КУЛЬТУРА И РЕЧЬ

В 2000 году в телевизионной программе «Процесс», которую вели А. Гордон и В. Соловьев и которая была посвящена именно вопросам грамотности, выступал известный журналист, заявивший, что людям его профессии быть грамотным не нужно, им следует заниматься совсем другим, а за грамотностью корректоры должны следить.

Дремучее невежество некоторых наших журналистов, гордо (и не без основания) именующих себя четвертой властью, иногда вызывает оторопь. Лишь несколько примеров.

Журналист, резко критиковавший правительство Москвы, заканчивает свою статью следующим пассажем: «Как говаривал один персонаж классической литературы, отличавшийся острым умом и пострадавший из-за этого: «В Москву я больше не ездок, в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!» В одном репортаже приходится дважды слышать о выходцах с Британского полуострова. Интересно прочитать в популярной газете, что В. И. Ленин родился в городе Ульяновске. Примеры из речи спортивных комментаторов мы уже в изобилии приводили выше.

Об общем состоянии речевой культуры журналистов свидетельствует, к примеру, экспансия словечка шикарный и его дериватов. Конечно, это только частный случай, сам по себе мало что говорящий, но всё же позволим себе на нем остановиться. Заметим, что указанное слово в словаре С. И. Ожегова отнесено к просторечиям К Правда, в «Большом толковом словаре русского языка» оно имеет помету «разговорно-сниженное»[48], т. е. всё же включается в лексический состав литературного языка. Это свидетельствует, во-первых, что лексикография — дело в известной степени субъективное, а во-вторых, — о динамике языка, в лексическом корпусе которого слова регулярно переходят из одного разряда в другой. Но рассматриваемое слово всегда принадлежало вульгарному речевому стилю, назовем его так.

Сказанное, безусловно, относится не ко всем журналистам, среди которых есть люди высокой речевой и общей культуры. Мы говорим о тенденции, о постоянной игре на понижение, характерной для наших СМИ в целом. Они стремятся подлаживаться под самые примитивные запросы и вкусы, даже не пытаясь хоть немного поднять уровень этих запросов.

Это оказывается особо значимым в эпоху медиализа- ции дискурса, когда стираются границы между художественным, публицистическим, научным текстами. Указанная тенденция ведет к тотальной поверхностности и буквально воспеванию непрофессионализма. Вновь только пара примеров. Буквально за неделю до написания этих строк новостные выпуски нашего телевидения рассказывали о проведении в Москве «представительного» форума (может, это мероприятие называлось и по-другому), посвященного построению гражданского общества в нашей стране. Интервью по этому поводу давал М. Боярский, излагавший свои взгляды на заявленную проблему. Занятно, что о столь сложном социальном феномене, которому посвящали свои труды многие известные умы в разных странах мира, рассуждал не философ, не профессор социологии, не хотя бы практикующий политик, но человек, известный тем, что в молодости сыграл пару ролей в кино и спел несколько популярных песен. Особенно трогательно, что названный актер, судя по его интервью, очень мало сведущий в истории, теории, литературе вопроса, ничуть не смущался своей роли эксперта, рассуждая с безапелляционностью Шарикова о вещах, весьма от него далеких. Мужчина преклонных лет занимался этим, не снимая в помещении головного убора и с шарфом болельщика «Зенита» на шее. Новостная программа представляла его при этом отнюдь не как любопытный казус, не как забавного и по-своему милого городского сумасшедшего, но, повторим, как эксперта по гражданскому обществу, перспективы которого в России в связи с этим не внушают оптимизма, чему мы, признаемся, только рады, но это совсем другой вопрос.

В МГУ (думаем, что и в других вузах) в большом количестве продают брошюры, выходящие под грифом «Мировая философия за 90 минут». В них на 40-50 страницах рассказывается о философии Ницше, взглядах Фуко, основах ислама, буддизма и т. п. Зачем, в самом деле, читать Ницше? Прочитал брошюру — всё про него понял.

Сказанное, вроде бы, не имеет прямого отношения к русскому языку, но свидетельствует всё о том же отказе от сколько-нибудь серьезных интеллектуальных усилий, торжестве дилетантизма, победе девиза «И так сойдет», характерных для нашего общества в целом, что не может, конечно, не затрагивать и речевую культуру этого общества. Торжество дилетантизма и безграмотности всюду: в спорте, политике, культуре — не может не привести к безграмотности в собственном смысле этого слова.

Об этом факторе обсуждающие судьбы русского языка почему-то тоже практически не говорят, хотя всем очевидно, что бытие языковой системы экстралингви- стическими (внеязыковыми) факторами определяется, возможно, даже в большей степени, чем собственно лингвистическими. Как уже говорилось выше, пространные рассуждения о сленге, арго, бесчисленных варваризмах (любимые темы при дискуссиях о русском языке) лишь отвлекают от действительно серьезных проблем актуального состояния родной речи. Но раз принято об этом писать, внесем свою лепту и мы. Про арго и сленг уже было сказано, остановимся на заимствованиях, предупреждая, что долгого разговора не получится в силу заезженности темы.

