ГЛАВА ПЯТАЯ КОЛЛЕГИЯ САЛИЕВ

Архаическое сакральное право Древнего Рима пронизывало все поры общественного организма, оказывало определяющее влияние не только на формирование политико-социальных структур римской общины в ранний период ее развития, но и на складывание юридических норм и правовых институтов.

Коллегия салиев принадлежит к наиболее древним религиозным организациям раннеримской общины и вместе с тем (а может быть, именно поэтому) наименее изучена в историографии. Внимание исследователей, как правило, привлекали гораздо более известные жреческие коллегии (и, несомненно, игравшие важную роль в римской религиозной практике), такие как понтифики, фламины, весталки, авгуры и даже луперки. Салии же оставались как бы в тени, удостаиваясь лишь отдельных исследований на уровне статей[539]. Это объясняется как архаичностью самой коллегии, обряды которой стали мало понятными уже самим римлянам классической эпохи, так и чрезвычайной скудостью и отрывочностью сведений в источниках (преимущественно поздних) о структуре, составе этой коллегии и самом ритуале отправления культа. Даже о непосредственном объекте их культа авторы высказывали недоуменные и разноречивые версии. А между тем Полибий в утраченной книге о государственном устройстве римлян особо отметил, что салии “есть одно из трех сообществ, на обязанности коих в Риме лежит совершение важнейших жертв богам” (sic!) (Polyb. XXI. 13.' 11). Столь солидная характеристика не могла возникнуть на пустом месте.

В связи с этим, равно как и с наименьшей степенью изученности коллегии салиев в отечественной литературе (где за исключением блестящих наблюдений Е.М.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ И АТРИБУТИКА САЛИЕВ

Пытаясь выяснить время учреждения коллегии салиев, мы сталкиваемся с первым затруднением. Большинство античных авторов единодушно относят это событие к правлению царя Нумы Помпилия (вторая половина VIII в. до н.э.). Как, впрочем, и всех других многочисленных жреческих коллегий: авгуров, понтификов, фламинов, весталок и фециалов. Но если Ливий ограничивается сухим упоминанием о том, что Нума “точно так же (как и весталок. - Авт.) избрал двенадцать салиев для служения Марсу Градиву...”[540], и ему вторит Дионисий Галикарнасский, хотя и описавший состав и облачения салиев более подробно[541], то Плутарх и Овидий передают целые красочные легенды относительно обстоятельств, подвигших Нуму на такой шаг. И эти цветистые предания, совпадая друг с другом в изложении внешней канвы событий, удивительно противоречивы по сути и причинам учреждаемого культа.

Плутарх сообщает, что коллегия салиев была создана в связи с моровой язвой, терзавшей Италию на восьмой год царствования Нумы. Находящимся в смятении римлянам неожиданно явилось чудесное знамение в виде внезапно упавшего с небес прямо в руки царю медного щита. По совету нимфы Эгерии царь заявил народу, что это оружие явилось во спасение городу (Plut. Numa. 13. З)[542]. Он решил луг, где упал щит, и другие соседние луга посвятить Музам, а источник, орошающий эту местность, объявить священным ключом весталок (Ibid.

Овидий в своих “Фастах” излагает несколько иную версию обстоятельств появления небесного щита. Он связывает это с гневом Юпитера на стремление Нумы законодательно урегулировать взаимоотношения не только между людьми, - “чтоб сильнейший не мог своеволить”, - но и между людьми и богами, упорядочив процедуры жертвоприношений. В ответ на такое “ограничение” своего всевластия

“...Громовержец из туч багровым пламенем брызжет И после бурных дождей свод осушает небес:

Чаще ни разу еще не падали молнии с неба:

В ужасе царь, у толпы страхом объяты сердца”.

(Ovid. Fast. III. 285-288)

Согласно Овидию, Нума вступает с Юпитером в переговоры и, умоляя смилостивиться, просит: “Подай нам от молний / Доброе средство, отец и повелитель богов, / Ежели чистой рукой тебе мы дары возлагаем...” (Ibid. III. 333-335). Таким средством защиты царя и всего римского народа от гнева божеств и залогом власти царя у Овидия выступает “небесный щит”. Обращает на себя внимание, что Овидий прослеживает также связь этого события с заменой человеческих жертвоприношений животными и растениями[543]. Характерно, что Овидий связывает “небесный щит” с Юпитером[544], но другие источники прямо указывают на принадлежность этого щита Марсу (Марсу Градиву или Марсу Геркулесу)[545].

