Материально-правовые средства доказывания mensrea

Название настоящего отдела может ввести в заблуждение своим кажущимся смешением материального уголовного права и уголовного процесса, однако это совсем не так. В традиции англо- американской уголовно-правовой системы в её широком понимании (т.

Приступая к его освещению, не только можно, но и, пожалуй, следует ещё раз вспомнить идею, рефреном проходящую сквозь всю историю преступления и наказания и отражённую в тезисе, по которому «самому дьяволу неизвестны мысли человека». Ссылка вновь на эти слова подчёркивает неотъемлемо присущую уголовному праву сложность, заключающуюся в том, что, имея дело с общественно опасными посягательствами, оно сталкивается с необходимостью установить не только actus reus, т. е. внешнюю, физическую, объективную составляющую преступления, в любом случае оставляющую след в реальной действительности, но и mens rea, гнездящуюся в глубинах внутреннего мира человека, не столь доступного для познания извне. Англосаксонское право, столкнувшееся с этой трудностью, в какой-то мере избежало её разрешения, придерживаясь концепции абсолютной ответственности за весь причинённый лицом ущерб. На смену последней пришла идея mens rea, развившаяся в концепцию mens mala. В её рамках изначально и начал формироваться институт материально-правовых презумпций в доказывании mens rea. При этом, исходя из уголовно-правовой доктрины XVII- XVIII вв., в его содержании следует выделять два составляющих элемента: во-первых, понятие «подразумеваемой правом (implied by law) mens rea» и, во-вторых, позднее выкристаллизовавшуюся из

~              463

последней презумпцию mens rea.

Придерживаясь избранной ранее методики исследования, рассмотрим оба эти элемента в хронологическом порядке их появления.

Авторитетным доктринальным источником привнесения в право понятия подразумеваемой mens rea служат «Институты» Эдуарда Коука. Содержательно оно является преломлением в практической плоскости «негативно-дефинитивной» особенности терминологии mens rea, когда, раскрывая содержание понятий из этой области, право достаточно часто прибегало к их отрицательному определению, указывая не на те проявления психической деятельности, которыми они образуются, а не те, при которых они отсутствуют. Тем самым создавалась основа для обобщения: всё, что не подпадает в предусмотренные правом исключения, образует требуемую конкретным преступлением mens rea.

Для примера обратимся к понятию mens rea в тяжком убийстве. Согласно «Институтам» Эдуарда Коука, чтобы образовать данное преступление, смерть должна быть причинена «со злым предумышлением, либо точно выраженным стороной (expressed by the party), либо подразумеваемым правом (implied by law)».[298] Точно выраженный злой умысел, лишь косвенно относящийся к настоящему анализу, наличествует тогда, «когда некто замышляет убить, ранить или избить другого и замышляет это sedato animow.[299] Подход к определению подразумеваемого злого умысла более интересен. По Эдуарду Коуку, он имеет место в нескольких ситуациях, сведённых им в три группы.

К одной из них отнесены случаи убийства служителя правосудия при исполнении им его обязанностей, что «является тяжким убийством в силу злого умысла, подразумеваемого правом».[300] Дру-. гая группа охватывает несколько различающихся по своей природе ситуаций, которые можно условно объединить под единой характеристикой совершения неправомерного деяния в отношении ранее неизвестного убийце лица. В качестве примера в коуковских «Институтах» приводится убийство неизвестного потерпевшего в ходе ограбления, гибель заключённого в результате жестокого обращения с ним тюремщика и совершение смертной казни над осуждённым иным способом, чем предписано в приговоре суда.[301] Что до mens rea в обеих группах, то в первой она заключается исключительно в намерении насильственного сопротивления исполнению служителем правосудия его обязанностей.

