КОНТРОЛЬ ЗА ЧАСТНЫМ КУЛЬТОМ
Ничего подобного нельзя сказать о втором и третьем пунктах указанного перечня (вопрос об обетах и вопрос о праздничных днях), вообще никак не прокомментированных писателем. Скорее всего, здесь подразумевалась уже отмечавшаяся выше и обычная для понтификов консультационная деятельность в сфере своей компетенции, касавшаяся как магистратов, так и частных лиц, что было назначено им, согласно традиции, еще Нумой при учреждении этого жреческого сана[380].
Эти функции имел в виду Цицерон, обращаясь в своей речи к Клодию: “... если бы тебе предстояло совершить какой-либо искупительный или ввести какой-либо новый обряд в связи с почитанием ваших родовых богов, то ты, в силу общепринятого обычая все-таки обратился бы к понтифику”[381]. Несомненно, консультации понтификов, знатоков сакрального права, служили одним из каналов жреческого, другими словами, общественного, влияния на организацию и формы осуществления частных священнодействий.При их учреждении понтифики могли даже своим постановлением назначить день или место для совершения этих обрядов, о чем свидетельствует Фест со ссылкой на Галла Элия: “что же из этих вещей (храм, алтарь, изваяние, участок, деньги и др. - Авт.) посвящается богу частными лицами ради собственного культа, это римские понтифики не считают священным (sacrum). Но если учреждены такие частные священнодействия (sacra), которые по решению понтификов должны совершаться в назначенный день или в определенном месте, [то] они называются священными (sacra), подобно жертвоприношению (sacrificium)”[382]. Вряд ли эта цитата позволяет сделать обобщающий вывод о полном контроле понтификов за учреждением новых частных культов. Явно речь идет лишь о некоторых частных священнодействиях, которые в силу тех или иных причин требовали решения понтификов. Известно, например, что понтификами специально объявлялся день feriae Sementivae (Varro.
LL. VI. 26), поскольку этот праздник окончания сева не имел определенной даты (Lyd. Mens. III. 6.). Отмечался он на частном уровне (об общественном отправлении ритуалов сведений практически нет):'Овидий упоминает вилика (понятно, замещающего крупного землевладельца) и жителей пага, приносящих в этот день жертву Теллус и Церере[383]. О жертве этим богиням в праздник feriae Sementivae сообщает также Иоанн Лид (Mens. III. 6), правда, неясно, идет ли речь о частном или общественном уровне осуществления обряда: судя по контексту, скорее о втором, ибо сочинение Лида посвящено общественным установлениям.Следует отметить, что значительная часть религиозных празднеств и обрядов в Риме осуществлялась privatim et publice (“частным и общественным образом”)[384], а это предполагает определенную степень влияния общественных жрецов, прежде всего понтификов, на частный культ, хотя бы в качестве образца совершаемых ритуальных действий. Однако конкретизировать данный тезис не представляется возможным в силу специфики источников, уделявших преимущественное внимание общественной стороне деятельности понтификальной коллегии. Но ясно, что речь может идти лишь о жреческом “влиянии”, но не “контроле”за частным культом. Это вполне понятно, если вспомнить об особенностях римской familia эпохи Республики, которую отличала огромная власть pater familias при невмешательстве гражданской общины во внутренние дела подвластного ему семейного коллектива. Да и чисто практически эффективный контроль за частными священнодействиями был невозможен уже на очень ранних этапах римской истории хотя бы в силу соотношения численности коллегии понтификов и гражданского коллектива в целом.
Но все это, естественно, имело значение лишь до тех пор, пока не возникало угрозы благополучию всей civitas, в том числе и в религиозной области. Хрестоматийный пример - история с неугодным Юпитеру первым плясуном на Великих играх (490 г. до н.э.), когда пришлось повторить торжественное шествие из-за того, что случайно во главе его оказался раб, бичуемый по приказу господина.
Процессия и игры были проведены заново, а гражданин наказан, поскольку его действия нарушили pax deorum, создав угрозу благополучию всего общества[385]. Таким образом, чистота общественных священнодействий могла зависеть и от частного лица. Каждый член общины обязан был подчиняться сакральным установлениям, если нарушение их оскверняло эти священнодействия. Например, понтификальным правом запрещалось работать в праздничные дни, ибо они были посвящены службе богам (Serv. Georg. I. 268). Круг работ, разрешенных в эти дни, был определен также понтификами[386]: “А если кто хочет знать, какие празднества какими людьми или в какие дни осуществляются, или что разрешено делать в праздничные дни, пусть читает понтификальные книги”[387]. Это интересное замечание Сервия прямо соответствует третьему пункту (“о праздничных днях”) в перечне частно-правовых обязанностей понтификов у Цицерона. При этом нарушение запрета трудиться в праздничные дни наказывалось штрафом, если оно сказывалось на чистоте общественных священнодействий (Macr. Sat. I. 16. 