Глава 12 ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ РАЗНОВИДНОСТЕЙ ЯЗЫКА (Контаминированные тексты)

Взаимодействие функциональных разновидностей — одна из уни­версалий развития и синхронного состояния современных литературных языков. Для русского литературного языка послепушкинского периода без учета этого феномена литературно-языковой эволюции нельзя составить исторически достоверного, достаточно полного пред­ставления о развитии нашего языка за последние полтораста лет, а также о его современной стилистической структуре, в первую очередь — о внутреннем состоянии и взаимном соотношении функционально­стилевых образований различной коммуникативной направленности и разного масштаба.

Значимость взаимодействия функциональных разновидностей, нахо­дящего свое конкретное выражение в использовании в литературных текстах речевых средств разной стилевой принадлежности, разных (вплоть до полярных) стилистических потенциалов, серьезно возрастает в связи с теми коренными преобразованиями, которые происходят во всех сторонах жизни русского общества в 80—90-е годы.

Будучи проецированы в повседневную речевую коммуникацию но­сителей литературного языка, эти преобразования инициируют отступ­ления от сложившихся норм, их изменения, модификации, обусловлен­ные главным образом влиянием разговорной "стихии" на книжную речь (в первую очередь на устную публичную речь, язык радио, телеви­зионную речь, на публицистический стиль, отчасти — на язык худо­жественной литературы), усилением воздействия некодифицированной сферы устной речи (народно-разговорной речи) на литературный язык, прежде всего на разговорную (литературную) речь и на только что упомянутые разновидности книжной речи. Далеко не безразличен для состояния литературных норм, особенно в области словоупотребления, наблюдающийся наплыв иноязычных заимствований. Все это в конеч­ном итоге приводит к расшатыванию литературных норм. Ср. более осторожный вывод О.А. Лаптевой, основанный на наблюдениях над телевизионной речью 80-х годов, о складывании "определенных тенден­ций, расшатывающих действующую систему кодифицированных норм" [10, 499].

В связи с новыми, в том числе и деструктивными, явлениями и тенденциями в языковой жизни современного русского общества обост­ряются ортологические проблемы в сфере устной нормированной речи (разговорная речь, устная публичная речь, язык радио, телеречь), в языке газеты, в области словоупотребления, орфоэпии, отчасти — орфографии (главным образом вследствие актуализации сложных и составных наименований, а также иноязычных заимствований).

Очевидно, что литературный язык представляет собой некоторое открытое (неконечное) множество текстов определенных функцио­нально-тематических, композиционно-речевых параметров, известного семиотического статуса, коммуникативной направленности. Функцио­нальные варианты литературного языка складываются как некоторая совокупность текстов определенного идейно-смыслового наполнения, тематико-понятийной отнесенности, внутренней композиционно-речевой организации, как известное объединение типов текстов.

Будучи универсальной формой реализации языка, текст пред­ставляется тем феноменом существования литературного языка, в котором находят отражение нормы основных функционально-комму­никативных категорий, присущих литературному языку. В тексте фигурируют общелитературные нормы (уровень литературных норм). Затем — нормы стилевые, которые определяют функционирование речевых средств в рамках каждой из основных разновидностей лите­ратурного языка, и жанрово-текстовые нормы, т.е. нормы, регули­рующие использование речевых средств ( в том числе изобразительно­выразительных) — в соотношении с типовой композиционной струк­турой данного текста, — которые обусловлены экстралингвистиче­скими факторами (тематикой, внелингвистической ситуацией и т.п., ср. "стилистические нормы" текста, по А.Б. Пеньковскому и Б.С. Шварцкопфу [16, 218]) и функционально-коммуникативными особенностями подстиля, речевого жанра или определенного типа текстов ( в рамках подстиля, речевого жанра). В тексте воплощаются и внутристилевые нормы, которые регулируют логико-смысловое построение текста и его композиционную структуру: смысловые нормы [8] и текстовые нормы [16].

Очевиден тезис о том, что в литературном языке практически нет "чистых" функциональных разновидностей, сплошь состоящих из текс­тов однородной ("одностилевой") композиционно-речевой структуры. В этом факте отражается сложность и многомерность культурно-исто­рического бытия народа — носителя данного языка. Вполне естест­венно поэтому, что многие исследователи говорят о гибридном ("погра­ничном", "межстилистическом", "смешанном" и под.) характере извест­ных вариантов (подстилей, речевых жанров) основных функциональных разновидностей литературного языка. Так, Й. Филипец утверждал: "...в журналистских статьях мы видим все функциональные стили" [21, 131] (ср. [23, 34]); Д.Н. Шмелев пишет о "смешанных речевых жанрах" [20, 72]; А. Едличка характеризует эссеистический стиль как "пограничный между стилем научным и художественным" [22, 97]; А.Н. Васильева выделяет среди жанров "собственно коммуникативных стилей" "межстилистические" [4, 65]; Б. Тошович говорит об "интерстилях", т.е. о "функциональных стилях", "имеющих элементы двух и более функ­циональных стилей" [24, 81] и т.п.

"Присутствие" иностилевых элементов в тексте определенной функционально-стилевой принадлежности (или их использование в таком тексте) бывает обусловлено тремя рядами факторов.

Во-первых, иностилевые элементы фигурируют в тексте в силу сложившихся стилевых норм или — что обычнее — норм жанрово­текстовых. Для иллюстрации можно обратиться к ораторской речи как функциональной разновидности литературного языка (в ораторской речи стилевые нормы представляют собой "совокупность устойчивых реализаций языковой системы различных функциональных стилей, функционально-смысловых типов и изобразительно-выразительных средств, ведущих к стилистической целесообразности речи, ее богатству, с целью оптимальной передачи информации и эффективного воздействия на слушателей" [9, 22]).

Во-вторых, наличие иностилевых элементов в гибридном тексте (как, впрочем, в любом тексте) может быть обусловлено при­входящими моментами. Имеются в виду, с одной стороны, особенности индивидуально-авторской манеры изложения. Известны оценки индивидуального стиля историка В.О. Ключевского (см. [13, 3]), математика А.Н. Крылова (см. [14]) и других ученых, публицистов. С другой стороны, необходимо учитывать стремление автора подчерк­нуть что-либо в тексте, "оживить" текст, обращаясь к разного рода иностилевым речевым средствам, включая игру слов, каламбуры и т.п., или вербальную реакцию автора на ситуацию, в чем-то неординарную для данного типа текстов. Ср. утверждение Д.Н. Шмелева о речевых ситуациях, где "невозможно избежать смешение стилистически разно­родных единиц" [20, 172]. Часто сигналом присутствия в тексте ино­стилевых элементов выступает "столкновение" в рамках микрокон­текста речевых единиц разных стилистических потенциалов.

Нередко в тексты привлекаются отдельные явления просторечия, диалектной, жаргонной речи (например: Постсоветское чернушное кино... перекрашивает все в дополнительные цвета: какой-нибудь гад, замочив кучу народа, извлекает из неволи... бледную поганку — М.[37]). Их с полным основанием можно рассматривать в одном ряду с ино­стилевыми элементами, поскольку речевые средства "внелитератур- ной" сферы выполняют в тексте те же функции, что и иностилевые элементы.

