§ 1. Уголовное право англосаксонского периода И ПЕРВЫХ ДЕСЯТИЛЕТИЙ ПОСЛЕ НОРМАННСКОГО ЗАВОЕВАНИЯ (V — ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА XII ВВ.)
Исследование права, ставящее своей целью познание его в исторической перспективе, изначально и неизбежно сталкивается с необходимостью определения момента времени, могущего послужить ему отправной точкой.
В особенности это касается правовых теорий, уходящих столь далеко в глубь веков, что ни одна работа, сколь бы досконально она ни была проделана, не в состоянии удовлетворительно установить хотя бы приблизительно ту дату, которая могла бы послужить своеобразным историческим водоразделом, по одну сторону которого лежало право без, а по другую — с привнесённой в него новой концепцией.Mens rea относится к числу таковых правовых теорий. Неразрывно вплетённая в метко определённую Фредериком У. Мэйтлан- дом как «бесшовную паутину»42 историю права, она представляет собой правовую идею, постулирование которой с той или иной степенью обобщённости и с едва ли не равной долей убедительности можно приписать и лорду Кеньэну, выразившему её в 1798 г.,43 и
2м Pollock F., Maitland F.W. The History of English Law Before the Time of Edward I.
«^Volume '• Cambridge: At the University Press, 1898. P. 1. что «Принцип естественной справедливости и нашего права заключается в том, octus non facit гейт nisi mens sit rea. Для того, чтобы образовать преступление,
«Институтам права Англии» Эдуарда Коука, увидевшим свет между 1628 и 1644 гг.,[35] и Leges Henrici Primi, появившимся в начале XII в.,[36] и Св. Августину Аврелию, писавшему на исходе IV в.,[37] и Луцию Аннею Сенеке, размышлявшему в 60-65 гг. [38] и Евангелию от Марка, записанному между 64 и 70 гг. на основе устной традиции более древнего происхождения.[39] Как следствие, подход к поиску и определению её корней в большей или меньшей мере, но с неизбежностью произволен. Даже Папская революция конца XI — начала XII вв., создавшая западную традицию права, не предопределяет точки отсчёта в истории теории mens rea, хотя, как будет показано в дальнейшем, её влияние, бесспорно, было определяющим.
Имея в виду сказанное, можно приступить к приблизительно-
а потому отчасти произвольному, и как следствие, приемле-
му, ?-
мому Для одних и неоооснованному для других, — определению момента привнесения в понятие преступления по английскому уголовному праву элемента, отражающего внутренний, психический настрой человека, сопутствовавший причинению вреда личности или имуществу, с которым (т. е. вредом), в свою очередь, изначально было связано неразделённое понятие правонарушения {wrong), а в дальнейшем — получившее самостоятельное существование понятие преступления {crime-, в средневековом обозначении — Plea of the Crown или, используя латинское выражение, Placita Согопсе (буквально последнее переводится как «тяжба короны»)). В то же время определить его и посчитать на этом поставленную задачу выполненной было бы ошибкой, поскольку помимо установления временной точки зарождения mens rea для успеха последующего анализа необходимо также раскрыть её содержание на начальном этапе существования.
В юридической компаративистике широко распространена привязка даты начала истории права Англии к норманнскому завоеванию последней в 1066г., поскольку «норманнское завоевание... способствовало объединению обычаев и традиций в систему общего
49 г*
права» и «в дальнейшем влияние норманнского владычества в оо- ласти права было столь значительным, что предыдущим периодом в развитии английского права можно спокойно пренебречь».[40] Нельзя сказать о том, чтобы эта дата была полностью неприемлема, но нельзя не указать и на неотъемлемо присущую ей весьма и весьма сильную условность и символичность. С полной уверенностью можно утверждать, что, по крайней мере, применительно к английскому уголовному праву даже условная привязка его появления к 1066 г. выглядит слишком сомнительной, чтобы такого подхода можно было придерживаться. Современное уголовное право стран семьи общего права не может быть постигнуто без донорманнского уголовного права.
