О циклических правилах в деривационной морфонологии

Лингвист, стоящий перед выбором между двумя вариантами описания, считает удачей возможность обосновать свое решение методологическими требованиями избранного им описательного подхода.

Одной из характерных черт морфонологии русского словоизменения является существование так называемых беглых

On cyclical rules in derivational morphophonemics // Phonologie der Gegen- wart. Vortrage und Diskussionen anlaplich der Internationalen Phonologie-Tagung in Wien, 30.VIII.—3.IX.1966. (Wiener Slavistisches Jahrbuch, Erganzungsband VI). Bohlau, Graz—Wien—Koln, 1967.

гласных, то есть морфонологических чередований гласной с фонетическим нулем.

• в им. ед. муж. рода: день, дня, дат. дню; аналогично сон, сна; соловЄй, соловья; наём, найма;
• в род. мн. ср. рода и у имен женского рода первого склонения: письмо, род. мн. писем, аналогично: ребро, рёбер; земля, зємЄль; статья, статей;
• в им. вин. и твор. ед. нескольких существительных женского рода третьего склонения: им.-вин. ложь, род.-дат.- предл. лжи, твор. ложью; аналогично: любовь, любви, любовью; церковь, церкви, церковью;
• в краткой (предикативной) форме муж. р. Прилагательных: муж. дурен (вариант дурён), жен. р. дурна; аналогично: зноен, знойна; светел, светла.

Беглая гласная также появляется перед окончаниями, начальный сегмент которых представляет собой аналогичное чередование гласной с нулем, иначе говоря — нулевую морфонему, а именно:

• в супплетивных формах множественного числа, т. е. перед суффиксом {#j} у некоторых существительных муж. и ср. рода: камень, род. камня, им.-вин. мн. каменья, род. мн. каменьев; аналогично: уголь, угля, уголья, угольев; дно, дна, донья, доньев; звено, звена, звенья, звеньев.

Поведение морфонемы {#} можно, таким образом, описать с помощью следующих правил:

(1) {#} ^ 0 в контексте: CV

Нулевое окончание или нулевая морфонема {#} — необходимое, но не достаточное условие появления беглой гласной в основе; следовательно, символ чередования гласной с нулем — нулевой морфонемы {#} — должен присутствовать во всех основах, содержащих беглые гласные: например, поскольку фонемное сочетание /lk/ допустимо у русских существительных (полк, полка; шёлк, шёлка и т. п.), основа существительного стрелок, род. ед. стрелка должна быть записана в форме {strel#k-}. Необходимость включения символа {#} в основы с

беглыми гласными наглядно доказывается существованием таких пар, как ветер, род.

({sem’#j-}) ^ семейка, семеек ({semej#k}). Подобные уменьшительные образования чрезвычайно продуктивны в современном русском языке.

Проблема, связанная с образованием этих уменьшительных производных, состоит в следующем: в отличие от суффиксального {#}, поведение которого соответствует ожидаемому, т. е. следует правилам (1) и (2), морфонема {#} в составе основы неизменно представлена гласной полного образования, независимо, как может показаться, от фонетического окружения. Действительно, хотя русский язык допускает сочетание /m’j/ на границе морфем (ср. зазимье = /zaz’im’ja/ = {zaz’im’j-o}, раздумье = /razdum’ja/ = {razdum’j-o}, род.

Первое, на что обращает внимание славист, — это возможность описания последовательностей вида {#...#} с помощью того же правила, которое описывает поведение редуцированных гласных (еров), падение или прояснение которых привело к появлению беглых гласных в современном русском языке. Если не касаться некоторых частностей, традиционное объяснение “падения редуцированных” сводится к тому, что редуцированные гласные делятся на сильные и слабые в зависимости от их положения в слове и вне всякой связи с морфемными границами: редуцированные в ауслауте или перед гласными полного образования считаются слабыми, редуцированные перед слабыми редуцированными — сильными, а перед сильными редуцированными — слабыми, т. е. слоговые цепочки с редуцированными образуют чередующуюся последовательность вида “сильный — слабый — сильный — слабый”; сильные редуцированные стали гласными полного образования, а слабые исчезли. К сожалению, нетрудно убедиться в том, что аналогичный подход к последовательностям морфонем {#} в современном русском языке приводит к появлению незаконных образований.

