Глава 17 ОБЩЕСТВЕННО-ГРУППОВАЯ ОЦЕНКА УПОТРЕБЛЕНИЯ УМЕНЬШИТЕЛЬНО-ЛАСКАТЕЛЬНЫХ ОБРАЗОВАНИЙ В РЕЧИ НОСИТЕЛЕЙ СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО ЯЗЫКА

Оценки речи представляют собой явления, которые оказывают существенное влияние на выработку стратегии и тактики речевого общения. Речевые стратегии, по замечанию Т.А. ван Дейка, суть специфические свойства речевого взаимодействия, которые проявля­ются при наличии наиболее общей коммуникативной цели, например реализации дискурсного плана, и определяют общий "стиль" взаимодей­ствия.

С точки зрения практики оценки речи важны для решения проблем науки о культуре речи. В научной литературе по культуре речи, как

известно, широко представлены оценки, имевшие место в разные периоды в отношении заимствованных слов, неологизмов, аббревиатур. Так, вокруг иноязычных заимствований не раз возникала и возникает полемика, суть которой, как правило, сводится, с одной стороны, к требованиям оградить русский язык от иностранных влияний, изгнать из русского языка иностранные слова, мешающие самобытному раз­витию национального языка, с другой стороны, к защите разнообраз­ных иноязычных элементов, составляющих основу интернациональной лексики и поэтому необходимых русскому языку [2, 88-103].

Направление работ по нормативному исследованию новых слов в языке в общем виде можно представить как изучение нового слова с точки зрения правильности или неправильности его образования, а также потенциальной возможности его вхождения в язык [11, 243-277].

Оценка аббревиатур, как известно, имела широкое распростране­ние в 20-30-е годы нашего столетия, что объяснялось особой акти­визацией этого процесса словообразования, и была преимущественно негативной. "В качестве оснований негативной оценки, обусловленной лингвистической природой ее объекта, выступали: лексическое свое­образие сложносокращенных слов; полное или частичное отсутствие у многих из них внутренней формы; неблагозвучие, эстетическая ущерб­ность звуковой формы ряда аббревиатурных номинаций; резкое увели­чение парадигматической избыточности языковых выражений, явившее­ся следствием образования большого числа аббревиатур" [4, 77].

Возможно выделить ряд факторов, которые обусловливают внима­ние носителей языка к разным речевым явлениям. Главными среди них считаются лексическая и грамматическая адаптация (как в парадигма­тическом, так и в синтагматическом плане).

В отношении экспрессивных форм с суффиксами ласкательности и уменьшительности (далее сокращенно ЭФЛУ) в речи складывается система оценок, по отправным точкам и характеру заметно отлича­ющаяся от оценок ранее упомянутых единиц. Существенные черты, определяющие отличие ЭФЛУ в этом отношении, связаны с древней­шим характером их существования и использования в речи.

Материалы ряда исследований ЭФЛУ в историческом плане показывают, что в ХѴІІ-ХѴІІІ вв. образования с уменьшительно-лас­кательным суффиксом широко использовались в устной речи, как и в письменной, с определенными установками: выразить различное отно­шение к предметам, явлениям, действиям. Прямым подтверждением этому является наличие фразеологических выражений, содержащих ЭФЛУ в качестве одного или нескольких элементов идиомы: дружба дружбой, а денежки врозь; денежка счет любит; белые ручки чужие труды любят; по одежке протягивай ножки и мн. др. [14, 14—17; 16, 152-162]. Подтверждением еще более раннего (по сравнению с ХѴІІ- ХѴІІІ вв.) времени бытования является их употребление в текстах различных жанров русского национального фольклора.

Природный для языкового сознания носителей языка характер су­ществования ЭФЛУ служит тем фактором, который определяет обилие этих форм в речи, так же как и автоматизм деривации уменьшительно-

ласкательных форм от слов, позволяющих производить ЭФЛУ. Этим же объясняется и регулярность использования их в качестве средств реализации таких прагматических функций, как вежливая просьба, сочувствие, смягчение некоторых форм высказывания (приказы, отка­зы, требования) и т.п.