Его исследование обусловлено не столько содержательным совпадением уголовного права догастингской эпохи и последовавшей за ней, сколько требованием придерживаться логико-исторической последовательности в изучении правовых институтов. Каким бы отличным содержанием ни было наполнено донор- маннское уголовное право, пренебрегать им — всё равно, что, не видя корней (пусть они символизируют уголовное право этой эпохи), скрытых веками нанесённой землёй и большей частью отживших, считать, что крона дуба, раскинувшего, как образно выразился В. Д. Спасович, «во все стороны свои бесчисленные, сучковатые ветви»[41] (обозначающая, таким образом, в предложенном понимании современное уголовное право стран семьи общего права) произрастает исключительно из ствола, которым является английское право после 1066 г.Примечательно, но и авторы, датирующие начало истории права Англии норманнским покорением острова, оговаривают то обстоятельство, что «1066 год не внёс ... коренных изменений» в существовавшее право,[42] а «обычное право англо-саксов было оставлено завоевателями в полной неприкосновенности»,[43] и лишь последующее влияние привнесённой Вильгельмом I Завоевателем (1066— 1087 гг.)[44] сильной централизованной власти предопределяет принятие 1066 г. за отправную точку в развитии общего права.[45] Думается, не будет большим преувеличением сказать, что изложенный подход (весьма спорно связывающий появление собственно английского уголовного права с норманнским владычеством) присущ, пожалуй, лишь европейской континентальной компаративистике, и уже из неё
ствован отечественной наукой. Сколь влиятельна такая пози- П r российской доктрине видно на примере работы Т.В. Апаровой,
ЦИЯ ^ г /—1 і
¦щсствившсй одно из наиболее фундаментальных в отечественной литературе исследование истоков общего права;56 указывая в конечном счёте, что «для понимания материальных норм английско- права надо прежде всего обратиться к англо-саксонскому перио- •» и что ещё «в царствование Генриха I (третьего монарха норманнской династии, правившего в 1100-1135 гг.
— Г.Е.) право было равным образом англо-саксонским, и правосудие отправлялось местными шерифами в соответствии с обычаями мест»,58 она изначально полагает именно «период нормандского завоевания Англии началом образования общего права».59Данное отступление не следует расценивать как попытку доказать что современное уголовное право стран семьи общего права заключает в себе в большей или меньшей мере слегка видоизменённое временем донорманнское уголовное право. Оно всего лишь стремится отвратить от привлекающей своей примитивной простотой попытки привязать тот или иной правовой институт или право в целом, чьё происхождение скрыто во тьме веков, к точно определённой дате.
Так что начать поиск корней mens rea следует не с эпохи, последовавшей за норманнским завоеванием, а с уголовного права предшествующих столетий.
Обратившись к этому времени, можно выделить три крупных историко-временных промежутка, кардинально отличающихся друг от друга.
56
дТам же. С. 53 дТам же. С. 54. Там же. С. 41
Первый из них, чьи истоки теряются во тьме веков, а конец можно связать с римским завоеванием британского острова в 43 г. н.э., — это кельтская эпоха. Она не оставила сколь-нибудь заметных достоверных следов не только в области уголовного права, но и применительно к праву в целом. Всё, на что можно опираться пРи изучении кельтской культуры, — это сообщения римских ИСТОРИКОВ, интересные сами по себе, но малоценные и сомнительные со
5? См.: Апарова Т.В. Указ. дисс. С. 40-81. Там же. С. 53.
строго научной точки зрения.[46] Пожалуй, не подлежит сомнени лишь итоговый вывод: кельтская эпоха, подавленная вначале ри лянами и затем окончательно разрушенная вторгшимися на остр варварами-англосаксами, едва ли может стать отправной точкой предлагаемом исследовании.
Не столь однозначен на первый взгляд период римского влад- чества, продлившийся в Британии с середины I по начало V вв.
Бесспорно, влияние римской культуры на современную зап; ную цивилизацию и, в частности и в особенности, на право огромн Но, вместе с тем, момент принципиальной важности заключается следующем: если у континентальных народов романизация бы глубокой настолько, насколько оказалось возможным, то Британ- напротив, по практически общепризнанному мнению, «восприня лишь слабые зачатки римских искусств, ремёсел и образованн сти»[47] и «сравнительно с Галлией и Испанией ...
