Грамматическая функция и русское ударение
Для развития славистики в США характерны разработка и продолжение функционального подхода к описанию языковых явлений, начало которому было положено в трудах Пражского лингвистического кружка.
Эта тенденция в значительной степени обусловлена педагогической деятельностью Р. О. Якобсона и проявляется в работах многих его учеников. Например, Е. Станкевич (1966, 505) подчеркивает, что предсказуемые морфонологические правила определяют не только фонологические чередования, но также их взаимоотношения и их грамматические функции в конкретной языковой системе (ср. также Ворт 1968). Внимание к соотношению формы и функции и в особенности к иерархической организации языковых категорий и их формальному выражению позволяет в некоторых случаях по-новому взглянуть на кажущуюся не- мотивированность и прихотливость фонологических чередований, включая некоторые виды подвижности ударения в славянских языках (Шевелев 1963, 73). Ниже мы применим этот подход к часто пренебрегаемому исследователями типу подвижности ударения в русском склонении, представленному, в частности, у слов сестра и кольцо[18].Наиболее продуктивный тип подвижности ударения у русских существительных характеризуется противопоставлением множественного числа единственному, например, нос, носа, ... — мн. ч. носы, носов, носам; долгота, долготы, ... — долготы, долгот, долготам; поле, поля — поля, полей, полям и т. д. Как видно из этих примеров, у существительных данного класса наблюдается акцентологическое противопоставление субпарадигм единственного и множественного числа: в единственном числе основа безударная, во множественном — ударение падает на основу (или наоборот): sg. {nos-}, {dolgot-}, {pol’-} — pl. {nos-}, {dolgot-}, {pol’-} и т. д.
Если считать грамматически немаркированные формы единственного числа словарно заданными (с указанием акцентного противопоставления единственного и множественного числа в словарных статьях), то процедура порождения грамматически правильных основ множественного числа сводится к следующему а-правилу:
[а ударн.] ^ [- а ударн.] / {Plur.}
Отсюда следует, в частности, [nos-] ^ [nos-], [dolgot-] ^ [dolgot-] и т.
д.[19] Акцентные противопоставления возможны также и внутри субпарадигм, а в некоторых случаях — в обеих субпарадигмах одновременно, но независимо друг от друга: одна (и только одна) из падежных форм может отличаться от прочих местом ударения и, тем самым, противопоставляться другим членам субпарадигмы[20]. Хорошо известны три типа такой подвижности:- Винительный падеж единственного числа у имен женского рода склонения на -а может быть противопоставлен прочим падежам единственного числа, например, рука, руки — руку; сторона, стороны — сторону.
- Именительный падеж множественного числа у имен мужского рода, а также женского рода на -а и -ь может противопоставляться косвенным падежам множественного числа (при совпадении именительного и винительного падежей у неодушевленных имен), например, род. мн. волков, дат. волкам, ... — им. волки; свечей, свечам, ... — свечи; печей, печам, ... —
' 4
печи[21].
- Так называемый второй предложный падеж может быть отмечен сдвигом ударения на окончание у имен мужского рода с ударением на основе (избыточный признак), а также — у имен женского рода на -ь (релевантный признак): нос, носа — на носу; степь, степи — в степи.
Существует, однако, еще один, значительно менее известный тип акцентного выделения, о котором и пойдет речь ниже:
- родительный падеж множественного числа маркируется переносом ударения с начального на (фонологически) конечный слог у примерно пятнадцати существительных, например, им. мн. сёстры, дат. сёстрам, ... — род. сестёр; кольца, кольцам, ... — колЄц. Почти у всех существительных этой группы сдвиг ударения в родительном падеже множественного числа накладывается (как это показано в примечании 4) на предшествовавший ему сдвиг ударения на основу; таким образом, словарные формы для слов 'сестра’ и 'кольцо’: {s’ost’#r-} и {kol’#c-}, которые превращаются в {s’0st’#r-} и {k0l’#c-} в соответствии с приведенным выше правилом образования множественного числа[22]. Перед тем как мы попытаемся определить морфонологическую позицию ударения для таких форм, как сестёр и колец, рассмотрим, как эта группа существительных описывается в лингвистической литературе.
