Глава 16 ИЗУЧЕНИЕ ОЦЕНОК РЕЧИ КАК МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ КУЛЬТУРЫ РЕЧИ

Оценки речи можно определить как реакции говорящих и слушаю­щих (пишущих и читающих) на использование языковых средств в процессе функционирования языка, как оценочные характеристики, даваемые в процессе речи ее участниками, относящиеся к ней самой (чужой и своей) и эксплицитно в ней выраженные.

1. Связь оценок речи с метафункцией языка (пятая функция языка в модели функций общения Р. Якобсона). Это "рефлексия над собст­венной речью" [16, 134], которая, входя в текст, создает "переплетение собственно текста с текстом метатекстовым" [7, 421]. Р. Якобсон отмечает, что «"метаязык", на котором говорят о языке... играет важ­ную роль и в нашем повседневном языке. Наподобие мольеровского Журдена, который говорил прозой, не зная этого, мы пользуемся метаязыком, не осознавая метаязыкового характера наших операций. Если говорящему или слушающему необходимо проверить, пользуются ли они одним и тем же кодом, то предметом речи становится сам код: речь выполняет здесь метаязыковую функцию...» [52, 201-202]. Мета­текстовая функция находит синтаксическую аргументацию в представ­лениях И. Польдауфа о "третьем синтаксическом плане" (собственно прагматическом), включающем компоненты предложения для "оценоч­ного отношения к содержанию или форме сообщения" [39, 305, 307- 308].

Ср.: "Метакоммуникативные реакции кодового содержания могут состоять из критических или оценочных замечаний, возражений, несог­ласия с применением избранных собеседником средств (именно средств, а не содержания высказывания)" [20].

2. Нарушение автоматизма речевой деятельности. Возникновение в тексте оценки речи "вводит речевые факты в светлое поле сознания" [53, 144] - при том, что "сознательность обыденной разговорной (диа­логической) речи в общем стремится к нулю" [51, 302].

3. Интуитивный (интеллектуально-интуитивный [1, 289]) харак­тер оценок речи'. они выражают обобщение говорящими речевого опыта, опыта предшествующей речевой практики [51, 302]. Тем самым оценки речи эксплицируют языковое сознание говорящего (один из видов обыденного сознания, формирующий, хранящий и обобщающий языковые знаки, закономерности их употребления и сочетания, уста­новки на их функционирование и отношение к ним [23, 23]). Ср. понятия "объективное языковое мышлени е", в отличие от "научного языковедного (лингвистического) мышления" [4, 288-289], и "индивидуальная речевая система" [51, 304]. Важно отметить, что языковое сознание - величина, которая по мере накопления речевого опыта постоянно развивается и может выступать как "предмет воспитания" [12, 84].

4. Непроизвольный характер оценок речи', они не заданы содержа­нием или целями высказывания, а вызываются потребностями регу­ляции самого общения, в ходе которого они возникают, решением в процессе речи частных (тактических) задач по устранению или предуп-

реждснию речевых помех [46]. Тем самым оценки речи суть следствие "языковой бдительности" говорящего (слушающего) в процессе речи (работы бессознательного контроля) и могут рассматриваться как естественный (стихийный) эксперимент. (Ср. взгляд на "современную речевую практику" как на "своеобразный массовый лингвистический эксперимент, осуществляемый говорящими" [18, 9].)

5. Эксплицитный характер оценок речи, выраженность их в тексте какими-либо специальными средствами: словесными - нестандартными и стандартными (открытыми и закрытыми формулами типа как гово­рят...

По содержанию (направленности) основная масса оценок речи де­лится на два типа. Тип I: "речевая критика" (термин В.П. Григорьева) - эксплицитно выраженная реакция слушающего (читающего) на факт речи в чужом сообщении (отрицательная обратная связь в плане регу­лирования процесса общения), в аспекте а) "правильно - неправильно" и б) "уместно - неуместно", ср.: а) - И вот мне непонятно, как вы можете писать, если вы не умеете даже говорить по-русски? Что это за "пара минуточек" и "за кур"? Вы, вероятно, хотели спросить "насчет кур"? (N4. Булгаков. Роковые яйца. Гл. 5); б) - Вы же сами знаете, что с ним невозможно. Все оценки очень субъективны, действия непосле­довательны. Тип с повышенными эмоциями. (Как книжно он выража­ется!) (Н. Амосов. Записки из будущего. Гл. 3). Ср. утверждение: "...каждый из нас... является в той или иной мере борцом за свой язык, старающимся навязать свои нормы другим" [43, 40]. Тип II: "аргумен­тации употребления" конкретного средства в контексте (возникает в речи самого говорящего как результат примеривания своей речи к собеседнику и создания тем самым "образа слушателя", как контркри­тика - способ предупреждения возможной речевой критики со стороны собеседника; М.М. Бахтин называл это "ориентацией на чужое слово" [2, 131-132]), ср.: Итак, есть два вида сиюминутности (не очень удач­ный термин, но лучшего не придумано) (Искусство кино. 1966. № 10. С. 72); Эта, говоря по-шоферски, "искра" проскакивает, правда, лишь в вершинные моменты жизни Пронякова...