Целям получения общественно-групповых оценок уменьшительно­ласкательных образований послужила анкета-вопросник, задания в которой строились в соответствии с наиболее типичными случаями использования ЭФЛУ в речи.

В исследовании была поставлена задача выяснить, в какой мере употребление ЭФЛУ в речи как средство реализации основных прин­ципов прагматики реально существует в коллективном сознании и речевой практике говорящих. Исследуемые формы - сложные индика­торы речевой практики не «глобальной личности, в которой слиты все ее составляющие, а личности "параметризованной", выявляющей в акте речи одну из своих функций или психологических аспектов» [1, 357]. В русистике с 50-х годов сложились представления о тех пара­метрах, которые необходимо учитывать при проведении социолингви­стических исследований: данные распределялись по трем основным параметрам - возраст, образование, профессия анкетируемого. При проведении нашего эксперимента выяснилось, что женщины и мужчины отвечают по-разному на вопросы об уменьшительных формах. По­этому при опросе было необходимо учитывать и пол анкетируемого. Статистические данные, собранные при анкетировании, подвергались проверке на степень однородности в соответствии со значением вели­чины х², подсчитываемой по определенной формуле. Для получения статистических результатов была создана программа обработки данных. Анкеты вводились в ЭВМ IBM PC AT.

Общие результаты ответов на вопросы заданий анкет-вопросников предполагают вывод: в тех случаях, когда уменьшительно-ласкатель­ная словообразовательная форма отчетливо осознается носителями языка, участники речевого акта в таких распространенных ситуациях, как ситуации покупки, диалог между заказчиком и мастером в ателье, клиентом и мастером в парикмахерской, больным и врачом в поли­клинике и т.п., считают высказывание с уменьшительно-ласкательным образованием неприемлемым.

Однако дополнительные наблюдения с соблюдением правил естест­венного эксперимента показали, что ЭФЛУ в ситуации, например, 427

покупки - явление, достаточно распространенное. См. запись вы­сказываний в ситуации покупки - фрагмент естественного экспери­мента:

- Мне кабачочек небольшой, теперь помидорчики, один килограмм. И перчика штучек пять, полкило узеньких. Лучше узенький бы дали перчик вместо этого. (Напоминает продавцу): Кабачок, килограмм помидорчиков... (При расчете): Пятерочку',

- Помидорчики какие-то, огурчики',

- Смотрите какие помидорчики хорошенькие. Пол кило огурцов возьму, чтоб салат сделать. И полкило огурчиков.

Подсчет соотношения количества покупателей, употребляющих ЭФЛУ, к общему количеству покупателей дал следующие результаты: 25.VII - 59%; 27.VII - 70%; 29.VII - 50%; ЗО.VII - 40%; 31.VII - 50% (запись производилась в июле 1992 г.). Средний показатель такой рече­вой практики - 53,8%.

Возникающую ситуацию следует, на наш взгляд, интерпрети­ровать таким образом: в условиях искусственного эксперимента, когда внимание носителей языка актуализировано в отношении ЭФЛУ в речи покупателя, эти формы отвергаются, поскольку не считаются "прес­тижными" для выражения подобных интенций. В сознании говорящих существует представление о прагматических свойствах ЭФЛУ - быть средством реализации мягкой просьбы, предупреждения отказа и т.п. ЭФЛУ имплицируют подтекст: "не отказывайте, я же прошу вежливо, ласково; если отказываете, то в соответствии с тональностью моей просьбы - не грубо".

В реальных же условиях коммуникативного акта говорящие прибегают к употреблению ЭФЛУ в ситуации покупки именно с целью создания необходимой "благоприятной" для них обстановки общения. ЭФЛУ в подобных ситуациях становятся знаками вежливости по отношению к продавцам.

Существует представление, согласно которому, в отличие от при­веденной выше общественно-групповой оценки, ЭФЛУ в данной ситуа­ции можно считать приемлемыми: "Деминутивы в ситуации покупки, выполняющие функцию своеобразной вежливости, также следует рассматривать как функционально уместное (разрядка наша.