По сведениям источников, Нума приказал выковать еще 11 щитов, идентичных упавшему с неба формой, размерами и вообще всем внешним видом, чтобы спрятать среди них настоящий и тем самым уберечь от опасности похищения[546]. Такую работу проделал самый искусный кузнец, Мамурий (Ветурий Мамурий), которого впоследствии за это салии чествовали в своих песнях (Dionys. II. 70; Plut. Numa. 13. 11; Ovid. Fast. III. 389-392; Fest. P. 117L).

Эти щиты, судя по данным источников, являли собой любопытное зрелище. Дионисий Галикарнасский называет эти щиты ттёХтцг[548] и сравнивает с римскими щитами типа clypeus. Примеча-

Античная гемма с изображением салиев, несущих священные щиты анцилии

тельно, что латинские авторы, например, Ливий (I. 20. 4) и Сервий (Ad Aen. VIII. 285), именуют их самым обобщенным термином - arma. И они же дают им название ancilia. Плутарх полагает, что это название было связано с их формой: “они не круглые и не ограничены полукружьями, но имеют по краю вырез в виде волнистой линии, крайние точки которой близко подходят одна к другой в самой толстой части щита (т.е. по середине вертикали. - Авт.), придавая ему извилистые (ауквАос) очертания”[549]. Округлость и гладкость, отсутствие в щите острых углов подчеркивает и Овидий (Fast. III. 377-378).

Очевидно, “анцилий” имел форму, близкую к современной восьмерке, и напоминал так называемые “беотийские щиты”. А это обстоятельство позволяет выдвигать гипотезу о влиянии на культовые атрибуты раннеримской религии вообще и коллегии салиев в частности контактов Рима и Нация в целом с греческими колониями юга Италии, а, возможно, и архаической Греции[550]. Добавим, что “беотийские щиты” употреблялись преимущественно в Греции начала I тыс. до н.э., упоминаются они и в “Илиаде” и “Одиссее”, например, такой щит был у Аякса. Это дает основания возводить культ салиев к наиболее древним временам и ассоциировать складывание их атрибутики если не с легендарным прибытием в Наций троянского изгнанника Энея, то хотя бы с подкрепленными археологическим материалом контактами латинян с греками в эпоху Эвандра (начало I тыс.

Использование в щитах и вооружении салиев меди также свидетельствует о крайней архаичности этого вооружения. Очень подробно разбирает происхождение и атрибутику салиев Э. Перуцци. На основании упоминаний ряда авторов о связи салиев с Самофракией, он выявляет греческие параллели их ритуала и атрибутики. В частности, это изображения маленьких щитов салиев - ancilia, относящиеся к концу VIII в., которые, как он полагает, служили им ударными музыкальными инструментами при пляске[551]. Однако считать анцилии лишь имитацией неправомерно, так как античные авторы подчеркивают большие размеры таких щитов. Ноний Марцелл прямо называет их scutum grande (XIX. 554; а Фест scutum breve - P. 117L). По мнению А.М. Сморчкова, археологические находки являются не самими анцилиями, а их изображениями, созданными для вотивных целей[552]. Подобные маленькие щиты были найдены и в Микенах, к которым Перуцци относит также так называемые “пилен” салиев, т.е. войлочные шапки, к верхушкам которых шерстяной нитью (filum) прикреплялся прутик (virga), обвитый шерстью. Кстати, от повязки filum, которой римские фламины обматывали голову, видимо, образовался сам термин “фламин”[553]. Замечу, однако, что пилен - обычный символ свободного человека, надевавшийся на раба при отпуске на волю, едва ли являлся обязательным атрибутом салиев. Возможно, он мог употребляться лишь в праздник Мамуралий (14/15 марта), в честь легендарного кузнеца Мамурия.

Иоанн Лид (Mens. IV. 49) упоминает, что в этот праздник человека, одетого в козлиную шкуру, называвшегося Мамурием, били длинной палкой. Сервий (Ad Aen. VIII. 188) говорит, что Мамурию “и день посвятили, в который шкуру (или шапку) прутьями бьют...”[554], а Минуций Феликс кратко объединяет оба действия: “носят древние щиты, шкуру бьют” (Min. Fel. Oct. 24.

3. . Но Феликс - автор поздний - мог совместить в один два параллельных ритуала, ибо праздники салиев продолжались и во время Мамуралий. Впрочем, возможно, этот обряд был связан с изгнанием зимы[555].
   Под pellis здесь логичнее понимать меховую шкуру, а не шапку. Тем более, что Фест также дает объяснение еще одному явно архаическому элементу экипировки салиев - pescia. Согласно его этимологии, “Элий Стилон сообщает, что песциями в гимне салиев называется накидка (точнее плотный нагрудник типа корсажа), сделанный из шкур ягнят, так как греки зовут шкуры тгёакт| в ср. роде мн. числа[556]. Однако из этимологии Феста и Стилона не ясно, были ли песции и pellis элементами ритуальных одеяний самих салиев, ведь салии только пели о них в своих гимнах. Но поскольку воспевали они в том числе Ветурия Мамурия, то описывать могли его одеяние на празднике Мамуралий[557], о чем сообщал упомянутый Иоанн Лид.

