Форманты отрицания в философском и поэтическом текстах
Специфические задачи отрицания, в частности задачи положительного отрицания и скользящего отрицания, приводят к осознанию недостаточности единого форманта не и к поискам дополнительных формантов, которые могут взять на себя задачу передачи усложненной семантики отрицания, хотя необходимо оговориться, что образования с этими формантами находятся на периферии системы отрицания философских и поэтических текстов.
В качестве таких формантов необходимо выделить ме и а.Формант ме не выделяется традиционным русским словообразованием, но эксплицируется в философском тексте при анализе не как необходимая градация отрицания, существующая в греческом языке (и, соответственно, в греческой философской терминологии). Так, Булгаков соотносит «цр» не с полным отрицанием бытия, что соотносилось бы с русским ничто, а с состоянием его невыявленности, что философ условно соотносит с нечто, понимая неточность соотношения отрицания ме с неопределенным местоимением; действительно, Ф. Шеллинг поясняет особенность «цр» французским словом ne* nt - относительное ничто, в отличие от rien - чистое ничто [Schelling, 571]. Таким образом, более соответствующей задачам скользящего отрицания в русском языке представляется другая формулировка Булгакова: «оно также может означать и отсутствие определения, неопределенность как состояние потенциальности, а не как принципиальную неопределимость, соответствуя греческому цр, которое в данном случае должно быть передано как еще не, или пока не, или же уже не» [Булгаков 1994, 130]. В текстах философа можно обнаружить многочисленные примеры использования еще-не (реже уже-не) в значении греческого префикса «цр»: «настоящее, которое всегда поглощается прошлым и устремляется в будущее, есть как бы не имеющая измерения точка, движущаяся в океане меонального бытия: полубытия прошедшего и будущего, - уже-не-бытия и еще-не-бытия» [Там же, 175].
Современный переводной теологический текст устойчиво трактует греческое «рф> как потенциальность, как еще-не: «СМЫСЛ - это зеркало человека, не столько человека в его так- и теперь-бытии, сколько в его еще-не-бытии, в проекции его желаний. Смысл - это до-полнение, добавка к недостаточному, неудовлетворенному теперь-бытию. Он представляет то, ради-чего человек есть в качестве становящегося» [Хюбнер 2006, 43, пер. А. Демидова]. В поэтическом тексте появляются сходные образования, воспринимающие и усложняющие семантику отрицания аналогично семантике «рф>: и город где Все-будто-не-живущие //лишь гулом сказываются в нем (Г. Айги).
В других случаях значение «:рф> передается парным дефисным образованием с формантом не и без форманта не: «Ничто как бытие-небытие есть specificum (видовой признак) тварности, ее - странно сказать - привилегия и онтологическое отличие» [Булгаков 1994, 167]. Философский текст начала XXI в. воспринимает обе предложенные трактовки как актуальные для передачи семантики скользящего (становящегося, потенциального) отрицания: «движение, которым предписание мест в искусстве, еще-не-искусстве и искусстве/неискусстве снова запускает в ход то, чему оно послужило» [Рансьер 2007, 117, пер. В. Лапицкого].
Если в проанализированных примерах русскими словообразовательными средствами актуализировалось только значение префикса «:рф>, то некоторые тексты обращаются к формальным возможностям самого форманта ме. Возможно, стоит рассматривать ме как дополнительное или потенциально второе отрицание: во всяком случае, оно появляется как в философском, так и в поэтическом языке ХХ в. Так, Лосев в «Философии имени», поэтически этимологизируя греческий меон (ничто), переразлагает меон как ме-он: «Меон есть нечто несамостоятельное, а только зависящее от того, в отношении чего он ме-он» [Лосев 1990, 147-148]. Очевидно, что ме-он в данном случае идентичен не-он, то есть иное, а ме = не, то есть формант ме воспринимается как формант не. Подобная трактовка поддержана и другими контекстами Лосева: «любая категория сущности есть она и не она.
И каждый из трех моментов есть он и не он» [Лосев 1999, 100].Языковое чувство Лосева ставит знак равенства между ме и не, превращая меон в не-он, не только на основании греческо-русской языковой игры, но как отражение восприятия индоевропейским сознанием форманта ме как равноправного отрицания. Действительно, «в общеиндоевропейском языке сравнительно четко восстанавливаются два основных типа отрицательных частиц при глаголе: *me в запретах... и *ne во всех остальных случаях... Эти две разновидности отрицательных частиц употреблялись для всех случаев выражения глагольного отрицания в форме разных наклонений и времен» [Бондаренко 1983, 86].
Еще одну трансформацию «ме - не» как скользящего отрицания демонстрирует устойчивая рифма предмет - нет, встречающаяся у огромного количества авторов. Потенциальная отрицательность в ме- возникает даже в таком слове, как предмет: Я теперь считаю так: // меры нет. //Вместо меры наши мысли // заключённые в предмет. //Все предметы оживают // бытиё собой украшают (Д. Хармс); Вот // Предмет // Смотришь - //Нет (Г. Сапгир); ты чувствовал, как мир играл, переходя в простой предмет //но некому его собрать, создать //город везде и где-то // но там тебя нет (В. Аристов). Отрицание в концепте предмет необязательно имплицируется при помощи традиционной рифмы, но может определяться множественным отрицательным окружением, включая присутствие форманта нет: Здесь нет ни времени, ни примет, //И только воздух слегка примят, //И взгляд натыкается на предмет, // Но не опознаёт (Е. Риц).
Возможно, в семантике с образованием мета в русском языке также содержится отрицание, т.е. мета трактуется как что-то не, например, метатекст как «не-собственно-текст». Такая трактовка позволяет объяснить столь распространенное в последнее время мета даже в тех случаях, когда речь не идет о действительном метауровне.
В стихотворениях современных поэтов пара предмет - нет разворачивается в сюжет, причем слово предмет уже имплицирует некоторую отрицательность, вернее, как любое ме - не потенциальную отрицательность, потенциальное исчезновение:
на кухне падает предмет мне кажется
что звук раздается в моей комнате
он мне очень знаком
я сразу понимаю
что происходит
аккуратно
на цыпочках
я пробираюсь на кухню
но там уже
никого
нет (В. Леденев).
Устойчивая отрицательная семантика, которую развивает слово предмет в русском языке, не представляется произвольной, а имеет параллели и основания в истории индоевропейских форм отрицания. Так, немецкое nicht