Исследователи русской разговорной речи оценивают это явление как явление, стоящее за рамками литературных норм: "Для стереоти­пов, связанных с ситуацией покупки (магазин, рынок) и общественного питания (столовая, ресторан, кафе и т.п.), характерна высокая употребительность уменьшительных существительных {сырку двести грамм; колбаски полкилограммчика; - На закусочку что возьмете?; — Лимончик к рыбке не пожелаете?). Такое словоупотребление связано с гиперкоррекцией вежливости и должно быть оценено как нарушение норм литературного языка" [15, 98].

Важно установить причины негативной общественно-групповой оценки (заметим, что исключением из списка негативной оценки стали задания, касающиеся форм "семейного" общения, а также некоторых обращений). Установлению причин способствовало исследование инди­видуальных оценок ЭФЛУ. В индивидуальных оценочных высказыва­ниях носителей русского языка отражаются представления говорящих о своеобразии семантики ЭФЛУ, о прагматической "ориентации" этих единиц и в соответствии с этим об этических и эстетических моментах их использования, о выразительных возможностях ЭФЛУ в высказы­вании в тексте.

Все основные выделенные факторы в оценке ЭФЛУ - это явления экстралингвистического характера. Ситуация подобна той, которую определил Г.О. Винокур в отношении слова извиняюсь. Как известно, учебниками и пособиями по стилистике его не рекомендуется употреб­лять в речи. Г.О. Винокур писал: «...грамматически оно безупречно, и все его "несчастье" заключается просто в том, что экспрессия его есть экспрессия культурного провинциализма» [5, 102].

1. Фактор "социальной" маркированности употребления ЭФЛУ.

В этом отношении показательны результаты наблюдения над зави­симостью употребления в речи уменьшительно-ласкательных образова­ний от социального статуса говорящих, изложенные в статье Х.Х. Мон­теса "Заметки о социологических импликациях употребления уменьши­тельных имен". Автор изучил употребление имен уменьшительных в двух районах Колумбии: Бойака и Кальдас. В качестве источников служили романы "Раб без земли" К. Кальдерона для первого и "Кольдильера" А. Кардона Харамильо для второго. Тщательный анализ полученного в результате сплошной выборки материала привел Х.Х. Монтеса к выводу, что различие социальной структуры обоих регионов ("энкомьенда" и полная зависимость индейского населения от белых в первом, относительная нерасчлененность классов во втором) находит в нем прямое отражение: в «"Рабе без земли" имен умень­шительных встречается больше, среди них выделяются отсутству­ющие в "Кордильере" типы captatio benevolentiae, уменьшительные сострадания (11% против 2%) и пренебрежения; напротив, мало представлены уменьшительные ласкательные, широко распространен­ные в Кальдас с ее культом семьи и домашнего очага, а также уменьшительные уничижительно-провоцирующие (последние - в терми­нологии автора, что соответствует, на наш взгляд, уменьшительно­уничижительным), так как крестьянин из Бойака не способен на сопротивление» [12, 183].

Несмотря на несколько упрощенное и схематическое описание факта зависимости употребления ЭФЛУ в речевой практике говорящих от социальной принадлежности, считаем необходимым принять во внимание это положение.

2. Фактор импликации ЭФЛУ моментов социальной психологии говорящих.

Как следствие социальной обусловленности употребления ЭФЛУ за ними сформировалась своеобразная "репутация" средств импликации психологии зависимости, униженности и т.п. По словам П. Анто­кольского, "все это сигналы притупленного чувства родного языка. Но за ними, сквозь них угадывается и так называемая психология". Черты этой "психологии" представлены в словах А. Куприна: «"Ему, дорогая Анна Павловна, покажите только маленький кусок яблочного пирога. Вот эту горбушечку," - указывала мать на кусок корки без начинки. И еще говорила она постоянно уменьшительными словами, входившими в обиход обитательниц Вдовьего дома. Это был язык богаделок и приживалок около "благодетельниц": кусочек, чашечка, вилочка, ножи­чек, яичко, яблочко и т.д. Я питал и питаю отвращение к этим умень­шительным словам, признаку нищенства и приниженности"» [10, 86].

