§ 1. Философская лексика и специальные философские термины в поэтических текстах
В данной главе будет рассмотрено взаимодействие языка поэзии и языка философии как онтологически и функционально родственных типов дискурса на лексическом уровне. Это взаимодействие обуславливает дальнейшее развитие как философского, так и поэтического дискурса, однако, если рассматривать конвергенцию в сфере лексики, то процесс, прежде всего, проявляется как влияние философского текста на поэтический, хотя прослеживается и обратное влияние.
С другой стороны, именно на уровне лексики в ряде русских поэтических текстов конвергенция наиболее очевидна. Это тексты второй половины XX в., но начало этого процесса обнаруживается в текстах обэриутов: Д. Хармса, А. Введенского, Л. Липавского. В поэзии последних двух десятилетий возрастает интерес к введению поэтических концептов при помощи развернутых конструкций, использующих лексику и терминологию, характерную для философских текстов. Для поэтических текстов актуальны и специальные терминологические философские слова, и терминологические словосочетания, фигурирующие как в текстах русской философской словесности, так и в переводах на русский язык современных западных философских текстов.Понятие «философская лексика» было определено в данной работе как понятие более широкое, чем философский термин, включающее помимо собственно философского термина (авторского и не авторского) и общеупотребительные слова, частотность которых в философских текстах значительно выше, чем в обыденной речи. Необходимо отметить, что некоторые из этих слов, такие, как понятие, идея, сущность, философия, предмет, вещь и др., по-прежнему могут восприниматься поэтическим текстом как имеющие отношение к философскому тексту, а другие, будучи общеупотребительными в современном языке, но исторически восходящие к философским, религиозно-философским или теологически текстам, гораздо реже актуализируют в поэтическом тексте семантику философских текстов и функционируют, в основном, как общеупотребительные лексемы: природа, свойство, закон, мудрость и др.
Слово природа может сохранять статус философского понятия, например в стихотворениях философов:Имира смысл в Природе, а не в людях? (Л. Карсавин);
«растет с утром утро - природы.
Я соприсутствовал вместе с природой начальной Слышал я каждый вздох и движение природы Страшен бы вздох и движение природы начальной В каждом вздохе я видел возможность природы Много возможностей есть у природы начальной Будет какая возможность не знаем
Не знаем мы даже, что много возможностей есть у природы начальной и, может, природа сама не знает»
[Друскин 2000, 465].
Некоторые из слов этой группы превратились в типичные поэтизмы (бытие), но они, тем не менее, способны восстанавливать связь с философским текстом, что будет рассмотрено ниже.
В поэтическом тексте подвергаются освоению как специальные философские термины (авторские и неавторские), так и неспециальная философская лексика (авторская и неавторская), хотя частотность и текстообразующая роль этих групп не равнозначна для поэтического текста.
Современный русский поэтический текст активно осваивает словосочетания общеупотребительной научной лексики, характерные именно для философского текста, имена философов, названия известных философских текстов.
Ряд философских терминов активно заимствовался и заимствуется языком науки из языка философии, что дает основание считать такие термины, как качество, тождество, аргумент и т.д. общенаучными терминами философского происхождения. Однако, если нет специальных оснований полагать иное, следует признать, что в язык поэзии они попадают либо непосредственно из языка философии, либо, что более регулярно, опосредованно из языка культуры - как популярный концепт. Из этой группы терминов поэтический текст осваивает такие лексемы, как качество, категория, тождество, факт, аргумент, доказательство, константы, концепт, атрибут: мир есть совокупность фактов (А. Скидан), Удостоверясь // В тождестве наших сиротств (М. Цветаева), для уроков ритмики... требуются квазиатрибуты (Г.-Д.
Зингер). Поэтический текст стремится выявить стилистическую маркированность подобных лексем, вынося их в сильную позицию, например заглавия (Мы (два тождественных человека) (Д. Хармс)) или употребляя их в подчеркнуто терминологических философских словосочетаниях: вдохнуть навеки качество - // всеотменяющего Одиночества; Действие качества некоего (Г. Айги), чьи качества как и оно само не- сказуемы суть (Д. Давыдов).Регулярным является поэтическое осмысление терминологических лексем и терминологических лексических сочетаний (обобщающая категория) при помощи метафор чувственного восприятия или конкретно-бытовой лексики:
И в шуме этих категорий Займут по первенству куплет Леса аджарского предгорья (Б. Пастернак); приторный запах лавра и обобщающей категории (Г.-Д. Зингер); цветут в кувшине ильдефонсы // в буфете парные фаянсы // идут, разительная Роза, //вразнос константы (В. Гандельсман).