9). Ведь царю священнодействий и фламинам, а также самим понтификам нельзя было видеть в названные дни чью-либо трудовую деятельность, ибо это оскверняло празднество. Во избежание случайных ситуаций перед ними шли специальные глашатаи, призывавшие отложить работу перед лицом жрецов[388]. “Пренебрегавший предупреждением штрафовался” (praecepti neglegens multa- batur - Ibid.). Возникает вопрос, кто накладывал взыскание - жрец (точнее, верховный понтифик, которому подчинялись царь священнодействий и фламины) или магистрат по заявлению жрецов? Безличное выражение multabatur, употребленное Макроби- ем, не дает однозначного ответа на этот вопрос. Авторитетный исследователь римской религии Г. Виссова склонялся ко второму мнению, аргументируя аналогией с законом о священной роще близ Сполето[389]. Но интересным представляется и продолжение указанной цитаты из “Сатурналий” Макробия: “Утверждали даже, что тот, кто неумышленно сделал что-нибудь в эти (праздничные. - Авт.) дни, кроме штрафа должен принести в качестве искупительной жертвы свинью. Понтифик Сцевола доказывал, что “(поступивший) сознательно не может искупить (свою вину)”, но Умброн отрицает, что “тот осквернен, кто совершил деяние, касающееся богов, или ради священнодействий, либо сделал что-нибудь, относящееся к необходимым жизненным нуждам”[390]. Здесь явно прослеживается противопоставление гражданской (штраф) и религиозной (искупительная жертва) ответственности, что вполне логично можно связать с процессом отделения publicum от sacrum, который Т. Моммзен отнес к началу Республики[391]. Соответственно, штраф следует отнести к компетенции светской власти (это, собственно, и доказывал Г. Виссова). Да и в целом вопрос о наличии у понтификов судебных полномочий в отношении частных лиц остается открытым. С одной стороны, об этом прямо пишут Дионисий (II. 73. 2) и Фест (Р. 113L) в своих общих оценках компетенции понтификов. Известно, что именно понтифики сохраняли правовую традицию и разрабатывали юридическую теорию (D. I. II. 2. 6). Занятия правом (и не только божественным) продолжали оставаться в сфере их традиционных интересов и после ликвидации монополии понтификов в этой области (учреждение претуры в 366 г. до н.э., обнародование Гнеем Флавием в 304 г. гражданского права, в частности формул исков, разработанных и сохранявшихся понтификами)[392]. Интересно сообщение Помпония, что ежегодно из коллегии понтификов выбирался один представитель для ведения частных дел и почти сто лет[393] народ придерживался этого обычая (Ibid.). Так что наличие у понтификов судебных функций в раннюю эпоху вполне возможно[394]. Однако в источниках практически нет конкретных примеров судебной деятельности понтификов в отношении не-жрецов, за исключением казни соблазнителя весталки по приговору понтификальной коллегии[395], что, несомненно, связано с особым положением весталок при верховном понтифике. Видимо, судебные полномочия понтификов, если таковые имелись, были достаточно рано отняты у них и поэтому почти не отразились в источниках. Показательно, что полностью отсутствует упоминание о каком-либо участии понтификов в событиях вокруг процесса о Вакханалиях, хотя сами эти события изложены достаточно подробно. Правда, в речи консула перед сенатом упоминаются в качестве охраняющих отеческую религию, наряду с сенатскими постановлениями, и решения понтификов (Liv. XXXIV. 16. 7)[396], но о необходимости такого решения вопрос не ставился.Тем не менее, именно понтифики разрабатывали теоретические проблемы, касающиеся нарушений сакрального права, и правила искупления этих нарушений. При этом они различали умышленное и неумышленное сакральное нарушение. Первое считалось ими неискупимым, а неумышленное искупалось жертвоприношением[397], где помощь могли оказать сами понтифики (“общественные жрецы” у Цицерона, см.: Cic. Leg. II. 22; 37).
Итак, следует отметить отсутствие явных следов контроля со стороны коллегии понтификов как за соблюдением частными лицами сакрального права, так и за принесением искупительных жертв. Помимо отмеченной выше практической невозможности такого контроля укажем на отсутствие в республиканском Риме наказаний за преступления против богов, если при этом не затрагивались напрямую общественные интересы[398]. Согрешивший предоставлялся собственной совести и каре оскорбленных им богов (Cic. Leg. I. 40; II. 19; 22; Тас. Ann. I. 73). Это положение являлось одним из принципиальных устоев римской религии: “оскорбление богов - забота самих богов” (слова императора Тиберия в изложении Тацита)[399]. Карательные меры со стороны государства вызывали лишь те явления религиозной жизни, которые угрожали основам civitas, как в том же случае с Вакханалиями[400]. Ведь государство вмешалось только тогда, когда отправление этого культа стало массовым, захватив и часть римских граждан, и поэтому опасным для тесно взаимосвязанных нравственных и религиозных устоев римского общества. Политическая направленность проведенных мероприятий явствует из того, что Вакханалии не были запрещены, но лишь введены в безопасные, хотя и достаточно узкие рамки под контролем римских должностных лиц. Если бы участие в них трактовалось именно как религиозное преступление, то следовало бы ожидать абсолютный запрет отправления культа: ведь религиозные преступления оскорбляют богов независимо от числа участников.
Римское религиозное сознание признавало ответственность общины за деяния своего сочлена, нарушившего установления богов. Но эта ответственность наступала при наличии двух условий: если нарушения касались опять-таки общественного культа и если община не отмежевалась тем или иным способом от преступного гражданина. Именно так античная традиция представляла причины захвата Рима в 390 г. до н.э., как кару богов за осквернение Фабиями, членами посольства в Клузий, права народов и последовавший затем отказ римлян выдать нарушителей галлам[401]. Знатность и влиятельность Фабиев помешала прибегнуть к этому радикальному способу восстановления мира с богами. Показательно, что Фабии так и не были наказаны, а вину свою римляне искупили благочестием, в том числе и благодаря усилиям одного из представителей этого рода[402]. Все же, хотя для восстановления мира с богами принципиальное значение имели религиозные акты искупления греха, наказание святотатца являлось для общины распространенным способом оправдаться перед богами, но это было делом светской власти.Проведенный анализ убеждает в консультативном характере деятельности понтификов по отношению к частным культам. Только таким образом понтифики осуществляли в какой-то степени контроль за исполнением религиозных обязанностей отдельными гражданами, но его нельзя назвать ни строгим, ни всеобъемлющим.