Можно говорить и о третьем ряде факторов, обуслов­ливающих иностилевые элементы в тексте. Эти факторы сводятся к немотивированности использования иностилевых элементов, в том числе и речевых средств разных стилистических потенциалов, разной стилевой принадлежности и разных сфер распространения в литера­турном языке, а также характеризующихся разной предметно-логи­ческой, тематической отнесенностью. Об этом написано немало работ в аспектах ортологии и учения о культуре речи, не меньше высказано и суждений писателями (см., например, книгу К.И. Чуковского "Живой как жизнь", статьи К.Г. Паустовского и мн. др.), вообще — об­щественностью (см., например, сборник "О родном нашем языке". М., 1961).

При обращении к иностилевым речевым средствам принципиально важно выдержать коммуникативную мотивированность (а в художест­венном произведении — и эстетическую мотивированность) их "присут­ствия" в данном тексте и требования литературных норм.

Весьма показательны в этом отношении свидетельства писателей. Вот как Чуковский рассказывает в упомянутой книге об одном пере­воде сказки О.

За неимением, ввиду отсутствия, что касается... в сказке Оскара Уайльда это кажется бездарной чушью» [18, 122—123].

Как очевидно, неприемлемость канцеляризмов в тексте романти­ческой сказки обусловлена жанрово-текстовыми нормами жанра литера­турной сказки.

И. Грекова сетует на "стилистическую глухоту" корректора: "В одном из моих рассказов имя героини Марья было старанием коррек­тора всюду заменено на Мария, в результате чего возникла такая, например, фраза: Эх, Мария, язык-то у тебя впереди разума рыщет! Автор, естественно, возражает против такой необоснованной замены: Да вы поймите, вся фраза уже не та!" [5]. Здесь, как очевидно, не была учтена узуальная норма речевой среды персонажа и принципиальная возможность ее воспроизведения в художественном произведении. Ср. немотивированность книжных слов в таких "нейтральных" по своей тональности фразах, как Галя возглавила бригаду свинарок; Ребята возвели два шалаша; Рабочие столы в цехе были водружены на место, или немотивированное использование глагола пролонгировать, умест­ного в жанре дипломатических документов, в документе "хозяйствен­ного" назначения: пролонгировать договор на протирочную тряпку...

В связи со сказанным об основных факторах, определяющих использование иностилевых элементов, целесообразно дифференци­ровать характер их функционирования в текстах.

1. Само по себе использование иностилевых речевых средств в том или ином тексте еще не создает его гибридный, или контамини- рованный, характер.

Иностилевые элементы могут быть представлены в тексте нерегулярно, единично. Их "присутствие" может быть обусловлено задачами авторского изложения в рамках микроконтекста абзаца, фрагмента или в целом всего данного текста, частными целями изложения, например прибегнуть к полемике, обсуждая какой-нибудь вопрос, придать какому-либо абзацу выразительность или "оживить" текст "строгого" академического жанра иностилевыми вкраплениями. Так, для слога работ В.В. Виноградова, исполненных в академической манере (Д.С. Лихачев охарактеризовал его авторскую манеру как "усложненная научная проза" [11, 227-228]), между тем были характерны вкрапления из нейтрально-разговорного слоя разговорной речи {само собой разумеется, к сожалению, вовсе не..., ведь, же, лишь, союз и в функции усилительной частицы и под.), обращение к расши­рительному, переносному употреблению общелитературных и книжных слов, присущее публицистическому стилю и языку художественной литературы. Например: Показания великих художников... помогают лучше увидеть то поэтическое, что таится в стилях художест­венной литературы их эпохи; Между тем, когда разгорается серьезная дискуссия по какому-нибудь научному вопросу...

2. Использование иностилевых элементов в текстах определенного функционального назначения регулярно. Их присутствие обусловлено самим этим назначением и сложившимися для данной совокупности текстов стилевыми и жанрово-текстовыми нормами. Обычно исполь­зование иностилевых элементов "увязано", соотнесено с другими компонентами композиционно-речевой структуры определенной функ­циональной разновидности литературного языка, речевого жанра из­вестного типа текстов как варианта подстиля. Именно благодаря от­меченным обстоятельствам присутствие иностилевых элементов в контаминированных текстах представляется мотивированным.

Нередко в тексте иностилевые элементы присутствуют в силу пер­вого и второго факторов. Например, в заключительном слове Р.О. Якобсона по его докладу "Морфологические наблюдения над славянским склонением (состав русских падежных форм)" на IV Между­народном съезде славистов (1958) представлены: а) речевые средства разговорного характера (это обусловлено, как очевидно, функцио­нально-коммуникативной природой устной публичной речи, предпола­гающей в силу своей "устности" присутствие в произносимых текстах речевых средств и приемов их построения, свойственных разговорной речи), например: лишь, еще, уже, даже;... теряет смысл идея ва­риации...; грозит превратиться в...; оставить... за бортом грам­матического анализа; б) расширительное употребление общелитера­турных слов и фразеология, свойственные непринужденной речи {пестрота рефлексов; хаотическая россыпь единичных фактов...; этот тезис не порывает с лингвистической традицией), нетерми­нологическое употребление "математического" сочетания общий знаме­натель {...не мешает поискам синхронического общего знаменателя).

Вместе с тем автор не избежал полемичности. Это обусловило присутствие в устном научном тексте эмоционально "заряженных" слов {пришлось изобличить в...; насквозь грамматический характер...), фразеологии публицистического стиля {перебрасывать мосты между...; прибегать к лозунгу борьбы с...)\ расширительное употребление слова контрабанда, тоже характерное для публицистики: фонологическая контрабанда.

Конечно, следует говорить лишь о принципиальной возможности использования таких и подобных речевых средств в устной научной речи. Сам же факт такого использования определяется личностью или намерениями автора и внешними обстоятельствами (как, например, полемика) создания данного устного текста.

Благодаря перечисленным и подобным речевым средствам пере­даются "живые" интонации устной речи, известная раскованность в вы­ражении мысли, а также сильнее подчеркиваются полемически выска­занные суждения. Все это соответствует общей манере изложения, свойственной профессору Якобсону и вместе с тем стилевой норме устной публичной речи, с одной стороны, и жанрово-текстовой норме устной научной речи — с другой.

Наличие в тексте регулярных иностилевых речевых средств, обус- ловлснных функциональным назначением соответствующей совокуп­ности текстов, образующих известное функционально-стилевое единст­во, придает данному тексту (и подобным ему) особые стилистические черты, которые и позволяют квалифицировать этот текст как кон- таминированный, гибридный.

Гибридные тексты есть практически во всех основных разно­видностях современных литературных языков, в том числе и русского. В книжной речи гибридные тексты представлены преимущественно в подстилях и речевых жанрах ее функциональных разновидностей. В деловом стиле — это некоторые жанры подстиля дипломатических документов, жанры декретов, партийно-правительственных постанов­лений советского времени, обращений, заявлений высших государст­венных органов и высших должностных лиц. В научном стиле — подстиль научно-популярной литературы, некоторые жанры подъязыка гуманитарных наук. В публицистическом стиле иностилевые элементы обусловлены его функциональной природой, а в некоторых его жанрах функционирование иностилевых элементов подчеркнуто, представ­ляется требованием данного жанра, его жанрово-текстовой нормой. Таковы жанры газетного фельетона, очерка, памфлета, эссе, литера­турно-критической статьи. Гибридные тексты характерны для рекламы. В художественных произведениях функционирование иности­левых элементов определяется, с одной стороны, общей для языка ху­дожественной литературы стилевой нормой, предполагающей синкре- тичность набора речевых средств художественного текста, с другой стороны, для известных литературных жанров — жанрово-текстовыми нормами, например для жанров сатиры и юмора.