Своеобразный отголосок такого "языка" находит Г.А. Золотова в случаях употребления ЭФЛУ в ежедневно встречающихся ситуациях общения: "У прилавка, в кафе, в поликлинике, у канцелярского стола, в телефонных разговорах то и дело приходится слышать: Будьте добры, колбаски полкило. Два билетика, прошу Вас'. Будьте любезны, подайте два салатика и две сосисочки'... Становится ли речь, уснащенная уменьшительными суффиксами, более вежливой? Вряд ли. За ними чувствуется не столько вежливость, сколько заискивающий тон, желание быть угодным, не натолкнуться на отказ" [9 ,69].

Присущие ЭФЛУ особенности такого рода широко используются в художественной литературе с различными целями:

1) в описании: с целью создания особого образа персонажа: "Чис­тенький, немножко плешивый, с золотыми бачками около ушей, скром­ный, он всегда имел вид человека, готового услужить (разрядка наша. - Т.К.) (А.П. Чехов); Он - черненький, сладенький и тихонький. У него есть глазки, усики, губки, ручки и скрипочка. Он любит нежные песенки и вареньице. Мне всегда хочется потрепать его по мордочке (А.М. Горький). Широко используется ЭФЛУ в подобных функциях в творчестве В. Набокова (см. повести "Машенька", "Подвиг", "Король, дама, валет");

2) с характерологическими целями: напомним в качестве примеров известные и достаточно подробно описанные речевые портреты Макара Девушкина, других героев, образов-символов "Униженных и оскорбленных" Ф.М. Достоевского.

3. Фактор способности ЭФЛУ представлять систему эстетических и этических ценностей определенного социума.

Лаконично и образно сущность таких ценностей обозначил

Г. Шпет в "Эстетических фрагментах": «...промышленный стиль - такая же историческая необходимость, какою некогда был стиль "мещанский": с цветочками и стишками на голубеньких подвязочках» [19, 19].

В.В. Виноградов находил черты этого стиля даже в тех случаях, когда уменьшительно-ласкательные формы употреблялись в высказы­ваниях, обращенных к ребенку, или в речи врача, желающего выра­зить сочувствие больному: Дай маме ручку, Таблеточки принимаете! Выпишем пустырничек, валерьяночку и т.п.

В статье "Проблемы культуры речи и некоторые задачи русского языкознания" В.В. Виноградов анализирует язык героев комедии Л.Н. Толстого "Зараженное семейство", направленной против Черны­шевского и его сторонников. Комедия построена на контрастах словесных "масок" персонажей, некоторые выражения "ведут прямо к Чернышевскому и являются пародией на его язык" [3, 16-17]. Так, Венеровский, говоря с Любочкой, употребляет выражения миленькая или моя миленькая ("вы очень умны, миленькая") - слово, которое коробит Любочку: "Не говорите: миленькая. Так нехорошо". Это слово постоянно употребляет в романе Чернышевского Лопухов, называя жену миленькая, а она его - миленький. По мнению В.В. Виноградова, "Зараженное семейство" - это пародия на "Что делать" и на язык тогдашней передовой разночинской интеллигенции. Как видно, Л.Н. Толстому претило такое словоупотребление.

О том, что Л.Н. Толстой не принимал Н.Г. Чернышевского с его идеологией, манерой художественного воплощения идей, свидетельст­вует и В. Набоков в романе "Дар". В настоящей главе мы приводим цитату из романа, чтобы не только подтвердить сказанное выше, но и показать к тому же использование Л.Н. Толстым ЭФЛУ в целях создания внешнего портрета и передачи особого психологического склада Н.Г. Чернышевского: «Толстой не выносил нашего героя: "Его так и слышишь, - писал он о нем, - тоненький неприятный голосок, говорящий тупые неприятности... и возмущается в своем уголке, покуда никто не сказал цыц и не посмотрел в глаза"». Эти слова Л.Н. Толстого с полным правом можно поставить в ряд ранее приведенных примеров, в которых роль уменьшительно-ласкательных форм определяется как роль средств изображения психологических портретов персонажей художественных произведений.