Перенос ударения представлен у четырех существительных женского рода и у трех существительных среднего рода:
сёстры, сёстрам — сестёр семьи, сЄмьям — семей земли, землям — земель овцы, овцам — овец кольца, кольцам — колЄц крыльца, крьільцам — крылец яйца, яйцам — яиц[23]
Еще несколько слов, относящихся к этому типу, обнаруживают варьирование: например, существительное второго склонения судья, род. судьи допускает наряду с регулярной схемой ударения во множественном числе: судьи, судей, судьям (ср. семьи, семей, семьям) тип с неподвижным ударением на начальном слоге основы во всех формах множественного числа: судьи, судей, судьям. Существительное свинья обычно склоняется как семья! и сестра: свиньи, свиней, свиньям, с вариантом дательного падежа свиньям. Три существительных среднего рода — гумно, окно и ружьё — обычно имеют постоянное ударение на начальном слоге основы во всех формах множественного числа (гумна, гумен, гумнам и т. д.), но допускают также более редкие варианты гумён, окон, ружей; таким образом, тип кольцо! представлен у них в виде более редких вариантов. Plurale tantum хлопоты, по-видимому, приближается к типу сестра, хотя словари в этом случае не единодушны: словарь Ушакова (1934—1940) и первые три издания словаря Ожегова (1949, 1952, 1953) указывают тип хлопоты, род. хлопот, дат. хлопотам и т. п., т. е. конечное ударение во всех падежах множественного числа, кроме именительного (ср. похороны, похорон, похоронам); но словарь Академии Наук (1953, § 276), орфографический словарь Ожегова и Шапиро (1959), четырехтомный Академический словарь, пришедший на смену словарю Ушакова (АН СССР, 1961), и, наконец, семнадцатитомный словарь Академии Наук (1950—1965), а также — любопытным образом — четвертое издание словаря Ожегова (1960) — указывают парадигму хлопоты, хлопот, хлопотам, по образцу сёстры, сестёр, сёстрам, от которого слово хлопоты отличается только тем, что имеет “полную”, а не беглую подударную гласную в форме родительного падежа.
Как показывает эволюция слова хлопоты, тип ударения, представленный у слов сестра и кольцо, нельзя считать совершенно непродуктивным. Наконец, супплетивные образования люди и дети обнаруживают тот же акцентный тип, что и сестра! и кольцо! (люди, людей, людям, ... и дети, детей, детям и т. д.), за исключением нерегулярного конечного ударения в творительном падеже: людьми, детьми, но если учесть, что конечное ударение является в этом случае избыточным признаком усеченного окончания творительного падежа ({-m’i} вместо {-am’i}), эти два существительных также можно отнести к рассматриваемому типу.Грамматические описания и словари, имеющиеся в нашем распоряжении, либо вообще не отмечают тип сестра и кольцо, либо считают некоторые из слов этой группы особыми случаями других, более распространенных классов, например, в Академической грамматике 1953 г. конечные ударения в формах колЄц, крылец, яиц, а также зємЄль, овЄц, свиней, семей, сестёр, судей считаются исключениями, однако там же существительные судья и земля приводятся среди имен женского морфологического рода, у которых ударение переходит с окончания на основу в именительном и винительном падежах множественного числа (с. 169), т. е. ошибочно считаются принадлежащими тому же классу с конечным ударением во множественном числе (кроме им.-вин. падежа), например, свечи, свечей, свечам. Исаченко (1962, 111), очевидно из педагогических соображений, несколько упрощает ситуацию, приводя крыльцо и яйцо в одном ряду с плечо (мн. плечи, род. плеч или плечей, дат. плечам и т. д.) в качестве слов, имеющих “Mehrfa- cher Akzentwechsel im Plur.”, а также помещая слова овца, свинья, семья! и сестра! вместе с существительным трава! среди имен с неподвижным ударением во множественном числе, аналогично, земля! приводится рядом с рука! и вода! как пример выделения винительного падежа единственного числа переносом ударения на основу, но его множественное число при этом не упоминается. Унбегаун (1957, 61), отмечая нерегулярный характер /i/ в форме яиц, вообще не упоминает акцентные особенности типа кольцо.