Во всяком случае, традиционной одеждой салиев была короткая пурпурная туника (фошкоОс енЗебиреної х1ТЫУ1СТКоис) (Plut. Numa. 13), по данным Дионисия пестрая, расписная (XiTcovac тгокаХоис) (Dionys. II. 70. 2), а по Ливию - расшитая (tunica picta) (Liv. I. 20. 4); пояс из меди или бронзы на бедрах (рітрспс 8е хаЛкаТс) (Plut. Numa. 13. 7), а по Ливию - медный нагрудник поверх туники (super tunicam aeneum pectori tegumen) (Liv. I. 20. 4) (с большим сомнением его можно связать с “песцием”). Дионисий добавляет также прикрепленные брошью плащи алого цвета, окаймленные пурпуром, которые назывались “тра- бея”[558]. Заметим, что трабея считалась знаком высшего отличия и имела сакральное значение. Она являлась древнейшим атрибутом царей как верховных жрецов и авгуров[559]. Кстати,' Ливий и другие латинские источники умалчивают о наделении салиев трабе- ей[560]. Возможно, она была знаком отличия только предводителя коллегии (praesul) и не надевалась во время шествий, тем более что выделывать сложные па (см. ниже) в таком плаще было бы затруднительно. Тем не менее такое упоминание Дионисия свидетельствует об особом положении салиев в системе римского жречества и их почитаемом сакральном характере. На голове каждый салий носил высокую шапку с шишаком, которую Дионисий называет по-гречески кир(3астіа (II. 70. 3). Шишак Дионисий именует латинским термином арех и сравнивает его с персидским тюрбаном, что возвращает нас к упоминавшейся выше войлочной шапке с прутиком (или жгутиком), обмотанным шерстью. Однако Плутарх прямо называет их медными шлемами (крауц xa^KC1) (Numa.

13. 5). Кроме того они носили меч, прикрепленный к поясу (а не к перевязи) (Dionys. II. 70. 3; Plut. Numa. 13. 5), а в правой руке - копье или жезл (pct(38ov) (Dionys. II. 70. 3). В левой руке они держали “анцилии”. Очевидно, копье имело не столько военное, сколько сакральное значение. Привлекает внимание пассаж Феста (Р. 231L), где объясняется значение названия pennatas agnas[561]. Употребленный в нем термин spica может означать как стебель колоса, так и дротик или палку-колотушку, о которой говорил Дионисий.

Это может иметь отношение к сельскохозяйственным древнейшим культам, в том числе связанным с арвальскими братьями, в празднествах которых салии также принимали участие[562]. Но опять-таки, нельзя с уверенностью эту pennatas agnas (оперённую овечку) рассматривать как атрибут или элемент жертвоприношения именно салиев.

Не трудно убедиться, что даже дошедшие до нас отрывочные сведения традиции об одеянии и атрибутике салиев носят противоречивый характер, создавая впечатление то жрецов в войлочных шапках и нагрудниках из козлиной или овечьей шкуры, то чуть ли не воинов в военном облачении (мечи, щиты, медные пояса и даже нагрудники и шлемы)[563]. Все это породило в историографии подчас противоположные взгляды на природу облачения и инсигний салиев. За недостатком места ограничусь одним характерным примером. Курт Латте уверен, что одеяние салиев являлось вооружением древнейших римских воинов, а две коллегии салиев (палатинские и коллинские) представляли собой подразделения римского войска, исполнявшие ритуальные военные танцы[564]. А Йорг Рюпке, напротив, считает, что одежда салиев никогда не содержала доспехов, которые носились бы римским воином в какой-либо отрезок времени[565]. С последним, однако, никак нельзя согласиться: меч, металлический или кожаный пояс, шлем конической формы с шишаком (известный по археологическим находкам и изображениям на этрусских вазах VIII- VI вв. из Этрурии и Нация), не говоря уже о щите, пусть и не столь замысловатой формы (но не забудем, что Дионисий сравнивает его с историческим clypeus), - все эти элементы реально существовали на вооружении архаического римского войска уже в начале царского периода[566]. Добавлю, что воинские круглые или овальные щиты эпохи Ромула Плутарх называет dp-yoAitcr] dome (Rom. 21. 1), а они (в том числе микенские щиты) были по форме относительно близки беотийским.