Собственная же оценка В. Набоковым манеры использовать ЭФЛУ в речи разночинцев выражена в упоминаемом романе в высказывании: «Пушкина нет в списке книг, доставленных Чернышевскому в крепость, да и немудрено: несмотря на заслуги Пушкина ("изобрел русскую поэзию... и приучил общество ее читать"), это все-таки был прежде всего сочинитель остреньких стишков о ножках (причем "ножки" в интонации шестидесятых годов, когда вся природа омеща­нилась, превратившись в "травку" и "пичужек") - уже значило не то, что разумел Пушкин, - а скорее немецкое "фюсхен"».

"Пристрастие" разночинцев к уменьшительно-ласкательным можно объяснить, на наш взгляд, тем, что в среде этих людей складывалась философия общества "всеобщего счастья и благоденствия". Идеалы любви, заботы, ласкового отношения эксплицировались в лексике "при­ятной", в частности в обращениях типа миленький - миленькая и т.п.

ЭФЛУ - черта речевого портрета и другого социального класса: купечества. Но причины их присутствия и активной эксплуатации семантических и прагматических функций в речи купцов другие: куп­цы - выходцы из деревни, и их речевые особенности тесно связаны с народно-речевой стихией и отражают ее черты. В речи представителей этого сословия ЭФЛУ имеют характер фольклорного звучания, они широко используются с целью самоприниження, умышленного преуменьшения явлений, вещей своего мира.

Ф.И. Шаляпин, хорошо знавший людей этого круга, так описывал жизненный путь московских купеческих семей: "Российский мужичок, вырвавшись из деревни смолоду, начинает сколачивать свое благо­получие будущего купца или промышленника в Москве. Он... весело выкрикивает свой товаришко и косым глазком хитро наблюдает за стежками жизни, как и что зашито и что к чему как пришито. Не­казиста жизнь для него... Он есть требуху в дешевом трактире, вприкусочку пьет чаек с черным хлебом. Его не смущает, каким товаром ему приходится торговать, торгуя разным. Сегодня иконами, завтра - чулками, а то и книжечками... А там, глядь, у него уже и лавочка или заводик". Уменьшительно-ласкательные, выделенные нами в речи Ф.И. Шаляпина, - это своеобразная цитация речевой манеры купеческого класса.

Понятно, что в современном языковом сознании людей в оценке ЭФЛУ прямой связи, аналогии с приведенными выше факторами не существует. Эта связь опосредована, скорее интуитивна, чем осоз­нанна. Но все-таки аура прошлой "жизни" ЭФЛУ присутствует в инди­видуальных оценках представителей русского языка как предшест­вующих поколений, так и современных.

Выше были представлены экстралингвистические факторы, влияю­щие на выработку оценивающего отношения к ЭФЛУ.

Существует и другой фактор, который следует выделить особо, потому что он не экстралингвистический, а лингвистический.

4. Фактор своеобразия семантики ЭФЛУ, в данном оценочном кон­тексте определяемый как фактор "чувствительной" семантики ЭФЛУ. Определение "чувствительный" используется по аналогии к существую­щему определению "чувствительная повесть" (см. работу: Скипина К. О чувствительной повести (Л., 1926. С. 13-41), в которой рассмат­ривается роль ЭФЛУ наряду с другими лексическими средствами в создании целого идейно-художественного литературного направления - сентиментализма).

Именно по причине "чувствительности" форм с суффиксами умень- шительности-ласкательности отвергаются они в качестве речевых еди­ниц лицами мужского пола (особенно подросткового и юношеского воз­раста). Один из информаторов представил это положение следующим образом: "В подростковом возрасте мы, мальчишки, уменьшительно­ласкательные формы не употребляли. Старались всячески избегать их.

