ПРИЛОЖЕНИ
В данном разделе мы хотели бы поговорить о том, что происходит со значениями слов, во многом определяющих ценностную ориентацию общества, и те модели поведения, следовать которым социум требует от тех, кто входит в него.
Мы коснемся особенностей функционирования некоторых ключевых социально-политических концептов.Политический дискурс атонален по определению, иными словами, политика представляет собой борьбу. Целью политика является достижение и удержание власти в борьбе со своими противниками. При самой грубой схематизации участвующих в коммуникативных практиках в рамках политического дискурса можно классифицировать следующим образом: субъект власти, объект власти («народ»), противник(-и) власти. Как обладающие властью, так и стремящиеся к ней апеллируют к народу, при этом коммуникация строится по модели «вождь - толпа»[68]. При любых формах правления, при любых политических режимах «вождь» стремится заручиться поддержкой «толпы», управлять ею, влиять на ее поведение, формируя у нее выгодную для себя и способствующую достижению тех или иных целей «вождя» картину мира и ценностную шкалу. «Вождь» при этом может быть и коллективным: политическая партия, социальный институт, газета (можно вспомнить хрестоматийный афоризм Ленина о «коллективном организаторе») и т. д.
Существует множество стратегий, тактик и рожденных ими конкретных техник воздействия на «толпу», значительная часть которых хорошо известна еще со времен античности. Мы остановимся лишь на вербальном воздействии и лишь на одном из приемов подобного воздействия. Речь пойдет об узурпации номинаций. Это объясняется как широкой распространенностью данного приема, так и его эффективностью. Под узурпацией номинации понимается навязывание некоторой социальной группой (в самом широком понимании) своего толкования того или иного концепта, являющегося весьма неоднозначным, всему лингво-культурному сообществу, присвоение себе исключительного права на использование/отказ от использования выражающего концепт слова и его дериватов (производных) по отношению к различным объектам и явлениям действительности.
В качестве примера рассмотрим три таких концепта и их функционирование в современном русском политическом дискурсе: цивилизация, право, демократия. При этом нас будет интересовать употребление в текстах СМИ таких слов и устойчивых дескрипций, как цивилизованная страна, правовое государство, демократ. Анализ текстов показывает, что при использовании указанных единиц происходит трансформация их семантики, можно говорить о 1) «сужении» значения, 2) «сдвиге» значения.
Оговоримся и подчеркнем, что мы рассматриваем употребление соответствующих лексических единиц не в научных текстах (политологических, философских и др.), но в публичной речи, обращенной к массовому реципиенту.
Для политического дискурса характерны сведение градуальных оппозиций к бинарным и жесткая аксиоло- гичность, т. е. приписывание тому или иному объекту, явлению и т. п. однозначных и жестких оценок, занимающих крайнее положение на шкале «хороший - плохой». Скажем, демократии противостоит тоталитаризм, причем демократия прекрасна, а тоталитаризм безобразен и отвратителен, в оппозиции к правовому государству находится неправовое, в первом жизнь замечательна, во втором она ужасна, и т. д.
Весьма ярко указанные тенденции видны на примере функционирования такого устойчивого словосочетания, как цивилизованная(-ые) страна(-ы). Словарное значение слова цивилизованный определяется следующим образом: «приобщенный к цивилизации (2 зн.); культурный, развитой»; приведем и то значение слова цивилизация, на которое ссылается данная словарная статья: «современная мировая культура и технические достижения, свойственные ей»[69]. Ниже приведем результаты нашего пилотажного эксперимента. Используя поисковую программу «Google», мы просмотрели около семидесяти текстов, содержащих оборот такая(-ие) цивилизованная(-ыё) странами), как..., отбрасывая повторяющиеся сообщения и не принимая во внимание переводные тексты. Таким образом мы получили список стран, называемых цивилизованными. Приводим его в соответствии с частотой упоминаний, могущей служить своеобразным рейтингом цивилизованности: Великобритания (Англия) — 12 упоминаний, США (Америка) — 11, Германия (ФРГ) — 10, Франция — 10, Италия — 4, Япония — 4, Канада — 4, Россия — 3, Бельгия — 2, Австрия, Финляндия, Швейцария, Нидерланды, Латвия, Израиль, Чехия, Беларусь, ЮАР, Китай — 1[70].
При всей условности этих данных они, на наш взгляд, весьма показательны. Если ориентироваться на них, можно сделать вывод, что для авторов текстов (представителей русского лингво-культурного сообщества) Китай оказывается в 4 раза менее цивилизованным, чем Канада. И дело здесь отнюдь не в «культуре и технических достижениях». Действительно, даже как-то неловко говорить о сопоставлении китайской и канадской культуры, да и в области технического развития всё не так однозначно, мы не слышали, скажем, о канадской космической программе, Китай же успешно реализует свои космические проекты. Несравним и вес этих стран в мировой политике, в решении «судеб мира».Всё это свидетельствует только об одном: полным правом именоваться цивилизованными в сознании носителей русского языка обладают страны так называемой Западной цивилизации (Западная Европа и Северная Америка). Даже родная страна для подавляющего большинства авторов к числу цивилизованных не относится. Не сомневаемся, что весьма значительная часть представителей русского лингво-культурного сообщества с подобным тезисом не согласиться, но язык, вернее, его использование в большинстве СМИ, навязывает определенную картину мира, которая (иногда вопреки ratio) обусловливает определенное восприятие действительности, к чему и стремятся те, кто эти СМИ контролируют. Данный случай является ярким примером «сужения» значения: Западная цивилизация = цивилизация. Выражаясь лингвистически, Западная цивилизация метонимически замещает любую цивилизацию вообще, причем иные цивилизации лишаются права на это имя.