Джурович (1964, 126 сл.) приводит формы овец, сестёр, свиней, судей в качестве исключений из типа трава, а форму зємЄль считает исключением из типа земля, что выглядит несколько неуклюже. Исследование Зализняка (1963), ориентирующееся на практические приложения, объединяет формы зємЄль, овец, свиней, семей, сестёр, судей, гумен, колец, яиц и хлопот в единую группу исключений из предложенных им правил акцентуации; таким образом, Зализняк — в отличие от других цитируемых авторов — признает, что по крайней мере две трети слов этого класса имеют общие акцентологические характеристики. Однако в другой работе того же автора (Зализняк 1964), посвященной теоретическому анализу ударения русских существительных, слова этой группы даже не упоминаются, хотя, как будет видно из дальнейшего, они не лишены теоретического интереса. Исследование Гарда (1965), посвященное анализу русского ударения с точки зрения соревнующихся акцентологических морфемных “сил”, несомненно является, как и упомянутая выше работа Зализняка, важным и оригинальным вкладом в морфологическую теорию. Но и оно, к сожалению, не рассматривает исследуемый в нашей работе морфологический класс. Наконец, глава, посвященная ударению в проспекте Академической грамматики (Редькин 1966), подробно обсуждает акцентуацию прилагательных и глаголов, но, по непонятным причинам, едва упоминает акцентные системы существительных. Это же можно сказать и о других работах того же автора: хотя в работе 1967 года и делается попытка связать некоторые акцентные классы с грамматическими значениями, рассматриваемый материал не включает слов данной группы.Те немногочисленные авторы, которые, вслед за Зализняком, признают особый тип ударения в словах сестра и кольцо, не пытаются описать “исключительный” характер переноса ударения у этих слов с точки зрения их отношения к другим акцентным чередованиям русских существительных и не рассматривают вопрос о позиции ударения с точки зрения морфонологии (а не фонологии). Однако лишь различение между морфонологическими и фонологическими акцентными чередованиями с точки зрения грамматической значимости — т.
е. корреляции между фонологическими и семантическими понятиями на морфонологическом уровне — позволяет установить системную значимость фонологических чередований в таких, например, областях, как русское склонение. Оставаясь на поверхностно-фонологическом уровне, мы не можем продвинуться дальше утверждений о том, что, например, в случае сёстры — сестёр ударение, как пишет Зализняк, перемещается “на один слог вправо”, или, как определяет это Джурович, “переходит на беглую гласную” (кстати, как тогда объяснить форму хлопот, где беглая гласная отсутствует?), или, как утверждают авторы Академической Грамматики, что ударение переходит на последний слог основы (как тогда объяснить конечное ударение в случае детей, людей?). Далее мы попытаемся показать, что описание подобных случаев переноса ударения с помощью правил морфонологического уровня (принадлежащих, как известно, к относительно поверхностным уровням грамматики) позволяет достичь довольно высокого уровня абстракции и, следовательно, акцентные чередования — вопреки утверждению Трубецкого (1934, 34) — не всегда “лишены всякого смысла” (ganz sinnlos).Системный морфонологический подход к акцентуации, разрабатываемый в работах Куриловича на протяжении более трех десятилетий (в дополнение к хорошо известным книгам этого автора, см. также Курилович 1938; 1946), к сожалению, не оказал существенного влияния на большинство исследований, посвященных русскому ударению, что, в частности, подтверждается приведенным выше обзором. Единственная известная нам попытка такого анализа (не считая работ самого Куриловича) предпринята мимоходом в работе Ланта (1963) и, к сожалению, не может считаться удачной. В подстрочном примечании к обзору работ по балто-славянской акцентологии Лант вслед за Куриловичем справедливо отличает маргинальный тип подвижности ударения (вода, вин. воду; сковорода, мн. сковороды) от перехода ударения с окончания на предшествующий слог, противопоставляющего единственное число множественному (война, войны, ...; мн. войны, войнам; ср. также сирота, мн. сироты [а не *сироты], и колесо, мн. колёса [а не *колеса]). Однако он неосторожно расширяет сферу действия проницательного наблюдения Куриловича на класс существительных, представленный словами сестра и кольцо: “Таким образом, мы можем объяснить даже «нерегулярное» ударение на беглой гласной в форме род. мн. колЄц (ед. ч.