Хотелось бы еще раз особо остановиться на оригинальной интерпретации названия священных щитов салиев талантливым русским историком И.В. Нетушилом[567]. Он соглашается с тем, что архаическая этимология ancile от ambcaedere вполне оправдывается формой этих щитов, описанной у древних авторов, но не считает безупречной фонетическую сторону этих этимологий. Нетушил полагает, что суффикс —ilis указывает на происхождение слова ancile от слова ancus, как servilis от servus, virilis от vir. Но не от прилагательного ancus (криворукий), а от существительного - “слуга”, поскольку суффикс -ilis встречается только в словах, произведенных от существительного. По мнению Нету- шила, последнее название сохранилось в термине anclabris и в названии божеств Anculi и Anculae. Из этого анализа Нетушил заключает, что arma ancilia (Val. Max. I. 1.9) равнялось arma ancorum (типа arma hostilia = arma hostium). Такая этимология позволяет Нетушилу сделать важные выводы. Первое, салии некогда назывались anci, т.е. ministri, или служители бога Марса и Квирина. При этом определение божества оказывалось излишним с тех пор, как в житейском обиходе слово ancus стало вытесняться синонимами (famulus, minister, servus). Второе, название Salii, которое вытеснило из сакральной практики слово ancus, составляло первоначально только народное прозвище (прыгуны, скакуны). Это прозвище вошло в употребление, подобно тому как consul стал применяться вместо praetor и dictator вместо magister populi. Наконец, прэномен ancus (в имени царя Ancus Marcius) обозначает скорее “салий”, а не “криворукий”. Возможность применения этого слова в качестве личного имени Нетушил усматривает в том, что в число салиев молодые патриции поступали в самом юном возрасте, еще отроками.

Однако прояснить картину можно, лишь рассмотрев ритуал салиев и его возможные аналогии и истоки.

РИТУАЛЬНЫЕ ОБРЯДЫ САЛИЕВ

Сакральные действия салиев состояли из торжественных шествий членов этой коллегии ежегодно в марте через весь город. Первое шествие происходило 1 марта, через день после конских ристаний (Эквирий)[568]. По сведению некоторых источников, подобные ристания повторялись на Марсовом поле 14 марта, а в случае разлития Тибра - на Целии (Ovid. Fast. III. 517-522; Fest. P. 117L). И по данным Лида (Mens. IV. 49), на следующий день, 15 марта вновь происходило шествие и пляски салиев (Suet. Otho. 8; ср. Тас. Hist. I. 89). Если учесть, что почитание коня и всадника принадлежит к древнейшим пластам римской религии[569], тем более было связано непосредственно с Марсом, который, по сообщению Овидия, возглавляет эти конские ристания (Fast. II. 860-861), то шествие салиев могло символизировать подготовку к ежегодной военной кампании пешего войска и имело непосредственное отношение к военной организации.

Празднество салиев 1 марта заключалось в шествии их по городу с Палатина на Форум, а затем они обходили Город по периметру древнейшего померия. Причем это было не просто шествие. Сервий сообщает, что они обходили алтари[570]. Одним из них можно считать алтарь Геркулеса Ага Maxima около Форума[571], другим - алтарь Януса. Несомненно, были и алтари других древнейших родоплеменных богов, которые знаменовали сакральные границы города времен Септимонтия. Такой обход, по мнению А.М. Сморчкова, представлял собой разновидность магического круга[572].

Во время процессии перед салиями выступали “священные трубачи” (tubicines sacrorum). Трудно сказать, входили ли они в число членов коллегии, скорее всего нет. И.В. Нетушил рассматривал их как особое почетное звание и род жрецов в отличие от обычных богослужебных музыкантов (флейтистов и т.д.) на том основании, что они якобы справляли свой собственный праздник

Tubilustrum[573], где выступали в роли жрецов[574]. Но данные Феста, на которые он ссылается, не позволяют сделать столь однозначный вывод[575]. Скорее всего они лишь получали от салиев полномочия на очищение военных труб.

Во главе процессии салиев выступали два предводителя. Один принимал обязанности так называемого “запевалы” (vates), второй - “скакуна”, дирижера специфических танцев салиев (praesul от prae+salire). К сожалению, скудость и отрывочность источников не дает возможности определить их статус и круг обязанностей сколь-нибудь точнее (см. ниже, “Состав...”). По пути следования салиев устраивались роскошные пиры, обильность которых со временем вошла у римлян в поговорку (Cic. Ad Att. V. 9: “... я пиршествовал наподобие салиев”)[576]. Можно предположить, что в этом нашли отражение первобытные ритуалы насыщения, символизировавшие обилие и плодородие всей общины. Продолжалось это шествие несколько дней. Во время остановок на ночлег (mansiones) и для пиров салии складывали свое оружие в специально устроенных местах.