Правила с регрессивным порядком применения задают в сущности два типа морфонологических условий: морфонема {#}, если она удовлетворяет первому условию, переходит в гласную полного образования, а при выполнении второго условия становится фонетическим нулем, т. е.:

1. # ^ V в контекстах C#, CC
2. # ^ 0 в контекстах CV, (C)amp;,

где 0 — фонетический нуль, а amp; — конец слова. В любой словоформе каждое вхождение {#} рассматривается по порядку, начиная с крайней правой позиции, и, соответственно, переходит в V или 0 в зависимости от контекста, заданного правилами (1) и (2). Результат применения этих правил к глубинной записи форм им. ед. булочка и род. мн. булочек может

что и приводит к порождению правильной фонетической записи [Ьи1эСкэ] наряду с неправильной формой *[Ьи1Ськ].

Наиболее серьезный недостаток регрессивных правил можно устранить, применяя их слева направо, то есть прогрессивно. Действительно, применение тех же самых правил к тем же глубинным формам в обратном порядке позволяет получить правильные результаты:

Поверхностным эквивалентом полученных форм являются фонетически адекватные формы [^^кэ] и Щи^ьк].

Однако, несмотря на адекватность конечного результата, эти правила не соответствуют нашим интуитивным представлениям о принципах деривационной или словоизменительной морфонологии: было бы естественно ожидать, что первое {#} переходит в нечередующееся {o} в процессе образования основы слова булочка от булка — то есть, что правила должны порож- дать производную основу {bu1oC#k-} с гласной полного образования между {1} и {C}. Сходства и различия между словоизменением и деривацией таким образом не проясняются, а запутываются. Однако поверхностная адекватность конечного результата здесь не случайна: применение правил вокализации слева направо отражает, пусть в недостаточно эксплицитной и несколько замаскированной форме, словообразовательную структуру слова булочка. Эти отношения станут более наглядными, если добавить к глубинным представлениям информацию об НС-структурах соответствующих форм[5]:

булочка              булочек

(bu1#k + #k) + a              (bu1#k              +              #k) + #

Применение правил слева направо, таким образом, отражает, хоть и неявно, то обстоятельство, что фиксация альтернанта {o} в первом вхождении {#} является результатом конкатенации сегментов {bu1#k} и {#k}, а чередование {0} (им. ед.) с {o} (род. мн.) отражает конкатенацию образования {(bu1#k + #k)} и сегментов {a} и {#} соответственно. Иерархическая структура деривационного процесса станет более очевидной, если правила вокализации будут применяться не прогрессивно (слева направо), а, так сказать, изнутри вовне, то есть циклически: от более ранних этапов порождения к более поздним. Как будет показано ниже на примере рассмотренных ранее форм, циклические правила, впервые предложенные Морисом Халле (1963), порождают фонологически корректные результаты. Для полноты описания мы добавим к нашей системе упрощенный вариант правила палатализации:

[+низкий]              ^              [-низкий]

в контексте [—гласн., +согласн.] + {#k}[6],

которое мы условимся называть правилом “k ^ с”. “Деривационная история” словоформ (в синхронном понимании) отражается их НС-структурами, “©’’обозначает границу морфем. Далее, мы можем воспользоваться тем, что порядок применения правил позволяет упростить формулировки контекстных условий и переписать их в следующем виде:

3. # —¦ 0 в контекстах C + V, amp;
4. # —¦ V в контексте C

а затем применить их сначала к меньшему образованию (производящая основа + суффикс), а после этого — к большему (производная основа + окончание). Фонологически корректные формы слов булочка и булочек будут образованы следующим образом:

Первый цикл: k —і c

(3)

(4)

Второй цикл: k —— c

(3)

(4)

Им. ед.

bul#k+#k bul#C+#k без изм. buloC+#k

buloC#k+aamp; без изм. buloC0k+aamp; без изм.