Таким образом, сфера использования оценок речи - тактика рече­вого процесса, а основной адрес оценок речи - не что иное, как апелляция к собеседнику: критика чужой речи (коррекция -про­тив факта речи) или защита своей речи (профилактика - з а факт речи). В качестве критериев оценок речи выступают языковые нормы (или, вернее, то, как они отложились в "индивидуальной речевой системе" говорящего [51, 304]): норма литературного языка или узус (стихийно складывающиеся нормы употребления, по-видимому, то же, что "языковой обычай" [5, 94]; "коллективный вкус, ставший тра-

14 Культура русской речи

417

дицией" [34, 328]); иначе говоря - баланс норм отправителя и полу­чателя сообщения. И в том и в другом случае имеет место сличение факта речи (реализованной в тексте единицы языка) с ее системным образцом, отраженным в языковом сознании говорящего [54]. В основе представления об этом процессе лежит гипотеза о блоке контроля в работе языкового мышления, получающая свое подтверждение "на выходе" - наличием оценки речи. Ср. в порождающей грамматике мнение о наличии "особого механизма для сопоставления высказываний, создаваемых в модели говорящего, с предложениями, порождаемыми в схеме описания" [21, 17]; ср. также [23].

Говоря об аргументации употребления, следует отметить ее акту­альность для функциональной стилистики: в этом случае оценки речи играют роль и способа переключения от одного стилистического плана (контекста) к другому стилистическому плану (защищаемого факта речи), и способа "примирения" (оправдания) двух разных стилистических планов в одном контексте. (О стилистической окраске контекста как о взаимодействии двух стилистических планов см. [47].)

Сказанное позволяет рассматривать оценки речи в целом как нали­чествующий в языке более или менее четкий набор достаточно отра­ботанных языковых средств, служащих для выражения "отношения говорящих к речевому процессу" [13, 175], как своеобразный нерегуляр­ный нелингвистический метаязык носителя языка.

Понятие "оценка речи" и сам термин были введены в научный оборот в статье [44], но возникновение и формулировка идей, легших в основу понятия "оценка речи", относятся к 20-м годам, когда в работах ведущих русских лингвистов исподволь складывалась проблематика, связанная с оценкой говорящими фактов речи. Исследователи обра­щали внимание: на "сознаваемость и сосредоточение внимания на язы­ковых фактах", на "оценки по поводу чисто языковых отно­шений" [53, 182]; на взаимозависимость в ряду «литературный язык- норма ("литературно-языковой идеал") - оценочное отношение носи­теля литературного языка к языковым средствам» [38]; на способ и форму воздействия на языковое сознание говорящего ("лингвистическая критика" как "оценочно-вкусовые суждения по поводу тех или иных фактов речи") [12, 91]; на понятия "лингвистический опыт" и "инди­видуальная речевая система", на природу "оценочного чувства правиль­ности или неправильности того или иного речевого высказывания" как чувства "социально обоснованного", являющегося "функцией языковой системы" [51, 303-304, 309]; на то, что "манера человека строить свою речь в значительной степени определяется свойственным ему ощу­щением чужого слова и способами реагировать на него" [2, 263].

Параллельно Пражским лингвистическим кружком была выдвинута идея "языковой критики" [17, 363] как "критики конкретных языковых высказываний с функциональной точки зрения" [35, 404], при особой осторожности отношения к "языковому чутью наивного информанта" как к "источнику познания" [26, 319].

Почему идея оценки говорящим факта речи, достаточно четко (хотя и попутно) сформулированная в ряде выдающихся теоретических 418

работ по языкознанию (и литературоведению) в 20-е годы, не нашла отклика в лингвистике того времени и не стала предметом специаль­ного лингвистического изучения - и только в 60-е годы проблема оценок речи стала актуальной? Чем это объясняется?