Практически салии отправляли ритуалы в течение всего марта - месяца подготовки общины к военным действиям. Так, 19 марта они участвовали в празднике Quinquatrus (Fest. P. 305L; Ovid. III. 809-847), посвященном Минерве[577]. По сообщению Варрона, в этот день совершалась пляска салиев на Комиции[578] в присутствии понтификов и трибуна цел еров[579]. Очевидно, тогда же происходило и очищение (lustratio) священных щитов анцилий[580]. Но, возможно, это символизировало люстрацию всех военных щитов воинов, тем более что сами анцилии никогда не применялись в качестве действующих боевых щитов. А 23 марта салии (или по крайней мере уполномоченные ими священные трубачи, см. выше) действуют в завершающем март сакральном обряде “очищения труб” (Tubilustrum)[581], который знаменовал окончательную подготовку римской общины и ее набранного войска к войне и выступлению в поход. Полибий, например, передает, что празднества салиев продолжались 30 дней[582]. Есть также косвенные данные, что салии принимали участие в церемониях и культах и по истечении данного срока, в частности в культах арвальских братьев. Например, они участвовали в празднестве Регифу- гий (24 февраля) (Fest. P. 346L), Агоналий (или Агоний) (14—

Обряд очищения армии (люстрации) принесением в жертву быка, барана и кабана. Барельеф II в. н.э.

17 марта) (Varro. LL. VI. 14). Более очевидно их участие в сакральной церемонии Armilustrum 19 октября. В это время происходило “очищение” вернувшегося из похода войска и его оружия от крови и скверны убийства и превращение воинов в мирных граждан (Varro. LL. VI. 22; V. 15. 3; Fest. P. 17L; Lyd. Mens. IV. 34). В церемонии вновь употреблялись “анцилии” и пляски салиев[583].

Важной составной частью процессии салиев были пляски, которые производились на три счета (tripudium) (Liv. I. 20. 4)[584]. Плутарх называет их ттиррІХЛ (Plut. Numa. 13. 11), отождествляя тем самым с военными плясками критян и спартанцев. Эти пляски состояли из прыжков и поворотов; каждое движение имело свое наименование[585]. Тот же Плутарх передает, что “...главное в ней - движения ног; танцоры выполняют изящные вращения, быстрые и частые повороты, обнаруживая столько же легкости, сколько и силы”[586]. При этом они ударяли в священные щиты небольшими мечами (..іухеїріб'їоїс §ё [пкроТс та оттХа крошгтес) (Ibid.). Сервий также выделяет в ритуале салиев то, что они “...обходили алтари в пляске на три счета. Они также плясали по старинному обряду, вооруженные, после победы тибуртинцев над вольсками... Некоторые передают, что они назывались от прыжков. Другие говорят, что они учреждены Нумой, чтобы плясать, неся щиты анцилии: следовательно, они правильно названы по прыжкам”[587]. Таким образом, и Сервий, и Ливий, и Варрон, и Дионисий производят название коллегии салиев от глаго-

лов saltare или salire (прыгать, скакать)[588]. Более того, они плясали именно со щитами и в вооружении (описанном выше), что опять-таки указывает на военный характер этой коллегии и ее тесную связь с военной организацией[589]. Поэтому некорректно мнение И. Рюпке, который отрицал наличие явных ритуальных элементов, относящихся к войне, в плясках салиев, чтобы интерпретировать их как “военные танцы”[590].

Самым весомым аргументом против такой интерпретации Рюпке считает пассаж Феста (P. 439L)[591] о Salios virgines, ибо, по его мнению, женщины в качестве воинов непредставимы[592]. Но данный пассаж допускает противоположную интерпретацию. Из него вытекает, что девушки нанимались, чтобы, приняв одеяния от салиев, выполнять обряды салиев (точнее - по подобию салиев!) в Регии (а не в шествиях через город!) и под руководством понтифика, одетого в палудаментум. Следовательно, ни о каких прыжках и военных танцах для этих жриц не говорится. А салии без всякого сомнения совершали у вышеупомянутых алтарей жертвоприношения и другие обряды богам, вознося им молитвы (sollemni) (Liv. I. 20. 4). Далее, очевидно, что эту функцию “девы” выполняли не регулярно, а “нанимались” эпизодически, и не составляли особой коллегии. Поэтому К. Латте правомерно предполагает, рассматривая тот же пассаж, что это могло происходить во время войны, когда мужчины (вероятно, и члены коллегии салиев) уходили в поход[593]. Посредством переодевания в военное облачение (прием, известный этнографически) они теми же обрядами, что и салии, пытались поддерживать военный дух войска и испрашивать благоприятный исход войны у богов. Бросается в глаза, что совершали эти обряды “девы” (virgines) под руко