Третья же группа ситуаций, объемлющихся понятием «подразумеваемого злого умысла», более сложна для истолкования. Характеризуется она Эдуардом Коуком следующим образом:

«Подразумеваемый злой умысел наличествует в трёх случаях (здесь имеются в виду разбираемые три группы казусов в целом. — Г.Е ). Во-первых, относительно способа злодеяния. Так, если один убивает другого без какой-либо провокации с его, т. е. убитого, стороны. то право подразумевает злой умысел: о чём вы можете прочитать lib. 9. fol. 67. Mackallyes case».[302]

Легальным источником формулирования этой максимы стало, как можно судить из приведённого, решение по делу некоего Мак- Калли, вынесенное в 1611 г.[303] Согласно его фактам, обвиняемый убил серджента Лондона без значимой провокации; суд решил, что в данном случае за отсутствием провокации «закон подразумевает злой умысел».[304] Таким образом, с учётом непосредственной основы для её постулирования, смысл максимы Эдуарда Коука, спроецированный в целом на английское уголовное право рассматриваемого времени, позволяет следующим образом охарактеризовать сущность подразумеваемой правом mens rea: лицо, совершающее деяние без того или иного психического состояния, исключающего mens rea конкретного преступления, предполагается имеющим данную mens rea.

Из понимания mens rea как подразумеваемой правом в отсутствие исключающих её психических состояний с течением времени развилась правовая презумпция, сохраняющаяся и сейчас (естественно, в весьма изменившемся виде) в американском уголовном, праве. Речь идёт об общей презумпции mens rea или о презумпции наличия требуемой дефиницией преступления mens rea, юридически^ действительной до тех пор, доколе противное не будет доказано об-: виняемым.

Происхождение этой презумпции можно увязать с прецедентнодоктринальным развитием мысли Эдуарда Коука о подразумеваемом правом злом умысле в преступлении тяжкого убийства. Понятие последнего позволяло в сущности своей обойтись обвиняющей стороне без доказывания точно выраженного злого умысла, прибегнув к подразумеваемому. Тем самым оставалось сделать лишь один шаг к обобщению: если в некоторых ситуациях причинения смерти человеку можно, по меньшей мере, установить точно выраженный злой умысел, доказав его, и констатировать во всяком случае подразумеваемый, пока противное не будет доказано, то, таким образом,

оПустимо предположить, что право презюмирует всякое причине- с'смерти человеку совершающимся со злым предумышлением. Цепочка прецедентов XVII в. демонстрирует именно такой обобщающий ход мысли судей. Так, приблизительно одновременно с написанием третьей части коуковских «Институтов», в 1628 г., появляется достаточно известное решение по делу Хэллоуэя.473 По- сюдний. являясь сторожем парка, застал в нём нескольких мальчишек. рябивших деревья. Поймав одного из них, он привязал его к xboctv лошади и начал бить; лошадь же испугалась ударов и понесла вследствие чего ребёнку были нанесены смертельные повреждения. Од королевской скамьи, осуждая Хэллоуэя за тяжкое убийство.

?              ^              ~              474              тл

заннои с причинением смерти несопротивляющеися стороне. В 1662 г. на судебной сессии в Ньюгейте разрешается дело некоего Легга, обвинённого в тяжком убийстве.[306] Несмотря на свою исключительную краткость, судебный отчёт содержит весьма примечательный тезис, согласно которому «если некто убивает другого и не явствует внезапной ссоры, тогда это является тяжким убийством, как то [решено] в Mackalley’s case, 9 Co. 67b., и обвиняемая сторона обременена доказыванием внезапной ссоры»[307]

Доктринальное обобщение накопившихся казусов было сделано вскоре после Эдуарда Коука Мэттью Хэйлом, указавшим, что «когда некто волимо убивает другого без какой-либо провокации, это является тяжким убийством, ибо закон презюмирует его (т. е. убийство. — Г.Е.) совершающимся злоумышленно (курсив мой. —Г.Е.)»411 Соответственно, основой для данного утверждения послужил тезис о «злом умысле по праву» или ex prcesumptione legis (из легальной презумпции) [308] В 1727 г. максима Мэттью Хэйла оформилась в прецедент, ставший впоследствии основой и для английского, и для американского подхода к презумпции mens rea.[309] Им стало решение по делу некоего Оэнби, который убил человека в ходе игры в карты, вступив с ним в ссору. В вердикте присяжных, рассматривавших дело, не содержалось указания на то, что содеянное ими признаётся совершённым под воздействием провокации; соответственно, суд решил, что «если А убивает В и не явствует, что имела место внезапная ссора, содеянное является тяжким убийством, поскольку на обвинённой стороне лежит бремя доказывания внезапной ссоры».[310] Итогом приведённого мнения суда стало формулирование следующей легальной максимы: всякое причинение смерти другому человеку презюмируется совершённым со злым предумышлением (говоря абсолютизированным языком другого прецедента той эпохи, «тот, кто волимо (voluntarily) учиняет жестокое деяние, учиняет его из злого предумышления »48]) и образующим в результате преступление тяжкого убийства до тех пор, доколе обратное не будет доказано обвиняемым.