Задачи культуры речи как лингвистической дисциплины являются производными от состояния и особенностей развития литературного языка определенного периода.

Иная языковая ситуация складывалась в 60-е годы. С одной сторо­ны, предшествующие десятилетия формирования новой советской ин­теллигенции способствовали широкому усвоению литературного языка и его норм. С другой стороны, имеет место как развитие стилистики литературного языка, стилистической дифференциации, его средств [42, 39], так и отталкивание общества (к началу 60-х годов) от господст­вовавшей в предыдущие десятилетия безличной стилевой казенности и штампов, стремление освободиться от гнетущего влияния "канцеля­рита" (выражение К.И. Чуковского). Интерес лингвистов к речевому опыту масс литературно говорящих обусловил распространение в 60-е годы анкетного метода изучения языка; в то же время формирование культуры русской речи как самостоятельной лингвистической дисцип­лины страдало от разнобоя практических рекомендаций, содержащихся в массовых пособиях по культуре речи (см. [30, 426-429]), от отсутствия теории культуры речи, одним из условий создания которой являлась необходимость реального представления о состоянии совре­менного русского литературного языка (включая и оценки, и само­оценки говорящих).

Сложившаяся в русском литературном языке ситуация обусловила формулировку задач культуры речи в статьях В.В. Виноградова 50- 60-х годов: "изучение норм языка на всех уровнях языковой системы в их отстоявшихся формах, противоречиях и вновь развивающихся тен­денциях" [10, 9]. В комплекс намечаемых В.В. Виноградовым исследо­ваний входят и проблема языкового сознания носителя литературного языка ("планомерно организованная и методологически обоснованная исследовательская работа над речевой деятельностью, над индиви­дуальными речевыми системами в сфере литературного выражения" [8, 227]), и проблема оценки речи ("...должны объективно-исторически анализироваться личные или общественно-групповые оценки разнооб­разных языковых явлений" [10, 9]). (Немного позже В. Дорошевский отметит, что языкознание "по существу своему" должно иметь пред­метом исследования также и "языковое мышление как социальный процесс" [22, 125].)

Обращение В.В. Виноградова к понятиям "языковое сознание" и

"оценка речи" выявило то обстоятельство, что они оказываются небез­различными к характеру лингвистических дисциплин. Так, программа, намечаемая в статьях В.В. Виноградова (и включающая в себя проб­лемы языкового сознания говорящих и оценок речи), охватывает — наряду с культурой речи - также стилистику и историю литературного языка ("История русского литературного языка совершается на наших глазах и в нашем сознании" [8, 223]; подробнее о концепции культуры речи в широком смысле в работах В.В. Виноградова см. [48]). Вслед за В.В. Виноградовым к этой проблеме обратился В.Г. Костомаров, от­метивший общность ряда лингвистических дисциплин - культуры речи, стилистики, истории литературного языка, социолингвистики, психолин­гвистики, противостоящих описательным дисциплинам в лингвистике; так, культура речи должна "нормативно описывать функционирование языка в современной речи, его физиологию (а не анатомию, как, скажем, нормативная синхронно-описательная грамматика или лексико­логия, отражающая образцовое употребление языка)" [28, 135-136].

Это различие можно иллюстрировать противопоставлением истории языка (исторической лексикологии, фонетики и грамматики) - истории литературного языка: «...очевидно несовпадение этих дисциплин - как, частично, по исследуемому материалу, так и по методу исследования, по самому подходу к этому материалу, взгляду на него. Выдвижение на первый план проблемы языкового употребления, отбора языкового материала в различных сферах его применения, стилистической функ­ции этого материала, а отсюда и специфически поставленной проблемы нормы или системы норм употребления языка - что и составляет сущность "истории литературного языка" в отличие от "истории язы­ка" - находит отражение не только в ином охвате материала и не только в иной его группировке, но и в иной оценке языковых фактов...» [31, 4-5], и тем более, когда речь идет о культуре речи, для которой главной является "проблема функционирования языковых средств в современной речи" [40, 6]; исследователь литературного языка стре­мится понять "общественное осознание форм и норм литературного языка... восприятие и оценки изменений в его структуре..." [9, 4].