Не менее показательно и функционирование такого словосочетания, как правовое государство, многое говорящее об осмыслении стоящего за ним концепта. Не станем утомлять читателя и приводить данные немудрящего эксперимента, аналогичного тому, что мы описывали выше. Заметим лишь, что в число правовых из стран, не принадлежащих Западу, на этот раз попал только Израиль (даже Япония подобной чести не удостоилась). Конечно, можно по-разному толковать сложный концепт правовое государство, спорить о тех или иных нюансах его понимания.
Постараемся привести самое общее определение из школьного учебника: «Верховенство права в обществе, во всех его сферах — таков основополагающий принцип всякого правового государства. (...) Верховенство права (закона) в обществе как главный принцип правового государства определяет и прочие его принципы, в частности подчинение закону самого государства, и его органов, и должностных лиц, других организаций граждан»[71].Согласно этому определению, общество, неукоснительно соблюдающее нормы закона, должно называться правовым, как и государство, в котором закон оказывается выше воли любых лиц, социальных групп и институтов. Следовательно, государство, в котором действуют нормы шариата, однозначно является правовым, таковым можно назвать, к примеру, Саудовскую Аравию, чьей конституцией считается Коран и где шариат применяется не менее последовательно, чем конституция США в самих Соединенных Штатах. Однако причисления Саудовской Аравии (как и других стран, живущих по нормам шариата) к правовым государствам нам не удалось обнаружить ни в одном тексте; личный же опыт позволяет убедиться, что тезис: шариат вне зависимости от того нравится он кому-либо или нет, тоже является правовой системой — вызывает несогласие (от легкого замешательства до бур- ного протеста) как раз у сторонников строительства правового государства.
И в данном случае мы имеем дело все с тем же «сужением» значения. Правом начинают именоваться лишь правовые системы, действующие в странах Западной цивилизации и ведущие свое происхождение от римского права (при всех нюансах и различиях в правовых системах, которые мы, не считая себя специалистами, обсуждать не можем). Вновь игнорируется тот очевидный факт, что «римское право» вовсе не является единственным из существующих и существовавших, даже если признавать его лучшим (с чем далеко не все согласятся), называть его единственным никак нельзя, но именно это и происходит.
«Сдвиг» значения наглядно виден при анализе употребления такого имени, как демократові).
Самоназвание представителей определенной социально-политической группы является, вероятно, наиболее ярким примером узурпации номинации, причем проведенной весьма эффективно, с максимальным результатом. Вновь обратимся к словарным определениям .Демократ «1. сторонник демократии, 2. член демократической партии, 3. человек демократичного образа жизни»[72]. Данное толкование отсылает к другим статьям того же словаря, процитируем и их. Демократия «1. форма политической организации общества, основанная на признании народа в качестве источника власти, на его праве участвовать в решении государственных дел и наделении граждан достаточно широким кругом прав и свобод, 2. принцип организации коллективной деятельности, при котором обеспечивается активное, равноправное участие в ней всех членов коллектива». Демократический «1. основанный на принципах демократии, осуществляющий демократию; 2. = демократичный (1 зн.)». Демократичный «1. свойственный рядовым членам общества; простой, непривилегированный...»Легко заметить, что в современном русском лингвокультурном сообществе демократом именуют отнюдь не сторонника демократии, т. е. не того, кто считает народ источником власти, а его волю обязательной для носителей этой власти, а человека, исповедующего либеральную (назовем это так) идеологию; интересы подавляющего большинства населения России и страны в целом при этом во внимание не принимаются. Если же вспомнить совсем недавнюю историю, легко заметить, что во власть люди, которых сегодня называют демократами, попали отнюдь не благодаря народному волеизъявлению. Смешно говорить и о демократичности их образа жизни. Из трех словарных значений лексемы «демократ» остается только одно — «член демократической партии». До какой степени те идеи, которые отстаивают партии, называющие себя демократическими, относятся к демократии, предоставим судить читателям, наше мнение в связи со сказанным выше очевидно.
Хотелось бы указать также, что демократия в ее исходном, античном понимании, физически невозможна в современном обществе.