Например, мы не могли сказать: Катенька, досточка, потому что в нашей среде это вызвало бы массу насмешек и издевательств. Считалось, что употреблять их могут только маменькины сыночки. Мы стремились огрубить свою речь, что должно было свидетельствовать о настоящем мужском начале в нас. Только потом, спустя несколько лет, я вдруг понял, что могу говорить: Танюша, Таня, а не Танька, и это стало восприниматься мною как нормальное явление".

Фактор "чувствительности", стоящий за ЭФЛУ, определил их прямую или косвенную оценку в следующих высказываниях. Напри­мер, А.П. Чехова, переданных Т.Л. Щепкиной-Куперник в воспомина­ниях об А.П. Чехове: «Особенно советовал мне А.П. отделываться от "готовых слов" и штампов, вроде: "ночь тихо спускалась на землю", "причудливые очертания гор", "ледяные объятия тоски" и пр. И шутливо угрожал мне, что если в моих стихах встретятся "звездоч­ки" или "цветочки", то он выдаст меня замуж за Е-ва».

В этой же связи следует воспринимать наблюдение В. Швейцер, исследователя жизни и творчества Марины Цветаевой, о том, что наступил момент, когда из ее (Марины Цветаевой) стихов ушли уменьшительно-ласкательные (см.: Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. М., 1992. С. 92). Хотя другой исследователь недавно написал: "В своих гениальных стихах - снах средь бела дня Цветаева и из одного поцелуя в локоток или лобик может такую Манон Леско раскрутить, какая Мандельштаму и не снилась ни средь бела дня, ни средь глубокой ночи" [13,4].

В статье "О грамотности" А.М. Горького по поводу уменьши­тельно-ласкательных в творчестве некоторых писателей сказано: «И таким "маслицем", таким паточным языком сделан весь рассказ! Словечки автор подбирал мягкие, "трогающие за душу": "хлебец", "младенчик", "маслице", "кусочек", "ватка"» [6, 278].

В научной литературе тех лет существует объяснение явлению широкого распространения ЭФЛУ в речи носителей русского языка: "Появление новых и распространение старых уменьшительных объяс­няется, очевидно, общей направленностью рабочего к снижению стиля и стремлением найти общий язык с руководимыми им широкими крестьянскими массами" [7, 106].

Выше уже говорилось, что факторы, выделенные нами, - это факторы, определяющие характер многих оценок ЭФЛУ.

В современной научной литературе существует достаточно чет­кая классификация типов речевых оценок. Наиболее широко и последовательно эта классификация изложена в работах Б.С. Шварц­копфа. Среди них выделяются следующие виды индивидуальных (лич­ных - в терминологии В.В. Виноградова, Б.С. Шварцкопфа) оце­нок:

"1) личные оценки речи, отражающие общественно-групповой вкус (при индивидуальной форме осознания содержание таких оценок соотно­сится с уровнем общего осознания фактов речи);

2) личные оценки речи, отражающие индивидуальный вкус говоря­щего: "лексическая идиосинкразия" и "лексическая идиосинкразия наоборот" - отрицание или утверждение отдельных языковых средств с точки зрения пристрастия говорящего;

3) личные оценки речи художественно-ассоциативного характера - возбуждение у читателя эмоциональной ассоциации в связи с каким- либо языковым средством" [18, 7-8].

При изложении факторов лингвистического и экстралингвисти­ческого характера, не оговаривая этого специально, мы представили все виды оценок. Особо выделим только оценки речи, отражающие лексическую идиосинкразию и лексическую идиосинкразию наоборот.

Примерами лексической идиосинкразии в отношении ЭФЛУ следует считать следующие оценки (далее предлагаются только оценивающие высказывания с указанием авторов оценки, без наших комментариев):

"И потом, по прошествии значительного времени после моего ухода из корпуса, если мне приходилось стать на руки, я сейчас же видел перед собой навощенный паркет рекреационного зала, десятки ног, идущих рядом с моими руками, и бороду моего классного наставника:

- Сегодня вы опять без сладенького.