В 1762 г. Майкл Фостер так отразил сформулированный постулат:

«По каждому обвинению в тяжком убийстве с первоначальной доказанностью факта убийства все обстоятельства случая, необходимости или немощи должны быть удовлетворительно доказаны обвиняемым, если они не возникают из доказательств, представленных против него; ибо закон презюмирует, что содеянное основывалось на злом умысле, до тех пор, пока обратное не выяснится (курсив мой. — Г.Е.). И весьма правильно то, что закон должен презю- мировать таким образом. Обвиняемый в этом случае находится в точно таком же положении, что и всякий другой обвиняемый: обстоятельства, способные оправдать, извинить или смягчить, должны явствовать из доказательств, прежде чем он сможет воспользоваться

482

ими».

Следуя его мысли, Уильям Блэкстоун в ещё более обобщённой формулировке воспринял презумпцию mens rea в преступлении тяжкого убийства:

«... Мы можем принять за общее правило, что всякое убийство является злоумышленным и, как само собой разумеющееся, образует тяжкое убийство, если оно не оправдано предписанием или разрешением права, не извиняемо вследствие случайности или самосохранения либо не смягчено до простого убийства, будучи либо непроизвольным последствием некоторого деяния, не являющегося строго правомерным, либо (если волимое) вызвано некоторой внезапной и достаточно насильственной провокацией. И относительно всех этих обстоятельств оправдания, извинения или смягчения на обвиняемом лежит обязанность убедить суд и присяжных ... Ибо всякое убийство презюмируется злоумышленным, доколе противное не будет явствовать из доказательств (курсив мой. — Г.Е.)»433

В завершение исторической характеристики презумпции mens rea необходимо лишь отметить её юридическую природу в английском уголовном праве XVII-XVIII вв. При этом необходимо пояснить, что в общем праве начали формироваться в рассматриваемое время сохраняющие своё значение вплоть до сегодняшнего дня следующие разновидности правовых презумпций: (1) praesumptio juris et de jure или обязательная окончательная (неопровержимая) презумпция, не допускающая представления любой стороной опровергающих её доказательств; согласно ей, если сторона доказала «факты, которые дают основание презумпции, то окончательная пре-

484

зумпция удаляет презюмируемыи элемент из дела»;

(2) praesumptio juris или обязательная опровержимая презумпция (иногда именуемая доказательством prima facie презюмируемого факта), которая «не удаляет презюмируемый элемент из дела, но, тем не менее, требует от присяжных признать презюмируемый элемент, если обвиняемый не убеждает их, что такой признание необоснованно»;485 (3) praesumptio facti или фактическая презумпция (или допустимый вывод), который «предлагает присяжным вывести возможное заключение», если сторона по делу «доказывает факты, но не требует от них сделать такое заключение».486 Таким образом,

              -А

если исходить из определения презумпции mens rea, она может быть (хотя и с известной долей условности, поскольку В XVII-XVIII вв. столь чёткое представление о презумпциях и бремени доказывания связанных с ними фактов отсутствовало) отнесена ко второй их раз, новидности.

Таким путём понятие подразумеваемого злого умысла вызвало жизни презумпцию последнего в преступлении тяжкого убийства* которая впоследствии распространилась по всей области уголовного права. В такой презумпции mens rea бесспорно отражена концепці mens mala, и это можно доказать следующим.

Прежде всего, отметим, что, конечно же, можно усмотреть общем праве XVII-XVIII вв. целый ряд практических факторов* давших жизнь рассматриваемой презумпции. Первым из них следует назвать уже упоминавшуюся трудность в доказывании mens rea как внутренней, психической составляющей, не отображающейся в по-* давляющем большинстве случаев во внешнем мире. Если же допол-, нительно принять во внимание уровень развития знаний о психику человека, то всё это можно было бы счесть достаточным основание! к возникновению презумпции mens rea. Здесь нелишне было бы от метить и ограниченность имевшихся у правосудия на тот момен возможностей субъективных изысканий: во всяком случае, обвиняв мые были не вправе лично свидетельствовать в суде вплоть д; 1898 г.,487 а адвокаты допускались только в процессы о фелониях где они могли отстаивать лишь сугубо правовые вопросы в интере сах привлекаемых к суду. Не менее обоснованным в рассматривав ' мом аспекте выглядело бы и предположение о том, что данная npef зумпция есть эхо старых, ещё англосаксонских правовых воззрений: на преступления как совершаемые в подавляющем большинстве?