водством понтифика, который был главой и куратором коллегии весталок, учрежденных, судя по данным традиции, одновременно (если не параллельно) с салиями. (Вспомним, что источник на месте падения щита посвящен весталкам.) Едва ли будет натяжкой предположение, что, если культ Весты воплощал домашнюю, семейно-родовую, так сказать, женскую сакральную ипостась раннеримской общины, то культ салиев - Марс (см. ниже) - ее военно-политическую, мужскую ипостась.

Возвращаясь к содержанию плясок салиев, следует, однако, возразить упрощенному мнению о том, что они воспроизводили действия отрядов и отдельных воинов в бою, чтобы этой первобытной магической имитацией предопределить военный успех[594]. Например, А.И. Немировский считает, что пляски салиев имели магический характер и имитировали отправление войска в поход и сражение с врагами[595]. К. Латте, например, на основе косвенных данных проводит параллель и практически отождествляет ритуалы салиев и так называемые Lusus Troiae - военные игры патрицианских юношей (pueri). Они по преданию были учреждены еще Энеем или его сыном Асканием в честь Анхиза и представляли собой имитацию конного боя между двумя отрядами мальчиков, которые сталкивались и расходились, совершая различные пируэты (Serv. Ad Aen. V. 545-603). В более поздние времена эта игра, вероятно, заглохла и была восстановлена Цезарем и Августом[596]. Но такое предположение слишком гипотетично. Во-первых, в “троянской игре” участвовали именно мальчики (pueri) старшего и младшего возраста и сами игры носили отголосок первобытных инициаций, салии же возрастных ограничений не имели и ни о каком-либо переходе салиев в следующий возрастной класс неизвестно. Например, Корнелий Сципион и в 45 лет оставался салием[597]. Во-вторых, салии всегда были пешими. К. Латте пытается привлечь в доказательство тождества ритуалов салиев и “троянской игры” отрывок из Фаст (Ргае. 19 Mart.)[598]. Этот пассаж обнаруживает еще одну сторону ритуала салиев: совершать обрядовые действия в комициях, возможно, куриатных, поскольку упоминается присутствие коллегии понтификов. Но ничего не дает основания полагать вслед за Латте, йто трибун це- леров был их начальником, тем более что он не был и главой конницы даже в царский период, выполняя со времен Нумы исключительно жреческие (возможно, некоторые административные) функции. Также уязвима ссылка Латте на сообщение Сервия (V. 602), где ритуалы “троянской игры” сравниваются с пир- рихой (заметим, в мнении толпы - vulgo). Ведь этот греческий термин к обрядам салиев применяет только Плутарх, а Сервий ссылается на мнение Светония, что указывает на поздний характер такого отождествления, когда обряды салиев уже утратили смысл.

Таким образом, внимательный анализ источников не позволяет увидеть в плясках имитации боя[599]. Достаточно вспомнить, что чисто сельскохозяйственная коллегия арвальских братьев совершала обряды также в сопровождении пляски в три такта (tripudium), как справедливо отметил еще Модестов[600]. Причем арвальские братья отправляли культ того же Марса как повелителя природы и всего растущего. Поэтому пляски салиев были скорее ритуалами пробуждения связанных с войной сил и демонстрации перед ними готовности общины к военным действиям. Можно сделать вывод, что ритуал коллегии салиев был самостоятельным, восходил к древнейшим сакральным традициям и носил преимущественно военный характер.

СОСТАВ И ОРГАНИЗАЦИЯ КОЛЛЕГИИ САЛИЕВ

Относительно структуры коллегии и ее внутреннего управления сведений в источниках выявить почти не удается. Во главе коллегии стоял magister (предводитель)[601], кроме него к числу руководителей относятся vates (запевала), который во время процессий и жертвоприношений возглавлял хор салиев, и praesul (зачинатель танцев), который предводительствовал танцами и показывал высоту и па прыжков трипудия. Роль vates, несомненно, была значительнее простого руководителя хора, поскольку сам термин имеет значения также “пророк”, “учитель”. Вероятно, он был главным знатоком и хранителем священных гимнов салиев (см. ниже), которые играли огромную роль в ритуале и язык которых был настолько архаичен (если вообще латинским), что стал непонятен даже в эпоху архаики. Точно так же praesul являлся блюстителем ритуала танцев, все движения которых были пронизаны сакральным смыслом, требовавшим строгого соблюдения. Не случайно император Марк Аврелий гордился тем, что будучи в молодости салием сумел сам выучить наизусть все сакральные формулы и жесты[602]. Однако остается неясным, были ли эти два сана постоянными или нет и принадлежали ли они двум разным членам коллегии или могли совмещаться в одном лице. Не менее туманна и роль magister.