кольцо) и землЄй [sic!] (ед. ч. земля)”[24]. Такая интерпретация может, конечно, “объяснить” ударение в формах типа колец, сестёр и подобных, но в обмен на это придется пожертвовать всеми именами женского и среднего рода, которые мы привыкли считать регулярными, поскольку ударение во множественном числе (переходящее с окончания на основу в соответствии с бинарным правилом, рассмотренным выше) падает на один и тот же слог без правого сдвига в родительном падеже (ср., например, сосна, им. мн. сосны, род. сосен; весна, вёсны, вёсен; метла, мётлы, мётел; число, числа, чисел; письмо, письма, писем; полотно, полотна, полотен; ремесло, ремёсла, ремёсел и т. д.); следовательно, потребуется специальное правило, объясняющее переход от *сосён к сосен и подобным формам. Предложенное Лантом правило приходится отклонить из-за крайней неэффективности[25]. Тип, представленный словами сестра и кольцо, следует признать небольшим, но важным самостоятельным классом, не идентичным классу, к которому относятся лексемы сосна и число, — несмотря на то, что у обоих групп представлена маргинальная подвижность, описываемая а-правилом.
Как же должно быть устроено морфонологическое описание форм типа сестёр и колЄц? И как следует определить место ударения в родительном падеже множественного числа по отношению к границе между основой и окончанием? Однозначный ответ на эти вопросы даст анализ взаимоотношений между формой и функцией в более очевидных случаях подвижности ударения. При этом следует учесть, что здесь, как и в любой грамматике, важную роль играет порядок применения правил.
Как уже было сказано, акцентные противопоставления в русском словоизменении нельзя рассматривать с точки зрения индивидуальных падежных форм, более оправдано сравнение полупарадигм единственного и множественного числа друг с другом, а затем — сравнение падежей внутри каждой из полу- парадигм. Исходным фонологическим представлением, т. е. словарной формой, считается грамматически немаркированная (merkmallos) основа единственного числа, правила типа “основа ^ основа + Plur.” вместе с относящимися к ним морфоно- логическими преобразованиями типа рассмотренного выше а- правила должны предшествовать правилам типа “основа ^ основа + Nom.” или “основа (Plur.) ^ основа (Plur.) + Nom.” и т. п. вместе с соответствующими морфонологическими преобразованиями (типа [—уд.] ^ [+уд.]/ {Nom.}). Иначе говоря,
падежно-обусловленные сдвиги ударения относятся к наиболее поверхностному уровню в иерархии морфонологических правил русского склонения и, следовательно, должны применяться после более глубинных правил, управляющих выбором числа.
Грамматически значимые типы акцентной подвижности подвержены ограничениям, различным для словоизменения и словообразования, в этих различиях и содержится решение нашей задачи. В русском словообразовании сдвиги ударения возможны как внутри основ, так и внутри корней (в синхронном понимании), например: берег ^ побережье ({bereg-} ^ {poberez#j-}), холод ^ холодный ({xolod-} ^ {xolod’#n-}), навыкнуть ^ навык ({naviknu-} ^ {navik-}); возможен также перенос ударения через границу между основой и окончанием, например, бревно ^ бревенчатый ({brev#n-} ^ {brevencat-}), берег ^ уменьш. бережок и прилагательное береговой ({bereg-} ^ {berez#k-}, {beregov-}). В русском склонении, однако, сдвиги ударения внутри основы (типа инф. передать, прош. множ. передал) встречаются редко, а перемещение иктуса внутри корня не встречается вообще. Таким образом, единственный допустимый тип подвижности ударения в русском склонении — это перенос ударения через границу между основой и окончанием.
