2.3.3 Слово «родина»
Анализ понятийной составляющей лингвоконцепта «родина» на материале гражданской лирики сразу же позволяет выделить в ней два ряда семантических признаков: соотносимых с предметной частью этого концепта – какая у нас родина и какие мы сами, и соотносимых с его эмоционально-императивной частью – как мы её любим и как мы должны поступать, чтобы доказать нашу любовь.
В свою очередь предметные, «дейктические» признаки опосредуются их оценкой, в которой просматривается национальный характер и автостереотипы этноса – перефразируя расхожий афоризм, можно утверждать: «Скажи, что ты любишь в родине, и я скажу, откуда ты». «Изоморфизм» российской географии и демографии, подмеченный еще Н.А.Бердяевым и названный им «географией русской души» (см.: Бердяев 2004: 327; 2004а: 483), предстает как некий «гештальтный перенос» пространственного образа страны на характер и психические свойства её народа, когда чисто параметрические свойства родной страны – её размер и рельефно-климатическое разнообразие – проецируются вовнутрь и отражаются в максимализме и «широте» русского человека, которого, по мнению одного из персонажей Ф.М.Достоевского, «неплохо бы и сузить» (Достоевский 1958: 138).
Прежде всего, широка страна моя родная: «Касаясь трех великих океанов, / Она лежит, раскинув города» (Симонов); «Бесконечная Россия / Словно вечность на земле! …/ Тонут время и пространство в необъятности твоей» (Вяземский); «Широко ты, Русь, / По лицу земли, / В красе царственной / Развернулась!» (Никитин); «Ты размахом необъятна, нет ни в чем тебе конца» (Ножкин); «Всю неоглядную Россию / наследуем, как отчий дом» (Ручьев); «Та же Русь без конца и без края» (Клычков); «И я поверил – нету ей предела» (Дементьев); «Вставай, страна огромная!» (Лебедев-Кумач). Много в ней лесов, полей и рек: «Цепи гор стоят великанами» (Никитин); «Её лесов безбрежных колыханье, / Разливы рек её подобные морям» (Лермонтов).
Масштабность родины – это, конечно, предмет гордости русского человека. Однако, с другой стороны, «русская душа подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими снегами» – она «ушиблена ширью», которая порождает русскую «лень, беспечность, недостаток инициативы» (Бердяев 2004: 326–237). «Своя по паспорту земля» может быть «страшной, нелюдимой» (Ручьев), «в топях и в оврагах» (Городецкий), а «наш край» – «холодным и убогим» (Голенищев-Кутузов).С бердяевской «властью пространств над русской душой» связаны «ключевые идеи» и «ключевые слова» русской культуры, неизменно присутствующие в «дискурсе о родине» (Сандомирская 2001: 7). Здесь и «простор» и «раздолье», где можно «разгуляться» и показать свою «удаль», и «воля вольная» (не путать со свободою – в сталинском тоталитарном государстве человек, тем не менее, «так вольно дышит»), и есенинская «тоска бесконечных равнин» (см.: Левонтина-Шмелев 2000; Шмелев 2000): «Широко протянулась / Большая Россия – / Дорогая Отчизна / Твоя и моя» (Чуркин); «Над родимою землей, / Над полями, над тайгой / Мчится ветер победы / По просторам Родины большой» (Светлов); «Лишь в твои просторы возвращаясь, / Я знаю, что вернулся я домой» (Дербенев); «Люблю великий наш простор» (Сельвинский); «Это русское раздолье, / Это русская земля» (Савинов); «Мне хорошо в твоих раздольях, / Моя любовь, моя земля» (Ошанин); «Земля моя раздольная, / Широкие поля» (Фатьянов); «У тебя ли нет / Поля чистого, / Где б разгул нашла / Воля смелая?» (Никитин); «Ты веселая, грустная, / Удалая, раздольная» (Боков).