Примеры нелепостей в использовании иноязычных слов бесчисленны.

На ярлыке фирмы-изготовителя детской игрушки читаем: «Тёма amp; uncle».

Рекламный щит в метро рассказывает, что фирма предлагает своим клиентам консалтинг и хеджирование рисков.

Должностное лицо в Думе предпочитает именовать себя спикером при наличии слова гласный, звучащего, на наш вкус, по-русски более благозвучно, чем speaker.

Рекламный листок в почтовом ящике предлагает элитное наращивание волос, чем, честно говоря, ставит в тупик: это наращивание волос у элиты, или как для элиты (что это такое, правда, тоже не очень ясно), или просто очень дорогое?

Бесконечные упсы, вау и йесы, похоже, окончательно вытеснили родные междометия.

Когда один из авторов едет на машине на дачу, перед глазами мелькают огромные плакаты, призывающие покупать дома в элитных (как же иначе!) коттеджных поселках со славными названиями Гринхилл, Грюнвальд, Бенилюкс и (внимание!) Шервудский лес. Последнее именование, конечно, особенно очаровательно. Назвать так поселение для миллионеров могут лишь люди, не знакомые не только с английским фольклором, но даже и с его голливудскими интерпретациями.

Примеры, повторим, можно приводить бесконечно. Не станем говорить о достаточно сложном и не всегда предсказуемом процессе заимствования и освоения языком чужих для него лексических единиц. Безусловно, правы те, кто утверждает, что процесс этот шел всегда, что в отдельные периоды иноязычная экспансия становилась особенно интенсивной, тогда и начинался очередной всплеск стенаний о необходимости сохранения отечественной традиции. Не станем уподобляться адмиралу Шишкову и его сторонникам из «Бесед любителей русского слова», требовавшим, как известно из школьных учебников, отказаться от слова фонтан, заменив его водометом, а галоши называть мокроступами. Это, конечно, попросту смешно. В данном вопросе согласимся со своими противниками. Мы, как и они, считаем пока достаточно сильными механизмы саморегуляции языка, которые позволят ему избавиться от лишнего и сохранить необходимое.

Печально тут другое. Родное именование оказывается непрестижным. Гораздо солиднее, круче, продвинутей называть что-либо по-американски. Управляющий — это ж ерунда какая-то, вот менеджер — другое дело. Быть продавцом попросту стыдно, а менеджером по продажам в зале (при очевидном нарушении принципа экономии языковых усилий) — пожалуйста. Пользователь — это чайник, юзер же себе цену знает. И что такое гласный?

Одно недоразумение. А спикер — это же человек, сведущий в демократических процедурах и во многом другом чрезвычайно полезном. Работников, готовящих лыжи для спортсменов, даже неудобно называть смазчиками, они сервисёры (у одних комментаторов) или сервисмены (у других).

Скажем еще раз, что заимствуется не просто слово, вместе с ним заимствуется определенная идеология, само слово задает набор своих предикатов, т. е. определенный сюжет. Показательно в этом отношении существительное киллер, относительно недавно (по сравнению с историей отечественной словесности) появившееся в русском языке. В той лингвокультуре, откуда пришло это имя, оно овеяно романтическим флером. Можем назвать с десяток кинофильмов Голливуда со звездами первой величины, повествующих о благородных киллерах, которые делают свою трудную и неблагодарную работу (но ведь кто-то же должен ее делать!), оставаясь честными, мужественными, принципиальными. Сейчас подобная продукция появляется у нас. Правда, несмотря на свою популярность, такие фильмы, как, скажем, «Брат» или «Бригада», всё же вызывали некие моральные сомнения даже у тех, кому они понравились. Режиссерам и актерам приходилось оправдываться, объяснять, как надо понимать образы созданных ими героев. Эти оправдания принимались, потому что бригада не банда, а киллер не душегуб. Можно снять сериал про благородного киллера, но сложно опоэтизировать благородного убийцу, еще лучше — мужественного и честного наемного душегуба.

Подобные заимствования могут использоваться и для прямых манипуляций. Например, взяточником быть как- то не очень приятно, другое дело — оказаться коррупционером, это много пристойнее. Борьба с коррупцией в государственном аппарате — захватывающее, сложное, весьма долгое занятие, обещающее много приятного и увлекательного. А что значит искоренять продажность чиновников? Скучно, плоско, лишено интереса.

Последнее время наблюдается, правда, и обратная тенденция, прежде всего в сфере брендов (еще одно русское слово) и в рекламе пищевых продуктов. «Никола» гордо теснит «СоГу», повсюду появляется Ъ, славянская вязь начинает успешно бороться с готическим шрифтом и т.