Род. мн.

bul#k+#k

bul#C+#k

без изм. buloC+#k

buloC#k+#amp; без изм. buloC#k+0amp; buloCok+0amp;[7]

Устранение знаков морфемных границ и применение правил фонетического уровня приводит к порождению адекватных фонетических представлений [bUlэCkэ] и [bu^^k]. Преимущество подобных правил состоит в корректности наблюдаемых конечных результатов и в соблюдении приоритетов описания: операции, относящиеся к деривационной морфонологии, предшествуют морфонологическим процессам словоизменения, поскольку результатом первого цикла является словоизменительная основа слова булочка: {buloC#k+}, а второй цикл определяет морфонологические явления, относящиеся к этой производной основе. Циклические правила позволяют, по крайней мере, приблизиться к функциональному различению словообразования и словоизменения, правда — ценой введения в алфавит, используемый для записи основ, дополнительных символов, а именно скобок и знака “+”. При более внимательном рассмотрении, однако, приходится заключить, что циклические правила не позволяют избежать существенного смешения уровней. Вернемся к предыдущему примеру: глубинные представления им. ед. булочка и род. мн. булочек записываются соответственно как {(bul#k+#k)+a} и {(bul#k+#k)+#}. Каждое из них содержит символ (первое вхождение {#}), представляющий чередование гласной с нулем в основе булка, но совершенно избыточный в словоизменительной основе слова булочка. Иначе говоря, маркировка морфемных границ и указание НС-структуры помогает замаскировать, но не устранить недостаток, присутствовавший в рассмотренных выше регрессивных правилах: производная основа, содержащая обычную, нечередующуюся гласную, записывается (пусть и на более глубинном уровне) с морфонемой, представляющей чередование гласной с нулем. На самом деле эта чередующаяся морфонема относится к другой (производящей) основе. Это не просто деталь морфонологической нотации: циклические правила не делают различия между словообразовательными и словоизменительными основами и лишь изредка порождают основы производных слов — в качестве побочного продукта на пути от наиболее глубинных уровней к деталям поверхностно-фонетического представления. Нельзя сказать, что циклические правила полностью игнорируют словообразовательные основы, так как последние все же появляются на промежуточных ступенях деривации, но правила такого рода игнорируют их значимость и, собственно говоря, значимость слова как лингвистической единицы. Более того, затемняется бинарный характер процесса деривации, и в более сложных случаях приходится прибегать к неуклюжему дублированию правил (например, правило k ^ с оказывается нерелевантным во втором цикле). Эти недостатки становятся еще более заметными, если рассмотреть образование многокомпонентных производных, таких, например, как льдиночка.

Деривационная история слова льдиночка сводится к следующему: от слова лёд, род. ед. льда (основа {l’#d+}) образован сингулятив льдина ({l’d’in+}), от которого с помощью упоминавшегося выше суффикса {#k} в свою очередь образовано уменьшительное льдинка ({l’d’in#k+}). К его основе вновь присоединяется суффикс {#k}, образуя производное с уменьшительно-ласкательным оттенком: льдиночка ({1’d’inoC#k+}). Таким образом, НС-разбиения глубинных представлений основы форм им. ед. и род. мн. слова льдиночка можно записать следующим образом:

Им. ед.              Род. мн.

lt;[(1’#d+in)+#k]+#kgt;+a              lt;[(1’#d+in)+#k]+#kgt;+#

Для порождения правильных фонетических форм [1’d’in0Ck0] и [^’шэ^^ нам понадобятся три правила, уже использованные выше для циклического порождения форм булочка и булочек, и, кроме того, новое правило смягчения, которое можно условно назвать правилом “d — d’” (что-нибудь вроде: [—диезн.] —¦ [+диезн.] в контексте: {+i})5:

Им. ед.              Род. мн.

lt;[(1’#d+in)+#k]+#kgt;+a lt;[(1’#d+in)+#k]+#kgt;+#

5 Это, возможно, разновидность правила k -— с: ср. {ZemCug} -— {ZemCuzina}, {gorox} -— {gorosina} и т. п.