Известно также, что салии делились на Palatini и Collini[603]. В каждой части было по 12 человек. Число 12 Salii Palatini Модестов связывает с годовым циклом из 12 месяцев, опираясь на сообщение Иоанна Лида[604]. Однако Сервий дает иное определение - Collini и Quirinales (Ad Aen. VIII. 285). Любопытно, что Дионисий упоминает о существовании неких Агональских салиев (11.70.1), а Варрону известны салии quorum cognomen Agonensium (LL. VI.

14. . Поскольку салии, как будет показано ниже, были связаны с культом Януса, а именно ему приносились жертвы царем в праздник Агоналий, который был, по мнению Г. Виссовы, одним из самых древних религиозных праздников[605] то, вероятно, салии (или одно из их подразделений) также принимали участие в обрядах Агоналий. Но храм Янусу Квирину был сооружен Нумой на Кви- ринале {Serv. Ad Aen. VII. 607; Fest. P. 304L). Привлекает внимание сообщение Феста (P. 304L): “Квиринальский холм (collis!), как сейчас он именуется, некогда назывался Агонус, до того как на него стали переселяться сабиняне, прибывавшие из Кур после заключения мирного договора между Ромулом и Тацием”[606]. Очевидно, именно на Квиринале справлялись обряды Агоналий. Этим можно объяснить противоречия в названии второй коллегии салиев - коллинские, агональские, квиринальские. Существование коллегии 12 палатинских салиев зафиксировано в источниках и многочисленных надписях[607]. По Сервию (Ad Aen. VII. 603; VIII. З)[608] именно на Палатине располагалось святилище

Марса (sacrarium Martis)[609], где хранились анцилии и йвгурский lituus (жезл) основателя Города Ромула[610].

И.В. Нетушил считал, что каждая коллегия имела свои особые богослужебные книги (Varro. LL. VI. 14), каждая хранила свои щиты отдельно (Liv. V. 52. 7) и также порознь справляла свои культы, лишь ежегодный праздник устраивался сообща[611]. Однако нужно заметить, что у коллегии имелся единый для обоих подразделений magister (Val. Max. I. 1. 1). Видя в сохранении в двойственности салиев следы организации двух основных общин Рима после их объединения, Нетушил полагает: “Пока Сервий Туллий не объединил римские военные силы путем введения новой организации, обе соединенные общины заботились сами о снаряжении собственных военных отрядов, но под верховным начальством палатинского командира, как это имело место по отношению к союзникам римского народа”. Поэтому “двойственность коллегии салиев, по мнению Нетушила, вызвана была двойственностью самой армии”[612].

Существуют также разногласия, возникли ли обе коллегии из 12 салиев каждая вместе уже при Нуме или коллинские са- лии были добавлены позже Туллом Гостилием. Об этом свидетельствуют Дионисий (II. 70; III. 32. 4) и Сервий (VIII. 285: ab Hostilio vero pavorii et pallorii instituti). Правда, последний говорит лишь о посвящении этих коллегий или их храмов божествам Ужаса и Страха[613]. Э. Перуцци полагает, что при Тулле Гостилии отношения между царем и жрецами ухудшились и он удвоением коллегии салиев пытался выдвинуть их на первое место и противопоставить авгурам[614]. Е.М. Штаерман считает, что таким образом Тулл старался привлечь на свою сторону простой народ[615].

Представляется продуктивной версия И.Л. Маяк, согласно которой первоначально коллегия состояла из жителей montes, о чем говорит и их название Palatini, в то время как учрежденные Туллом коллинские салии состояли из жителей “холмов” (colies), именно при нем вошедших в состав померия[616]. Тем самым салии отражали исконный состав населения времен Септимонтия (т.е. VIII—VII вв.) и воплощали его как единое целое, как общинный коллектив - populus. Правомерно также мнение, что создание при Нуме общих коллегий, как жреческих, так и ремесленных, подчинялось задаче смешения людей различных племен как латинского, так и сабинского происхождения после синойкизма Ромула с сабинянами. В свете этого возникновение коллегии салиев можно рассматривать как проявление процесса образования единой римской общины и консолидации составлявших ее родоплеменных групп в новый римский этнос. И как справедливо отметила Е.М. Штаерман, объединение племен и поселений на соответственном этапе развития начинается обычно с создания культовых союзов, примером чему может служить объединение коллегии служителей Марса - салиев[617]. Интересное наблюдение сделал в связи с этим П. Каталано. Он указал на то, что в известном выражении из песни салиев - pilumnoe poploe слово poploe стоит во множественном числе и по форме относится к древнейшим слоям латинского языка[618]. Иными словами, в песне упоминается не один, а несколько народов, выразителями сходных культов которых выступали коллегии салиев. Выявленные Э. Перуцци сабинские корни в прилагательном pilumnoe (формы на -umn-) позволяют подтвердить теорию о складывании коллегии салиев в глубокой древности, на стадии латинско-сабинского синойкизма[619].

