Обсуждение
Анализ конструкций с повторением предлога обращает наше внимание на два важных обстоятельства — семантическое и синтаксическое. Во-первых, ПП связано преимущественно с сильно лексикализованными именными словосочетаниями, в которых прилагательное в атрибутивной функции или существительное-приложение имеют очень слабую семантическую независимость.
Иначе говоря, такие именные группы можно считать не свободными синтаксическими конструкциями, а прочно связанными фразеологическими словосочетаниями, например: князь Иван, мой брат, перемирная грамота. Во-вторых, в конструкциях с ПП можно выделить ядерную структуру, включающую предлог, существительное, падежная форма которого определяется предлогом, а также одно или несколько зависимых слов (прилагательных или существительных), причем предлог, входящий в ядерную структуру, может повторяться перед каждым из них при одном важном ограничении: в случае, когда неместоименное прилагательное-определение предшествует определяемому существительному, число предлогов не может превышать N — 1, где N — число именных лексем (существительных и прилагательных) в данной конструкции: например, допускается в моем княженье, но не *в моем в княженье; в моем в великом княженье, но не *в моем в великом в княженье; во всем в моем в великом княженье, но не *во всем в моем в великом в княженье. Условимся называть это правило pN-запретом. На прилагательные в постпозиции к определяемому слову pN-запрет не распространяется: из судов из моих из серебрьных, у князя у великого у Ольгерда и т. п.Оба эти обстоятельства следует считать аргументом против интерпретации ПП как способа логического выделения. С одной стороны, чем выше степень фразеологизации именной группы (семантическое слияние, лексикализация), тем меньше вероятность речевых ситуаций, где она может быть объектом операции логического выделения, которая, подобно отрицанию или вопросу, применяется к синтаксическим узлам, а не к отдельным лексическим единицам (Ворт 1964).
С другой стороны, если считать основной функцией ПП логическое выделение, pN-запрет оказывается совершенно необъяснимым: почему “логическое выделение” возможно в конструкции у князя у великого, но не в *у великого у князя? Все рассмотренные факты указывают на то, что ПП скорее всего никак не связано с логическим выделением, а представляет собой чисто автоматический, хотя и факультативный процесс грамматического маркирования. Перейдем к более подробному разбору этой гипотезы.Типологические характеристики древнерусского языка являются сильным аргументом в пользу грамматической природы ПП. В древнерусском языке грамматические и лексические маркеры, управляющие синтаксическими узлами, часто дублировались подчиненными узлами, что могло проявляться и на поверхностном уровне. Иначе говоря, различные виды эллипсиса и нулевых синтаксических операций встречались в древнерусском языке гораздо реже, чем в современном литературном языке. Разумеется, здесь невозможно сколько-нибудь детальное обсуждение этой темы, и мы ограничимся лишь несколькими иллюстративными примерами. Склонность древнерусского языка к многочленным сложносочиненным предложениям хорошо известна: изгнаша Варяги за море, и не даша им дани, и почаша сами собе володети и не бе в ни правды, и въста род на род, и быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся (“Повесть временных лет”, 862 г.). Сходные случаи повторения союза и, сопровождающиеся повторением предлога, часто встречаются внутри фразы: дал есмь ему Серпухов с тамгою, и с мыты, и с селы, и с бортью, и со всеми пошлинами. Даже в современном литературном русском языке грамматические маркеры отрицания могут встречаться со всеми поверхностно-синтаксическими компонентами синтаксической группы: я ничего никому ни о чем не говорил. Напротив, отсутствие редупликации отрицания характерно для церковнославянских текстов[179]. Не менее хорошо известна в древнерусском языке и лексически эксплицитная анафора: поехать ему с темь княземь, которому князю служит, или экспликация различных вариантов актуального членения: А сыну, князю Ивану, дал есмь ему на Москве Зворыкин двор.