Эти правила несомненно “работают” в том смысле, что их применение приводит к порождению корректных фонетических цепочек. Очевидно, однако, что количество морфонологических операций неоправданно велико по сравнению с количеством возможных результатов: в четырех циклах из четырех правил, применяемых к двум глубинным формам, в двадцати одном случае изменений вообще не происходит, в восьми случаях результаты оказываются одинаковыми для обеих форм, и только в трех случаях (правила 3 и 4 в четвертом цикле) применение правил к двум различным формам дает неодинаковые результаты. Принимая во внимание то, что парадигма русских существительных состоит не из двух, а из двенадцати падежных форм, и, следовательно, всего потребуется 92 морфоноло- гические операции, приходится признать, что гора морфоно- логических правил родила очень маленькую фонетическую мышь. Правила такого рода повторяют деривационную историю слова для каждой словоформы — крайне неэффективный подход, поскольку словоизменительные правила всегда работают с основами словоизменительного уровня, иначе говоря — деривационная история слова совершенно нерелевантна для морфонологии словоизменения; нет никакой надобности записывать {#} между {l’} и {d’} в слове льдиночка, точно так же как не требуется правила смягчения (типа d — d’) для того, чтобы отразить в описании тот факт, что в форме им. ед. Этого слова содержится сочетание /Ck/, а в форме род. мн. — /^k/.

Другой недостаток такого подхода, о котором здесь нет возможности говорить подробнее, вытекает из представления о том, что такие слова, как льдиночка, полностью определяются морфемным составом и структурой непосредственных составляющих. Таким образом, значение любого глубинного представления должно иметь эквивалентную структуру, например, значение слова льдиночка следует записать как

lt; [('лед’ + 'сингулятив’) + 'уменьшит.’] + 'уменьшит.-ласк.’gt; ,

к чему добавляются конкретные числовые и падежные значения, специфические для данной формы. Даже если принять сомнительное положение о возможности существования семантической НС-структуры, очевидно, что значения большинства производных слов не сводятся к упорядоченной сумме значений их компонентов; циклические правила вновь неспособны адекватно представить бинарную природу словообразовательного процесса. Можно, таким образом, заключить, что хотя циклически применяемые морфонологические правила адекватны на уровне наблюдаемых результатов и в большей степени отражают различия между словоизменением и словообразованием, чем нециклические правила, они механистичны в семантическом отношении, навязывают деривационную историю слов словоизменительной морфонологии и, что наиболее серьезно, крайне неэкономны: требуют большого количества морфонологических операций при минимальном количестве результатов.

Рассмотренные выше три типа правил имеют одно общее методологическое свойство: единый набор правил применяется к каждой парадигматической словоформе по отдельности, что представляет собой попытку одновременного описания деривационного и словоизменительного процесса. Поскольку каждый из трех типов оказался в разной степени и по разным причинам неадекватным, можно предположить, что более приемлемое описание можно получить лишь в принципиально ином методологическом контексте.

Методологический принцип, лежащий в основе всех трех рассмотренных ранее правил, опирается в первую очередь на критерий экономности; критерий несмешения уровней занимает подчиненное положение. Иными словами, все три типа правил исходят из представления о том, что существует (или должен существовать) единый набор правил, и пытаются навязать этот набор правил как деривационному, так и словоизменительному уровням. Если, однако, мы примем за основу другой принцип, состоящий в том, что словообразование и словоизменение представляют собой два различных, хотя и взаимосвязанных уровня[8], а затем сформулируем самостоятельные морфонологические правила, работающие в каждой из этих подсистем, результирующее описание получит больше шансов на успешное выявление как сходств, так и различий. Поскольку некоторые теоретические соображения и формальное описание такой системы были детально рассмотрены ранее (Ворт 1968), мы ограничимся повторением их основных положений, обратив основное внимание на описание вокализации {#}.

