И. ИЛЬФ, Е. ПЕТРОВ
Хорошо стреляют в Черноморском флоте.
То есть когда стреляют хорошо - это у них считается плохо. Извините, но это не каламбур. Считается хорошо, когда стреляют отлично.
(«Начало похода» )
Из романа цДвенадцать стульев»
[Безенчук, владелец и единственный сотрудник похоронной фирмы «Милости просим»]:
..я - фирма старая.
Основан в тысяча девятьсот седьмом году. У меня гроб - огурчик, отборный, любительский.[Разговор Безенчука с зятем умирающей женщины]:
- «Как здоровье тещеньки, разрешите узнать?» - «Мр-мр-мр», - неопределенно ответил Ипполит Матвеевич . - «Ну, дай Бог здоровьичка, - с горечью сказал Безенчук, - одних убытков сколько несем, туды его в качель!»
[Разговор Воробьянинова с гробовых дел мастером Безенчуком]:
- Умерла Клавдия Ивановна, - сообщил заказчик.
- Ну, царствие небесное, - согласился Безенчук. - Преставилась, значит, старушка... Старушки, они всегда престав ля ются... Или богу душу отдают, - это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, - значит, преставилась. А, например, которая покрупнее да похудее - та, считается, богу душу отдает...
- То есть как это считается? У кого это считается?
- У нас и считается. У мастеров. Вот вы, например! мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой.
Вы, считается, ежели, не дай бог, помрете, что в ящик сыграли. А который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, приказал долго жить.
А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят: перекинулся или ноги протянул. Но самые могучие когда помирают, железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что дуба дают. Так про них и говорят: «А наш-то, слышали, дуба дал».
Потрясенный этой странной классификацией человеческих смертей, Ипполит Матвеевич спросил:
- Ну, а когда ты помрешь, как про тебя мастера скажут?
- Я - человек маленький.
Скажут: «гигнулся Безен- чук». А больше ничего не скажут.Матушка [попадья] поняла только одно: отец Федор ни с того ни с сего остригся, хочет в дурацком картузе ехать неизвестно куда, а ее бросает.
- Не бросаю, - твердил отец Федор, - не бросаю, через неделю буду назад. Ведь может же быть у человека дело? Может или не может?
- Не может, - говорила попадья.
Умирает старый еврей. Тут жена стоит, дети. «А Моня здесь?» - еврей спрашивает еле-еле. «Здесь». - «А тетя Брана пришла?» - «Пришла». - «А где бабушка? Я ее не вижу». - «Вот она стоит». - «А Исак?» - «Исак тут». - «А дети?» - «Вот все дети». - «Кто же в лавке остался?!»
[Бендер - Воробьянинову о спрятанных сокровищах мадам Петуховой]:
- Выбор неплохой. Камни, я вижу, подобраны со вкусом. Сколько вся эта музыка стоила?
- Тысяч семьдесят - семьдесят пять.
- Мгу... Теперь* значит, стоит полтораста тысяч.
- Нужелн так много? - обрадованно спросил Воро- бьянинов.
- Не меньше. Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на все это.
- Как плюнуть?
- Слюной, - ответил Остап, - как плевали до эпохи исторического материализма. Ничего не выйдет.
Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил пожарного инспектора отобедать чем бог послал.
В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок.
Тут Ипполит Матвеевич не выдержал и смачно плюнул в доброе лицо отца Федора. Отец Федор немедленно шпонул в лицо Ипполита Матвеевича и тоже попал.
- При наличии отсутствия пропитанных шпал, - кричал Виктор Михайлович на весь двор, - это будет не трамвай, одно горе!
Москвич любил пиво, Маховик-Датский, кроме водки, ничего в рот не брал.
Молодая была уже не молода. Ей было не меньше тридцати пяти лет.
[О. Федор в письме жене рассказывает о стычке с Воробьяниновым]: «Какой, говорю, срам на старости лет, какая, говорю, дикость в России теперь настала: чтобы предводитель дворянства на священнослужите-
ля, аки лев, бросался и за беспартийность упрекал! Вы, говорю, низкий человек и охотник за чужим добром, которое теперь государственное, а не его».
