§ 2. Обязанность расследовать случаи гибели людей в связи с применением силы в вооруженных конфликтах
Международное гуманитарное право, применимое в международных вооруженных конфликтах, предусматривает обязанность провести расследование и привлечь виновных к ответственности в нескольких случаях.
Статья 121 Третьей Женевской конвенции и ст. 131 Четвертой Женевской конвенции требуют расследования гибели или тяжелого ранения военнопленных или интернированных. Статьи 49, 50, 129 и 146 четырех Женевских конвенций соответственно обязывают привлечь к ответственности виновных в совершении «серьезных нарушений», к которым, в числе прочих, относятся убийство, причинение тяжелых страданий или серьезного увечья, а также нанесение ущерба здоровью подпадающих под действие этих конвенций лиц. Статья 85 ПервогоДополнительного протокола увеличивает число «серьезных нарушений» за счет включения следующих деяний, при условии, что они совершаются умышленно и являются причиной смерти или серьезного телесного повреждения или ущерба здоровью: превращение гражданского населения или отдельных гражданских лиц в объект нападения; совершение нападения неизбирательного характера, затрагивающего гражданское население или гражданские объекты, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам; совершение нападения на установки или сооружения, содержащие опасные силы, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам; превращение необороняемых местностей и демилитаризованных зон в объект нападения; совершение нападения на лицо, когда известно, что оно прекратило принимать участие в военных действиях; вероломное использование отличительной эмблемы Красного креста, Красного полумесяца или других пользующихся защитой знаков.
В соответствии с п. 1 и 3 ст. 87 Первого Дополнительного протокола, командиры обязаны уведомлять о нарушениях конвенций и Протокола компетентные власти и принимать необходимые меры для возбуждения дисциплинарного или уголовного преследования.
В свою очередь, на государства возложена обязанность требовать от командиров принятия этих мер. То, что нарушение этой обязанности в отношении военных преступлений, совершенных в международных вооруженных конфликтах, должно влечь за собой наступление-930
уголовной ответственности для командиров, не вызывает сомнений .
Таким образом, в случаях международных вооруженных конфликтов международное гуманитарное право возлагает на государства обязанность проводить расследование всех случаев гибели лиц, которые могут быть квалифицированы как военные преступления. [902]
Что касается вооруженных конфликтов немеждународного характера, то
ни общая ст. 3 Женевских конвенций 1949 г., ни Второй Дополнительный протокол 1977 г. прямо не налагают на государства обязанностей по проведению расследования и привлечению виновных к ответственности за совершение значительных нарушений международного гуманитарного права в
немеждународных конфликтах. Эти источники предписывают индивидам соблюдать определенные правила поведения и не возлагают на государства никаких обязанностей по уголовному преследованию виновных. Таким образом, грамматическое толкование общей ст. 3 Женевских конвенций и Второго Дополнительного протокола не позволяет вывести обязанность государств осуществлять уголовное преследование нарушений международного
гуманитарного права, совершенных во время немеждународных вооруженных конфликтов . Вместе с тем смысл этих норм не препятствует государствам по собственному усмотрению криминализовать такие нарушения[903] [904]. Более того, ст. 1, одинаково сформулированная во всех четырех Женевских конвенциях 1949 г., предписывает Высоким Договаривающимся Сторонам «при любых обстоятельствах соблюдать и заставлять соблюдать» положения этих конвенций. Нельзя ли из этого общего предписания вывести обязанность государств криминализовать нарушения общей ст. 3 Женевских конвенций? Прежде всего необходимо установить, применимо ли положение, зафиксированное в общей ст. международным вооруженным конфликтам. Более того, общая ст. 3 с самого момента принятия Женевских конвенций, обладая особой сферой действия, рассматривалась как «конвенция в миниатюре» . Наряду с этими аргументами против распространения действия общей ст. 1 на общую ст. 3 Женевских конвенций свидетельствует и то, что положения общей ст. 1 Женевских конвенций практически дословно повторяются в Первом Дополнительном протоколе, который посвящен международным вооруженным конфликтам, в то время как Второй Дополнительный протокол 1977 г. вообще не содержит подобной формулировки. С другой стороны, какой бы специфичной ни была общая ст. 3, она является неотъемлемой частью Женевских конвенций 1949 г., значит, общие для всех конвенций положения о соблюдении и об обеспечении соблюдения конвенций распространяются и на эту статью. Кроме того, цель, которую преследовали государства, включая положения о немеждународных вооруженных конфликтах в текст Женевских конвенций 1949 г., заключалась в том, чтобы эти нормы приобрели характер международных обязательств. Это подтвердил и Международный суд ООН, который в решении по делу «Никарагуа против США» объявил гуманитарные обязательства, возложенные на стороны вооруженного конфликта немеждународного характера, «минимальными стандартами», «элементарными требованиями гуманности» и пришел к выводу, что «существует обязанность... в смысле статьи 1 Женевских конвенций «соблюдать» конвенции и даже «обеспечивать их соблюдение» «при любых обстоятельствах», поскольку такая обязанность проистекает не только из самих конвенций, но и из общих принципов гуманитарного права, которые только едва 935 упомянуты конвенциями» . Так Международный суд ООН разрешил дилемму относительно распространения общей ст. 1 Женевских конвенций на общую ст. 3. Но одного этого обстоятельства еще не достаточно, чтобы утверждать, что государства- [906] [907] участники Женевских конвенций обязаны криминализовать нарушения международного гуманитарного права, совершаемые во время немеждународных вооруженных конфликтов, так как спорным остается содержание этой общей обязанности «соблюдать и обеспечивать соблюдение» конвенций. Если рассмотреть природу деяний, запрещенных общей ст. 3 Женевских конвенций, то вряд ли можно отрицать, что убийства, жестокое, оскорбительное или унижающее обращение, пытки, истязания, взятие заложников, осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим судом, в силу своей тяжести и посягательства на такие базовые ценности, как жизнь, здоровье и свобода человека, должны влечь за собой именно уголовную ответственность лиц, виновных в их совершении. Известный немецкий специалист в области международного уголовного права К. Амбос, основываясь на такой аналогии, делает вывод о том, что, несмотря на достаточно общий характер обязанности «соблюдать и обеспечивать соблюдение», она позволяет вывести обязанность государств криминализовать нарушения международного гуманитарного права, совершенные во время немеждународного конфликта, в национальном законодательстве[908]. В отсутствие обязательного для государств толкования обязанности, закрепленной в ст. 1 Женевских конвенций 1949 г., для определения содержания этой нормы свое решающее значение сохраняет закрепленная в «букве» и структуре конвенций воля сторон. В Женевских конвенциях и Дополнительных протоколах к ним четко прослеживается, что государства отграничивают режимы международных и немеждународных вооруженных конфликтов друг от друга и устанавливают обязанность осуществлять уголовное преследование только в отношении «серьезных нарушений», т.