В устной сфере книжной речи гибридные тексты представлены в средствах массовой информации, преимущественно в жанрах интервью, репортажа, тематических передач. В устной публицистической речи (УПР) гибридные тексты фигурируют в жанрах политического крас­норечия (например, митинговая речь), судебной речи (например, речь адвоката), в сфере академического красноречия (устной научной речи) следует назвать жанр публичной лекции. Гибридные тексты типичны для жанров публичного диспута, представленных в основных разновид­ностях УПР.

В связи с тем, что УПР — функциональная разновидность книжной речи, возникает вопрос, считать ли иностилевыми разговорные речевые средства, функционирующие в ее текстах, по крайней мере в текстах устной научной речи как наиболее строгой в УПР при отборе сти­листически окрашенных речевых средств. Ведь — и это общеприз­нано — "разговорная речь в значительной степени обособилась от остальных стилей языка" [15, 8]. И потом, считается установленным, что "РЯ и устная публичная речь в области структуры текста имеют глубокие отличия... что системное своеобразие РЯ находит яркое выражение на уровне текста, как и на всех других уровнях" [6, 129].

Между тем, видимо, фактор "устности", объединяющий разго­ворную речь и УПР в общую устно-разговорную сферу литературного языка, позволяет считать разговорные элементы в текстах УПР нечужеродными для нее. Во всяком случае, в новейших исследованиях современной устной научной речи разговорные элементы в ее текстах рассматриваются как узуальная норма устной научной речи. "Их использование, — подчеркивается в связи с этим в одной диссертации, — не только принципиально возможно, но и коммуникативно це­лесообразно как способствующее повышению эффективности устно­научного общения” [19, 171].

В разговорной речи гибридные тексты представлены главным образом в эпистолярном стиле. Могут быть квалифицированы как гиб­ридные и диалоги на небытовые темы в нейтрально-разговорной речи.

Рассмотрение речевой (или композиционно-речевой) структуры всех разновидностей гибридных текстов потребует специальной монографии. Ограничимся лишь некоторыми жанрами таких текстов, а именно литературно-критической статьи, частного ’’делового” письма и газетно­журнального интервью (о контаминированных текстах рекламы см. гл. 11 настоящей книги).

Литературно-критическая статья предполагает совмещение научного, литературоведческого анализа рассматриваемых критиком художественных произведений, проблем литературно-худо­жественного творчества, выяснение их общественной значимости для современности и обсуждение в связи с этим злободневных вопросов социально-исторического, политического, культурного развития об­щества, его духовной жизни. Русская критика под влиянием В.Г. Бе­линского, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова приобретает ярко выраженный публицистический характер. Традиции высокой гражданст­венности, глубокого демократизма русской демократической критики, а также ее основные стилистические тенденции, прежде всего публицис­тическая экспрессия, динамичность изложения, были восприняты пос­ледующими поколениями критиков и получают оригинальное развитие в наше время.

Литературно-критическим статьям последнего десятилетия прису­ща обращенность к злободневным проблемам современной политиче­ской жизни. Для нее характерна погруженность в идейные искания современной российской общественности, активизировавшиеся в атмосфере гласности и плюрализма мнений. Для литературной критики, освободившейся от идеологического диктата и цензуры, свойственны полемичность и личностное начало, прямое высказывание личной точки зрения автора. Как писала Н. Иванова, "просто сказанное, внятное слово, точно передающее мысль автора, стало и самым ценным, и самым желанным” [7, 230].

Идеологическая раскрепощенность литературных критиков (как и всех литераторов), их искреннее стремление высказаться "до конца”, в непосредственной эксплицитной форме ("Речи прямые нынче в чести", по словам В.Корнилова) сформулировать сокровенное, выношенное годами, десятилетиями, активно откликнуться на животрепещущие проблемы общественной, духовной, собственно литературной жизни, сказать обо всем этом убедительно, проникновенно, ярко, подчеркивая свою индивидуальность, независимость своих суждений, — все это создает предпосылки для активизации в текстах литературно­критических статей стилистики ”от первого лица”.

Современные литературно-критические статьи строятся главным образом по принципу размышлений вслух, когда автор как бы "нагова­ривает” текст. Затем воспроизводит его ”на письме", максимально сох­раняя признаки, приметы устного публичного выступления, проникнуто­го пафосом самовыражения авторской индивидуальности и поле­мичностью. Благодаря этому в письменном тексте литературно-кри­тической статьи как жанра публицистического стиля, в его речевой структуре заметную роль начинают играть речевые средства и приемы их организации, присущие УПР. Именно это обстоятельство, наряду с известной долей научной (литературоведческой, вообще — искусство­ведческой) терминологии, общенаучной лексики, а также лексики и фразеологии, свойственной литературоведческим трудам, создает гиб­ридный, контаминированный характер литературно-критических текс­тов.

Стилистика "от первого лица” выявляется прежде всего в гла­гольных и местоименных формах 1-го лица ед. числа, что не свойст­венно письменным разновидностям книжной речи. Однако в жанре литературно-критической статьи, жанрово-текстовая норма которой позволяет мотивированно обращаться к отдельным элементам устной речи (к разговорной и особенно к УПР), формы 1-го лица ед. числа вполне допустимы, тем более при подчеркивании автором своего лич­ного мнения, личного отношения к теме статьи, к предмету разговора. Например: Издательство... предложило мне ...; я принялась уточ­нять...; Между мною и читателем как бы возникал... договор...; Это был путъ, выбранный, мною сознательно (И.); В лучшей, н а мой взгляд, вещи Стругацких...; Не скрою, мне хотелось бы...; А по-моему...; По мне... (В.); Когда... я впервые услышал о находке вариантов к роману..., с каким-то даже облегчением подумал... (Л.) и т.п.

/c/z-формы, представленные в современных литературно-крити­ческих статьях, гармонируют с теми речевыми средствами и приемами их организации, которые вносят в текст экспрессию и интонации непосредственного и до некоторой степени непринужденного речевого обращения а втор а-публициста с читателем.