Стыдно ему стало, и он ушел от меня прочь, в публичный дом, должно быть....работать с таким малокультурным компаньоном, как вы, из сорока процентов представляется мне абсурдным. Воленс-неволенс, но я должен поставить новые условия.
[Из произведений Никифора Ляписа]:
Страдал Гаврила от гангрены,
Гаврила от гангрены слег.
Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом.
[Остап Бендер]:
- ...Обо мне написали бы в протоколе осмотра трупов так: «Труп... принадлежит мужчине двадцати семи лет. Он любил и страдал. Он любил деньги и страдал от их недостатка...»
Из романа «Золотой теленок»
Боже, боже, которого в сущности нет, до чего ты, которого на самом деле-то и нет, довел пешехода!
[Разговор председателя Исполкома с посетителем (О.Бендером), назвавшимся сыном героя революции - лейтенанта Шмидта]:
- Простите, а как ваше имя?
- Николай... Николай Шмидт.
- А по батюшке?
- «Ах, как нехорошо!» - подумал посетитель, который и сам не знал имени своего отца.
16 В. 3. Санников
- Да-а, - протянул он, уклоняясь от прямого ответа, - теперь многие не знают имен героев. Угар нэпа.
- Вы зачем полезли в кабинет? Разве вы не видели, что председатель нс один?
- Я думал...
- Ах, вы думали? Вы, значит, иногда думаете? Вы мыслитель. Как ваша фамилия, мыслитель? Спиноза? Жан Жак Руссо? Марк Аврелий?
- Вы, я вижу, бескорыстно любите деньги. Скажите, какая сумма вам нравится?
- У меня всегда так, - сказал Бендер, блестя глазами, - миллионное дело приходится начинать при ощутительной нехватке денежных знаков. Весь мой капитал, основной, оборотный и запасный, исчисляется пятью рублями...
[Остап Бендер уговаривает владельца старенького «лорен-дитриха» ехать в Черноморск]:
- У нас там небольшое интимное дело. И вам работа найдется. В Черноморске ценят предметы старины и охотно на них катаются. Поедем. А в Арбатове вам терять нечего, кроме запасных цепей.
[Бендер - похитителю гуся Паниковскому]:
- Влезайте, - предложил Остап, - черт с вами! Но больше не грешите, а то вырву руки с корнем.
Паниковский, пригнувшись, убежал в поле и вернулся, держа в руке теплый кривой огурец. Остап быстро вырвал его из рук Паниковского, говоря: «Не делайте из еды культа». После этого он съел огурец сам.
[Начало повести крестьянского писателя-середняч- ка из группы «Стальное вымя»]:
Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился.
Даже из обыкновенной табуретки можно гнать самогон. Некоторые любят табуретовку.
[Паниковский успокаивает Бендера]: «Честное, благородное слово. Мы с Шурой... не беспокойтесь! Вы имеете дело с Паниковским». - «Это меня и печалит», - сказал Бендер...
[Паниковский - Шуре Балаганову]: - Поезжайте в Киев и спросите там, что делал Паниковский до революции. Обязательно спросите!
Поезжайте и спросите! И вам скажут, что до революции Паниковский был слепым.
- Бездарный старик! Неталантливый сумасшедший! Еще один великий слепой выискался - Паниковский 1 Гомер, Мильтон и Паниковский! Теплая компания! А Балаганов? Тоже - матрос с разбитого корабля. Пани- ковского бьют, Паниковского бьют! А сам... Идемте в городской сад. Я вам устрою сцену у фонтана.
[Разговор о полярнике, затерявшемся среди льдов на восемьдесят четвертой параллели]:
- Вот статья. Видите? «Среди торосов и айсбергов».
- Айсберги! - говорил Митрич насмешливо. - Это мы понять можем. Десять лет как жизни нет. Все Айсберги, Вайсберги, Айзенберги, всякие там Рабиновичи.
-Что еще за параллель такая, - смутно отзывался Митрич. - Может, такой никакой параллели и вовсе нету. Этого мы не знаем. В гимназиях не обучались.