Правда, по сравнению с «проклятым прошлым» можно говорить об одной положительной тенденции: речь первых лиц государства стала много чище, развитее, свидетельствует об их достаточно высокой языковой компетенции. Скажем, В. В. Путин — первый на нашем веку руководитель страны, владеющий литературным языком[49] и чрезвычайно редко допускающий ошибки [50]. Подобное можно сказать и о многих министрах, руководителях Думы и др. Конечно, ничего подобного во времена Хрущева, Брежнева, Горбачева не было. Надо при этом заметить, что в эпоху застоя речь Брежнева и его подручных служила источником бесчисленных анекдотов, а сам он языковым авторитетом никоим образом не являлся.

Интересно, что при общем обвальном падении уровня речевого развития нашего общества, полной утрате престижа правильной речи наш истеблишмент (еще одно русское слово) демонстрирует, как уже говорилось, владение подобной речью. Это, конечно, похвально. Но возникает еще один вопрос: не становится ли развитая полноценная речь достоянием исключительно правящей социальной группы? Пока это еще не так, но процесс, как говаривал Горбачев, пошел, и, учитывая, что вытворяет эта правящая группа с нашим образованием, рискнем предположить, что нечто подобное мы скоро будем наблюдать. И правильно. Зачем быдлу развиваться? И книжки ему читать не следует, от них мысли всякие вредные в голове заводятся. Ошибок советской власти повторять не станем, пусть, вон, петросянов слушают—и им покойней, и, главное, нам.

Коснемся еще одной проблемы, еще одной угрозы, о которой говорить не принято. В Москве и других крупных городах России стремительно меняется социо-куль- турная и лингвистическая ситуация. По различным данным, в столице сегодня проживают от полутора до трех миллионов мигрантов, слабо владеющих русским языком или совсем не владеющих им. Процитируем популярное печатное издание: «Сколько детей мигрантов учится в московских школах — непонятно. Можно лишь приблизительно сказать, что их более ста тысяч. Представить себе динамику можно, если посмотреть данные департамента образования по 2004-2005 учебному году. В этом году число учеников-детей мигрантов из Армении выросло на 7 %, из Вьетнама — на 382 %, из Казахстана — на 119%, из Киргизии — на 478 %, из Молдавии — на 70,5 %, из Туркмении — на 93 %, из Узбекистана — на 185 %»[51]. Конечно, некоторые, возможно, многие из этих детей хорошо владеют русским языком, но у значительной части с этим большие проблемы. Трудно поверить, что за прошедшие годы указанная динамика изменилась в сторону уменьшения. В цитируемой статье указывается, что с 2006 года в Москве работают специальные школы русского языка, в которых должны подготовить ученика к средней школе, а основным предметом является русский язык как иностранный. Специалисты говорят, что школ этих ничтожно мало, имеющиеся же редко заполнены и наполовину, так как большинство приезжих предпочитают не утомлять ребенка, а отправлять его вне зависимости от владения русским языком сразу в среднюю школу.

Совершенно очевидно, что незнание языка не позволит ребенку получить полноценное образование, без которого невозможна адаптация в современном обществе. Впрочем, об этом лучше писать социологам и этнографам, мы не считаем себя специалистами в этих науках и станем говорить исключительно о лингвистических, вернее, лингвокультурных аспектах складывающейся ситуации. Не можем не согласиться с А. В. Кирилиной[52], указывающей, что происходит стремительная «пиджиниза- ция» русского языка, что уже сегодня жители российских мегаполисов оказываются в ситуации двуязычия, когда наряду с русским языком сосуществует пиджин-русский. Последний появляется стихийно и закономерно как средство общения мигрантов как между собой, так и с носителями русского языка. Этот пиджин с ростом числа пользующихся им расширяет зону своего функционирования, неизбежно начинает оказывать влияние и на русский язык.

Оговоримся, что вовсе не считаем мигрантов некоей злокозненной массой, целенаправленно губящей русский язык, несущей ему порчу и разложение. Конечно, нет. Более того, ответственность за развитие или «порчу» языка несут прежде всего его носители, а не некие коварные силы, гнетущие этих самых носителей. Пиджин-русский не является подлым изобретением мигрантов, его появление, повторяем, оказывается стихийным и неизбежным. Если бы можно было говорить о «языковом здоровье» общества, то угроза пиджинизации вовсе не выглядела бы хоть сколько-нибудь серьезной. К сожалению, ни о каком здоровье сегодня, как нам кажется, говорить не приходится, и виноваты в этом отнюдь не мигранты, а мы сами.

Возможные последствия сосуществования русского и пиджин-русского — тема отдельной работы, в настоящей же обратим внимание на полное отсутствие не только ассимиляционной политики, но даже на отсутствие понимания, что подобная политика необходима. Ни разу не слышали с высоких трибун хотя бы признания того, что подобная проблема существует. Наоборот, те, кто робко заикается о необходимости ассимиляционных мер, оказываются гнусными ксенофобами, являющимися, как известно из обращения гаранта конституции к Федеральному собранию, главными врагами государства, которым этот гарант правит.

Больше этой темы касаться не станем и перейдем теперь к состоянию преподавания отечественной словесности в столь непростое для этой словесности время.