<<
>>

ВНЕШНИЕ ВЛИЯНИЯ НА КОЛЛЕГИЮ АВГУРОВ

О греческом влиянии на Рим и римское право написано много как в отечественной, так и в зарубежной литературе[109]. Однако, как правило, речь идет о достаточно позднем времени, относящемся уже ко II, в лучшем случае к III в.

до н.э. Когда же ведут речь о влияниях архаической эпохи, на первое место обычно ставят этрусков[110]. Что и говорить, воздействие этрусков на Рим, особенно в эпоху правления “этрусской династии”, неоспоримо. Однако в античной традиции существовало устойчивое убеждение в глубоком греческом влиянии именно на архаический Рим вообще и на римское авгуральное право в частности. Как, например, понять следующие слова Дионисия Галикарнасского (1.90.1): “Римляне же говорят на наречии не вполне варварском, и не совершенно эллинском, но на каком-то смешанном из обоих, большая часть которого - эолийская. Единственное, что они почти не восприняли из многочисленных взаимосвязей - это правильное произношение речи. В отношении же всего остального есть признаки [их] эллинского происхождения”. Известно, что Дионисий был не только историком, но и прекрасным филологом, знающим как греческий, так и латинский языки[111], следовательно, его утверждение о сильном воздействии эолийского диалекта греческого языка отнюдь не голословны. Конечно, слова Дионисия не следует понимать буквально, однако, несомненно, в них есть рациональное зерно[112]. Впрочем, такой известный отечественный эпиграфист как проф. Е.В. Федорова, вполне убедительно продемонстрировала в своих работах именно древнейшее влияние греческого языка на латынь[113]. Многие западные этимологические штудии в области социально-экономической и юридической лексики также обнаруживают подобные глубокие процессы[114]. Как известно, проникновение одного языка в другой, свидетельство, как минимум, сильнейшего культурного влияния, так как слова из чужого языка приходят лишь вместе с усвоением их понятийной нагрузки.
Впрочем, как археологические открытия последних десятилетий так и многочисленные научные исследования подтверждают глубокое взаимопроникновение культур и создание общеиталийского культурного “койне” именно в архаический период[115].

Однако хотелось бы остановиться лишь на одном, хотя и весьма важном проявлении этого влияния - на римское авгураль- ное право VII-V вв. до н.э. Дионисий Галикарнасский в качестве важнейшего аргумента близости римлян и греков указывает на различные религиозные культы, идентичные у обоих народов[116]. Действительно, хорошо известны, уже упоминавшиеся, так называемые “аргейские места” в Риме и “аргейские жертвоприношения”, совершаемые “по греческому ритуалу”[117]. Но особенно сильно в античной, как греческой, так и римской традиции убеждение в том, что легендарный основатель римского сакрального права, царь Нума Помпилий, был учеником греческого философа и политического деятеля Пифагора[118]. Любопытно, что сами древние прекрасно понимали всю нелепость такого убеждения, ведь Нума жил за 140 лет до появления Пифагора в Италии[119]. Тем не менее, многие античные авторы, в частности Цицерон[120], отмечают идентичность или близкое сходство “акусм” учения Пифагора и сакральных норм Нумы. Особенно изобилует подобными, отнюдь не пустыми сравнениями сочинение знатока и последователя пифагореизма Плутарха[121]. Объяснить это сходство лишь позднейшим греческим влиянием III-II вв. до н.э., как это делают некоторые современные ученые[122], не представляется возможным на том основании, что сходные черты несут в себе элементы именно примитивной, догосударственной идеологии. Поэтому наличие сходства следует объяснять другими причинами. Остановимся лишь на одной из них.

Во-первых, хотя Пифагор и был пришельцем из Самоса, привезшим с собой астрологию халдеев, геометрию египтян и математику финикийцев[123], однако более всего он прославился именно “наукой о жертвоприношениях и торжественных богослужениях”[124]. Кроме того одной из главных его “акусм” (правил) было одобрение “верности отеческим обычаям и установлениям”[125].