Вовлечение понятий "языковое сознание" и "оценка речи" не только обогащает лингвистическое исследование новой научной кате­горией, но и принципиально меняет саму схему научного познания, заменяя традиционное соотношение "языковой материал —> интерпре­тация в результате лингвистического анализа" на "(языковой мате­риал + оценки речи как дополнительный источник) —> интерпретация в результате лингвистического анализа". Подчеркнем вспомогательную методологическую роль оценок речи, которые в процессе общения высвечивают оценку говорящими языковых средств, а в процессе познания сами становятся объектами лингвистического изучения: «Для нас... важно, что основанные на понимании критические оценки в свою очередь могут стать предметом научной критики и дискуссии: этого достаточно, чтобы не бояться "субъективизма"...» [11, 58-59]. Ср.: показания языкового сознания могут "выступить в качестве компонента деятельности лингвистического познания и в этом смысле стать объек­том лингвистического изучения, но не в качестве цели, на которую ориентировано исследование, а лишь в определенной роли - в роли эвристического приема или какого-либо иного средства осуществления этой деятельности" [41, 29]. (Таким образом, к оценке роли языковой интуиции для лингвистики может быть применена несколько парадок­сальная формула М. Бунге: "Плодотворная интуиция - та, которая включена в основное содержание рационального познания и тем самым перестала быть интуицией" [6, 154].)

Для иллюстрации рассмотренных схем лингвистического познания сопоставим а) оценки речи и б) научную статью, посвященные одному и тому же факту речи/языковому явлению: а) ...в первую очередь вопрос об "этажности" (плохое это слово "этажность", но что поделаешь!) (Д.С. Лихачев - Лит. газ. 1965. 10 июня); Следующая проблема связана с несколько неуклюжим словечком "этажность" (Лит. газ. 1965. 26 авг.) - б) в статье В.П. Даниленко и В.Н. Хохлачевой [19] анализируются закономерности образования существительных на -остъ от прилагательных, выявляется соответствие их не общелитературным нормам, а нормам профессионального языка.

Один из первых примеров последовательного использования оценок речи в культурно-речевых исследованиях - в ортологическом словаре- справочнике "Правильность русской речи". В рецензии на 1-е издание словаря-справочника (1962) рецензенты отмечали: "В справочнике читатель находит интересные свидетельства писателей, журналистов, критиков, в которых сообщается стилистическая (не только стилисти­ческая, но и нормативная. - Б.Ш.) оценка тех или иных случаев словоупотребления". В связи с отмеченной особенностью словаря-спра­вочника рецензенты высказали "пожелание, чтобы при переиздании были в большей степени учтены опубликованные в печати наблюдения писателей над конкретными фактами употребления слов и выражений" [3, 114-115]. И действительно, во 2-м издании составители расширили тексты статей словаря-справочника еще рядом оценочных суждений о языке: в словаре рассматриваются примерно 25 оценочных суждений (в том числе и из художественных произведений) по поводу различных неправильностей, трудностей и колебаний в современном словоупотреб­лении. Любопытно, что содержание приводимых в статьях словаря- справочника оценок речи пересекается с предлагаемым в предисловии "От редактора" перечнем наиболее типичных случаев трудностей словоупотребления: критическая оценка мнимых неправильностей (по поводу слов боевитый, волнительный, извиняться, котиться, ординарный, отображать, учеба - в 7 словарных статьях); оценка различных штампов (по поводу довелось, добротный, значит, иметься, нарушить, трудиться - в 6 словарных статьях); оценка неуместного употребления стилистически окрашенных слов в нейтральных текстах (по поводу захоронить, посетить, супруга - в 3 словарных статьях); оценка неправильного и неуместного употребления заимствованных слов (по поводу идея фикс, мемориальный, статуя-скульптура - в 3 словарных статьях). Так в центре внимания составителей оказались "весьма распространенные оценки различных слов и оборотов" [37, 7], отражающие, по мнению редактора и составителей, "современное состояние русского языка и его норм" [там же, 4].

Примеры использования оценок речи в работах по другим лингви­стическим дисциплинам: по социолингвистике - в коллективной моногра­фии [32, 38-39, 65, 68, 69, 74, 75, 101, 108, 109, 114, 177]; по функ­циональной стилистике [15, 71-100] - в части второй этой публикации собран и представлен богатый материал, свидетельствующий о стили­стической оценке пишущими выразительных возможностей языка.

