§ 1. Предыстория личных неимущественных прав автора
Развитие гражданского права тесно связано с эволюцией и трансформацией тех фактических общественных отношений, которые составляют его предмет. Как писал И.А. Покровский, его содержание находится в прямой связи с содержанием человеческих интересов, а его развитие неразрывно связано с ростом человеческой личности и осознанием ею своих духовных потребностей.
С процессом эволюции личностных интересов и ценностей И.А. Покровский связывал и возникновение авторских прав, отмечая, что и в этом случае их имущественные аспекты выходили вначале на первый план, и лишь затем неимущественная сторона стала получать признание[3].Действительно, этот механизм эволюции правового регулирования в полной мере приложим к развитию авторского права. Игнорирование результатов творческой деятельности как объекта каких-либо субъективных прав сменялось осознанием важности вовлечения их в экономический оборот, а финальным этапом в этом процессе стали выработка в науке и последующее нормативное закрепление особых личных неимущественных прав автора - прав, не связанных с денежной ценностью произведения и его товарными качествами, и предназначенных исключительно для презервации интересов творческой личности.
Так, римскому праву еще не знакомо было регулирование творческих отношений как таковое. Авторское право, по выражению Я.А. Канторовича, - «понятие новейшего времени, продукт новейших технических, экономических и культурно-общественных условий жизни»[4] . Время от времени исследователями предпринимаются попытки обосновать охрану римским правом не только имущественных, но даже и личных неимущественных прав автора, однако аргументы, приводимые в поддержку такой позиции, нельзя назвать убедительными. Чаще всего, говоря о «римском» авторском праве, подразумевают нормы морали и этические правила, посвященные взаимоотношениям автора и его покровителя-патрона[5] [6]. Как справедливо писал Г.Ф. Шершеневич, в римском праве невозможно найти следов авторского права как юридического института . Однако и после того, как отношения по поводу результатов интеллектуальной деятельности стали объектом правового регулирования, личные неимущественные интересы автора в течение долгого времени находились вне правового поля. С. А. Судариковым высказана точка зрения, согласно которой личные неимущественные права авторов стали естественным образом признаваться с появлением письменности и письменных литературных произведений, в то время как экономические права стали признаваться только после изобретения печатной технологии[7]. Таким образом, по его мнению, личные неимущественные права, по крайней мере в своей примитивной протоформе, сформировались как категория субъективных прав раньше, чем имущественные, исключительные права на произведение. Этого же мнения придерживается П.В. Шеленговский, описывая личные неимущественные права как исторически первую категорию субъективного авторского права[8]. Первые протонормы авторского права действительно берут свое начало в XV-XVI в., но, как будет показано в данном параграфе, система авторского права, существовавшая на территории Европы вплоть до начала XIX в., исключала саму возможность охраны личных неимущественных прав автора. Зарождение первых норм авторского права приходится на эпоху Ренессанса и связано с появлением относительно дешевых средств воспроизведения и началом процесса коммодификации книг, т. е. приобретением ими экономических качеств товара. Первичная институционализация книжного оборота происходила в форме особых привилегий, выдаваемых монархом или советами городов и дающими право печати, и образовала систему книгопечатных привилегий. Я.А. Канторович считал первым случаем выдачу привилегии в Венеции Петру из Равенны 3 января 1491 г. на напечатание книги «Phoenix»[9] [10]. В литературе можно встретить примеры еще более ранних привилегий - 18 сентября 1469 г. печати книг на территории Венеции и подвластных территорий в течение пяти 10 лет . Механизм выдачи и использования привилегий, строго говоря, имел лишь отдаленное отношение к современному частноправовому регулированию авторских отношений. Какая-либо правовая дифференциация между печатными привилегиями и ранними аналогами патентов отсутствовала, а процедура их дарования ничем не отличалась от режима предоставления ремесленных привилегий[11]. Положение автора в таком механизме было незначительно. Он, разумеется, также мог обращаться за получением монополий на печать и продажу собственных книг, а в некоторых случаях имел возможность и защищать свои авторские права от нарушений. Например, в 1504 г. поэт Андре де Ла Винь, обнаружив, что издатель - Мишель Ле Нуар - печатает его книгу, «Le vergier d’honneur», обратился к