Данное утверждение справедливо как для противопоставления по числу ({nos-/nos-}, {sirot-/sirot}), так и для падежных оппозиций (голова, вин. ед. голову; дат. мн. волкам, ед. мн. волки; предл.1 степи, предл.2 в степи). Все мыслимые исключения из этого правила устраняются на уровне морфоно- логической записи: формы стол, стола и т. п. получают неподвижное ударение на окончании ({stol+0, stol+a} и т. д.), ср. также место, места, мест, местам ({mest+a, mest+0, mest+a m}): морфонологическое ударение на нулевом окончании транслируется в фонологическое ударение на основе в формах /stol/, /mest/ в результате применения фонетических правил поверхностного уровня, не имеющих отношения к грамматическому значению[26]. Аналогично, кажущийся внутрикоренной сдвиг ударения у слова колос, мн. колосья и т. д. сопутствует присоединению субморфа {-#j-} (как известно, некоторые формы множественного числа в славянских языках ближе к суффиксальным дериватам, чем к флективным падежным формам); однако аффиксация никогда не используется для образования собственно падежных форм.
Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что падежные оппозиции в русском языке маркируются одним и только одним типом акцентологического чередования: ударение на начальном слоге основы ~ ударение на окончании (или наоборот). В субпарадигме единственного числа винительный падеж у имен женского рода на -а маркируется сдвигом ударения влево (переход ударения на основу в винительном падеже): {borod-} ^ {borod-}; во множественном числе такой же сдвиг маркирует именительный падеж имен мужского и женского рода: {volk-} ^ {volk-}, {svec-} ^ {svec-}, {pec-} ^ {рЄС-}. Сдвиг ударения вправо (при котором основа становится безударной) характерен также для второго предложного падежа: {nOs} ^ {nos-}, {step’-} ^ {step’-}. Наконец, тот же самый процесс переноса ударения с начального слога основы на окончание выделяет родительный падеж множественного числа у слов сестра и кольцо. Таким образом, грамматически значимый сдвиг ударения у слов этого класса описывается тем же самым правилом ([а уд.] ^ [—а уд.]/...), что и сдвиг ударения, маркирующий множественное число, а также три более известных типа подвижности в склонении. На морфонологиче- ском уровне ударение в формах сестёр, сёстрам, ... переносится на нулевое окончание в случае сестёр, т. е. в результате применения а-правила получаем: {s’ost’#r-} ^ {s’ost’#r#0}, {kol’#c-} ^ {kol’#c+0}, {xlopot-} ^ {xlopot+0} и т. д. Этот и только этот сдвиг ударения следует считать грамматически релевантным. На поверхностном уровне фонетические правила более низкого ранга автоматически сдвигают ударение с {0} на конечный слог: {stol+0} ^ /stol/, ср. род. ед. {stol+a} ^ /stala/; прош. ед. {v’od+ l+0} ^ /v’ol/, ср. жен. р. {v’od+l+a} ^ /v’ila/; это одно из основных правил русской грамматики, не нуждающееся в дополнительных комментариях. Отметим также, что рассматривая акцентный сдвиг вида сёстры ^ сестёр как перенос ударения с основы на окончание, мы автоматически включаем в этот класс формы дЄти ^ детЄй и люди ^ людЄй, имеющие в родительном падеже “настоящее”, а не нулевое окончание: {det’-}, ... ^ {det’+ej}, подобно {xlopot-} ^ {xlopot+0}, что позволяет избежать введения особых правил.
Итак, можно заключить, что морфонологическая позиция ударения в формах родительного падежа сестёр, колец, судей, хлопот и подобных — нулевое окончание, причем правило, описывающее перенос ударения, идентично правилу, которое (разумеется, в другом морфонологическом контексте) описывает все прочие сдвиги ударения, маркирующие число и падеж у русских существительных. Фиксированный порядок применения правил и, в частности, приоритет правил, управляющих образованием основы субпарадигм единственного и множественного числа, перед правилами образования отдельных падежных форм, а также использование морфонологических представлений для выявления грамматической значимости позволяет значительно упростить и обобщить правила фонологического уровня. Этот подход не только позволяет создать более эффективную систему грамматического описания, но и увеличивает ее объяснительную силу: об этом свидетельствует возможность ее интерпретации в терминах маркированности грамматических категорий и применимость теории общих падежных значений (Якобсон 1936; 1958), что, впрочем, должно стать предметом отдельного исследования.