россия удовлетворится одним свободным проходом ее кораблей через проливы.[109]
Однако такая щедрость с российской стороны вызвала готовность и другой стороны пойти на уступки. Французское посольство в памятной записке от 8 марта 1915 г. заверило С.Д.Сазонова, что он «может вполне рассчитывать на доброжелательное отношение правительства республики в деле разрешения о Константинополе и проливах».[110] Но опять-таки, в приложении к памятной записке было указано, что урегулирование этого вопроса будет отложено до заключения мирного договора.
И все же Франция не желала давать согласие не обладание Россией Константинополя, и это вполне ясно прослеживается в письме Р.Пуанкаре к М.Палеологу от 9 марта 1915 г.:
«…Если Константинополь окажется в руках союзников, это по меньшей мере будет общей победой, эта победа будет лишь одним из эпизодов войны, которую союзники обязались продолжать в полном согласии между собой до того дня, когда все они придут к решению заключить мир. Некоторые русские из школы Витте, конечно, очень не прочь были бы присвоить себе Константинополь и не продолжать затем войны против Германии и Австрии… однако будем остерегаться неосторожных шагов… первой, безусловно, необходимой предосторожностью я считаю: не обсуждать публично будущей судьбы Константинополя… отдача России Константинополя, Фракии, проливов и берегов Мраморного моря означает раздел Оттоманской империи. Мы не имеем никаких разумных оснований желать этого раздела… обладание Константинополем и его окрестностями даст России не только своего рода привилегию в наследовании Оттоманской империи. Оно…даст ей возможность благодаря выходу в незакрытое море стать великой морской державой. Таким образом, в европейском равновесии может наступить полная перемена… Каждый может иметь свои желания и даже заявлять свои требования. Но невозможно определять доли в дележе, прежде чем узнаешь, что именно будет подлежать дележу».[111]
И лишь 10 апреля 1915 г. французское посольство уведомило С.Д.Сазонова, что «правительство республики дает свое согласие» на удовлетворение требований России относительно проливов и Константинополя «при условии, что война будет доведена до победного конца и…что Франция и Англия осуществят свои планы на Востоке, равно как и в других местах».[112]
Помимо желания стимулировать русских, существовали по меньшей мере два объяснения согласия Запада на просьбу России. Первое - Париж желал тем самым обезопасить Запад от возникновения у России своих интересов собственно на Балканах, что нарушало, по мнению французов, континентальный баланс сил. Второе - Лондон полагал, что нужно предоставить русским Константинополь и проливы для отвлечения их от Южной Персии, от выхода к Персидскому заливу.[113]
Подводя итог вышесказанному, можно сделать вывод, что Франция являлась самым главным противником отдачи Константинополя России. Имея очень большие экономические интересы в этой области, французы до последнего не желали давать свое согласие на подобно решение данного вопроса. В Париже исходили также и из того, что Россия так и не приняла участия в дарданелльской экспедиции.