е. нарушений международного права, совершенных во время международного конфликта. немеждународных конфликтах, то получится, что тем самым будет преодолено основное различие между режимами международных и немеждународных конфликтов, что прямо противоречит выраженной в тексте конвенций воле сторон . Следовательно, Женевские конвенции 1949 г. и Второй Дополнительный протокол не возлагают на государства-участников обязанность осуществлять уголовное преследование нарушений международного гуманитарного права, совершенных в вооруженных конфликтах немеждународного характера. Вместе с тем несколько специальных договоров по международному гуманитарному праву, принятых уже после Второго Дополнительного протокола, закрепили обязанность государств-участников осуществлять уголовное преследование запрещенных ими деяний, в том числе, в ситуации немеждународных конфликтов. В частности, случаи гибели лиц должны быть расследованы в соответствии с Протоколом II к Конвенции о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие, в редакции 1996 г. Этот Протокол, в котором участвуют 102 государства[909] [910], налагает на государства обязанность «предпринять все соответствующие шаги, включая законодательные и иные меры, с целью предотвращения и пресечения нарушений»; эти меры должны включать в себя установление уголовных санкций и введение правовой базы для предания суду лиц, которые в связи с вооруженным конфликтом и вопреки положениям Протокола умышленно причиняют смерть или серьезные увечья гражданским лицам[911]. Конвенция о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и его уничтожении 1993 г. обязывает государства принимать меры уголовного характера для пресечения и наказания за деятельность, запрещаемую Конвенцией, к которой относится и запрет применения химического оружия при любых обстоятельствах[912]. Статья 9 Конвенции о запрещении применения, накопления запасов, производства и передачи противопехотных мин и об их уничтожении 1997 г. предусматривает, что каждое государство-участник должно принимать все надлежащие правовые, административные и иные меры, включая применение уголовных санкций, чтобы предотвратить и пресечь осуществление любой деятельности, запрещенной для государств-участников данной Конвенции, лицами, находящимися на территории под его юрисдикцией или контролем. К запрещенной деятельности Конвенция относит в том числе и использование противопехотных мин при любых обстоятельствах[913]. Конвенция по кассетным боеприпасам 2008 г. также возлагает на государства-участников обязанность осуществлять уголовное преследование лиц, совершивших нарушения, среди которых использование кассетных боеприпасов[914]. В Римском статуте в качестве военных преступлений рассматриваются нарушения международного гуманитарного права, совершенные как в международных, так и немеждународных вооруженных конфликтах. Этот международный договор не содержит положения, прямо устанавливающего обязанность государств-участников криминализовать содержащиеся в нем составы преступлений в национальном праве: круг обязанностей, возлагаемых на государства, ограничивается осуществлением сотрудничества с самим Судом и другими государствами, оказанием правовой помощи и введением в действие национального законодательства, предусматривающего уголовную ответственность за преступления против правосудия[915] [916] [917] [918]. Вместе с тем Международный уголовный суд является ultima ratio средством в борьбе с международными преступлениями и принимает дела к рассмотрению только в тех случаях, когда государство не желает или не способно осуществить уголовное преследование должным образом; следовательно, бремя уголовного 945 преследования международных преступлений остается на государствах . Поэтому, основываясь на дополнительном характере компетенции Международного уголовного суда и закрепленной в п. 4 и 6 преамбулы Римского статута обязанности государств осуществлять уголовное преследование международных преступлений, можно прийти к выводу, что Статут, прямо не налагая на государства соответствующей обязанности, создает такой правовой режим, при котором государства будут вынуждены криминализовать эти деяния и 946 преследовать виновных самостоятельно . Таким образом, несмотря на отсутствие прямо зафиксированной в международных договорах обязанности осуществлять уголовное преследование серьезных нарушений, совершенных в немеждународных вооруженных конфликтах, можно сделать вывод о том, что сложился соответствующий международно-правовой обычай. Прежде всего, нельзя отрицать, что серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные в немеждународных конфликтах, являются преступлениями по общему международному праву[919]. Более того, эти преступления подпадают под юрисдикцию Международных уголовных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде, интернационализированных трибуналов и Международного уголовного суда. Тот факт, что далеко не все государства являются участниками Римского статута, а именно его ратифицировали только 123 государства948, и такие государства, как США, Россия, Китай, Израиль, Индия, не являются его участниками, не может поставить под сомнение, что серьезные нарушения общей ст. 3 Женевских конвенций и Второго Дополнительного протокола стали международными преступлениями, поскольку все постоянные члены Совета Безопасности ООН, а среди них и те государства, которые не присоединились к Римскому статуту, поддержали создание международных ad hoc трибуналов, наделенных юрисдикцией привлекать к уголовной ответственности виновных в совершении военных преступлений, совершенных в немеждународных вооруженных конфликтах. Преднамеренное убийство гражданских лиц, находящихся в руках стороны конфликта, а также убийство гражданских лиц в результате непропорционального применения силы, совершенные в ходе вооруженных конфликтов немеждународного характера, криминализованы в большинстве государств949. И если первая волна криминализации имела место после принятия Женевских конвенций 1949 г., то вторая волна была связана с ратификацией государствами Римского статута Международного уголовного суда. Кроме того, существует целый ряд примеров производившегося на национальном уровне судебного преследования лиц за военные преступления, совершенные в вооруженных конфликтах немеждународного характера.950 Практика различных государств по распространению амнистии на лиц, совершивших военные преступления в ходе вооруженных конфликтов в Перу, Эль-Сальвадоре, Чили и других государствах, была осуждена Советом Безопасности ООН951, Межамериканской комиссией по 952 953 правам человека и национальными судами . 