Анализ источников позволяет обнаружить, что коллегия салиев не была чисто римским институтом (Isid. XVIII. 50). Подобные коллегии, посвященные богам-воителям, были достаточно широко распространены в Италии[620]. Еще В.И. Модестов подчеркивал: “духовное общество салиев есть не только древнейшее латинское, но и вообще италийское учреждение и не стоит каким- либо особняком в Риме”[621]. Такие коллегии существовали в Этрурии, Тускуле, Тибуре и Лавинии {Serv. Ad Aen, 285; Tab. Iguv. Via). Фест сообщает, что в Павиний этот ритуал вместе с Пенатами привез Эней, который получил его от аркадянина Салия из Ман- тинеи или от Саона из Самофракии[622]. На самофракийские и аркадские корни ритуала указывает также Сервий[623]. Возможно, это было связано с привычкой выводить все римские традиции от троянцев или с отождествлением плясок салиев со спартанской пиррихой, о чем уже говорилось выше. Но Э. Перуцци выявил целый ряд грецизмов в культе салиев, что, по его мнению, подтверждает их связь с Самофракией[624]. А П. Де Франчиши идет дальше и, проводя параллели между римскими анцилиями и изображениями подобных двудольных щитов на хеттских изображениях Тешуба, на кносской печати, на микенском и пилосском украшениях, на микенском ритоне и т.д., делает вывод о средиземноморских корнях анцилий и о древних связях Италии с Эгейским культурным кругом[625].

Проведенные в Лавинии археологические раскопки выявили керамику ХІІ-ХІ вв., в том числе микенскую, и герон с посвящением лару Энея. Более того, высказываются мнения о существовании в Лавинии культа Энея как индигета - обожествленного основателя города[626]. А в схолиях к Вергилию упоминается о посвящении в Лавинии Асканием храма Энею Индигету (Schol. Veron. Ad Aen. 1.259). Э. Перуцци обратил внимание на слова грамматика Диомеда о том, что Нума ввел в культ песни и пляски салиев, которые “умилостивляли отечественных богов инди- гетов” (patrios placaverunt indigetes)[627]. Тем самым мы можем утверждать, что салии почитали богов-основателей общины, а таковым в Риме считался Ромул, обожествленный под именем Кви- рина. К таким индигетам можно отнести также Геракла, культ которого существовал в Тибуре, где тоже действовали жрецы-салии (Serv. Ad Aen. VIII. 285). Итак, коллегия салиев имела не только общелатинские, но и средиземноморские корни, что указывает на глубокую древность их культа, восходящего еще к первобытным верованиям.

Остается добавить, что в члены коллегии салиев в Риме принимались только патрицианские юноши[628]. Не случайно еще Цицерон порицал скандального трибуна Клодия за то, что примером своего усыновления в плебейский род он может лишить римлян многих жрецов, в числе которых называл салиев (Cic. Pro domo. 14. 38). Салиями могли быть только патриции, у которых живы были отец и мать, которые родились в Риме и не имели никаких физических недостатков (Dionys. II. 70. 1; Gell. II. 10). Нетушил подчеркивает, что избирал их, вероятно, верховный понтифик[629]. При этом читались особые формулы - Carmina.

Салиями могли оставаться в течение всей жизни, но при занятии другой жреческой должности салии в отличие от членов других коллегий обязаны были сложить свой сан. При этом у них существовал особый обряд принятия в коллегию и эксавгурации из сана. Осуществлял эту процедуру, судя по некоторым данным, запевала или praesul салиев[630]. Однако есть данные о возможности совмещения членства в нескольких коллегиях. Например, Аппий Клавдий, согласно Макробию, был и авгуром, и салием (III. 14.4).

Исключительно патрицианский характер коллегии определялся, несомненно, тем, что только патриции олицетворяли изначальную римскую общину, были хранителями родоплеменных культов и единственные обладали правом совершения ауспиций и публичных священнодействий. Сохранение патрицианского характера этой коллегии вплоть до конца Республики доказывает архаичность культа салиев.