Морфологическая система русского языка (и, как можно ожидать, морфология большинства языков) включает две основные подсистемы: деривационную и словоизменительную. Дескриптивный приоритет принадлежит первой: выход деривационной системы является входом для системы словоизменения. Выход словоизменительной системы поступает на вход системы фонетических правил, определяющих окончательную фонетическую форму высказывания. Например, к словообразовательной основе слова булка {bul#k} присоединяется аффикс {#k}, и морфонологические правила словообразовательной системы позволяют получить в результате основу {buloC#k}, т. е. словоизменительную основу производного слова булочка. Выход словообразовательной системы далее поступает на вход словоизменительной системы, которая обеспечивает конкатенацию основы {buloC#k} с несколькими падежными окончаниями: {а} в им. ед., {e} в дат. ед., {#} в род. мн. и т. д., после чего морфонологические правила системы словоизменения определяют результаты этой серии конкатенаций, а именно: им. ед. {buloCka}, дат. ед. {buloCke}, род. мн. {buloCok}, и т. д. Эти морфонологические конструкты низшего уровня являются входом фонетической системы, которая обеспечивает их перевод в окончательные фонетические цепочки [^^кэ], [Ьи^к^] и Щи^ьк] соответственно. При этом выход любой словообразовательной операции может служить входом для любого этапа порождения слова. Например, результат конкатенации {l’#d} и сингулятивного суффикса {in}, а именно {l’d’in}, может быть исходным материалом не только для системы склонения, определяющей падежные формы слова льдина, но и для дальнейших словообразовательных модификаций: например, {l’d’in} + {#k} порождает структуру {l’d’in#k}, которая служит как словоизменительной основой слова льдинка, так и словообразовательной основой для следующего шага деривации: {l’d’inok#k} э {l’d’inoC#k} — т. е. словоизменительную основу последнего элемента в словообразовательной цепи.

Такая система устраняет избыточное повторение правил типа d -э d’ внутри словоизменительной системы и, в целом, допускает различение морфонологических процессов, относящихся только к деривационному уровню, только к словоизменению или к обеим системам (например, чередования типа k — с характерны только для словообразования, а чередования типа k — с встречаются как в словообразовании, так и в спряжении, но не в регулярных формах склонения). Легко видеть, что поведение морфонемы {#} в обеих системах описывается с помощью единого правила: морфонема {#} всегда переходит в нуль перед слоговым сегментом или морфемной границей, а в остальных позициях переходит в гласный полного образования. Это, разумеется, неформальный эквивалент сформулированных выше правил (3) и (4), которые для системы словообразования можно переписать следующим образом:

(3a) # — 0 в контексте C + V

(4a) # — V

По сравнению с (3) и (4) такая запись содержит меньше контекстных условий. Применение тех же формулировок к системе словоизменения потребует лишь небольшой коррекции: так называемое “нулевое окончание” в им. ед. муж. р. и подобные ему следует интерпретировать как фонетический (и морфонологический) нуль, иначе говоря, считать его особой морфонемой {0}, отличной от морфонемы {#}, отражающей чередование гласной с нулем. Форма род. мн. слова булка записывается в этом случае как {bul#k+0}, что по правилу (4a) дает {bulok}, или, при переходе к фонетической записи, [butak]. Эти правила проще, чем любые из рассмотренных ранее, позволяют избежать неуклюжей искусственности циклического порождения и сохраняют интуитивно очевидный приоритет словообразования перед словоизменением. Иначе говоря, они обладают объяснительной силой, общностью и экономностью.

Нам остается заключить, что методологический запрет на смешение результатов операций с морфонологическими объектами разных уровней приводит к исходу, не только более приемлемому интуитивно, но — как это ни парадоксально — более ясному и более экономичному, чем описание, основанное на приоритете принципа дескриптивной экономии.

СОКРАЩЕНИЯ

Ворт 1968 — Dean Worth. The notion of ‘stem’ in Russian flexion and derivation // To Honor Roman Jakobson. The Hague, 1968. P. 2269—2288. [ = О понятии основы в русском словоизменении и словообразовании. Наст. изд., с. 55—85.]

Станкевич 1962 — E. Stankiewicz. The interdependence of paradigmatic and derivational patterns // Word, № 18. P. 1 ff.

Халле 1963 — Моррис Халле. О правилах русского спряжения (предварительное сообщение) // American Contributions to the Fifth International Congress of Slavists. Vol. I. The Hague, 1963. P. 113—132.