Давно отмечено, что пифагореизм на юге Италии в VI-V вв. пред

ставлял собой “замкнутую аристократическую секту”[126]. Добавим лишь, что как всякое аристократическое учение архаической эпохи, пифагореизм был достаточно консервативен, обращен на сохранение обычаев предков. Действительно, едва ли такие табу Пифагоровой науки о жертвоприношениях как “упавшего не поднимать”, “не прикасаться к белому петуху”, “хлеб не разламывать” (.Arist. De Pyth. Fr. 195 Rose), “ярмо не перешагивай”, “воздерживайся от бобов” (.Jambl. Protrept. 21. P. 106,18 Pist.) и т.п., были вновь приобретенными кротонцами сакральными нормами. Скорее всего, пифагореизм сложился на базе слияния местных италийских и греческих религиозных обычаев и установлений. На это обращал внимание еще Т. Моммзен[127], ссылаясь на знаменитые законы легендарного царя Итала, правление которого традиция относит ко II тысячелетию до н.э. Действительно, Аристотель локализует царство Итала в южной оконечности Италии между Скилетийским и Ламетийским заливами[128], т.е. как раз в районе г. Кротона - центра пифагорейцев. Согласно Аристотелю, Итал - как минимум современник Миноса, ввел среди прочих закон о сисситиях (т.е. об общих обедах сограждан), институт, занимавший в пифагореизме чуть ли не центральное место. Любопытно, что, по мнению Аристотеля, эти законы Итала применялись кое- где на юге Италии еще и в его время (т.е. в IV в.). Известны многочисленные легенды, излагаемые южноиталийскими историками V в., например, Антиохом Сиракузским, в которых связывались родственными отношениями цари Итал и Латин, а также основание древнейшего, доромулова Рима с правлением Итала и его потомков[129]. Следовательно, Нума, жители Кур и вообще всей

центральной Италии, включая Наций, с одной стороны, и пифагореизм - с другой, могли иметь общий, гораздо более древний источник влияния, общие обычаи предков.

Что касается второй причины, то она тесно связана с политической ситуацией в Италии конца VI в. до н.э.

Как известно, это столетие отмечено длительной войной южноиталийских городов и их союзников с карфагенянами на юге и с этрусками на севере. Война осложнялась социальной борьбой внутри греческих городов и между ними. Согласно традиции, олигархическая партия Пифагора и его сторонников пришла к власти в целом ряде южноиталийских полисов. Широко известен разгром кротон- цами сибаритов в 510 г. до н.э. В этот период особенно усилилось и идеологическое влияние пифагорейцев не только на греков, но и на все города Италии. По словам современника и ученика Аристотеля Аристоксена, к Пифагору среди прочих народов приходили учиться мудрости и римляне[130]. Если верить его утверждению, то римляне имели непосредственный контакт с Пифагором незадолго до изгнания Тарквиниев и установления аристократической республики. Еще более удивительные сведения мы находим у ученика и младшего современника Пифагора Эпихарма, известного своими акростихами и нововведениями в греческом алфавите[131]. По словам Плутарха, этот автор писал, что римляне даровали Пифагору права гражданства[132]. Союз греков и римлян в борьбе с пунийцами и этрусками вполне естествен[133]. В связи с этим не случайно противопоставление греками благородного латина и “дикого тирренца”[134]. Граница влияния греков и этрусков проходила как раз по Тибру. Близость греков и 'римлян была столь значительна, что Ливий, описывая поход этрусского царя Порсены в конце VI в. против Рима и италийских греков, ошибочно называет греческие Кумы латинским городом[135], а гораздо более ранний автор Аристотель точно также ошибочно причисляет Рим к греческим городам[136].

В связи с вышесказанным в несколько ином свете представляется и антиэтрусский переворот в Риме 510 или 509 г. до н.э. Сами организаторы переворота Луций Юний Брут и Валерий Попликола, отмечены традицией как мудрецы-законодатели вполне в духе пифагорейского учения. Так, в соответствии с легендой, Брут получил прекрасное образование (Dionys. IV. 68), уже в молодости проявил мудрость в чисто пифагорейском толковании дельфийского оракула[137], отменил кровавые человеческие жертвоприношения этрусков[138] и ввел греческие культы[139].