Митрич говорил сущую правду. В гимназии он не обучался. Он окончил Пажеский корпус.
О комнате пропавшего летчика заговорили все: и бывший горский князь, а ныне трудящийся Востока гражданин Гнгненишвили, и Дуня, и тетя Паша - торговка н горькая пьяница.
Ровно в шестнадцать часов сорок минут Васисуалий Лоханкнн объявил голодовку. Он лежал на клеенчатом диване, отвернувшись от всего мира.
Поголодав минут двадцать в таком положении, Лоханкин застонал, перевернулся на другой бок и посмотрел на жену.[Васисуалий Лоханкин - перед экзекуцией, которой подвергли его соседи]:
- Я не виноват! - запищал Лоханкин, вырываясь из рук бывшего князя, а ныне трудящегося Востока.
- Все не виноваты! - бормотал Никита Пряхин, придерживая трепещущего жильца.
- Я же ничего такого не сделал.
- Все ничего такого не сделали.
- У меня душевная депрессия.
- У всех душевная.
- От меня жена ушла! - надрывался Васисуалий.
- У всех жена ушла, - отвечал Никита Пряхин.
[Васисуалий Лоханкин - после экзекуции]:
- Ведь в конце концов кто знает? Может быть, так надо. Может быть, именно в этом великая сермяжная правда.
- Сермяжная? Задумчиво повторил Бендер. - Она же посконная, домотканная и кондовая? Так, так.
[Бендер приходит снять комнату по объявлению]: Это у вас «Сд. пр. ком. в. уд. в. и. м. от. ин. хол.»? А она на самом деле «пр.» и имеет «в. уд.»?
[Разговор «пикейных жилетов»]:
- Сноуден - это голова! Слушайте, Валиадис, - обращался он к... старику в панаме. - Что вы скажете насчет Сноудена?
- Я скажу вам откровенно, - отвечала панама, - Сноудену пальца в рот не клади. Я лично свой палец не положил бы.
И, нимало не смущаясь тем, что Сноуден ни за что на свете не позволил бы Валиадису лезть пальцем в свой рот, старик продолжал...
- Я чту Уголовный кодекс. Я не налетчик, а идейный борец за денежные знаки.
[Бендер возмущен, что в их фиктивную контору «Рога и копыта» какой-то мужик действительно принес рога и их пришлось купить]:
- Если Паниковский пустит еще одного рогоносца, - сказал Остап, дождавшись ухода посетителя, - не служить больше Паниковскому.
- Вы знаете, Шура, - зашептал Паниковский, - я очень уважаю Бендера, но я вам должен сказать: Бендер - осел! Ей-богу, жалкая, ничтожная личность!
[Журналист, провожающий своих коллег на открытие Турксиба]:
И, конечно же, все вы по вечерам будете петь в вагоне «Стеньку Разина», будете глупо реветь: «И за борт ее бросает в надлежащую волну».
...я видел стенгазету одной пожарной команды, называлась она - «Из огня да в полымя». Это было по существу.
[Толкования некоторых слов в «Пособии для сочинения юбилейных статей, табельных фельетонов, а
также парадных стихотворений, од и тропарей», написанном Остапом Бендером]:
АЗИАТСКИЙ ОРНАМЕНТ ПЛОВ (пища)
БАЙ (нехороший человек)
БАСМАЧ (нехороший человек)
ШАКАЛ (животное)
ТВОЯ - МОЯ НЕ ПОНИМАЙ. МАЛА-МАЛА и т.д. - выражения.
Из церковного подвала несло холодом, бил оттуда кислый винный запах. Там, как видно, хранился картофель.
-Храм Спаса на картошке, - негромко сказал пешеход.
[Имена и фамилии - в разных произведениях]: МН.Фанатюк; Карл Павиайнен; Б.Кулътуртригер; журналист Лавуазъян; Ухудшанский; Талмудоѳский; Плот- ский-Поцсяуев; акушерка Мсдуза-Горгонер; княгиня Белорусско-Балтийская.