§ 11. Формирование поэтико-философских концептов на основе философских терминов
Третий путь. Собственно философский термин осмысляется в текстах современной поэзии как поэтико-философский концепт. Третий путь подразумевает освоение философской лексики, основанное на признании близости философского и поэтического слова, в частности эстетической, поэтической, функции слова, автореферентности, направленности сообщения на само себя, и развитие на этом основании семантики философского понятия поэтическим словом.
Рефлексия поэтического текста над философским расширяет семантический объем философского понятия по аналогии с развитием философского понятия, в том числе авторского, следующим философским текстом, (ср.: «У раннего Пастернака, в “Марбурге” Gleichniss передается философским термином “подобье”: И все это были подобья» [Левинтон 1999, 746]). Понятие семантического объема оказывается, таким образом, очень продуктивным для описания оперирования философским понятием в поэтическом тексте:В этом спокойном: яснее - все так же: душа - как неслышное «Сергие» в мире: родна и присутственна — словно везде отовсюду хранящая (Г. Айги).
В приведенном примере философское понятие присутствие не только осмысляется как предикат присутственна (а также фоносемантически - при помощи ритмической этимологизации, выделяющей сегмент «присут-» как нахождение при сути, причастность сути), «оставляя» и развивая тем самым экзистенциальную семантику присутствия, но и экс- плицированно расширяет семантический объем при помощи развернутого псевдосравнения «словно везде отовсюду хранящая». Философское понятие, таким образом, воспринимается как идея, тождественная поэтическому образу1, или обратно, поэтический образ трактуется как идея: ты - образ покоя действительно полного (Г. Айги). Таким понятием- образом может быть изначально философский авторский термин; так, например, понятие страха2, развивающее в поэтическом тексте дальнейшую философскую семантику, получает статус одного из ключевых поэтико-философский концептов в поэтическом тексте Айги.
Освоение философской лексики по третьему пути приводит к созданию новых поэтико-философских терминов, представляющих собой многоуровневые семантические структуры. В таком случае уже вновь созданный поэтом концепт может стать объектом комментария следующего философа. Так, поэтико-философский концепт здесь Айги лег в основу работы знаменитого французского философа Бадью «Краткий трактат об онтологии преходящего»3 [Badiou 1998], а поэтико-философский концепт Введенского, выраженный наречием обратно, является объектом философского комментария Друскина [Друскин 2000, 345-346], обуславливающим мысль философа о соотношении понятий с начала и обратно и об одновременной пространственной и временной инверсии.
Для поэтического текста, идущего по третьему пути, характерно неироническое (или иронически-неироническое, как в трактатах Хармса) преобразование философских терминов как свидетельство усвоения поэтическим текстом философского термина. Так, характерно преобразование философского термина сущее в предикат суще: единственно - ярко и суще - как кровь! - отвечающее (Г. Айги). Поэтический текст, свободно оперируя философским термином, не теряет философской понятий- ности имени сущее, но предикатность привносит семантику явления и наделяет термин эмоциональной экспрессивной окраской. Сходную, но отличную трансформацию можно наблюдать в краткой форме сущест- вующ, с одной стороны, восходящей к полной форме причастия сущест-
1 На образном раскрытии философской лексики обычно строится литературоведческий комментарий: «небытие в творчестве Аронзона подвергается многостороннему поэтическому освоению, в том числе - в образе “первосада”»[Степанов 2006, 52].
2 См. § 2 данной главы.
3 См. § 11 главы III.
вующий, с другой - опирающейся на семантику понятия существующее: а что ж за вами? там? - когда // ваш уровень // так существующ?.. (Г. Айги). Поэтический текст имеет возможность развития философской лексики в поэтико-философский концепт при помощи вертикальных связей , которые дают возможность читать последовательные строчки не только по аналогии к философскому (или философско-эссеистическо- му) высказыванию, но и вертикально, как представление рифмой вещей - вообще некоего концепта «вещь-вообще»: фантомы жизнеспособней реальных вещей // но это не понимает никто вообще (Д.
Давыдов).Ориентация поэтических текстов на философское высказывание не ограничивается прямыми лексическими соответствиями, а затрагивает случаи, где философские термины или понятия являются импульсом для создания новых поэтико-философских концептов. Есть целый ряд производных слов в поэзии, которые можно обозначить как слова, мотивированные философскими терминами. Так, абстрактные существительные на -ость выступают в качестве выразительных философских терминов, примеры чего мы находим как в переводных, так и в оригинальных русских философских текстах: «Произведения художников... изолированы в своей простой этости» [Рансьер 2007, 175, пер. А. Шестакова]. В. Лапицкий, переводя термин Рансьера hecceite как этость, трактует его как французский эквивалент латинского понятия haecceias (от hic, этот), введенного Дунсом Скотом. Но и текст Лосева демонстрирует усвоенность этого термина языком русской философии: «В этом единственном А берет только его мыслимость, только “логическую форму «этости»”» [Лосев 1999, 813]. В поэтическом тексте Айги, в свою очередь, развивается самостоятельный поэтико-философский концепт чтотость1, восходящий, тем не менее, к группе аналогичных лексем философского текста: с большим накалом чем точка-идея-сияние
чтотости мира; окружать - из болящей - как кровь - бесконечности: то единственно-данное - словно внезапно возникшее Облако-Чтотость само: и сгущенно-простое;
ср. также: что значит - господи // что значит - знает бог // а что - бог знает что // в чём чтойность единичная явленья (Г.-Д. Зингер); о мой путь от Нее к клейкой всейности мира! (В. Лукичев).