парижскому Парламенту с просьбой о запрете ее печати и продажи. Парламент рассудил в пользу автора и даровал ему исключительное право на свои произведения[12]. В последующем этому примеру последовали и некоторые другие авторы. Вместе с тем возможность получить привилегию на печать собственных произведений ни в коей мере не свидетельствовала о наличии у действительного автора особого правового статуса, предполагающего наделение его субъективными правами, отличными от прав обладателя лицензии. Как отмечается в литературе, автор, хотя и не был исключен их системы привилегий, никогда не занимал в ней важного положения. В том случае, если он получал привилегию на напечатание, его авторский статус не играл никакой роли[13] [14]. Если же вводом книг в экономический оборот занималось постороннее лицо, автор просто выпадал из системы правовых связей. Кроме того, практика получения авторами привилегий в отношении своих произведения не была массовой. Книгопечать и книгопродажа зародились как новые отрасли ремесел, правовое регулирование которых первое время было, в силу их новизны, хаотичным. 14 положение дел не привели к успеху . В Англии образование централизованной организации произошло несколько раньше - в 1557 г. Хартией Королевы Марии была образована Компания книгопечатников и книготорговцев (stationers’ company). Монополия корпораций, выгодная как им самим (их право печати было бессрочным), так и европейским монархиям, заинтересованным в цензурном контроле над печатью, предопределила консервацию авторского права в Европе вплоть до конца XIX в. Заметим, что в научной литературе наблюдается тенденция к отождествлению ранних книгопечатных привилегий и более поздних книгопечатных монополий. В целом такое отождествление оправданно, так как после образования гильдий книгопечатников и книготорговцев практика выдачи привилегий третьим лицам была прекращена. Однако нельзя упускать из вида, что в некоторых европейских странах сохранялось разделение монопольного права печати, принадлежащего книгопечатной корпорации, и права печати, дарованного непосредственно монархом. Так, в Англии, помимо собственно авторского права книгопечатников (the stationers’ company copyright), сохранялась и исторически более ранняя система авторского права - печатный патент (the printing patent), основанный на прямом разрешении Короны печатать и продавать книги, но он постепенно вытеснялся из юридического обихода[15]. Законом, впервые пошатнувшим доминирование печатных корпораций и давшим начало поступательному развитию современного авторского права, был вступивший в силу 10 апреля 1710 г. Революционность Статута королевы Анны состояла в идентификации автора как самостоятельной правовой фигуры и придании ему правового статуса, отличного от статуса правообладателя. Тем не менее, было бы ошибкой преувеличивать его значение и утверждать, что он одномоментно поставил автора в центр всей системы авторского права. В большинстве его статей термины «автор», «приобретатель книги», «книготорговец», «правоприобретатель» и другие 17 использовались как синонимы , а ограничения на отчуждение автором прав на произведение в пользу книготорговцев по-прежнему отсутствовали. Во многих отношениях, по мнению англо-американских исследователей, Статут кодифицировал существовавшую много веков систему печатных монополий с тем отличием, что субъектом права печати и продажи книг теперь могло стать любое 18 лицо . Статут королевы Анны интересен не только в контексте изучения процесса превращения системы печатных монополий в систему авторских прав. Некоторые склонны считать события, последовавшие за вступлением в силу Статута и известными как «Битва книготорговцев», первым случаем признания судебной практикой за автором его моральных прав[19]. Под Битвой книготорговцев понимают два громких судебных дела, во многом определивших все последующее развитие авторского права в англо-американской правовой семье. Первое дело - Millar v. Tailor (1769), - рассматривалось Судом королевской скамьи. Обстоятельства дела таковы. Одна из сторон дела - книготорговец Эндрю Миллер, приобрел в соответствии со Статутом королевы Анны права на публикацию книги Джеймса Томпсона «Времена года». В суде Тэйлор утверждал, что, несмотря на истечение срока охраны прав на публикацию поэмы, установленного Статутом Анны, он тем не менее сохраняет свои права. Аргументация Тэйлора сводилась к следующим пунктам: 1) автор в силу естественного, природного порядка обладает правом на свои еще не опубликованные произведения; 2) это право, будучи естественным, не возникает из Статута, следовательно, с истечением срока охраны, который определен в позитивном праве, оно не прекращается; 3) автор может уступить это право книготорговцу. Фактически