948 [Электронный ресурс]. URL: cpi.int/en_menus/asp/states%20parties/Pages/the%20states% 20parties%20to%20the%20rome%20statute.aspx (по сост. на 3.12.2015 г.) http://www.icc- 949 950 951 952 См.: ОбычноеМГП, с. 757-758, 770. К примеру, в бывшей Югославии, Алжире, ЮАР. См.: Customary IHL, p. 608. Security Council Resolutions: 1120 (1997), 14 July 1997; 1315 (2000), 14 August 2000. IACommHR, Lucio Parada Cea, Hector Joaqiin Miranda Marroqin, Fausto Garcia Funes, Andres Hernandez Carpio, Jose Catalino Melendez and Carlos Antonio Martinez v. El Salvador, Case Что касается opinio juris, то Совет Безопасности и Генеральная Ассамблея ООН неоднократно ссылались на обязанность государств преследовать лиц, ответственных за совершение военных преступлений в немеждународных конфликтах[920] [921] [922]. Комиссия по правам человека ООН в резолюции 2002/79 под названием «Безнаказанность» прямо указала, что лица, совершившие военные преступления, «должны преследоваться или быть выданы»[923]. Ранее Комиссия неоднократно указывала на обязанность государств расследовать военные преступления, совершенные в немеждународных вооруженных конфликтах в Руанде [924], Сьерра-Леоне[925], Чечне[926] [927] и т.д. Нельзя одновременно признавать, что серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные в немеждународных конфликтах, достигли уровня «международных преступлений», которые могут преследоваться даже на международном уровне, и при этом сомневаться в существовании международно-правовой обязанности по преследованию виновных на национальном уровне. Итак, объем сложившейся практики государств, сопровождаемой opinio juris, позволяет вывести существование международного обычая, предписывающего государствам преследовать такие нарушения и привлекать виновных к ответственности . Кроме того, так же как и в случае с вооруженными конфликтами международного характера, непринятие командирами мер по привлечению виновных к ответственности влечет наступление уголовной ответственности. Установив, что международное гуманитарное право налагает на государства обязанность осуществлять уголовное преследование случаев гибели людей, которые могут быть квалифицированы как военное преступление, необходимо уточнить границы этой обязанности, определив, какие деяния подпадают под это понятие, как ограничен круг субъектов и потерпевших и что составляет субъективную сторону. Первое ограничение связано с тем, какие именно нарушения подпадают под понятие «военное преступление». Исходя из положений четырех Женевских конвенций, Дополнительных протоколов, конвенций о запрете отдельных видов оружия, а также составов военных преступлений, предусмотренных в Римском статуте, в этот перечень следует включить те деяния, которые указаны в п. 2 ст. 8 Римского статута Международного уголовного суда. Для инициирования уголовного расследования должны быть разумные основания полагать, что гибель людей может быть квалифицирована как военное преступление. Ни международные договоры, ни национальные источники уголовного права прямо не ограничивают круг субъектов военных преступлений[928] [929]. Из практики проведения судебных процессов после Второй мировой войны следует, что в качестве субъектов выступали далеко не всегда военнослужащие или иные лица, которые обладали статусом комбатантов: на скамье подсудимых оказывались и гражданские лица . К примеру, к ответственности за совершение военных преступлений привлекались члены правительства, партийное руководство, судьи и прокуроры, медицинский персонал, представители промышленного сектора. Международный трибунал по бывшей Югославии в своих решениях неоднократно подчеркивал, что военные преступления могут быть совершены вне зависимости от статуса исполнителя или организатора и 962 концепция командной ответственности распространяется и на гражданских лиц . В «Элементах преступлений», которыми руководствуется Международный уголовный суд, специальных требований к субъектам преступления не содержится[930] [931] [932]. Это могут быть и лица, подпадающие под понятие «комбатанты», в международных конфликтах, и лица, являющиеся членами правительственных вооруженных сил и неправительственных вооруженных групп, в немеждународных конфликтах, и гражданские лица. В отличие от субъектов военных преступлений нормы международного права серьезно ограничивают категорию потерпевших. В вооруженных конфликтах международного характера этим ограничением выступает необходимость квалификации жертвы преступления в качестве 964 «покровительствуемого лица» . В отношении такой категории, как «гражданские лица, которые в какой- либо момент и каким-либо образом находятся в случае конфликта или оккупации во власти Стороны, находящейся в конфликте, или оккупирующей державы, гражданами которой они не являются», предусмотренной ст. 4 Четвертой Женевской конвенции, Апелляционная палата Международного трибунала по бывшей Югославии пришла к выводу, что понятие гражданства нужно трактовать не формально, а исходить из реальной связи потерпевших с другой стороной конфликта[933]. Трибунал указал, что, если «раньше войны велись преимущественно между государствами, в современных межнациональных вооруженных конфликтах, как, например, конфликт в бывшей Югославии, новые государства часто создаются в ходе конфликта», в таких конфликтах «в большей степени этническая принадлежность, чем гражданство, становится показателем принадлежности [стороне конфликта. - В.