В философии по отношению к философскому понятию и к философской лексике иногда используется характерный термин «напряже-
1
См. чтотость как категория в §1 данной главы.
ние понятия» или «понятийное напряжение»: «у Витгенштейна... мы обнаруживаем, что строжайшее понятийное напряжение достигается, в его “Tractatus”, только когда убеждаемся в присутствии совершенно исключительного онтологического основания» [Бадью 2004, 30, пер.
Д. Скопина]. Поэзия, идущая по третьему пути, часто берется за задачу «напряжения» философского понятия: как же не быть ему здесь за мгновенною смесью и-Места-и-Времени (Г. Айги); Полуегипетская ночь языковая // чуть освященная, прекрасная-везде // ... // И вот Автобус часто-настоящий (А. Поляков).Поэзия позволяет «пережить» понятие, вплоть до того, что переживание понятия делается основой сюжета целого текста: и долгое слышу «le dieu a ete»: киркегорово: подобное эху!.
словно во всем - составляющем боль как вместилище мира
возможного в мыслях (Г. Айги);
Есть честность, // Такая всеобъемлющая частность // Отчаянья. // Такая неотёсанная, нет, //Колом застрявшая причастность. //Иместность есть, и неуместность //Нечаянная (Г.-Д. Зингер).
Равенство абстрактного конкретному (предметному, вещественному) - не просто тема для поэзии, но поэзия добивается реальной, физической ощутимости абстрактного термина (фонической, визуальной, вплоть до тактильной1). Таким образом, поэтический текст имеет больше возможности репрезентировать идею реальности философского понятия: и язык Мира-этого-Боли держится светодержаще:
нищенской - новой - вещественностью (Г. Айги).
Семантика цвета, запаха, звука, формы термина (понятия) атрибутируется понятию как предмету; понятие наделяется, как было видно из проанализированных примеров, чувственными характеристиками необязательно тропеически (Наконец стереться // На стене последнего дома // Написать исчезающим пальцем // «Существование - черезмер- но» (М. Гронас)) или символически, но в том числе при помощи нелинейных связей в тексте. В поэтико-философском высказывании
частью цели предел
1
Идея тождества и взаимообратимости вещи и абстракции развивалась уже обэриутами.
деревянный
помоста (Ю. Милорава)
вертикальное построение позволяет интерпретировать обособленную лексему предел как относящуюся к чисто философскому высказыванию (предел как часть цели) и к собственно поэтическому метонимическому высказыванию (предел деревянный помоста).
В тексте Лосева можно найти параллельное обоснование о-пределения как положения предела в смысле о-предмечивания, причем философ уточняет, что «эйдос есть первое определение смысла вообще» и что «о-граничить, о-предме- тить... это проведение границы есть операция всецело воззрительная» [Лосев 1999, 632]. Медиальное положение лексемы предел в поэтическом тексте дает возможность не просто совместить два типа дискурса, поэтический и философский, но и наделить понятие предела (термин предел) конкретно-чувственными характеристиками, подразумевающими тождественность и обратимость абстрактной и конкретной семантики, а также утверждение реальности (онтологичности) абстрактной идеи. Но и в собственно философском тексте абстрактный термин может получать чувственно-предметное определение, предполагающее возможность воспринимать термин органами чувств (или параллельными «умным» зрением, слухом, осязанием и т.д.): «вышебытийственное самое само превратилось в окружающий эту точку бесконечный и клокочущий хаос бесчисленных смысловых возможностей» [Там же, 523]; ср.: мне жалко что на этих листьях //я не увижу незаметных слов, // называющихся случай, называющихся // бессмертие, называющихся вид основ (А. Введенский).Некоторое идеальное функционирование философского понятия в поэтическом тексте можно соотнести с идеей Соловьева, проводящей дистинкцию между настоящей умосозерцаемой идеей (ср. Айги: и нелюдское: // «le dieu a ete») и обобщающим отвлеченным понятием, с одной стороны, и идеей и частным явлением, которому принадлежит только индивидуальность - с другой: «предметом художества не может быть ни частное явление, доступное внешнему наблюдению, ни общее понятие, производимое рефлексией. этим предметом может быть только цельная идея, открытая умственному созерцанию» [Соловьев 1990, Т.2, 205].