эти аргументы были попыткой обойти правила о срочности охраны произведений, установленные Статутом королевы Анны. Суд разрешил дело в пользу истца. Однако всего через несколько лет, когда стало очевидным, что это решение ведет не к укреплению позиций автора, а к восстановлению корпоративной монополии, Палата Лордов в стремлении аннигилировать его последствия вынесла другое по делу Donaldson v. Beckett в 1774 г., в котором определила, что автор, хотя и обладает вечным естественным правом на произведение, но теряет его с момента опубликования[20]. Образовавшееся в результате такого компромисса право получило название «копирайт общего права» (common law copyright) и фигурировало в истории англо-американского права еще более века, хотя и не играло существенной роли, так как погашалось с момента первой публикации произведения. Решение по делу Millar v. Tailor является, вероятно, первым случаем признания в судебной практике тех интересов автора, охрана которых позднее будет осуществляться на основе моральных прав. Лорд Мэнсфилд, один из судей, принимавших решение по делу, аргументировал необходимость признания за автором естественного права тем, что в противном случае последний «больше не хозяин своего собственного имени. Он не обладает контролем над своим произведением. Он не может предотвратить его искажение. Он не может исправить ошибки. Он не может изменить его или запретить некорректное издание. Любой может напечатать и тем самым увековечить недостатки произведения, обесславив автора против его воли; распространять от лица автора мнение, которое тот не разделяет, в котором раскаивается или которого стыдится. Автор не имеет свободы выбора способа, которым произведение будет опубликовано, или лица, которым оно будет опубликовано »[21]. Нельзя не заметить, что приведенная цитата уже содержит в себе относительно современные формулировки всех моральных прав. Представляется, однако, что «копирайт общего права» все же нельзя считать прообразом современных моральных прав автора, так как его влияние на последующее развитие авторского права в Европе было минимально, и континентально-европейская доктрина моральных прав формировалась на основе иных теоретических и практических положений. Историческое значение двух этих дел состоит прежде всего в том, что в их ходе для обоснования необходимости охраны авторских прав впервые была привлечена естественно-правовая риторика. Разумеется, ее использование было обусловлено стремлением книготорговцев сохранить вечное монопольное право печати, но оно не было случайным и требовало уверенности в убедительности этой аргументативной модели. Вовлечение автора в систему копирайта, наделение его авторскими правами и предоставление ему правовых льгот (в виде, например, упомянутого уже второго четырнадцатилетнего срока охраны прав в соответствии со Статутом королевы Анны) совпало или, что более вероятно, стало следствием расцвета естественно-правовых идей в Европе XVIII-XIX в. И если техникоюридический уровень динамики развития авторского права, представленный выделением автора в качестве особого субъекта правовых отношений, был отражением движения к ограничению средневековых монополий, то идея о праве на произведение как о естественном праве автора на результаты его духовного труда станет в XIX в. одним из краеугольных камней при построении большинства научных теорий авторского права. Роль общепризнанного выразителя естественно-правового учения в авторском праве выпала Джону Локку и его так называемой «трудовой теории собственности» (labour theory), изложенной в Главе 5 «Второго Трактата о правлении». Согласно этой теории, вещи в своем естественном состоянии принадлежат сообща всем людям, а единственной собственностью человека первоначально служит только его собственная личность, в том числе труд человека. Поэтому когда человек своим трудом преобразует состояние предмета, в котором природа этот предмет создала и сохранила, он присоединяет к предмету нечто, принадлежащее только ему - свой труд. Тем самым человек выводит предмет из состояния общего владения и приобретает в собственность: «Тот, кто питается желудями, подобранными под дубом, или яблоками, сорванными с деревьев в лесу, несомненно, сделал их своей собственностью... Его труд создал различие между ними и общим; он прибавил к ним нечто сверх того, что природа, общая мать всего, сотворила, и, таким образом, 22 они стали его частным правом» . [22] Локк прямо не упоминает результаты духовного труда, а анализ способа изложения им своей теории и приведенных в ее доказательство примеров говорят о том, что под собственностью Локк подразумевал лишь право собственности на вещи. Однако потребность в естественно-правовой почве для обоснования авторского