Р. ]», поэтому при определении статуса лица в качестве покровительствуемого решающим фактором должны являться его этническая принадлежность и осуществление контроля стороной конфликта за этими лицами[934] [935]. Такое расширительное толкование ст. 4 Четвертой Женевской конвенции было выведено трибуналом на основе телеологического и систематического толкования . Когда параметры этой категории покровительствуемых лиц обсуждались при разработке Статута Международного уголовного суда, подготовительная комиссия решила, что будущий суд должен быть свободен самостоятельно выработать свое отношение к подходу, избранному Международным трибуналом по бывшей Югославии[936]. В «Элементах преступлений» в качестве потерпевших указаны «покровительствуемые лица», в сноске, однако, уточнено, что в отношении гражданства «подразумевается, что исполнителю нужно только знать, что потерпевший принадлежал к противоположной стороне в конфликте»[937]. Использованный Международным трибуналом по бывшей Югославии подход, представляя собой расширительное толкование текста ст. 4 Четвертой Женевской конвенции, тем не менее абсолютно соответствует внутренней логике, заложенной международным гуманитарным правом в состав «военных преступлений» как совершаемых против лиц, относящихся к другой стороне конфликта. Исходя из общей цели Четвертой Женевской конвенции и Первого Дополнительного протокола предоставить как можно большую защиту гражданским лицам, можно сделать вывод о том, что понятие «гражданство», использованное в определении покровительствуемых лиц, не должно пониматься излишне формально. Рассматривая значение гражданства при определении статуса лица более широко, конечно, нужно сверить совместимость такого подхода с той ролью, которая отводится гражданству при квалификации лица в качестве комбатанта. Напомним, что в деле «Прокурор против Кои» именно малазийское гражданство задержанных на территории Малайзии парашютистов индонезийских вооруженных сил стало именно тем основанием, по которому им было отказано в предоставлении статуса военнопленных[938]. Можно было бы указать на то, что нужно различать защиту комбатантов - категории, в отношении которой может быть оправданно применение строгих требований, и гражданского населения, которому, наоборот, должна предоставляться как можно большая защита, соответственно, толкование понятия «гражданство» может быть разным в зависимости от категории лиц. Однако нужно ли вести речь об изменении подхода к «гражданству» в целом, ибо в решении по делу «Прокурор против Душко Тадича» Международный трибунал по бывшей Югославии специально подчеркнул, что подход, основывающийся на этнической принадлежности, а не на официальном гражданстве, применим не во всех конфликтах, а в тех, что связаны с формированием в ходе конфликта новых государств. В ситуации таких вооруженных конфликтов вполне оправданно применять расширительное толкование понятия «гражданство» и в отношении сражающихся, и в отношении гражданских лиц. В международно-правовых источниках, регулирующих вооруженные конфликты немеждународного характера, категория покровительствуемых лиц прямо не предусмотрена, однако круг потерпевших при совершении «военных преступлений» в рамках этих конфликтов также ограничен. В общей ст. 3 Женевских конвенций в качестве потенциальных жертв указаны «лица, которые непосредственно не принимают участия в военных действиях, включая тех лиц из состава вооруженных сил, которые сложили оружие, а также тех, которые перестали принимать участие в военных действиях вследствие болезни, ранения, задержания или по любой другой причине». Во Втором Дополнительном протоколе в качестве находящихся под защитой лиц указывается в ст. 4 на «всех лиц, не принимающих непосредственного участия или прекративших принимать участие в военных действиях», в ст. 5 - на «лиц, лишенных свободы по причинам, связанным с вооруженным конфликтом», и наконец, в ст. 13 - на «гражданское население и отдельных гражданских лиц». Как указал Международный трибунал по бывшей Югославии, в то время как концепция «покровительствуемых лиц» Женевскими конвенциями дефинирована позитивно, группа лиц, защищаемых общей ст. 3, определена негативно, поэтому осуществляемая судом проверка должна заключаться в установлении того, принимало ли потерпевшее лицо во время совершения преступления непосредственное участие в военных действиях . В связи с тем, что значение имеет только непосредственное участие потерпевшего в военных действиях именно в момент совершения преступного деяния, в отношении лиц, лишенных свободы, нет необходимости устанавливать, участвовали они в военных действиях раньше или нет . В «Элементах преступлений», которыми руководствуется Международный уголовный суд, в качестве потерпевших фигурируют: «лицо или лица, либо переставшие принимать участие в военных действиях, либо являющиеся гражданскими лицами либо членами медицинского или духовного персонала, не принимающими непосредственного участия в военных действиях» , «гражданское население как таковое» , «персонал, задействованный в оказании гуманитарной помощи или в миссии по поддержанию мира в соответствии с Уставом Организации 975 976 Объединенных Наций» и «сражающийся неприятель» . Что касается международного права прав человека, то хотя ни универсальные, ни региональные международные договоры в области прав человека обязанность проводить расследование гибели людей прямо не закрепляют, международные судебные и квазисудебные органы вывели существование этой процессуальной обязанности, толкуя право на жизнь в совокупности с обязательством соблюдать и обеспечивать соблюдение [939] [940] [941] [942] [943] [944] соответствующих договоров . Совпадает позиция этих органов и в отношении признания того, что обязанность проводить расследование продолжает действовать в ситуации вооруженного конфликта . Как подчеркнул ЕСПЧ в деле «Кайя против Турции», «смерть является трагическим и частым событием в связи с ситуацией на юго-востоке Турции», «однако ни превалирование насильственных вооруженных столкновений, ни большая вероятность несчастных случаев не могут вытеснить обязанность по статье 2 по обеспечению проведения эффективного, независимого расследования смертей, явившихся результатом [945] [946] столкновений с участием сил безопасности, тем более в случаях, как этот, когда обстоятельства во многом являются неясными»[947]. Ситуация вооруженного конфликта, несомненно, осложняет проведение расследования, и международные органы по защите прав человека не требуют от государств невозможного, не позволяя, однако, использовать ссылку на существование конфликта в качестве универсального оправдания непроведения эффективного расследования[948]. Как указал Ф. Алстон, специальный докладчик по внесудебным казням, казням без надлежащего судебного разбирательства или произвольным казням, «неоспоримо то, что в период вооруженных конфликтов обстоятельства подчас затрудняют расследование», «такие обстоятельства никогда не освобождают от обязательства расследовать - это перечеркивало бы не допускающий отступлений характер права на жизнь, - однако могут затрагивать формы или конкретные особенности расследований», «в каждом конкретном случае в силу конкретных трудностей государства могли бы использовать менее эффективные меры расследования», например, «когда силы противника контролируют место перестрелки, проведение освидетельствования может оказаться невозможным», «однако вне зависимости от обстоятельств расследования должны всегда производиться действенным образом и никогда не должны