спучаев намеренно и потому не требующие тонких изысканий в бъективной виновности или невиновности.

' Тем не менее все эти соображения являются не более, чем внешним обоснованием презумпции mens rea в рассматриваемую эпоху. Не будь у ней другого, более глубокого базиса, она, возможно не появилась бы в уголовном праве, а появившись, не укрепи- пась бы настолько сильно, что сохраняется и в настоящее время, хотя и в изменённом виде. Попытка же найти такое сущностное основание, как представляется, может увенчаться успехом, лишь если обратиться к общей теории mens rea, поскольку именно в доминировании социально-этической концептуальной характеристики mens rea кроется фундамент презумпции последней.

Отталкиваясь от этой доминанты, нетрудно увидеть, что наличие психического состояния, требуемого дефиницией того или иного преступления, предопределяется в рассматриваемое время установлением морально упречного настроя ума человека. Взятое с позиций общества, осознанное и волимое совершение неправомерного, преступного деяния уже само по себе свидетельствует о таком морально упречном настрое. Достаточно обратиться к рационализации подразумеваемого злого умысла, предложенной Уильямом Блэксто- уном, и центр тяжести используемого им стандарта оценки mens rea отчётливо выявляется именно на стороне социума: «... Если человек убивает другого внезапно, без какой-либо или без значительной провокации, право подразумевает злой умысел, ибо ни одно лицо, если оно не обладает распутным сердцем, не было бы виновно в таком деянии (курсив мой. — Г.Е.), совершённом по незначительной причине или при отсутствии очевидной причины» [311] Как следствие такого подхода к моральной упречности и для юристов, и для простых обывателей не менее логичным выглядел вывод о том, что, совершая осознанно и волимо преступное деяние, человек тем самым выявляет заслуживающий порицания настрой своего ума, действуя злоумышленно или намеренно в уголовно-правовом смысле, поскольку, используя метафору из «Ежегодника» начала XIII в., «ничто не проявляет волю человека лучше, чем его собственное дея-

ние».[312] Самим фактом своих действий он даёт основание предполо жить, что им, сознававшим моральную упречность поступка и мо$ ральную упречность своего ума, был проявлен неотделимый от по следней злой умысел; если же реальность была иной, то он долже доказать это, поскольку пока объективные факты говорят проти него. Такая презумпция mens rea, прилагаемая к поступкам челове ка, позволяет перейти от внешних, очевидных фактов содеянного mens rea конкретного преступления, минуя, по общему правилу, ис тинно субъективную оценку настроя ума обвиняемого. Не следуе рассматривать данный подход как презумпцию виновности; скоре это отражение в уголовном праве взгляда на моральную упречнс деяния как неотделимую от его последствий: если в первом, быв шим намеренным, проявилась моральная упречность ума, созна-| тельно избравшего путь зла, то и последние, прилагая к ним объек тивизированное мерило социума, носят такой же характер, произра стая из той же изначальной моральной упречности.              (]

Суммируя сказанное, с позиций доктрины и практики уголовно го права XVII-XVIII вв. человек, сознательно вставший на путь зла проявляет тем самым морально порицаемый настрой своего который, исходя из объективной оценки, даваемой ему и его дейс виям обществом, с необходимостью связан со злоумышленностью 1 намеренностью поступка. Если же эта презумпция неверна, то должен опровергнуть её, поскольку пока факты говорят против него Именно таким видится фундамент презумпции mens rea в англв ской уголовно-правовой реальности коуковско-блэкстоуновско! эпохи.

Итак, в настоящем параграфе было рассмотрено практическс преломление теории mens rea в английском уголовном праве XVI-i

XVIII вв., подтвердившее, как представляется, выдвинутый ранее тезис, согласно которому теория mens rea в этот период может быть охарактеризована как концепция mens mala с присущим ей акцентом на объективизированной моральной упречности в определении реальной субъективной виновности человека в совершённом им преступлении.