Его приверженность скромному образу жизни, молчаливость, суровость в отстаивании государственных интересов, спокойствие и выдержка также роднят его с пифагорейским учением. Цицерон даже наделяет его высшей философской мудростью (sum- mam prudentiam), скрывавшейся под маской глупости (Cic. Brut. 53). Наконец, сам факт, что он, по словам Манилия[140], был подобно Ромулу, Сципиону Африканскому и Цицерону причислен римлянами к героям, обретшим свое место на Млечном пути звездного небосклона, косвенно связывает его с авгурским искусством дивинации. Что касается Валерия Попликолы, то традиция также изображает его красноречивым оратором (Dionys. V. 17. 3), мудрым законодателем (Liv. II. 8. 13), в общем - философом в истинно римском духе, которому Дионисий приписывает принцип “богатым является не тот, кто много приобрел, а тот, кто довольствуется немногим”. Принципами его жизненной философии были умеренность и разумный образ жизни, воспитание достойных детей[141].

Так вот именно эти философствующие государственные мужи отменили Тарквиниевы законы и восстановили законы Нумы и Сервия Туллия[142]. К этому добавляется еще и сообщение традиции о том, что именно в конце VI в. законы Нумы “о священных ритуалах”, записанные Анком Марцием на деревянных досках и утраченные ввиду непрочности материала, были восстановлены понтификом Гаем Папирием[143]. Думается, что это “восстановление” сакральных норм Нумы в конце VI в. до н.э. могло происходить не без влияния пифагорейской “науки о жертвоприношениях”. Однако влияние пифагореизма на сакральное право римлян не было эпизодичным.

V в. до н.э. отмечен влиянием пифагореизма на римлян через ученика Пифагора Эмпедокла[144]. Не случайно, Диоген Лаэртский со ссылкой на автора конца III в. до н.э. Гиппобота утверждает, что статуя этого пифагорейца, видимо, за особые заслуги перед римлянами, была установлена на римском Форуме перед зданием сената[145].

Влияние пифагореизма можно найти и в законах XII таблиц. Известно, что при создании децемвирального свода римляне обращались к заимствованиям из различных греческих полисов южноиталийской и материковой Греции[146].

Сами греки придавали большое значение своей роли в создании XII таблиц. Бытовало даже некое древнее предсказание Сивиллы о мудром муже ионийском, которому предстояло прибыть в Италию и даровать римлянам законы[147]. Пифагорейцы стремились видеть в этом “ионийском муже” Пифагора, Гераклит же Эфесский, недолюбливавший Пифагора за то, что тот якобы украл его философию[148], обращал это предсказание на своего друга и последователя Гермодора[149]. Об участии Гермодора Эфесского в составлении XII таблиц сообщают многие как греческие, так и латинские писатели[150]. Согласно Плинию, римляне в благодарность даже поставили ему статую на Форуме[151]. Можно проследить возможное влияние Гермодора на римские законы. Так, например, Гераклит сообщает, что эфесцы изгнали его за законопроект, предоставлявший вольноотпущенникам равенство гражданских прав, а их детям - равенство привилегий[152]. В то же время известно, что у римлян уже в VI-V вв. до н.э., в отличие от других народов Средиземноморья, действовала именно эта система предоставления гражданства вольноотпущенникам[153].

Однако есть следы и собственно пифагореизма в XII таблицах. На них настойчиво намекает Дионисий, говоря о заимствованиях децемвиров из южноиталийских полисов[154]. Так, давно обращено внимание на хотя и позднее, но уходящее корнями в древность наименование законов XII таблиц как ter tabulae quatemae[155], т.е. “трижды по четыре таблицы”. Любопытна и игра с цифрами десяти первых и двух последних таблиц. Десятка признавалась пифагорейцами за совершенное число. Что касается четверки, то она, по мнению пифагорейцев, олицетворяла саму справедливость, так что клятву четверицей они почитали за величайшую[156]. Тройку же пифагорейцы и римляне почитали за совершенное, свойственное божественному мужскому началу число[157]. Тройка понималась как начало, середина и конец и связывалась с общесредиземноморским древнейшим культом троицы Бога-отца Дита, бога-сына Юпитера и Аполлона[158]. Особое отношение к цифре три проявляется во многих нормах XII таблиц - это и троекратная манципация сына, и право трех ночей, и казнь несостоятельного должника в третьи нунди- ны и т.д. В такой интерпретации понятна характеристика римскими писателями XII таблиц как начала и конца справедливости[159].