сводиться к пустой формальности»[949]. Таким образом, должны быть предприняты все разумные и реалистичные шаги для обеспечения эффективного расследования нарушений права на жизнь в вооруженных конфликтах[950]. Существование обязанности проводить расследование случаев гибели людей как в мирное время, так и в вооруженных конфликтах подтверждается не только практикой международных судебных и квазисудебных органов по толкованию положений универсальных и региональных международных договоров по правам человека, но и решениями, принятыми ООН или под эгидой ООН. Помимо многочисленных резолюций, в которых Генеральная Ассамблея, Совет Безопасности и Совет по правам человека ООН (ранее - также и Комиссия по правам человека ООН) осуждали нарушения права на жизнь и призывали проводить расследования таких случаев , в 2005 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла Основные принципы и руководящие положения, касающиеся права на правовую защиту и возмещение ущерба для жертв грубых нарушений международных норм в области прав человека и серьезных нарушений международного гуманитарного права, в которых «обязательство уважать, обеспечивать уважение и осуществлять международные нормы в области прав человека и международного гуманитарного права» понимается как включающее в себя, среди прочего, обязанность «проводить эффективные, незамедлительные, тщательные и беспристрастные расследования по фактам нарушений и, когда это целесообразно, принимать меры против предполагаемых виновников в соответствии с нормами национального законодательства и международного права»[951] [952]. При этом в Основных принципах подчеркивается, что они «не создают новых международных или внутренних правовых обязательств, а определяют механизмы, формы, процедуры и методы осуществления имеющихся правовых обязательств в соответствии с международными нормами в области прав человека и международного гуманитарного права» . Многочисленные резолюции, принятые различными органами ООН, содержат указания на обязанность государств проводить расследования случаев внезаконных, произвольных и суммарных казней, которые являются нарушениями, в том числе и права на жизнь . В итоге, все эти решения позволяют вывести существование международного обычая, предписывающего проводить расследование случаев гибели людей, в том числе в ситуации вооруженных конфликтов. В качестве следующего шага необходимо установить, в каких случаях государства обязаны провести расследование гибели людей в ходе вооруженных конфликтов. Анализ практики международных органов позволяет вывести два подхода к этому вопросу. Первый подход состоит в том, чтобы ограничить обязанность расследовать гибель людей в ходе вооруженных конфликтов только теми случаями, в отношении которых существует подозрение, что имело место нарушение права на жизнь[953] [954] [955]. В принципе, Комитет по правам человека ООН распространяет обязанность расследовать случаи предполагаемых нарушений на весь каталог прав человека, зафиксированный в Международном 988 г пакте о гражданских и политических правах , и не делает каких-либо 989 дополнении в отношении защиты права на жизнь . Второй, более широкий, подход к определению сферы действия обязанности проводить расследование случаев гибели людей в ходе вооруженных конфликтов был выработан Европейским судом по правам человека. В решении по делу «Кайя против Турции» от 19 февраля 1998 г. Суд сделал вывод, что «общий правовой запрет произвольного лишения жизни представителями государства, содержащийся в ст. 2 Конвенции, был бы бездейственен на практике, если бы не существовало процедуры для проверки правомерности использования 990 летальной силы властями государства» , «процессуальная защита права на жизнь, предоставляемая ст. 2 Конвенции, обеспечивает ответственность представителей государства за использование летальной силы за счет распространения на эти действия независимой и публичной проверки, способной установить, было ли применение силы в определенных обстоятельствах оправданно или нет»[956] [957] [958] [959]. При этом ЕСПЧ постоянно требует, чтобы власти действовали по собственной инициативе после того, как суть дела была доведена до их сведения: «недопустимо полагаться на подачу официальной жалобы или взятие на себя ответственности за проведение каких-либо процедур расследования близким родственником»[960]. Межамериканский суд по правам человека в своих решениях долгое время ссылался на обязанность проводить эффективное расследование случаев внесудебных, насильственных и произвольных казней[961], придерживаясь, по сути, узкого подхода к трактовке обязанности проводить расследование, однако в деле «Монтеро-Арангурен и другие против Венесуэлы», решение по которому было вынесено 5 июля 2006 г., он, опираясь во многом на практику ЕСПЧ, вывел общую обязанность инициировать расследование каждого случая применения силы представителями сил безопасности ex officio[962]. Основные принципы применения силы и огнестрельного оружия должностными лицами по поддержанию правопорядка 1990 г. содержат положение о том, что «в случаях смерти и серьезного ранения или других тяжелых последствий немедленно направляется подробный рапорт компетентным органам, ответственным за независимый административный разбор дела и судебный контроль»[963]. Действие этого модельного документа ограничено ratione personae «должностными лицами по поддержанию правопорядка», однако эта категория толкуется достаточно широко как включающая всех «служителей закона, как назначенных, так и избранных, которые выполняют полицейские функции, особенно функции по аресту или задержанию», и если «полицейские функции выполняются военными властями, как в форме, так и без нее, или государственными силами безопасности, под определение должностных лиц по поддержанию правопорядка подпадают сотрудники таких служб»[964]. Другое ограничение связано непосредственно с содержанием действий: Основные принципы распространяют свое действие на случаи применения силы для целей самообороны или защиты других лиц от неминуемой угрозы смерти или серьезного ранения или с целью предотвращения совершения особо серьезного преступления, влекущего за собой большую угрозу для жизни, с целью ареста лица, представляющего такую опасность, сопротивляющегося их власти, или с целью предотвращения его побега[965]. Нигде в этом документе, однако, не указывается на его неприменимость в ситуации вооруженного конфликта, поэтому исходя из того, что подобные операции могут осуществляться и во время вооруженного конфликта, можно сделать вывод, что Основные принципы могут быть использованы и для регулирования этих действий. Вместе с тем ЕСПЧ, а вслед за ним и Межамериканский суд по правам человека требуют проведения расследования гибели людей во всех случаях, не ограничиваясь «полицейскими» по своему содержанию операциями. На первый взгляд может показаться, что подобное толкование обязанности проводить расследования случаев насильственной смерти слишком широко для ситуации вооруженного конфликта, ведь в итоге к ответственности будут привлечены лица только в том случае, если будет установлено, что имело место нарушение, т.