Родная страна богата и изобильна, в ней произрастает и добывается все, кроме, может быть, кофе и вольфрама: «Скажите, где есть то, чего у нас нет?!» (Газманов); «Чем ты, Россия, не изобильна?» (Тредиаковский); «У тебя ли нет / Про запас казны?» (Никитин); «Ух, богата наша Родина-мать, / Земли, золото и нефть, наконец» (Газманов). В то же самое время она не просто бедная, а очень бедная: «Россия, нищая Россия, / Мне избы серые твои, / Твои мне песни ветровые, – / Как слезы первые любви!» (Блок); «Так – я узнал в моей дремоте / Страны родимой нищету» (Блок); «О, нищая моя страна, / Что ты для сердца значишь?» (Блок).
В общем, «Ты и убогая, / Ты и обильная, / Ты и могучая, / Ты и бессильная» (Некрасов). Как тут не вспомнить иронию Александра Сергеевича: «Гвоздин, хозяин превосходный, / Владелец нищих мужиков!» (Пушкин).Родная страна сильна, непобедима и полна достоинства: «Могучая воля, великая слава – / Твое достоянье на все времена» (Михалков); «Во всем в тебе и мощь видна, / И сила с красотой» (Дрожжин); «У тебя ли нет / Богатырских сил» (Никитин); «Уж и есть за что / Русь могучая / полюбить тебя» (Никитин); «Ух, сильна же наша Родина-мать, / Танки, крейсеры да добрый свинец» (Газманов); «Ты могучая, / Ты просторная, / Мать-земля моя / Непокорная» (Боков); «Перед кем себя / Ты унизила? / Кому в черный день / Низко кланялась?» (Никитин); «Ты не вставала на колени / Ни перед кем / И никогда (Фирсов); «Сурово и достойно / Несла свой тяжкий крест» (Исаковский). В то же самое время она остается «смиренной и бедной, / Верной своей судьбе» (Волошин) и любят её «побежденной / Поруганной и в пыли…в лике рабьем» (Волошин) – «Я вижу изневоленную Русь / В волокнах расходящегося дыма» (Волошин).
Географические и экономические контрасты родной страны, безусловно, отражаются на характере её обитателей: «Мы / Ни в чем не знаем меры да средины, / Все по краям да пропастям блуждаем» (Волошин). Но если «Родина представляет собой идеал красивого и любимого сообщества» (Сандомирская 2001: 7), к которому мы себя причисляем, то Родина – это мы, вернее, то, какими мы себя видим или хотим видеть. И, естественно, родную страну «украшают добродетели, до которых другим далеко».
Прежде всего, наверное, родная страна «мудра и добра» – она щедрая и великодушная, ничего ни для кого не жалеет и все прощает: «Хоть добра ты, Мать Отчизна, – / Не от слабости добра» (Доризо); «Пока щедра, / Пока добра Россия» (Фирсов). Она милосердна, отзывчива, бескорыстна и сострадательна: «Сердце русское очень большое / Вся великая родина в нем» (Долматовский); «О бескорыстие России, / Незамутненный твой родник.
/ И вновь страдания чужие / Неотделимы от своих» (Сидоров). Она благородна, великодушна и честна: «О благородстве твоем высоком / Кто бы не ведал в свете широком? / Прямое сама вся благородство: / Божие ты, ей! светло изводство» (Тредиаковский); «И ты, великодушная на диво, / казни меня забвеньем, коль солгу...» (Викулов); «Вставайте, люди вольные, / За нашу землю честную» (Луговской). В то же самое время она пряма, бесхитростна и доверчива: «Прямотой своей могущей / Ты Европе не мила» (Бенедиктов); «К сволочи доверчива, / Ну, а к нам…» (Шевчук).Наша Родина – тихая, кроткая, совестливая: «Позови меня, тихая родина» («Любэ»); «Ой ты, Русь, моя родина кроткая» (Есенин); «У меня ты одна, / Ты одна моя, застенчивая Русь» (Гребенников-Добронравов); «О, этот крест и этот ковшик белый / Смиренные, родимые черты!» (Бунин). Она – праведна и справедлива: «О, чудный мир земли родной, / Как полон правды ты разумной!» (Аксаков); «И на все времена / У тебя неизменно богатство – / Ты безмерно сильна / Правотой бескорыстного братства» (Фирсов); «В мире есть Россия – / У нее слова из серебра! / Вон она идет в венке лиловом, / Неподкупна, пламенна, чиста» (Прокофьев); «За то, что жизнь и правду / Сумела отстоять, / Советская Россия, / Родная наша мать!» (Исаковский). К тому же она стойка, трудолюбива и терпелива: «Ты такое сумела вынести, / Что по силам тебе одной» (Дементьев); «Россия начинается с пристрастья / к труду, / к терпенью, / к доброте» (Боков); «Край родной долготерпенья, / Край ты русского народа!» (Тютчев). Она же героична и достойна восхищения: «Каким высоким словом / Мне подвиг твой назвать?» (Исаковский); «Поднять такую тяжесть / Могла лишь ты одна! (Исаковский).