Заметны следы пифагореизма и в децемвиральных фастах, подтвердивших двенадцатимесячный год[160], и в нормах погребального ритуала. Далее, принцип талиона XII таблиц вполне соответствует пифагорейскому принципу справедливого возмездия каждому согласно преступлению[161]. Впрочем, многие черты были одинаково свойственны не только грекам-пифагорейцам и римлянам, но и другим греческим полисам и вообще средиземноморским народам.

Обращаясь к дальнейшей истории взаимоотношений южноиталийских греков и римлян, можно отметить, что пифагореизм не потерял своего авторитета и в Риме IV в. до н.э. По крайней мере, именно концом IV в. датируется возведение по повелению сената на римском Форуме статуи Пифагора, как самого мудрого с точки зрения римлян грека[162]. К этому же времени относится и деятельность пифагорейца Аппия Клавдия Цека[163].

Однако обратимся, наконец, от истории к анализу самого сакрального права эпохи от Нумы Помпилия до децемвиров, дабы подтвердить или опровергнуть настойчивые утверждения греков о влиянии пифагореизма на древнейшее сакральное право римлян. Наиболее полно черты пифагореизма в сакральном праве Нумы Помпилия рассматривает Плутарх. При поверхностном анализе данные Плутарха не выдерживают никакой критики, на что давно обратили внимание современные историки[164]. Так, бескровность жертв, якобы установленная Нумой[165] в соответствии с акусмой Пифагора, запрещающей приносить в жертву животных[166], опровергается самим же Плутархом, согласно которому, например, “вдова, снова вступавшая в брак до истечения 10 месяцев, по законам царя Нумы, приносила в жертву богам стельную корову” (Numa. 12). Примеров кровных жертвоприношений в соответствии с римским понтификальным правом можно привести множество. Также обращают внимание на несостоятельность утверждения Плутарха относительно запрета поклоняться богам в образе человека или животного, создавая их изображения и статуи[167]. Ведь Плиний Старший указывает, что сам Нума посвятил Двуликому Янусу статую[168].

Однако здесь необходимо отличать все сакральное право римлян от отдельных его частей. Известно древнейшее деление сакрального права на понтификальное и авгуральное, и если понтифики ведали всеми кровавыми жертвоприношениями и ритуалами, то авгуральное право было напрочь лишено их. Бескровные жертвы, фимиам вместе с молитвами воскурялись на алтаре, называвшемся ага, находившемся внутри храма, возле так называемого delubrum - символа бога, сделанного из очищенного от коры дерева или палки (Fest. P. 64L). Сам Плиний в рассказе о Нумовой статуе Януса с удивлением отмечает, что внутри храмов очень долгое время, вплоть до покорения Азии, символами богов были подобные описанной Фестом delubrum деревянные или же глиняные изображения богов[169].

Что же касается алтаря вне стен храма, то на нем понтификами всегда совершались искупительные жертвоприношения животных[170]. Таким образом, говоря о влиянии пифагореизма, следует иметь в виду прежде всего ту часть римского сакрального права, которая находилась в ведении авгуров.

Здесь мы найдем множество соответствий пифагорейской науке “о жертвоприношениях и торжественных богослужениях”. Так “тесное общение с божеством”, о котором говорит Плутарх[171] - это, по словам Цицерона, главная обязанность авгуров, являвшихся интерпретаторами воли Юпитера и его советчиками[172]. Далее, как уже отмечалось, авгуры никогда не почитали статуи богов, но свои молитвы обращали к небу. Символ их власти - lituus - изогнутая деревянная палка, которой они разделяли небо на части, был вполне сродни тем деревянным delubra, которые находились в храмах богов древнейшего Рима. Что касается жертвоприношений авгуров, то они действительно были бескровны. Так, хорошо известна роль авгуров в межевании полей и освящении виноградников. По утверждению агрименсоров - последователей авгуров в системе межевания полей, жертвоприношения, приносимые Термину при разделении границ, обязательно должны были быть бескровными[173]. То же самое можно сказать и об обходе авгурами так называемых “аргейских мест”, когда фламинике Юпитера вполне в духе пифагореизма[174] запрещалось стричь и расчесывать волосы[175], а сами авгуры совершали обход по тропинкам, минуя большие дороги[176]. Наконец, принесение в жертву 27 соломенных чучел, сбрасываемых со свайного

Сцена жертвоприношения овцы

Сцена жертвоприношения овцы

моста в Тибр во время “аргейских жертвоприношений” выполнялось вполне в духе пифагорейских бескровных жертв, имитирующих кровавые жертвоприношения лишь по форме[177].