Третий путь не подразумевает особый жанр философской поэзии или превращение поэта в так называемого поэта-философа. Важно не то, что поэт выбирает собственно традиционные философские темы для творчества, но, скорее, отношение к поэтическому слову не только как к образу или не как к образу, тропу, метафоре, а как к потенциальному философскому концепту.
Поэтическое слово, таким образом, функционирует как поэтико-философский концепт.В поэтическом тексте поэтико-философский концепт постоянно наполняется взаимосвязанными смыслами, расширяя семантический объем слова. Подобно философскому термину в философском тексте, поэтико-философский концепт многократно и невариативно определяется, то есть определяется всей длительностью поэтического текста, причем в качестве поэтического текста может функционировать не только отдельное стихотворение, но и поэтический цикл, и вся совокупность текстов поэта, включая черновики и подготовительные материалы. Наконец, поэтико-философский концепт не снимает противоречия, семантические оппозиции.
Поэтико-философский концепт в какой-то мере противопоставлен и той традиционной трактовке поэтического слова, которая признает приоритет коннотативных (как частный случай - ассоциативных или окказиональных значений) над собственно языковыми. Поэтико-философский концепт, как и философский термин, представленный «живым словом», призван «оживить» собственно языковые значения. Он должен «оставить» как основную семантику общеупотребительного слова (первое значение), так и семантику предыдущих философских текстов и на основе ритмического говорения «прирастить» новые, но общезначимые (неокказиональные) смыслы.
Кроме выделенных трех путей введения философской лексики в поэтические тексты, можно провести частично пересекающееся с вышеописанным разграничение на основе принципов оперирования поэтического текста с авторским и неавторским термином. Оперирование с авторским термином подразумевает два основных варианта оценки заимствования: ироническая цитата - что определяет оперирование с термином как с варваризмом; неироническая поэтическая рефлексия над семантикой авторского термина и общеязыкового значения одновременно, следующая авторская (поэтическая) интерпретация, превращение термина в поэтико-философский концепт и включение поэтом уже преображенного авторского философского термина в собственный идеословарь (страх, серьезность и т.д.).
Оперирование с неавторским термином, подобно оперированию с авторским, тоже возможно в двух вариантах: восприятие философского термина как популярного концепта с герметичной семантикой, принятой в языке культуры; развитие из «живого» слова поэтической лексики собственного поэтическо-философского концепта по модели философской лексики параллельно философским текстам своего времени, зависимо или независимо от этих текстов.
Особый интерес вызывают смешанные пути в поэзии конца ХХ - начала XXI в., смешение первого и третьего или второго и третьего путей. Если первый путь осваивает в основном специальную философскую лексику (философские термины и формулы), а второй путь - в основном неспецифическую философскую лексику и авторские термины, превращающиеся в концепт культуры, то для третьего пути возможно и то и другое, что дает основание для постадийного перехода первого в третий или второго в третий путь. Постадийное введение термина в поэтический текст подразумевает, что изначально автор обращается с термином как с варваризмом (первый путь), а затем превращает его в поэтико-философский концепт (третий путь). Так, например, введение специфического философского термина априорный («соображения их всегда имеют априорный и неубедительный характер» [Ильин 2007, 71]) неизбежно приводит к полистилистическому прочтению текста и к некоторому стилистическому конфликту (скотный двор vs. априорныйу. Желтая вода на скотном дворе
далека, холодна, априорна (Г. Айги),
однако свободное обращение с термином (образование краткой формы), помещение его последним членом синонимического ряда (далека, холодна, априорна) и взаимодействие с целым текстом стихотворения (не знают конца // алфавиты диких детей: // о Соломинка, Щепка, Осколок Стекла, // о Линейные Скифские Ветры (Г. Айги)) и заглавием «Детство» приводит к тому, что специфический философский термин обретает поэтическое звучание, его семантический объем расширяется (в априорное знание о месте и времени поэтом включается историческое знание и знание о предметном мире) и в определенной степени априорный превращается в авторский поэтико-философский концепт.
Смешанный путь из второго в третий подразумевает, что термин заимствуется из языка культуры как популярный концепт, но поэтический текст начинает оперировать с ним как с полноценным философско-поэтическим концептом:
и вот тебе на: лето, прекрасный уголок где-то под наро-фоминском
ты стоишь, осматриваешься раздаются птичьи голоса, шелест листвы, словом - гомон, ну, лес
понятное дело, возникают предзаданные ожидания
ты подсаживаешься
мир все-таки великолепен
он полон разнообразных красок, звуков
и до безобразия семантизирован
однако ж это значение не городское, а пригородное
(Д. Давыдов).