Все эти качества позволяют говорить о безусловном величии родной страны: «Русь! / Ты стала страной, / Стала вечно великой Россией» (Фирсов); «Велико, знать, о Русь, твое значенье!» (Тютчев); «Великую землю, / Любимую землю, / Где мы родились и живем, / Мы Родиной светлой, / Мы Родиной милой, / Мы Родиной нашей зовем» (Лисянский); «О Русь! С каким благоговеньем / Народы взглянут на тебя (Добролюбов); «Велик твой путь, / И ноша нелегка» (Федоров); «Никто в таком величие / Вовеки не вставал» (Исаковский).
Такой родиной, несомненно, можно гордиться и без всякой оглядки включать её в свою «личную сферу»: «Славься страна! Мы гордимся тобой» (Михалков); «Как не гордиться мне тобой, / О родина моя!» (Дрожжин); «Гордою судьбою, / Светлою мечтою / Мы навеки связаны с тобой!» (Полухин); «Я все-таки горд был за самую милую, / За русскую землю, где я родился» (Симонов); «Мы горды Отечеством своим» (Долматовский).Все это дает нам основания считать, что наша страна – уникальная, другой такой в мире нет: «Одна ты на свете! Одна ты такая! / Хранимая Богом родная земля» (Михалков); «Страна моя любимая, / На всей земле одна» (Михалков); «Отсюда все дела её большие, / Её неповторимая судьба» (Боков); «Какую силу вам даёт одна – / Единственная на земле страна» (Луговской); «Все так же любовно мое величанье / Единственной, милой отчизны моей!» (Боков); «Я верю, что нигде на свете / Второй такой не отыскать» (Коган). Отсюда же, вероятно, и русский мессианизм – сознание своей избранности и призвания «совершить что-либо великое и новое для мира» (Бердяев 2004: 290): «О, недостойная избранья, / Ты (Россия – С.В.) избрана»; «Тебя призвал на брань святую, / Тебя Господь наш полюбил» (Хомяков); «Россия, Россия, Россия – / Мессия грядущего дня» (Белый); «Убить Россию – это значит / Отнять надежду у Земли» (Сельвинский); «Нашу правду с открытой душою / По далеким дорогам несем» (Долматовский); «И в мире нет тебе примера / В свершеньях Правды / И Добра!» (Знаменский).
Семантические признаки, соотносимые с эмоционально-императивной частью лингвоконцепта «родина» («как мы её любим»), в сопоставлении с «просто любовью» (любовью эротической – см. подробнее: Воркачев 2003: 34–39) раскрываются как общие и специфические – свойственные любви вообще и только любви патриотической.
В конечном итоге любовь к родине рефлексивна – любовь к сообществу, с которым мы себя отождествляем, раскрывается как любовь к самим себе. Это, пожалуй, составляет главную отличительную черту патриотизма и определяет логику любви к своему, логику любви к родине: «Хорошо там, а у нас… положим, у нас хоть и не так хорошо…, но, представьте себе, все-таки выходит, что у нас лучше» (Салтыков-Щедрин); «Как ни тепло чужое море, / Как ни красна чужая даль, / Не ей поправить наше горе, / Размыкать русскую печаль!» (Некрасов); «Отечества и дым нам / сладок и приятен» (Державин).