е. результат будет тем же самым, что и в случае применения обязанности только к предполагаемым нарушениям права на жизнь, и нет смысла проводить расследование во всех случаях. Однако это не так. Во фразе «предполагаемые нарушения» содержится значительный оценочный элемент, который наделяет слишком широкой свободой усмотрения тех, кто в итоге определяет, инициировать расследование или нет. Если учесть, что в условиях вооруженного конфликта возможности родственников погибших по направлению заявлений о возбуждении уголовного дела объективно серьезно ограничены, то в итоге решение вопроса о начале расследования будет находиться, по большому счету, в руках той же стороны, что и применяла силу. Оправданность применения силы является достаточно сложным вопросом не только с точки зрения права, но и в связи с необходимостью тщательной оценки фактов. Сделать это с надлежащей тщательностью без проведения расследования практически невозможно. Если соглашаться с зависимостью решения вопроса о возбуждении расследования от оценки имевшего место применения силы, от степени сомнений в ее правомерности, то в результате может сложиться ситуация, а на практике чаще всего именно так все и выглядит, когда речь пойдет не о нюансах степени сомнения, а о том, что очевидные случаи нарушения права на жизнь будут оставаться нерасследованными. При том, что расследование всех случаев гибели людей в ходе вооруженных конфликтов - это тяжкое обременение для правительства в сложнейшей ситуации, нельзя забывать, что неотвратимость проверки легитимности применения силы post factum будет не только дисциплинировать военных, но и служить гарантией от неоправданных обвинений правительственной стороны в нарушениях[966]. Постулат о том, что позитивные обязательства, вытекающие из права на жизнь, включают обязанность государств проводить расследование всех случаев насильственной смерти, был распространен международными судебными и квазисудебными органами защиты прав человека и на ситуацию вооруженных конфликтов. Как следствие, обязанность государства по расследованию охватывает не только ситуации, когда нельзя точно установить, от чьих рук пострадал человек, но и ситуации, когда применение силы явно вменяется оппозиционным группам[967] [968]. Более того, эта обязанность распространяется и на те ситуации, когда в качестве пострадавшего выступает сражавшееся лицо . В итоге существование процессуальной обязанности провести расследование обстоятельств гибели не зависит от того, был или нет нарушен материальноправовой запрет на применение силы. Сфера применения обязанности по расследованию случаев гибели людей в том виде, в каком она была выведена в практике международных органов по защите прав человека, распространяется гораздо дальше положений международного гуманитарного права. За исключением случаев гибели военнопленных и интернированных, международное гуманитарное право не возлагает обязанности расследовать каждый случай применения силы, приведший к летальному исходу, ограничиваясь теми, которые могут быть квалифицированы в качестве военных преступлений. Хотя в этой области пересечения обеих отраслей международное гуманитарное право также требует проведения расследования вне зависимости от того, какой именно стороне конфликта вменяется применение силы, это является составляющей действия принципа «или суди или выдай». Несовпадение параметров сферы применения обязанности расследовать случаи гибели людей в ходе вооруженных конфликтов в соответствии с международным гуманитарным правом и международным правом прав человека нельзя признать противоречием: появившись позднее, международное право прав человека дополнило обязательства, наложенные международным гуманитарным правом, введя более строгие требования к соблюдению права на жизнь в ситуации вооруженного конфликта. Вопрос о том, было ли молчание разработчиков Женевских конвенций и Дополнительных протоколов по поводу проведения расследования во всех случаях «квалифицированным», вряд ли является уместным, так как международное гуманитарное право явно зафиксировало минимальный набор обязательств. Расширение его за счет норм международного права прав человека, соответственно, не может рассматриваться как нарушение международного гуманитарного права, наоборот - выполнение требований по проведению расследования всех случаев гибели людей служит цели более тщательного и добросовестного исполнения обязательств по международному гуманитарному праву. Вне зависимости от того, исходим ли мы из узкой или широкой трактовки обязанности провести расследование случаев применения силы в ходе вооруженного конфликта, приведших к гибели людей, из самого существования этой обязанности логически следует, что для проведения проверки правомерности применения силы post factum, каким бы субъектом она ни проводилась, принципиальное значение имеет наличие отчетов, рапортов и докладов, описывающих тот или иной конкретный случай, связанный с гибелью людей. Никто, даже руководители конкретной операции, без надлежащего исследования фактов не смогут добросовестно определить, имело место нарушение или нет, не обладая информацией из первых рук[969] [970]. Следует подчеркнуть, что налаженная система сбора, хранения и последующего раскрытия информации не только позволила бы проконтролировать правильность принятых решений, но и помогла бы отвергнуть ложные или огульные обвинения в несоблюдении международного 1002 права На существование этой обязанности указывают и решения международных судебных и квазисудебных органов по защите прав человека, которые при рассмотрении конкретных обращений требуют от правительств государств- ответчиков представить доказательства, подтверждающие правомерность применения силы. Как правило, государства в силу разных причин: отсутствия отчетов, их уничтожения по истечении определенного времени, объявления их военной тайной или засекречивания в связи с использованием в рамках уголовного процесса отказываются представить их на рассмотрение. Голословные заявления представителей государств не принимаются в расчет международными органами по защите прав человека, и в отсутствие фактов и доказательств, явно свидетельствующих об обратном, они признают применение силы произвольным. Тем самым бремя доказывания явно смещается в сторону правительств, и это оправданно: если в ситуации мирного времени у индивидов нет возможности самостоятельно осуществлять процессуальные действия, то в сложной ситуации