Оценки речи приобретают особую важность для культуры речи в связи с необходимостью осмысления ее адресата: кому, какому слою носителей языка адресованы ортологические словари и справочники (и шире - пропаганда культуры речи); какова "языковая стратификация" этого адресата, степень владения им литературным языком, каковы особенности использования им языковых средств? Без достаточно ясно­го ответа на эти вопросы вся работа по массовому "лингвистическому воспитанию" [12, 109] в конечном счете не достигает цели.

Здесь до недавних пор единственным подспорьем лингвисту служил метод анкетного опроса. Но отвечающего на анкету носителя языка подстерегают две опасности: 1) неточное или неверное осознание своего употребления и 2) неточная или неверная его формулировка. Из- за "неосознанности нормы" ответ на вопрос (анкеты или спрашиваю­щего лингвиста) "нередко отражает не реальную речевую практику информанта, а его представление, которое может резко расходиться с его собственной речевой практикой" [24, 13]. В этом плане сопоста­вление результатов анкетного опроса с оценками речи выявляет как а) минусы, так и б) плюсы последних: а) в отличие от первого, оценки речи не могут охватить всего объема вопросов, интересующих линг­виста, - из-за нерегулярного, принципиально не массового характера использования оценок речи говорящими, из-за нерегулярности ситуаций, способствующих возникновению оценок речи (см. [49]); б) в отличие от первого, информация по поводу употребления языковых средств, содер­жащаяся в выявляемых оценках речи, носит, как правило, достаточно достоверный характер ("отражает реальное восприятие языковых фактов" говорящими [29, 26]), благодаря непреднамеренности возник­новения оценок речи, прямой основанности их на речевом опыте гово­рящих, ср.: "Субъективные оценочные суждения носителя отражают ценностную ориентацию языкового коллектива и сами по себе явля­ются одним из существенных элементов языковой ситуации" [50, 76].

В осмыслении рассмотренных обстоятельств не последнюю роль играет то, что, как уже говорилось, оценки речи могут быть квалифи­цированы в качестве стихийного речевого эксперимента: в направлен­ном психолингвистическом эксперименте условия последнего задает лингвист; оценки же речи непреднамеренны - они порождены усло­виями и потребностями самого процесса общения, при том, что гово­рящие, преодолевая с помощью оценок речи помехи в общении, сами нс ощущают экспериментальной природы речевых ситуаций, почему последние могут быть охарактеризованы как "имплицитные экспери­ментальные ситуации" [33, 68].

Такое понимание оценок речи делает их существенными для теории современного языкознания также и в другом аспекте. Развитие теории выдвинуло на передний план "вопрос о приемах и доказательности лингвистической аргументации" [25, 135] - и тем самым значение эксперимента в языкознании. Отталкиваясь от трактовки Л.В. Щербой этой проблемы [51], Ю.Н. Караулов предложил расширенную типоло­гию лингвистического эксперимента. Не вдаваясь здесь в детали об­суждаемых Ю.Н. Карауловым проблем, отметим, что во всех случаях у него речь идет о направленном эксперименте, в том числе и при "анализе отрицательных языковых фактов: речь при афазии; неправильности, ошибки и оговорки; речь на неродном языке; детская речь; разговорная речь" [25, 138, п. 1.3]. Но ведь "неправильности, ошибки и оговорки" в тексте могут выступать - и часто выступают - условием для возникновения в нем оценок речи. Таким образом, проб­лема экспериментальной лингвистической базы должна включать в себя - наряду с направленным экспериментом - также и стихийный речевой эксперимент, который должен занять в ней свое, обуслов­ленное свойствами оценок речи, место.

Одновременно следует подчеркнуть, что метод использования оце­нок речи в исследованиях современного русского языка позволяет ста­вить задачу максимально последовательной фиксации языкового мате­риала, по поводу которого в тексте возникают оценки речи (особенно кавычки): так может быть создана база для выявления, паспортизации и описания не только стилистического, но и синхронно-динамического аспекта в функционировании языковых средств.

Таким образом, оценки речи выступают: в процессе общения - как его регулятор, средство ликвидации или предупреждения рече­вых помех; в процессе лингвистического познания - как объект лингвистического исследования, как стихийный речевой экспери­мент, одно из составляющих метода, базирующегося на соотношении "языковой материал - оценка речи"; в сфере функционального цикла лингвистических дисциплин (в первую очередь - в культуре речи) - как показание языкового сознания, как результат интуитивной переработки речевого опыта говорящего, позволяющий судить об "общественной реакции на принадлежащий обществу язык" [14, 222] и о "языковом вкусе эпохи" (С.И. Ожегов) в их индивидуальной форме.