Известно, что значительный удельный вес в интимизации изло­жения в публицистическом тексте имеют заимствования из разговорной речи. Именно их мотивированное использование — один из важнейших факторов, создающих контаминированный характер текстов литера­турно-критических статей. Имеются в виду такие единицы разговорной речи, как частицы (и обороты с ними): же {Что же делать писа­телю...как ж е осуществитъ это. . . — И.; к тому ж е ; и все ж е — В.; тут же — М.); ведь, все-таки, вроде бы, уж, -то {А слово- т о какое'. — В.); -таки, вот и т.п.; союз и в функции усилительной частицы (И дело здесь не только в этом... — В.; с этого и начинается сюжет...; ...поскольку герой... и шел за смертью — М.; Если чего и не хватает... — Ч.), нередко в сочетании с уступительной частицей хотъ

(...х отъ и не нов антураж "Судного дня", хоть и пестрит "Репортер" рассуждениями... — Ч.), с вводными словами {И разумеется, только на время; И конечно... — В.), с разговорным союзом да(Д а они... и не очень... — И.)*, вводные слова и обороты конечно (часто вместе с частицей же: каждый ж е по-своему; конечно же —И.), кстати скажем, допустим... и т.п.; союз да и (...д а и не могли понимать...; да ив самих строках романа... — И.); разговорные обороты: и, если угодно; чем-то вроде (кого-, чего- либо); если позволительно так выразиться; стало быть; так сказать; вряд ли стоит (доверять, упрекать...); но это с одной стороны; хотя, казалось бы, что в (них, нем, этом...); конечно, нет; так в чем же дело и т.п.; фразеологизмы: попасть в руки (кого-либо) (М.); в чем матъ родила; слыхом не слыхавший о... (И.); без всякой натяжки (Ч.). Ср. грубопросторечные: на кой черт; приходит крышка (кому-, чему-либо), жаргонное отброситъ коньки, фольклорное жить поживать да добра наживать (М.) и т.п.; разговорная лексика: тогдашний (в тогдашних условиях — В.), свербящий (свербящая мысль — И.), взвинтитъ (...взвинтила свой тираж "Москва" — Ч.), эдакий (эдакий балет — М.), прыть, сгинутъ, с пылом, сперва, недаром и т.п. Впрочем, разговорные слова и фразеологизмы пред­ставлены в литературно-критических статьях достаточно умеренно.

Обращают на себя внимание присоединительные конструкции, которые имеют "разговорное" наполнение (слова, фразеологизмы, речевые обороты разговорного характера). Современные литера­турные критики "любят" такие присоединения. Во-первых, как всякая присоединительная конструкция, они углубляют синтаксическую и семантическую перспективу предложения. Во-вторых, разнообразят стилистический рисунок изложения. Например: Я имею в виду... поэтов-авангардистов, а также прозаиков, чья дорога к читателю и сегодня продолжает бытъ нелегкой. Да они, кстати сказать, и не очень теперь к нему стремятся (И.); Стремление к истине — обязанность писателя, условие... художественной убедительности его созданий. Но обязанность, а не задача, как у ученого; условие, а не цель, как у мыслителя; и эту разницу отлично, кстати, понимал Пушкин — достаточно вспомнитъ, сколъ разными вышли у него образы Пугачева и пугачевщины в создававшихся практически одновременно "Истории пугачевского бунта", сориентированной на выяснение истины, и "Капитанской дочки", где верх берет стремление к художественной правде. Ну да не ведущему же сотруднику ака­демического Института мировой литературы все это объяснятъ!; Эти публикации вызывают сегодня всеобщий интерес — впрочем, не без некоторого зачастую оттенка осторожности (Ч.).

Важную роль в подчеркивании разговорной интонации и в вос­произведении экспрессии непринужденности в выражении авторской мысли, авторского отношения к обсуждаемому в абзаце, блоке абзацев, в целом в тексте — в статье играют предложения с актуализиро­ванным порядком слов, обусловленным, с одной стороны, именно наз­ванными целями изложения, а с другой — предшествующим микро- 344

контекстом. См., например: ...Трифонов мастерски пользовался эзопо­вым языком. Например, в короткой заметке, написанной для "Литера­турной газеты" в связи с празднованием 600-летия Куликовской битвы (...)

Написана же заметка была и о битве, конечно, и об ее последствиях, но прежде всего — о современном состоянии общества (И.); Чем запомнилась "Молодая гвардия"? Тем, что она ничего и отдаленно похожего на эти произведения не напечатала; (...) расхожее мнение, согласно которому так называемая задержанная классика (...) будто бы напрочь вытеснила современную, текущую прозу с журнальных страниц, есть плод (...) недоразумения (...) Если чего и не хватает, то разве только секретарской, как шутят в кулуарах, литературы; Слишком могуча инерция обоготворения (...), связанного с событиями конца 20-х — начала 50-х годов (...), чтобы литература могла удовлетвориться уже сделанным. Она и не удовлетворяется, ища (...) новые формы (...) (Ч.); Научную фантастику у нас любят. На магазинных полках она не залеживается (...), точнее, почти не появляется. Дефицит. Но это с одной стороны (...) ; (...) при всей чистоте, лепоте и технической оснащенности этому миру чего-то недостает. И добро бы райской благости, но нет — богатства, тонкости и глубины человеческих отношений. Правда, и показать их для художника всего труднее; По мне, она отвратительна, эта прыть удачливых молокососов (...) (В.).

Уже из приведенных наблюдений над иллюстрациями можно сде­лать вывод относительно того, что отдельные элементы разговорной речи в целом мотивированно вписываются в речевую структуру рас­сматриваемых текстов, разнообразно взаимодействуя и соотносясь с традиционными для книжных стилей, для публицистического стиля речевыми средствами. Обычно заимствования из разговорной речи в речевую ткань литературно-критических статей включаются "пунк- тирно" (в отличие, скажем, от художественно-публицистических очер­ков — об этом см. [1, гл. 2, § 3]). Вместе с тем отмечаются случаи немотивированного использования некоторых разговорных явлений.

Несомненно разговорный характер имеют конструкции с началь­ным союзом И, выступающим с усилительным значением. Так, среди стандартизированных конструкций разговорной речи можно насчитать несколько десятков предложений с начинательным (начальным) И, выступающих в разных функциях. Эти конструкции в основном готовят читателя к введению важной информации и завершают значимую информацию [17, Прил. I, 180—181].

Начинательный союз И с усилительным значением встречается и в литературно-критических статьях (правда, не так часто). См. например: И все же есть у Стругацких повесть, где... (В.); И недаром в серд­цевине ’’Трех тетрадей’’ (О. Чухонцева) были помещены "Иронические стансы" (И.). Сравнительно часто такое И представлено в статье С. Чупринина, например: И еше одна новинка; И тем не менее...; Н, наконец, "Аптекарь"; И обратите внимание... Во всех таких случаях союз И употреблен вполне оправданно. В соответствии с функцией введения важной информации, присущей конструкциям с начи­нательным И, этот союз выступает изолированно от других И или от И в той же функции.

Между тем в одном "месте” статьи автору, видимо, отказывает чувство меры в употреблении союза И, в частности в отмеченной функции: ...И не только в том горе, что (...) художественное исследование опасно сближается с "апелляцией к городовому" (...) Плохо то, что публике навязывается очередной образ врага (...) И тут уж до приглашения принятъ участие в "охоте на ведьм" рукой подать. И еще... Как очевидно, здесь союз И, трижды употребленный, выступает как начинательный, что идет вразрез со сложившимся (нормативным) изолированным употреблением и в разговорной речи, и как иностилевого заимствования в письменной (книжной) речи.

Наряду с явлениями разговорной речи в текстах литературно­критических статей представлены заимствования из УПР, которые соотносятся, с одной стороны, с разговорными элементами, участвуя в воссоздании "живых" интонаций произносимого текста. С другой стороны, они вполне согласуются со свойственными публицистическому стилю речевыми средствами и приемами усиления экспрессии и эмоционального воздействия текста.