вооруженного конфликта тем более. Некоторые исследователи в своих оценках общей практики ЕСПЧ идут дальше, усматривая то, что Суд исходит из презумпции неправомерности применения силы, приведшей к гибели людей: если правительству не удается отстоять свою точку зрения, применение силы объявляется неправомерным[971]. С последним выводом можно поспорить: хотя некоторая тенденция в решениях ЕСИН и прослеживается , есть несколько решений, в которых, несмотря на отсутствие доказательств со стороны правительства, Суд не занял позицию заявителей автоматически, а признал, что из-за существующих сомнений в отношении того, кто именно применил силу, приведшую к летальному исходу, он не может установить нарушения по ст. 2 . В соответствии с Основными принципами применения силы и огнестрельного оружия должностными лицами по поддержанию правопорядка, принятыми Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями в 1990 г., «правительства и правоохранительные органы устанавливают эффективные процедуры представления и разбора рапортов в отношении всех инцидентов, упомянутых в принципах 6 и 11 (f). По инцидентам, рапорты в отношении которых представлены в соответствии с этими принципами, правительства и правоохранительные учреждения обеспечивают эффективный процесс разбора и возможность осуществления при надлежащих обстоятельствах юрисдикции независимыми административными органами или органами, осуществляющими судебное преследование. В случаях смерти и серьезного ранения или других тяжелых последствий немедленно направляется подробный рапорт компетентным органам, ответственным за независимый административный разбор дела и судебный контроль»[972] [973] [974]. Как справедливо отметил в своем докладе 2006 г. Ф. Алстон, «необходимо прилагать еще большие усилия по выработке признаков и критериев содействия оценке решений в плане соразмерности и по приданию более объективного характера таким субъективным оценкам»[975] [976]. Международные судебные и квазисудебные органы разработали систему критериев, которым должно соответствовать расследование случаев гибели людей. Эти принципы независимости, адекватности и эффективности, быстроты и транспарентности получили универсальное признание и могут быть названы 1008 международным стандартом проведения расследования . Лица, проводящие расследование, должны быть независимы от тех, кто мог быть затронут этими события[977], что означает, как уточнил ЕСПЧ, необходимость соблюдения не только иерархической и институциональной, но и фактической независимости[978]. Отсутствие институциональной независимости было установлено ЕСПЧ в делах «Гюлеч», «Огюр» и «Гюль» против Турции в связи с тем, что проводившие расследование фактов гибели людей административные комиссии находились в подчинении губернатора провинции, участвовавшего в командовании действиями сил безопасности, которые подлежали проверке[979]. Примером отсутствия фактической независимости может служить и дело «Эрги против Турции», в котором ЕСПЧ подверг критике поведение прокурора, который, полностью положившись на заключение жандармерии о том, что сестра заявителя была убита представителем РПК, сразу исключил версию о возможности причинения смерти силами безопасности и не принял никаких мер для установления реальной картины происшедшего[980]. Другое рассмотренное ЕСПЧ дело, на примере которого можно проследить позицию Суда в отношении критериев, которым должно соответствовать расследование, - это дело «Аль-Скейни и другие против Великобритании». Оно было связано с применением силы британскими военнослужащими в иракском городе Басра в шести разных ситуациях. В первом случае иракец был убит по дороге к своим родственникам в связи с тем, что был вооружен и совершил угрожающий жест в сторону военного. Во втором случае мужчина был убит у себя дома; как выяснилось позже, у военных была недостоверная информация о том, что в этот дом вошли несколько людей, вооруженных длинноствольным оружием, обычными и реактивными гранатами, в то время как эта семья юристов сама подверглась нападению. В третьем случае женщина была смертельно ранена в ходе перестрелки, происходившей рядом с ее домом. В четвертом случае был убит водитель мини-автобуса - мужчина был вооружен и совершал маневры, воспринятые как непосредственно угрожавшие находившимся рядом военным. В пятом случае арестованный военными мальчик был найден через несколько дней утопленным. В последнем, шестом случае молодой иракец был задержан и после трех дней пребывания в тюрьме скончался от примененных к нему пыток[981]. В отношении всех этих инцидентов было проведено внутреннее расследование: в первых четырех случаях был сделан вывод о том, что применение силы соответствовало «Правилам применения силы» («Rules of Engagement»)[982]. В пятом случае в отношении военных было начато уголовное преследование, в итоге суд, однако, вынес оправдательный приговор, ссылаясь на недостаточность и противоречивость доказательств[983]. В шестом случае из семерых подозреваемых один признался в совершении военного преступления, а именно в «негуманном обращении», и был приговорен к одному году лишения свободы, в отношении четверых все обвинения были сняты, двое оставшихся были оправданы[984]. Родственники погибших жаловались только на нарушение процессуальных обязанностей, вытекающих из ст. 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. ЕСПЧ признал, что проведение расследования в первом, втором и третьем случаях не соответствовало критерию независимости, так как происходило в рамках единой системы командования, и критерию полноты, так как исследовались только показания соответствующих военнослужащих1017. В четвертом и пятом случаях расследование проводилось специальным отделом расследований, который относился к королевской военной полиции, т.