Он всегда говорил уменьшительными словами, и это вызывало во мне непобедимое отвращение. Я не любил людей, употребляющих уменьшительные в ироническом смысле: нет более мелкой и бессильной подлости в языке. Я замечал, что к таким выражениям прибегают чаще всего или люди недостаточно культурные, или просто очень дурные, неизменно пребывающие в низости человеческой" (Г. Газ- данов. Вечер с Клэр);

«И сама Агния Петровна не понравилась майору... Зеленкова раз- говоривала хрипловатым грудным голосом и постоянно употребляла словечки, которые Бугаев не терпел.

"Деточка" - это пожилой даме, принесшей какое-то письмо для директора. "Котик" - мрачному верзиле электрику, чинившему про­водку в приемной. По телефону Агния Петровна так и сыпала: "милочка", "роднуля", "ласточка". Да и все другие слова она упот­ребляла в уменьшительной форме: "колбаска", "молочко", "хлебушек". Даже майору она сказала, отпустив очередного посетителя:

- На чем мы, миленький, остановились?» (С. Высоцкий. Пунк­тирная линия, 6);

«В жизни она злюка, жадина, а на словах слюнтяйка. Меня назы­вает "Сашульчинька". Она вообще бы померла, если бы в русском языке не было так много уменьшительных и всяких ласкательных суф­фиксов. Она их в каждое слово сует. Чтобы я был "здоровенький", со­ветует есть побольше "яичек", потому что в "желточке" множество "витаминчиков". Сю-сю-сю... Тошнит!» (В. Краковский. Письма Саши Бунина);

«Софья Дмитриевна не терпела уменьшительных, следила за собой, чтобы их не употреблять, и сердилась, когда муж говаривал: "У мальчугана кашелек, посмотрим, нет ли температурки". Русская же литература для детей кишмя кишела сюсюкающими словами...» (В. Набоков. Подвиг).

Примерами лексической идиосинкразии наоборот могут служить следующие высказывания: «В улыбке он обнажал крупные ровные зубы и молодых ли, старых ли арестантов - всех подкупающе звал "братцы". Через это сердечное обращение сквозила его чистая душа» (А. Солженицын. В круге первом); «Живы еще были кое-где знаменитые московские пивные в сводчатых подвалах. Вот спускаешься, например, в "есенинскую", что под Лубянским пассажем. Товарищ половой тут же, не спрашивая, ставит перед собой тарелочку с обязательной закуской: подсоленные сухарики, моченый горошек, ломтик ветчинки или косточка грудинки: о, русские ласкательные едальные уменьшительные! А пивко-то пивко!» (В. Аксенов. Бьет с носка).

В последнем из приведенных примеров ЭФЛУ выступают в функции "колоризаторов эйфории" (определение В.Д. Девкина).

Таким образом, негативная в основном оценка экспрессивных форм с суффиксами уменьшительности-ласкательности определяется такими факторами, как социальная маркированность ЭФЛУ (зависимость от социального статуса говорящего, способность эксплицировать моменты его социальной психологии, способность представлять систему эстети­ческих и этических ценностей определенного социума, быть частью речевого портрета). К лингвистическим факторам выработки оценки относится своеобразие их семантики.

Оговорим использованные методы исследования. Перед нами стоял выбор: пойти ли в изучении оценок речи по социолингвистическому пути (анкетирование по эксплицитно выраженным вопросам и заданиям относительно того, что думает респондент о том, как он говорит) или по пути "естественного" эксперимента, в котором вос­производится реальная речевая практика носителей языка различного социального статуса.

Ход исследования определил путь своеобразного "наложения друг на друга" результатов социолингвистического и психолингвистического анализа. Материалы показывают, что именно применение разных видов анализа дает полную картину объекта. Снимаются последствия неадекватной психологической реакции в ситуации "прямой вопрос - ответ", когда ответ респондента не совпадает с его реальной речевой практикой. Коррекция результатов анкетирования путем дополнения записями спонтанной устной речи представляется не только уместной в такого рода исследованиях, но просто необходимой в целях чистоты эксперимента. Такая стратегия может быть распространена на социо­лингвистические исследования целого ряда языковых факторов.