С разговорными элементами в речевой ткани литературно­критических статей соотносится имитация "рождения" фразы в процессе изложения мысли. Такая имитация достигается преимущественно раз­ного рода вставками, лексическим повтором, уточняющим, подчерки­вающим авторскую мысль. Это, как известно, типично для УПР, в рамках которой фраза (и весь текст) окончательно сформировывается в ходе устного выступления, в процессе произнесения текста. Например: ... в сходном положении оказались те, чья —нет не политика — поэтика была совершенно чуждой...; Можно (и должно) посвятитъ отдельное исследование эзопову языку литературы 20-х годов; Недаром Л. Солженицын в одном из своих телеинтервью (наконец-то хотъ и в урезанном виде, да еще и глубокой ночью показанном на родине) с пылом говорил...(ѴСу Литература последних лет относится к нему настороженно, но Стругацкие, сознавая (хотя, по-моему, не вполне) его опасные свойства, все же любят этого героя; И вот жалкая распря с природой (собственной, взбунтовавшейся)... (В.); Тут и традиционная наша (никак нет ей износу!) вера в то, что, если...; Да и пишут эти прозаики по-разному, настолько по-разному, что... (Ч.).

Сравнительно широко в литературно-критических статьях исполь­зуется вопросно-ответная форма изложения, в том числе с привле­чением разговорных элементов, которые обычно "присутствуют" в "ответной" части. См., например: Какие же тогда причины? Тема­тические? Да, уж, пожалуй, теплее...; Что же еще мешает адекват­ному восприятию этих авторов? Их язык, художественные осо­бенности их произведений? Тут вроде бы уж вовсе горячо...(Ч.).

В немногочисленных риторических вопросах явственно "звучат" вопросительная интонация и экспрессивные оттенки "живой" речи: удивления, недоумения, несогласия... Например: Бурно после осто­рожной пробы в декабрьском "Новом мире"... печатался Иосиф Бродский, оказавшись — кто бы мог предположитъ сие еще в дни его нобелевского триумфа? —желанным автором сразу и "Невы" (№ 3), и "Дружбы народов"...; А что, если они друг друга все-таки найдут? (Ч.); Как же осуществитъ это — и высказать, "не стараясь угодитъ", то, что необходимо, и — провести в печать? (И.).

Из приемов ораторской речи, усиливающих динамичную напря­женность текста, его публицистическое звучание, наряду со ставшими традиционными для письменной книжной речи — асиндетоном, полисиндетоном, лексическими повторами, анафорой, оксюмороном и т.п. (что представлено и в современных литературно-критических статьях), целесообразно остановиться на такой фигуре, как начальное Да с паузой (нередко анафорическое), обычно сопровождаемое про­тивительным союзом но (Да, ... но...) Хотя эта фигура и не нова для письменных литературных текстов, она тем не менее обращает на себя внимание (во всяком случае, в речевой ткани литературно-критических статей) в силу своей очевидной связи с произнесением текста, с ора­торской речью, тем более что пауза непременно обозначается запятой. Собственно говоря, запятая и является дифференцирующей приметой данной фигуры в письменной речи, отличающей ее от других случаев использования да (в качестве утвердительного слова или союза) в тех же текстах. Именно благодаря очевидной устной природе названной фигуры она и рассматривается здесь как заимствование из УПР.

Начальное Да с паузой подчеркивает категоричность утверждения автора, она обычно используется в полемическом контексте. Такой ораторский прием построения фразы (это будет видно из некоторых иллюстраций) хорошо гармонирует с другими средствами и способами усиления действенности публицистического текста, фигурирующими в современных литературно-критических статьях, т.е. данная фигура "вписывается" в сложившуюся стилевую норму публицистической речи. Например: Д а, поэт говорил о свободе и не свободе на "языке лист­вы", на языке жимолости и сирени, на языке случайно залетевшего мотылька (...), но в "разгоряченном"ритмом стихотворении возникал и "отучивший жаловаться нас свинцовый век": гнетущая, мрачная противоположность и полету бабочки, и полету мысли (...)Да, словно времена Шумера и Аккада опятъ возвращались к нам... (И.) (см. словесный повтор: на языке, градацию: гнетущая, мрачная, противо­поставления: мотылек, сирень - свинцовый век, мысль - свинцовый век, историко-культурные символы: Шумер, Аккад); Одну из своих исторических фантазий Б. Окуджава назвал "Глоток свободы" - название тоже эзоповское. Глотком свободы были не только приклю­чения его героев. (...) Глотком свободы для читателей были сами произведения Окуджавы, на которые обрушивалась критика, ловив­шая автора на неточности исторических деталей. Д а, иные детали были неточны. Д а, с точки зрения исторической достоверности у 347

Окуджавы можно обнаружитъ явные накладки, натяжки и неточ­ности. Но жанр "исторического романа" был для писателя, конечно же, приемом - таким же приемом, как и многие его "исторические" песни и стихотворения (И.) (Этот фрагмент построен на повторах: глоток свободы, назвал - название, детали, неточности - неточны, исторический; см. также разговорное конечно же, стилистически окра­шенный синоним обрушилась, усиливающие экспрессию высказыва­ния.); Д а, вряд ли стоит доверять выводам героев (...) они явно утратили чувство реальности. Так что же, драмы нет — есть лишь цепь недоразумений. Но к чему тогда напряженность повествования, его мрачноватый колорит, многозначительность? А если это сатира, почему авторы заметно сочувствуют героям? (В.). В этом абзаце на первый план выдвинуты вопросы (первая часть вопросно-ответной формы изложения; многие из этих вопросов - риторические, поскольку подразумевается и определенный ответ). Публицистическую экспрес­сию усиливают и разговорные элементы {вряд ли стоит; к чему тогда; А если это...), асиндетон (напряженность повествования, его мрачно­ватый колорит, многозначительность). Еще иллюстрация: Д а, эзопов язык отнюдь не был изобретением эпохи "застоя" (...) Д а, большая частъ вышеперечисленных произведений так и осталась ненапечатан­ной при жизни авторов, но нельзя не сказать о том, что они пытались вывести свою мысль из-под цензурного запрета... (И.).

"Присутствие" единиц научной речи в литературно-критических статьях обусловлено самим назначением жанра: обсуждение художест­венных произведений и проблем литературного развития. Поэтому в речевой ткани литературно-критических статей естественно функцио­нирование литературоведческой терминологии, фразеологии, сложив­шейся в литературоведческих трудах, вообще в научных работах гума­нитарного профиля, лексика общенаучная и редакционно-издательская.

В целом использование перечисленных тематических разрядов лек­сики и фразеологии в современных литературно-критических статьях соответствует сложившейся жанрово-текстовой норме данного жанра. В то же время иногда наблюдается немотивированное употребление лексических единиц. Например: Уже появились переиздания в тради­ционном оформлении, но с издательским знаком "Ладомир". Ряд рари­тетных "памятников", необходимых просвещенной публике (...) будет републикован в ближайшее время (Н.). Как представляется, причастная форма глагола републиковатъ, как и сам глагол, не уместна в газетной статье, рассчитанной на широкого читателя, поскольку, во-первых, этот глагол относится к узкоспециальной лексике (и, возможно, яв­ляется потенциальным). Во-вторых, есть русский глагол переиздатъ- переиздавать, полностью совпадающий с репу бликовать.