Лексическая редупликация присутствует и в именных словосочетаниях с числительными: в пять тысяч руб. триста рублев и двадцать руб. Разумеется, наиболее яркое проявление избыточности — это повторение окончаний у всех согласующихся падежных форм в именных словосочетаниях: Я знаю вашего брата Петра; Он пришел со своим младшим сыном Иваном и т. п.[180] Выражаясь более технически, можно заключить, что в современном русском языке именная группа, являющаяся частью главного предложения и состоящая из предлога (p), вершины синтаксического поддерева (NP) и падежной формы (c), управляемой предлогом, на поверхностном уровне может выглядеть, например, как последовательность из двух прилагательных и одного существительного с одним предлогом но с полным набором падежных морфем, манифестирующих падеж, которого требует предлог: p Ac Ac NC (с моим младшим братом и т. п.). Таким образом, единственная особенность древнерусского языка заключается в том, что предлог может повторяться в следующих последовательностях: pNc, pAc, pAc (с братом с моим с молодшим и т. п.).Итак, мы привели существенные основания для того, чтобы считать ПП чисто грамматической процедурой, но мы пока еще не объяснили одну из самых интересных структурных его особенностей, а именно — pN-запрет. Если ПП действительно является автоматической (хотя и факультативной) операцией, то как тогда объяснить тот факт, что конструкции типа *у моего у брата невозможны, в то время как повторение предлога в случае у брата у моего допускается без ограничений? Иначе говоря, почему порядок слов может влиять на способность согласующегося прилагательного принимать как падежное окончание, так и предлог?
Во-первых, можно предположить, что в конструкциях с постпозитивным прилагательным ПП может указывать на принадлежность прилагательного к данной именной группе, несмотря на его нестандартное расположение. В этом случае конструкция вида p ... Nc обозначает границы именной группы, и любое постпозитивное прилагательное может факультативно обозначать принадлежность к этой группе с помощью повторения предлога, в то время как препозитивное прилагательное в этом не нуждается.
Есть, однако, по крайней мере два обстоятельства, указывающие на иллюзорность этой гипотезы. Во-первых, постпозитивное расположение прилагательных в древнерусском языке встречается не менее часто, чем препозитивное (см. сноску 6), так что ПП не может быть средством выражения инверсии. Во-вторых, эта гипотеза не позволяет объяснить случаи повторения предлога с препозитивными прилагательными, где единственным ограничением является правило N—1, т. е. примеры типа во всем в моем в великом княженье (с запретом на *... в княженье).Транспозиция прилагательного нерелевантна для проблемы, связанной с pN-запретом, а обозначение фразовых границ имеет к ней прямое отношение, и объяснение этого до очевидного просто: предложная конструкция маркируется предлогом, который определяет начало структуры p ... Nc. Это значит, что у начального предлога есть только один “синтаксический слуга”, а именно — существительное, следующее за предлогом
без учета прилагательных и других подчиненных слов. Например, начальное в в примере в моем княженье не имеет синтаксической связи с прилагательным моем, но управляет существительным княженье (точнее — именной группой, в которой княженье является главным словом), и поскольку княженье уже управляется начальным в, повторение в между прилагательным и существительным невозможно. Если добавить к этой конструкции второе прилагательное, предлог может повторяться перед ним: во всем в моем княженье. Это правило применимо ко всем последующим прилагательным: во всем в моем в великом княженье и т. д. Отсюда следует, что предлог пропускается не перед существительным, поскольку именно предлог определяет его падеж, а перед первым прилагательным. Это в свою очередь показывает, что запрет, о котором шла речь выше, следует называть не pN-, а pp-: начальный предлог управляет существительным княженье, а его повторение перед первым прилагательным невозможно потому, что в этом случае два одинаковых предлога будут следовать один за другим: *в в моем княженье, *в во всем в моем княженье и т.
п.Переформулируем это утверждение следующим образом: принадлежность подчиненного атрибутивного компонента управляемой предлогом именной группе может быть выражена несколькими способами. Наиболее очевидный из них — это совпадение морфологических маркеров у существительного и прилагательного: в Новегороде великом, у князя Ивана и т. п. Повторение предлога представляет собой дополнительный, избыточный способ выражения принадлежности к словосочетанию: в Новегороде в великом, у князя у Ивана. Функциональная избыточность объясняет как факультативный статус ПП в древнерусском языке, так и его последующее исчезновение (или — в случае народного стиха — переосмысление: превращение в метрический прием, сохраняющий дактилическую клаузулу и проч.). В древнерусских конструкциях ПП возможно с любым атрибутивным элементом в постпозиции, поскольку за предлогом в начале предложения следует вклинившееся (по отношению к постпозитивному определению) существительное, которым этот предлог управляет (например, из судов из моих из серебряных). С другой стороны, при препозитивном расположении атрибутивного компонента ПП невозможно перед первым из серии определений, поскольку этот предлог — управляющий существительным — уже присутствует во фразе: *в в моем в великом княженье.
Итак, повторение предлога в древнерусском языке имеет прямое грамматическое объяснение, столь же естественное, как и правило N—1.