В античности граждане (только мужчины и не рабы) выбирали себе руководителя, вождя из круга лиц, известных им лично. Причем знали не только самого избираемого, его достоинства и пороки, но и его семью, родственников и предков. Тогда можно было говорить о какой-то объективности и можно было ожидать, что выборное лицо будет действовать в интересах своих избирателей. Современные методы управления государством далеки от исходных форм демократии, и это наименование сохраняется лишь как освященное традицией и имеющее некий положительный ореол.В качестве примера приведем такие имена собственные (имеющие все шансы перейти в разряд нарицательных), как Гайдар и Чубайс. Лица, на которые указывают эти имена, и сторонниками и противниками однозначно именуются демократами. Хотя если опираться на словарное значение соответствующего слова, то не вызывает сомнений, что оно никак не может употребляться в данном случае. Несколько отвлекаясь, обратим внимание на то, что функционирование указанных имен в современном русском лингво-культурном сообществе позволяет поставить под сомнение распространенный тезис о том, что имена собственные лишены понятийного содержания, «они называют предмет, но не приписывают ему никаких свойств»[73]. Эта мысль выражена в известном высказывании Р. О. Якобсона: «Fido указывает только на собаку, которую зовут Fido. (...) Есть множество собак по имени
Fido, но они не обладают никаким общим свойством “fido- ness”»[74]. Приведенные имена, как нам представляется, обладают понятийностью, они, говоря словами Ленина, не только называют, но и обобщают.
При том что очень и очень многие, называемые демократами, никак не заслуживают подобной номинации, если следовать значению соответствующего слова, такое именование является повсеместным и доминирующим. Для подтверждения этого тезиса приведем лишь несколько примеров употребления лексемы демократ(-ы) в текстах только одного номера газеты «Завтра» (20 сентября 2006). Данное издание выбрано нами не случайно, так как оно является яростным и последовательным противником так называемого западного либерализма. Недобитые демократы; Оппозиция обличала демократов; Демократы подобны большевикам; Нынешние демократы заинтересованы в раздроблении могучего русского народа. Даже столь незначительное количество примеров в столь узком контексте позволяет заметить, что названная газета относится к тем, кого именует демократами, мягко говоря, неодобрительно, вовсе не считает их выразителями воли народа (даже наоборот), но от соответствующей номинации не отказывается.
Это наглядно свидетельствует о безусловном «сдвиге» в семантике рассматриваемого слова или, если говорить точнее, об отрыве употребления имени от значения последнего. Узурпация номинации приводит к тому, что лексическая единица начинает функционировать фактически независимо от своего словарного значения.
Указанные процессы далеко не безобидны. Мы имеем в виду отнюдь не политическую жизнь общества, манипулирование общественным мнением и т. д. Речь идет об актуальном бытии языка и о речевом здоровье его носителей. Подобное употребление указанных единиц ведет к тому, что границы и без того достаточно размытых, не имеющих однозначного толкования понятий (такова, вероятно, судьба всех абстрактных концептов) окончательно разрушаются, а сами они становятся фактически асе- мантичными (лишенным значения), о чем свидетельствует, кстати, их употребление в качестве инвектив (недобитые демократы), за которыми не стоит ничего, кроме желания говорящего выразить свою негативную оценку объекта номинации (скажем, если в трамвайной перепалке один из коммуникантов называет другого педерастом, это вовсе не значит, что он считает своего противника лицом гомосексуальной ориентации, нет, он просто ругается) [75].
Десемантизация сопровождается аксиологизацией, т. е. для большинства из тех, кто употребляет слово демократия, оно означает или «что-то такое очень хорошее», или «что-то такое очень плохое», употребление оказывается не денотативным, а коннотативным, т. е. оно не называет объект, а характеризует его. То же можно сказать о цивилизованной стране и правовом государстве. Социально значимые понятия, стоящие за этими лексическими единицами, фактически перестают существовать. Это не может не вызывать тревогу.
Можно по-разному относиться к проблеме взаимоотношения языка, сознания и мышления, принимать или не принимать гипотезы лингвистической и культурной относительности, но сегодня невозможно отрицать безусловную взаимосвязь и взаимовлияние этих феноменов, спорить можно лишь о степени их взаимозависимости и направлении этого влияния, чего мы делать не станем. Десемантизация рассматриваемых лексических единиц и разрушение стоящих за ними понятий неизбежно воздействуют и на модели социального поведения, существующие в лингво-культурном сообществе, причем воздействие это трудно признать позитивным.
Сказанное заставляет вспомнить, приносим извинения за банальность, новояз, описанный Дж. Оруэллом («Мир — это война»). Сегодня высказывание о гуманитарных бомбардировках, ведущимися самой цивилизованной из стран в полном соответствии с нормами международного права и во имя демократии, выглядит обыденно и не вызывает удивления. Не знаем, стоит ли говорить, что подобное оперирование словами ведет к «шизофре- низации сознания»[76], обусловленной тем, что нечто безусловно плохое именуется с помощью слов, с которыми связано представление о чем-то хорошем, но однозначно можно утверждать, что рассмотренные выше процессы активно способствуют превращению необходимых для полноценного существования общества концептов всего лишь в «слова, слова, слова». Остается, к вящей радости постмодернистов, означающее, практически лишенное означаемого, (иными словами?) форма знака без сколько- нибудь внятного содержания. Хочется добавить, что подобное оказывается возможным не только, как считал упомянутый писатель, в тоталитарном обществе, но и при почти безграничном плюрализме.