Отмечается словоупотребление и "на грани" допустимого общели­тературной нормой. Например, в статье-рецензии В. Гаевского о классическом труде известного теоретика балета А. Волынского: "По­нятно, какие эмоции вызывал у Волынского классический балетный экзерсис со всеми пришедшими из чужеземного французского языка словами {арабеск, аттитюд, croise, effacee, pas de basque, saut de basque - весь этот профессиональный вокабюлер, с детства привычный для артиста, но для зрителя на всю жизнь сохраняющий таинственный ореол)...” (Г.). ”Присутствие" перечисленных специальных балетных терминов объясняется темой статьи. Однако слова вокабюлер (фр. vocabuler - "словарь”) вполне можно было избежать, поскольку есть русское словарь. Намерение автора, впрочем, понятно: набор экзотиче­ских терминов иноязычного происхождения вроде бы естественно обо­значить столь же незнакомым словом, о смысле которого можно догадаться из контекста.

Необходимо отметить, что литературоведческая и общенаучная лексика и фразеология в литературно-критических статьях, принадлежа к книжной речи, не изолирована, как и другие разряды книжной лексики, от разговорных элементов. В этом отношении показательна статья А. Лебедева. В ней "книжное" (1) и "разговорное" (2) а) соседствуют в рамках одной фразы {...речи их столъ (2) горячи, академическая терминология (1) звучит столъ (2) свежо в интонации (1) неподдельного запала, что кажется, будто (2) Набоков помолодел. Порой даже слишком (2) - присоединительная конструкция "разго­ворного наполнения); [Набоков] оказался способен претендовать - по решительному мнению иных современных авторов (1) {в частности, В. Гусева и П. Паламарчука, - но не только их (2) - на персональное творческое замещение (1) того самого пропущенного звена... которое соединяет высокую прозу "серебряного века" старой русской литературы (1) с "незаказной" (...) "другой литературой" нового времени (1); б) взаимодействуют в составе предложения: Набоков? Одно знакомство с его творчеством (1) годилось разве для (2) определения срока; В самом деле, для чего, собственно (2), "дан" нам Набоков? (...) Ведъ и впрямь (2), его проза, весь мир его творчества (1) отнюдь "не наши" (2), совсем "другие берега" (А.Л.).

Частные "деловые" письма в подавляющем боль­шинстве своем представляют собой контаминированные тексты. Они относятся к той области частной переписки, которую составляют письма к официальным, должностным лицам, написанные в неофициаль­ном (или полуофициальном) порядке по служебным вопросам, коллегам (ученым, инженерам, врачам...), лично или заочно знакомым адресанту. В таких письмах обычно обсуждаются в более или менее непринуж­денной форме профессиональные, служебные, научные вопросы, обще­культурные темы, темы воспитания и т.п.

В силу того что частная переписка - сфера разговорной речи (ее письменная форма), текстам частных "деловых" писем присущи рече­вые средства и приемы их организации, свойственные неофициальному общению (однако с соблюдением норм речевого этикета, распростра­няемых на общение "неродственников" и "неблизких друзей"). Такие письма характеризуются большей или меньшей степенью раскован­ности по сравнению с "деловой" или академической манерой изложения мыслей, личного мнения, эмоций адресанта. В этих письмах активно используются, как вообще в эпистолярном стиле, субъектные формы, глагольные и местоименные формы 1-го лица ед. числа, обращения к

адресату (и соответственно формы 2-го лица мн. числа), эмоционально окрашенная, в том числе оценочная, лексика и фразеология, разно­образные средства выражения субъективной модальности, актуализиро­ванный порядок слов, ориентированный на высказывание, подчеркива­ние экспрессивной интонации, эмоционально-экспрессивных и смысло­вых оттенков, вопросительные конструкции и т.п.

Наряду с необходимыми аксессуарами разговорной речи, обуслов­ленными функциональным назначением частной переписки, в неофи­циальных "деловых” письмах (т.е. частных письмах на небытовые темы) фигурирует специальная и общенаучная лексика, сложившиеся в рамках речевого общения специалистов обороты, профессиональные жаргонизмы, потенциальные или окказиональные образования.

Если жаргонизмы "идут" из родственной (по форме манифестации) с разговорной (литературной) речью устной "внелитературной" сферы профессионального общения, то специальная терминология, обще­научная лексика и фразеология, речевые обороты, сложившиеся в пись­менных текстах той или иной специальности, синтаксические построе­ния, свойственные научной, в том числе научно-технической, речи, в частной переписке представляются иностилевыми элементами, заимст­вованными из книжной речи, функционирующими регулярно. Они впол­не соответствуют жанрово-текстовой норме частных "деловых" писем.

Здесь целесообразно рассмотреть лишь некоторые стороны соотно­шения иностилевых элементов с "исконными" речевыми средствами в частных "деловых" письмах. Для текстов таких писем характерно:

1) объединение /с/г-форм (1) с книжными лексико-фразеологиче­скими единицами (2) - терминами, терминологическими сочетаниями, с общенаучной лексикой и фразеологией, с установившимися в той или иной сфере человеческой деятельности речевыми оборотами (научной, технической, административно-хозяйственной, политической, культур­ной и т.п.). См., например, в письмах П.Л. Капицы: ...мне нужно для моего (1) нового гелиева ликвифайра большой мощности (2), о котором я Вам рассказывал (1) (...) фирма дает (2) мне (1) по договоренности с ней скидку в 25% (2); Я думал (1), что в создавшихся условиях (2) для моей (1) научной работы - биология (2) это единственный выход для моей (1) исследовательской деятельности (2)... Ср. в письмах К.И. Чуковского: Книга моя (1) (...) до сих пор не включена в план издательства (2)...; ...в них нашел я (1) ценный материал для нового издания (2) одной своей (2) книжки; Конечно, я (1) с жадностью прочитал (1) Ваши комментарии к исследованиям (2) Якова Грота и вновь подивился (1) и позавидовал (2) Вашей эрудиции (2).

Если в письмах книжные элементы соотносятся с /сЛ-формами, то для литературно-критических статей наиболее свойственно соотноше­ние книжных единиц со сравнительно широким спектром разговорных речевых средств. Объединение же (или соотношение) их с субъектными формами не характерно;

2) объединение разговорной лексики и фразеологии (1) с терминами, терминологическими сочетаниями, словами и оборотами книжного ха- 350

рактера (2). См., например: Нет ничего проще (1), чем сдать стан­дартный заказ (1) заграничной фирме (2) ...; Но вот тут-то и (1) важно, чтобы спор велся на базе опытного материала (2)... (К.); Ведъ (1) только взрослому понятен биологический термин "клетка" (2) (К.Ч.).

При этом нередко происходит "столкновение" речевых единиц разных (до противоположности) стилистических потенциалов, различной стилевой принадлежности, разной предметно-тематической отнесенно­сти. Однако обычно такие "нарушения", точнее сказать - такое рас­ширение, лексической или лексико-стилистической сочетаемости быва­ет оправдано общей тональностью письма, а также атмосферой непри­нужденности общения, особенно если корреспонденты не связаны офи­циальной субординацией.