Обряд произнесения молитв в храме или священном месте, когда авгур должен был своим движением как бы очерчивать круг[178], а затем после нункупации садиться для наблюдения знамений с неба, выполнялся в соответствии с пифагорейскими ритуалами. Далее, широко известно ритуальное соблюдение полной тишины при совершении авгурий и особое почитание авгурами музы Тациты, что Плутарх справедливо сравнивает с обычаем пифагорейского молчания[179]. Почитание авгурами нечетного числа, символизировавшего небесных богов, проявляется в обязательно нечетном числе самой коллегии авгуров[180], и в представлениях о божественности всякой “Троицы”[181]. Относительно таинственного и скрытого смысла пифагорейских установлений известна обязательность сохранения авгурами тайны учения и устная передача его из поколения в поколение[182].

Что касается отношения к дивинации, т.е. к предсказанию будущего, то здесь особенно много сходства как в обряде разделения небесного свода на благоприятные и неблагоприятные части, так и в гадании по полету птиц, по звездам[183], по сновидениям и т.д.[184] Сами авгуры согласно праву должны были приступать к наблюдению за божественными знамениями духовно и физически очищенными. Так, например, не мог начать гадание тот авгур, на теле которого имелась какая-либо рана или язва[185]. Блю-

Гадание по внутренностям животных (гаруспиции)

Гадание по внутренностям животных (гаруспиции)

дя священную чистоту, они, подобно пифагорейцам[186], должны были воздерживаться от бобовых[187]. Причем Плиний и Варрон считают этот пифагорейский запрет весьма древним ритуалом[188]. Авгурам и фламину Юпитера как служителям небесных богов запрещалось прикасаться ко всему, используемому как бобы в хтонических культах[189]. Именно поэтому гадание по печени жертвенного животного производилось не авгурами, а специально приглашенными иностранцами - этрусскими гаруспиками[190].

Список сходных черт пифагорейских и авгуральных ритуалов можно было бы значительно расширить, однако приведенного материала достаточно, чтобы сделать вывод о близости южноиталийской и римской религиозных систем, особенно в области авгурального права. Однако речь должна идти не столько о заимствовании римлянами пифагореизма, сколько о тесной связи и древнейшем взаимопроникновении культур данных ареалов. Как уже отмечалось, общим фундаментом обеих культур служили легендарные законы Итала, восходящие к критомикенскому периоду, оставившему в Италии достаточно заметный след. Культурные же контакты греков и римлян не ослабевали и в последующие века архаической истории Рима. Поэтому не так уж неправ Цицерон, намекая на то, что скорее Пифагор учился у римского царя Нумы Помпилия, нежели наоборот[191].

<< | >>
Источник: Кофанов Л.. Жреческие коллегии в Раннем Риме. К вопросу о становлении римского сакрального и публичного права. - М.: Наука,2001. 328 с.. 2001

Еще по теме ВНЕШНИЕ ВЛИЯНИЯ НА КОЛЛЕГИЮ АВГУРОВ:

- Административное право зарубежных стран - Гражданское право зарубежных стран - Европейское право - Жилищное право Р. Казахстан - Зарубежное конституционное право - Исламское право - История государства и права Германии - История государства и права зарубежных стран - История государства и права Р. Беларусь - История государства и права США - История политических и правовых учений - Криминалистика - Криминалистическая методика - Криминалистическая тактика - Криминалистическая техника - Криминальная сексология - Криминология - Международное право - Римское право - Сравнительное право - Сравнительное правоведение - Судебная медицина - Теория государства и права - Трудовое право зарубежных стран - Уголовное право зарубежных стран - Уголовный процесс зарубежных стран - Философия права - Юридическая конфликтология - Юридическая логика - Юридическая психология - Юридическая техника - Юридическая этика -