е. органом, командование которого отделено от командования военнослужащими, участвующими в военных операциях, однако в тот конкретный период данный отдел не был операционно независим от военного командования1018. Расследование, начатое специальным отделом по своей инициативе, могло быть прекращено по требованию военного командования. После окончания расследования отчет направлялся командиру, который должен был решать, передавать ли материалы прокурору1019. Кроме того, слишком большой период времени прошел между гибелью иракцев и допросом военнослужащего, применившего силу, в четвертом случае и судебным разбирательством - в 1020 пятом . Расследование должно быть эффективным, что означает, что оно должно осуществляться серьезно и не быть простой формальностью[985] [986]. Этот принцип, однако, не может считаться автоматически нарушенным в том случае, если расследование не привело к удовлетворительным результатам . ЕСПЧ пояснил, что понятие эффективности должно трактоваться в том смысле, что расследование должно быть способно привести к установлению того, было применение силы оправданно или нет[987], а также к идентификации и наказанию виновных[988]. Соответственно, это обязательство касается не результата, а используемых средств[989]. Цель расследования должна заключаться в установлении причины, характера и времени наступления смерти ответственного лица и любой системы или практики, которая могла стать причиной смерти; расследование должно включать в себя проведение надлежащего вскрытия трупа, сбор, анализ и хранение всех вещественных и документальных доказательств и показаний свидетелей, проведение необходимых экспертиз[990] [991]. Власти должны предпринимать все разумные шаги, чтобы обеспечить сбор доказательств по делу, включая показания свидетелей , материалы для проведения медицинской экспертизы, в том числе и вскрытия, которые предоставляют полное и тщательное описание, а также объективный анализ медицинских показаний[992] [993], включая установление причины смерти. Любое упущение в расследовании, которое снижает возможность установить причины смерти или лицо, которое должно понести ответственность, может быть расценено как нарушение этого 1029 стандарта . В вынесенном в 2005 г. решении по делу о массовом убийстве гражданских лиц, совершенном 15-20 июля 1997 г. Объединенными силами самообороны Колумбии в Мапирипане в качестве акта возмездия за их пособничество и сочувствие ФАРК, Межамериканский суд по правам человека установил ответственность государства-ответчика как за действия, вменив совершенные группировкой нарушения государству, так и за бездействие, выразившееся в непринятии мер по предотвращению и прекращению нападения. Кроме того, Суд установил, что были нарушены обязательства по проведению эффективного расследования: в течение восьми лет тела жертв (их примерное количество составляло 49 человек) так и не были извлечены из реки, ордеры на арест важнейших фигурантов дела не были приведены в исполнение, только семеро лиц были осуждены судом, в то время как в нападении участвовало около сотни человек, некоторые ключевые участники бойни были заочно осуждены, но наказание не было приведено в исполнение . Быстрота реакции властей также является важной составляющей стандарта эффективного расследования[994] [995]. Для расследования случаев смерти особенно важно, чтобы действия были оперативными[996], так как время неминуемо «размывает» качество и количество доказательств. Следовательно, затягивание процесса расследования заставляет сомневаться в добросовестности властей[997]. ЕСПЧ признает, что могут существовать препятствия или сложности, тормозящие продвижение расследования, однако общая ссылка правительства на трудности проведения расследования в ходе борьбы с терроризмом не может автоматически рассматриваться как оправдание для затягивания расследования, иначе сложится порочный круг безнаказанности.[998] Принцип транспарентности означает в широком смысле, что должна быть обеспечена публичность, т.е. общество должно иметь доступ к результатам расследования[999], и в узком - что должны быть обеспечены права родственников погибшего на участие в процессе расследования: они должны быть проинформированы о проводимых следственных действиях и судебном разбирательстве, а также допускаться к участию в них[1000] [1001]. В то же время принцип транспарентности не означает, что уголовное преследование должно инициироваться родственниками погибших: власти обязаны действовать по своей 1037 инициативе . Обязанность провести эффективное и адекватное расследование идет рука об руку с обязанностью провести судебное разбирательство и привлечь виновных к уголовной ответственности[1002]. Как подчеркнул Комитет по правам человека ООН, «исключительно дисциплинарные или административные средства не могут быть признаны адекватными и эффективными в смысле ст. 2, параграфа 3 Пакта в случае исключительно серьезных нарушений прав человека, особенно в случае предполагаемого нарушения права на жизнь»[1003]. Как указал ЕСПЧ, «обязательства государства по ст. 2 не могут быть выполнены путем возмещения причиненного ущерба; расследования, которые должны проводиться в соответствии со ст. 2 Конвенции, должны вести к идентификации и наказанию виновных»[1004]. Соответственно, национальные комиссии по установлению правды и примирению, которые были созданы во многих государствах, не могут рассматриваться в качестве замены уголовных расследований на национальном уровне, потому что «признание ответственности правительством, частичное расследование событий и последующая выплата компенсации не являются сами по себе достаточными для того, чтобы исполнить обязательства, установленные в Конвенции»[1005]. Любое национальное законодательство, предусматривающее амнистию ответственным за нарушение права на жизнь, противоречит 1042 международному праву . Итак, на основе анализа норм международного гуманитарного права и международного права прав человека можно сделать вывод о том, что применение принципа системной интеграции при толковании этих норм не только позволяет избежать коллизии, но и значительно усиливает защиту права на жизнь в вооружённых конфликтах. Во-первых, это связано с применением комплексного теста оценки правомерности лишения жизни в результате применения силы. Этот тест учитывает запрещающие нормы международного гуманитарного права в качестве минимального стандарта, отступление от которого не допускается ни при каких условиях, а также предусматривает применение заимствованных из международного права прав человека критериев абсолютной необходимости и пропорциональности. Применение этих критериев повышает планку требований, предъявляемых к правомерности применения силы в вооружённом конфликте: помимо того, что действие должно быть пропорционально цели победить противника, оно должно быть ещё и абсолютно необходимо, что предполагает оценку соответствия применяемых средств и методов конкретной угрозе и, соответственно, побуждает выбирать ту линию поведения, при которой будет причинён наименьший ущерб. Во-вторых, применение международных договоров по правам человека к ситуациям вооружённых конфликтов привело к уточнению круга обязанностей по принятию мер предосторожности. В-третьих, существенным образом была расширена сфера применения обязанности проводить расследование случаев гибели людей. Несмотря на то, что в [1006] проанализированных решениях международных судебных и квазисудебных органов речь шла только о немеждународных вооруженных конфликтах, есть основания для того, чтобы распространить новые подходы и на вооружённые конфликты международного характера. 792 793 794 795 803 804 805 806 807 807 809 817 818 819 820 898 899 927 928 929 1017 1017 Ibid. Para. 171. 1018 Ibid. Para. 172. 1018 1021 1022 Ibid. Para. 177. 1023 v________ ™ і _ 1023