См. объединение: а) слова (словосочетания) разговорного (1) и специального термина, клишированного сочетания, сугубо книжного оборота (2). Например: ...сейчас я дьявольски задушен (1) коррек­турами (2): сразу нахлынули на меня (1) корректуры собрания моих сочинений (2)... (К.Ч.); Я хочу написать Вам что-то вроде (1) отчета за этот год (2) (К.); б) речевых единиц разной экспрессивной тональ­ности и предметно-тематической отнесенности: [работа В.В. Вино­градова] очаровала меня точностью формулировок; ВВВ, вооружен­ный своей чудотворной лингвистикой... (К.Ч.); Такой аргумент заткнет глотки 99% ученых (К.);

3) существенное место в речевой ткани неофициальных "деловых" писем занимают предложения с актуализированным порядком слов (или частей), обусловленным микроконтекстом и стремлением адресанта наиболее точно передать свою мысль, интонацию фразы, смысловые и экспрессивные оттенки. Например: ...мне его основная мысль предста­вляется так... (К.); Именно пропорциональность всех частей больше всего импонирует мне...; Очень мне понравилось определение литературного языка...; Выползу я из-под этих корректур лишь к концу августа...; Вопрос у меня есть только один... (К.Ч.); Мне очень хотелось бы, чтобы он [сын] сумел почувствовать традиции, которых Вы теперь едва ли не единственный носитель у нас. Дело (...) в общих линиях умственной деятельности, а они у большинства отсутствуют и, по-видимому, утрачиваются безнадежно; Он [В.И. Вернадский] единственный у нас ученый, мыслящий глубоко в области круговорота веществ в земной коре... (Ф.);

4) этим же целям служат некоторые синтаксические модели аффективного характера, как, например, от кого, чего не..., а один (-а, -о, -и)...: От него не помощь, а одно беспокойство и неприятности (К.); ...не потому, что..., а потому, что...; ...мне кажется невероят­ным, чтобы Фок намеренно дал неправильную теорию. Не потому, что это очень легко установитъ, а потому, что Фок чересчур крупный ученый, чтобы это сделать (К.).

Газетно - журнальное (напечатанное) интервью - гибридный жанр. С одной стороны, это диалог журналиста и интер-

вьюируемого, т.е. происходит обмен репликами. Однако - в отличие от диалога ’’натурального” (в условиях разговорной речи) - реплики интер­вьюируемого имеют закономерную тенденцию быть достаточно про­тяженными и, следовательно, тенденцию к отбору и организации речевых средств, свойственных монологической речи. Уже одно это создает известное своеобразие речевой структуры интервью. С другой стороны, интервью - жанр газетный, включенный в композиционно­речевую структуру публицистического стиля, т.е. целиком находящийся в сфере письменной книжной речи. Это означает, что разговорные элементы в текстах интервью - иностилевые.

Вместе с тем по самой своей функциональной природе жанр интервью, призванный воспроизвести беседу, диалог, предполагает функционирование в его текстах известного набора разговорных рече­вых средств, без которых нельзя передать ни саму ситуацию обмена вопросами-ответами, ни "живых” интонаций беседы, эмоциональной реакции интервьюируемого на вопрос журналиста и т.п. Не случайно исследователи подчеркивают: "Интервью - жанр разговорный" [2, 58].

В задачи данной монографии не входит решение или изучение в полном объеме вопросов о характере и составе речевой структуры текстов печатных интервью, в частности вопроса о характере и степени "чужеродности" или "исконности" для жанра интервью разго­ворных элементов. Вместе с тем несомненно, что "присутствие" в интервью разговорных речевых средств, их соотнесенность и взаимо­действие с книжными речевыми явлениями (прежде всего с речевыми средствами публицистического стиля) определяют контаминированный характер этих текстов.

Гибридность текстов интервью создается и за счет привлекаемых в интервью речевых единиц научного, делового стиля - в зависимости от темы интервью, от профессии, должности, рода занятий его "героя", а также за счет речевых средств поэтического языка и ораторской речи - в зависимости от задач изложения обсуждаемых проблем, их остроты, актуальности, в зависимости от индивидуальности, темперамента участников интервью (в основном интервьюируемого), их манеры из­лагать свою мысль.

Для интервью типично объединение субъектных форм и свойствен­ных разговорной речи способов выражения личного мнения, выражения субъективной модальности (1) со специальной терминологией и сложив­шимися в данной специальности оборотами речи (2). Например: Я не против (1) новой Конституции (2), но у нас пока (1) есть дейст­вующая (2), которой мы - нынешние (1) власти — принесли присягу (2). И там (1) есть базовые принципы (2)... (3.); Я всегда подчеркивал (1), что Министерство печати и информации должно выступать гаран­том соблюдения Закона о СМИ (2); Именно это право журналистов отстаивал (2, 1) и на только что (1) закончившемся процессе по проверке на соответствие Конституции постановления съезда народных депутатов от 29 марта 1993 года (2), хотъ меня и (1) не удовлетворяет решение Конституционного суда (2) прежде всего с правовой точки зрения (2) ... (М.Ф.); Беспокоит меня и (1) катас­трофическое положение старейших оранжерей, ботанического сада при Ботаническом институте Академии наук в Ленинграде (2) (...) Я не могу не сказать (1) о положении зоологических садов (2). Каждый зоопарк (2) имеет не только культурное значение (2), он еще и (1) поддерживает генофонд тех видов, которым грозит вымирание (2) (Н.В.).

К этим речевым явлениям нередко присоединяются характерные для публицистического стиля способы усиления эмоционального воздей­ствия текста. Например: И тогда и сейчас (усилительное, подчерки­вающее мысль повторение союза и) считал и считаю (1); наряду с личной формой глагола лексический повтор, имеющий ту же цель: Главная роль министерства (2) заключается в том, чтобы бытъ проводником через бурную реку реформ (метафора) (М.Ф.). Очень активно привлекается экспрессивно окрашенная, оценочная лексика и фразеология. См., например, в иллюстрациях из интервью Н.Н. Ворон­цова: катастрофическое положение, старейший. См. еще: Мне ка­жется (1), это страшное наследие прошлого (...); меня (1) крайне беспокоит положение с гербариями (...) Крайне тревожно положение с огромными хранилищами наших зоологических коллекций (Н.В.); см. также завораживающий (лозунг), безжалостное (наступление на природу), ср. у журналиста: монстр, пожирающий сам себя; цифры ужасающие (Н.В.). Встречается и употребление экспрессивных слов, свойственное разговорной речи: У нас есть совершенно замеча­тельные породы аборигенного скота в Якутии... (Н.В.).

Разговорные единицы соотносятся с книжными и независимо от ich- форм. Например: Решения суда являются окончательными и обжа­лованию не подлежат (2). Но вот пример (1)... (3.).

Разговорные элементы "обнаруживаются” также и в обращении интервьюируемого к корреспонденту и читателю - как прием, повы­шающий убедительность или вообще действенность речи, ее эмоцио­нальность, например: Ну давайте вдумаемся (М.Ф.); Подумайте: республиканские президенты взяли на себя ответственность... (3.), и как переход к новой теме: вот вы спросили о законах (Н.В.), и как десемантизированное слово, усиливающее категоричность высказыва­ния: Здесь, знаете, тоже не надо идеализировать (Н.В.); в указа­тельной частице вот в начале абзаца (Или вот сейчас идет спор о северной ТЭЦ... - Н.В.) как подводящей итог сказанному: Вот цена ведомственного варварства; Вот такого понятия экологической емкости, к сожалению, пока у нас нет (Н.В.), как возвращающей к уже начатой мысли или теме разговора: ...И вот этот крупный рогатый скот начал исчезать (Н.В.).