оставалась ела романизированной римской провинцией».[48] Иными словами, в приятие римского уклада жизни впоследствии, с варварскими зав ваниями, оказалось способно создать на континенте непрерыв традицию определённой цивилизованности, преемственности (х бы по большей части и только внешней) двух исторических эпох, британском же острове, напротив, можно, уподобляясь скоттовск му антикварию, м-ру Олдбоку, разыскивать лишь скрытые века руины лагеря Гнея Юлия Агриколы, но бессмысленно искать знач мые культурные следы более чем трёхвекового римского владыч ства, пережившие последнее в общественной жизни.Суммируя сказанное, нельзя не согласиться с замечанием Ша ля Пти-Дютайи, согласно которому историк английского права
, „,рпч rea в уголовном праве Англии 33
??cmoKUJJjfiPAl—-
о должен быть «германистом», но никак не «романистом».63 и б юдение это, в свою очередь, подтверждается тем, что «герман- “ пплход присущ ведущим исследованиям по английскому пра-
СКИИ» 11и»' 64
в целом и уголовному праву в частности.
• таким образом, само по себе римское господство непосредственно не повлияло на будущее английское право и, как справедливо отмечают Фредерик Поллок и Фредерик У. Мэйтланд, в этой области «все, что является римским или романизированным, может быть объяснено более поздними привнесениями».65
Придерживаясь «германской» концепции, необходимо, следовательно, обратиться к праву англосаксонских племён, завоевавших британский остров в V — начале VII вв. и господствовавших на нём вплоть до XI в.
Отдалённость этого времени от сегодняшнего дня, незначительность первоисточников и противоречивость истолкования имеющихся безмерно усложняют поставленную задачу. Всё же в своих самых общих чертах картина англосаксонского уголовного права может быть прорисована с определённой долей полноты.
Как и все уголовно-правовые системы раннего средневековья, англосаксонское уголовное право стремилось прежде всего водворить мир в общине и предотвратить кровную месть.
Средством к достижению этого служила своеобразная система наказаний, видами которой были объявление вне закона, смертная казнь, членовредительство, но преимущественно — хорошо тарифицированная система композиций или денежных штрафов.63 См.. Пти-Дютайи Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии X-XIII веков / Пер. с франц. С.П. Моравского. СПб.: Издательская группа «Евразия», 2001. С' 39^41
4 См., напр.: Pollock Р.. Maitland F.W. Op. cit. Volume I. P. xxvlii et seq.\ Pike L.O. Op. cit. P. 7 ef seq.; Стифенъ Дж.Ф. Указ. соч. С. 14-19; Никифоров Б.С. Указ. дисс.
0 2-5.
^ Pollock Р., Maitland F.W. Op. cit. Volume I. P. xxxi-xxxii.
Великолепные теоретические исследования уголовного права англосаксонской охи содержатся в следующих работах: Plucknett T.F.T. Edward I and Criminal Law: e Wi|es Lectures Given at the Queen’s University, Belfast, 1958. Cambridge: At the Uni- rsity Press, 1960. P. 3-50; Pollock P., Maitland F.W. The History of English Law Before 51*1 o'6 °f Edward I- 2"d ed- Volume II. Cambridge: At the University Press, 1898. P. 448- Ma \7.tephen J F- A History of the Criminal Law of England. In Three Volumes. Vol. I. L.: scMillan and Co., 1883. P. 51-74; Pike L.O. Op. cit. P. 7-95; Никифоров B.C. Указ. Дисс. С. 55-111.
Существовавшая система отправления правосудия сталкивалась, во-первых, с реальным, осязаемым вредом — гибелью или увечьем человека либо имущественным ущербом; во-вторых, с человеком, чьими активными действиями он был причинён; и, в-третьих, с необходимостью восстановить доступными средствами мир и спокойствие в общине и предотвратить кровную месть.
На этой основе должно разрешить следующий вопрос: имел ли, и если да, то какое, значение настрой ума деятеля, связанный с причинением вреда?
Два крупных теоретических направления по-разному отвечают на этот вопрос. Согласно одному из них, образно выраженному Оливером У. Холмсом-мл., «даже собака различает, случайно ли споткнулись об неё или пнули ногой».[49] Менее утончённо, но более абсолютистски сформулирован второй подход, по которому «такие слова, как те, что произнёс в конце средневековья Главный судья Брайан: “Мысли человека не должны быть судимы, ибо самому дьяволу неизвестны мысли человека”, — могли бы вполне быть девизом ранней истории уголовного права».[50]