В историческом аспекте в связи со стиранием стилистической маркированности слова и вхождением его в основной состав общеупотребительной лексики происходит постепенная утрата внимания поэтических текстов к определенным лексемам подобного типа. Так, если в первой половине ХХ в. слово доказательство хотя и употреблялось нетерминологически, но еще сохраняло непосредственную связь с научно-философским или философско-теологическим дискурсом, то в конце XX - начале XXI в. это слово полностью теряет свою терминологичность. Что и обуславливает достаточную частотность появления доказательства в поэтических текстах первой половины ХХ в. в контекстах, так или иначе обусловленных философской семантикой:
Опору духа в самом деле
Ты в доказательстве искал? (О. Мандельштам),
Пять прямых параллелей короче прямой,
Доказательство - записи в нотной тетрадке (Б. Пастернак), и непопулярность подобных контекстов в текстах конца ХХ - начала XXI в., стремящихся заменить доказательство подчеркнуто стилистически маркированным термином аргумент: как жить: включить логический аргумент в порыв.
//запомнить (Н. Скандиака).Термин категория активно осваивается русской поэзией в 1930-60-е гг., что актуально и в настоящее время. Обэриуты разрабатывают собственно философское понятие категории. Так, высказывание Хармса всегда наивысшая чистота категорий // пребывает в полном неведении окружающего. //И это, признаться, мне страшно нравится развивает тему Г.В.Ф. Гегеля, воспринятую и русским философским текстом: «Чистая категория отсылает к видам, которые переходят в негативную категорию или в единичность» [Гегель 2006, 128, пер. Г. Шпета], «Вещь, взятая как чистая категория, есть не что иное, как схема» [Эрн 1991, 291]. Введенский, в свою очередь, сопрягая лексему категория с парадоксальной метафорой рыбы, развивает одну из своих основных философских тем - способность абстрактного понятия превращаться в конкретный предмет и наоборот. Из термина категория, таким образом, изымается генерализующая семантика: на документах слово горе // гляди написано везде // и вижу сотни категорий // как рыбы плавают в воде (А. Введенский).
Авангардная поэзия 60-х считает возможным употреблять слово категория в собственно-философском терминологическом значении, но часто не в самом тексте стихотворения, а в специфическом комментарии к тексту, являющимся, тем не менее, неотъемлемой частью текста. У Айги встречаются два структурно идентичных случая подобного использования термина категория: Есмость - категория «есть» - к стихотворению «И: об уходящем» (и есмость хлеба (да им пережито // будет и место!..) и рядом - немногость...), Чтотость - категория «что» - к стихотворению «И: та же контора-мир».
Специальные философские термины активно появляются в русской поэзии начиная с поэзии обэриутов, например, пара универсальный /идеальный у Введенского:
и стоит универсальный бог на кладбище небес конь шагает идеальный наконец приходит лес;
(ср. далее Скидан: универсальное познание // приподнятое настроение); философско-математический термин цисфинитный у Хармса: Звонитьлететь (третья цисфинитная логика).
Наиболее стилистически маркированными специальными философскими терминами в поэтических текстах являются: трансцендент / трансцендентальный, имманентный, пролегомены, априори, апофа- тика, метафизический1. Так, например, в конце XX - начале XXI в.,
1
Такие слова, как логос и ментальность, в начале ХХ в. осознавались как принадлежащие к специальной
- пролегомены у Скидана: техномузыка из дверей кафе // пролегомены; трансцендент у Айги: и мгновенно заменит меня //трансцендента упор игловой, //который пока что везде.
Термин метафизика / метафизический появляется в русских поэтических текстах на протяжении всего ХХ в.. Уже у М. Кузмина:
Разделся просто, детски лег...