В текстах интервью фигурирует лексика и фразеология научного, научно-технического, административно-юридического, финансово-ком­мерческого содержания и назначения (как, например, биологическая и медицинская в интервью Н.Н. Воронцова: биосфера, биология, природ­ные сообщества, неистощительное природопользование, биологическая продуктивность, биогенный процесс, наследственные заболевания, он­кологические болезни, стресс и т.п.). Эти речевые средства (1) моти­вированы темой интервью, профессией, родом занятий интервьюи­руемого. Они соотносятся не только с разговорными речевыми явления­ми, но и с книжными единицами и приемами, характерными для публи­цистического стиля (2). Например: А пресса должна быть свободной (2). Министерство и помогает редакциям (1) обрести эту свободу (2), выделяя дотации, оказывая юридическую помощь (1); ..^процесс, в котором ответчиком выступает (1) такая газета, как "День", - процесс (1) в значительной степени исторический. Не исторический, а истерический (2) (М.Ф.); Горько слышатъ (2), когда говорят при­менительно к Конституции (1), что это "клочок туалетной бумаги" (2)... Нужно свято (2) сохранять закон (1), пока он есть Закон (1) (3.). Возникают столь свойственные публицистическому стилю словосоче­тания из "публицистических" и "специальных" лексических единиц, на­пример: технологический террор, технократический террор, ведом­ственное варварство, экологический диктат (Н.В.).

В аспектах учения о культуре речи важен вопрос о "внелите- ратурных" речевых средствах в текстах интервью. Он встал достаточ­но остро именно в последнее время в связи с общей либерализацией жизни в постсоветской России, а конкретно - главным образом в связи с тем, что стали выходить в свет разного рода издания, в которых пристальное внимание уделяется бытовой, интимной стороне жизни людей, ставших в силу тех или иных причин известными, популярными. Имеется в виду "присутствие" в интервью просторечных, жаргонных (в том числе узкопрофессиональных) слов, речений, использование обще­употребительных слов в просторечных или жаргонных "значениях", диалектизмов.

Разумеется, что если тема интервью, вопрос корреспондента ори­ентирует интервьюируемого на освещение специальных вопросов, на уточнение деталей профессиональной работы, интимных подробностей жизни "героя" интервью, то "присутствие" соответствующих речевых средств в ответах возможно. Мотивирующим моментом наряду с темой является также общая эмоциональная и стилистическая тональность интервью, самих ответов, особенно когда манера "отвечающего" выра­жать свои мысли и эмоции погружена, если можно так сказать, в стихию "разговорности" и сам он достаточно раскован, откровенен (это характерно для интервью с Л. Полищук, Б. Моисеевым). См., напри­мер, вполне мотивированное темой коммуникативное использование узкопрофессиональных выражений и современных жаргонизмов в ин­тервью с Л. Вайкуле: Мой стиль как раз в этом и заключается - каждую песню я стараюсь "сделать". Я надеваю разные образы для каждого номера, и это позволяет мне менять стили - быть сегодня женственной, завтра нарядиться в джинсу (жаргонизм), послезавтра панковать (жаргонизм). Ср. жаргонизмы у Б. Моисеева: Слишком дешевый понт для меня - искать внимания любой ценой; Я не знаю,

что такое бисексуал, что такое гомик... дело не в дурацких сло­вопрениях "педик" - "не педик"... (Л.В.).

В целом мотивированно привлекаются и просторечные элементы. Например: ...оставшееся в России семейство после кировских событий "махнули" из Петербурга, все уехали в Казань... (Б.); Прочие могут считать меня шушерой - это как угодно, их право; Это как раз к вопросу о коммуняках, ставивших меня перед ультиматумом: плясать под их дудку... (Б.М.); ...Если я его не захотела, он для меня не красив, он для меня не мужчина (П.).

Как правило, жаргонизмы и просторечные единицы "даются" в сопровождении явлений разговорной речи. См. в приведенных иллю­страциях: как раз, как угодно, дурацкие (словопрения), плясать под их дудку. Соотносятся они и с книжными единицами. См. там же: надеваю разные образы для каждого номера, дешевый понт - искать внимания, бисексуал - гомик, семейство "махнули", коммуняки, плясать под чью- либо дудку - ультиматум.

В некоторых интервью (см. "Новый взгляд". 1993. № 16, 21) пред­ставлены отдельные единицы табуированной (нецензурной) лексики и фразеологии, которые в последнее время "прорываются" на страницы печатных изданий, в эфир, на киноэкран. Такие единицы всегда были и остаются грубым отступлением от общелитературной нормы и от узуальной нормы носителей литературного языка.

Исследование внутритекстовых закономерностей функционирова­ния речевых средств различной стилистической принадлежности в кон­таминированных текстах представляется весьма перспективным, во- первых, в связи с непреходящим значением проблемы взаимодействия стилей для выяснения общих и частных закономерностей функцио­нирования современных литературных языков; во-вторых, в связи с актуальностью вопроса о взаимодействии разговорной речи в совре­менных литературных языках с другими их функциональными разно­видностями (ср. [6, 150]), поскольку среди иностилевых речевых эле­ментов гибридных текстов всех письменных разновидностей книжной речи и экспрессивно окрашенных иностилевых элементов в гибридных текстах УПР, радио- и телетекстах разговорные явления фигурируют практически всегда, как правило органически "вписываясь" в речевую ткань текстов перечисленных разновидностей литературного языка, будучи тематически и коммуникативно мотивированными. По срав­нению с другими иностилевыми элементами они наиболее активны, а также наиболее результативны для конкретных текстов по "положи­тельному" стилистическому эффекту.

В силу сказанного, а также под воздействием одной из ведущих тенденций развития литературных языков (европейского ареала) в XX в. - всевозрастающего влияния разговорной речи на их "книжную" сферу - разговорные речевые элементы приобретают в композиционно­речевой структуре современных литературных языков все более суще­ственный удельный вес.

Отмеченные обстоятельства подчеркивают важность исследования 12* 355

данной проблемы в аспектах учения о культуре речи, поскольку в связи с актуализацией разговорной речи в языковой жизни русского общества за последнее десятилетие, с возрастанием ее воздействия на книжную речь обостряется вопрос о мотивированном включении разговорных средств в современные литературные тексты (письменные и устные), в конечном счете - вопрос о соблюдении общелитературных, стилевых и жанрово-текстовых норм в современной речевой коммуникации.

В-третьих, взаимодействие в текстах речевых средств и приемов их организации разной стилевой принадлежности, разных стилистиче­ских потенциалов создает и углубляет стереоскопичность стилистиче­ской перспективы изложения в литературных текстах, прежде всего в текстах контаминированных. Исследование взаимодействия и взаимной соотнесенности речевых средств разной стилистической характеристики открывает возможности для того, чтобы детально выяснить основные общие и частные закономерности построения композиционно-речевой структуры текстов разной функциональной ориентации и на этой основе выработать рекомендации по целесообразному использованию всего арсенала речевых средств литературного языка и приемов, способов их организации в соответствии с действующей в современном литературном языке системой норм.