права и отсутствие четкого водораздела между произведением-вещью и произведением-текстом привели к тому, что трудовая теория собственности к концу XVIII в. начала фигурировать не только в научных работах как доктринальный довод, но и в решениях судов как правовой аргумент. В частности, мнение одного из судей по делу Millar v. Tailor, Лорда Эстона, основывалось на локкианском 23 учении о естественных правах человека . В российской и континентально-европейской науке авторского права трудовая теория Локка в настоящее время рассматривается в основном в исторической перспективе. В англо-американском праве, напротив, она сохраняет свое общетеоретическое значение при объяснении природы интеллектуальной собственности[23] [24]. Системы авторского права на территории Европы в XVIII в. характеризовались однородностью - дифференциация систем droit d’auteur и copyright, ассоциируемых с континентально-европейским и англо-американским правом соответственно, случится не ранее середины XIX в. Поэтому процессы, схожие с описанными выше, в конце XVIII в. происходили и в других странах Европы. Например, французская система печатных монополий переживала эволюцию, тождественную происходившим в Англии изменениям. В 1725 г. монархом был отозван целый ряд королевских привилегий, дававших парижским книгопечатникам и книготорговцам монопольные права печати и продажи книг, ущемлявшие их провинциальных коллег. В ответ юристом Луи Д ’Эрикуром от имени парижских книготорговцев был составлен меморандум в их защиту, представленный монарху. В нем утверждалось, что произведение и исключительное право его печати является по сути правом частной собственности автора, которое приобреталось им вследствие самого факта его интеллектуального труда. В итоге попытка книготорговцев сохранить свое доминирующее положение не удалась и во Франции. 30 августа 1777 г. был принят королевский Декрет о сроках привилегий[25], признававший за автором право на получение привилегии на опубликование и продажу своего произведения и утверждавший гибкую систему сроков охраны прав на произведение: печатные привилегии предоставлялись издателям на ограниченный срок, но в пределах срока жизни автора. При этом запрещалось обращаться за продлением срока привилегии, если только произведение не было изменено более чем на четверть - норма, предусмотренная, чтобы предотвратить обход книготорговцами правила о срочности привилегии. Права же авторов на собственные произведения носили вечный характер и передавались по наследству, но в случае уступки издателю ограничивались сроком жизни автора. Последующее развитие авторского права во Франции будет связано с наступлением Великой французской революции и отменой французским учредительным собранием действовавших до того законов об авторском праве. Взамен были приняты Декрет от 13 января 1791 г., регулировавший взаимоотношения авторов с театрами[26] [27], а также Декрет о литературной и художественной собственности от 19 июля 1793 г., ст. 1 которого предоставляла авторам литературных, музыкальных и графических произведений исключительное право продавать, разрешать к продаже и распространять свои произведения на территории Республики, а также отчуждать это право полностью или в части . Великая французская революция 1789 г., аннулировав существовавшую до того систему регулирования книготорговли, стала переломным моментом, с которым связано разделение национальных систем авторского права на систему droit d’auteur и систему copyright. Сформулируем основные выводы, следующие из выполненного в данном параграфе исследования. Развитие правового регулирования отношений по поводу результатов творческой деятельности в период с момента возникновения первых протонорм авторского права в XV в. и до начала XIX в. осуществлялось в рамках единой гомогенной логики, развертывающейся в трех последовательных этапах: 1) этапе индивидуальных привилегий на печать и продажу книг; 2) этапе книготорговых и книгопечатных монополий; 3) этапе ограничения данных монополий в пользу автора. Условия, позволявшие констатировать наличие самостоятельного института моральных прав автора или охраны неимущественных интересов автора какими- либо другими правовыми инструментами, отсутствовали. Вместе с тем, на этот временной промежуток приходится становление предпосылки, необходимой для последующего образования моральных прав автора - формализации положения автора в системе участников отношений по поводу результатов творческой деятельности. Основными способами формализации авторского статуса в этот период являлись, во-первых, нормы, признающие автора первичным правообладателем, во-вторых, нормы, предоставлявшие ему пролонгированные или дополнительные сроки охраны имущественных прав на произведение.