Метафизический намек Двусмысленно на сердце лег,
далее - у Г. Сапгира, В. Кривулина, С. Стратановского, В. Артамонова и др.: Нечто - ничто (Метафизический сонет) (Г. Сапгир), Метафизическая чистота (В. Кривулин), Пищи нет Никакой На десятки вёрст // Но метафизический Там проход Отверст (Г. Сапгир), Боготару пространства // с плотвой Иисусовой, с мусором // С метафизикой боли, метафизикой зорь и надежды (С. Стратановский), Милый друг, запомни, я на тебя не сержусь, // ведь в наши отношения вмешалась метафизика (В.Артамонов). В приведенных контекстах термин метафизика /метафизический заимствуется, скорее всего, не напрямую из философских текстов, а из языка культуры. Из языка культуры заимствуется Кривулиным и популярный в конце ХХ - начале XXI в. термин дискурс: Столичный дискурс (В. Кривулин), двое влюблённых//разворачивают дискурс // о собственной смерти // «что будет, если...» // «что будет, если...» (В. Леденев).
Специальная философская терминологическая лексика как тип составляет самую небольшую лексическую группу и в собственно философском тексте, и в поэтических текстах.
К специальной философской лексике примыкают специальные тер- мины-идеологемы марксистско-ленинской философии, которые можно считать стилистически маркированными специальными философскими терминами именно благодаря их идиоматичности.
Так, например, еще Б.Пастернак использует термин материя с одной стороны, в собственно-философском значении: Materia prima, а с другой - как устойчивый поэтический фразеологизм: Запросишь у стужи высокой материи, // Что кровью горячею сумерек пышет. Для обэриутов же характерна ироническая рефлексия над марксистскими идеологемами, подразумевающая использование оценочной (или нарочито сниженной) лексики:Козлов.
Да ты никак религиозный!
Окнов.
философской лексике, в конце ХХ в. их можно считать принадлежащими к общеупотребительной лексике; эти лексемы необязательно стилистически маркированы в поэтическом тексте.
Это вопрос серьозный.
Материя по-мойму дура
её однообразная архитектура (Д. Хармс),
я знаю что сон сидит за решёткой что сторож Ниссон гуляет с трещоткой я знаю что ныне материи власть мне хочется дыни
мне хочется всласть (А. Введенский).
Далее эта традиция будет подхвачена поэзией андеграунда: материя-иуда (В. Кривулин) и ироническими частушками известного фи- лософа-логика А. Зиновьева: Нету в мире ничего, // Окромя материи. «Философическая поэма» Зиновьева построена, в частности, на приеме рифмы как средства создания семантико-стилистического конфликта сниженной бытовой (вплоть до просторечной) лексики и марксистских терминов в их классических идиоматических формулировках; интересно отметить, что в каждом катрене рифмуются вторая и четвертая строчки, содержащие марксистско-ленинский философский термин, в то время как первая и третья остаются незарифмованными, что подчеркивает ключевую роль термина в тексте: Коль придется вместе жить, // Наберуся горя я. // Каждый шаг пути ума // Метит категория. // Вечно капает вода // В раковину с крантика. // Правда где, а где вранье, // Проверяет практика. Зиновьев обыгрывает такие термины, как сознание, агностик, отрицание отрицания, борьба противоположностей, количество - качество, базис - надстройка и т.д. Стихотворения Б.Констриктора построены на приеме создания каламбурных афоризмов с использованием характерных для марксистско-ленинской терминологии идиом: труд // сделал // из обезьяны //то // что надо //преодолеть; секс //эксплуатация // человека // человеком.
Возможность трактовать марксистско-ленинский термин неиронически появляется в поэзии лишь в XXI в., после большого перерыва, и, в основном, в поэзии «двадцатилетних», воспринимающих марксистский термин необязательно в связи с его идеологическим статусом в советской культуре. Так, стихотворение Е. Риц построено на неироническом использовании лексемы материя как философского марксистского термина и развертывании его в метафору; о том, что материя именно марксистский термин, свидетельствует интертекстуальность строчек кто был ничей, недвусмысленно отсылающих к Интернационалу (кто был ничем...): А воздух, как околоплодный, //Толкается и бьётся из щелей. // Кто был ничей, // Тот, верно, станет всей //Материей неплотной.