Как и любая разновидность любви, любовь к родине иррациональна: родина хороша (лучше всех), потому что я её люблю, а не наоборот. А люблю её я, даже если она плоха, потому что она – своя, родная земля – мы «ложимся в неё и становимся ею, / Оттого и зовем так свободно – своею» (Ахматова) (ср.: «Родину любишь не за то или за это, а за то, что она – родина» – Эренбург). В силу этого абсолютная немотивированность (рациональная) объекта выбора, свойственная любви эротической, в случае любви к отечеству предстает как относительная, поскольку зримый мотив здесь, безусловно, присутствует: родину любят уже за то, что она родная. Она включается в «личную сферу» отчизнолюбцев, ею гордятся, за неё стыдятся: «Какое мучительное чувство: испытывать позор за свою Родину. В чьих Она равнодушных или скользких руках, безмысло или корыстно правящих Её жизнь. В каких заносчивых, или коварных, или стертых лицах видится Она миру. Какое тленное пойло вливают Ей вместо здравой духовной пищи. До какого разора и нищеты доведена народная жизнь, не в силах взняться» (Солженицын). Пока её любят, её идеализируют и смотрят сквозь пальцы на её недостатки и даже умиляются ими: «Люблю твои пороки / И пьянство, и разбой» (Есенин); «(Я) Смотреть до полночи готов / На пляску с топаньем и свистом / Под говор пьяных мужичков» (Лермонтов).И, конечно же, наша Родина – самая красивая: «Где найдешь страну на свете / Краше Родины моей?» (Алымов); «Я лучшего края на свете не знаю» (Пришелец); «Везде, где был я, нет пригожей / Земли, чем русская земля» (Федоров); «Ничего нет на свете красивей, / Ничего нету в мире светлей / Нашей матери, гордой России» (Долматовский); «Родней всех встают и красивей / Леса, и поля, и края…/ Так это ж, товарищ, Россия – / Отчизна и слава моя! (Прокофьев); «И в родине моей узрел я красоту, / Незримую для суетного ока» (Плещеев). А если она и некрасива, то, все равно, мы её любим и такую – принимаем абсолютно, по Платону, целиком, «холически»: «Пусть та земля теплей, а родина милей» (Шаферан); «Еду я на родину, / Пусть кричат – уродина, А она мне нравится, / Хоть и не красавица» (Шевчук). А нашу любовь к ней могут постичь только те, кто её разделяет: «Не поймет и не заметит / Гордый взор иноплеменный / Что сквозит и тайно светит / В наготе твоей смиренной» (Тютчев); «Отчизна! Не пленишь ничем ты чуждый взор…/ Но ты мила красой своей суровой» (Плещеев); «Ты веками непонятна чужеземным мудрецам» (Ножкин).
Как хорошо сказано, всякая любовь – «тайна … велика есть» (Ефес. 5: 31–32), и наша любовь к родине непонятна не только «чужеземным мудрецам», но и остается загадкой для нас самих: «Но люблю тебя, родина кроткая, / А за что – разгадать не могу» (Есенин); «Но я люблю – за что не знаю сам? – / Ее степей холодное молчанье» (Лермонтов).
В «аксиологической области» патриота Родина занимает если не центральное, то очень близкое к нему место: «Возьмите же все золото, / Все почести назад; / мне родину, мне милую, / Мне милой дайте взгляд!» (Мерзляков); «Город мой, / ты – частица великой России, / а дороже её нет на свете земли» (Дементьев); «То, что есть на свете страна моя, – Это самое главное!» (Бутенко). Ценностный статус родной страны метафорически приравнивается к статусу сердца для живого организма и солнца для живого существа: «В сердце проношу я осторожно / Родину – сокровище мое» (Дементьев); «Не было славы, / Не стало Родины. / Сердца не стало» (Рождественский); «Солнце жизни моей, Россия, / Укрепи на подвиг меня!» (Рыленков); «На сердце день вчерашний, / А в сердце светит Русь» (Есенин).
Как известно, «Родину не выбирают», хотя теоретически возможность такого выбора существует. Не выбирают её, поскольку она – единственная и неповторимая (ср. индивидуализированность объекта в любви эротической), к тому же никаких оснований для подобного выбора нет и быть не может: «Никакая родина другая / Не вольет мне в грудь мою теплынь» (Есенин); «Много стран на свете есть, но знаю, / Что счастлив только здесь, / Что счастлив быть смогу я только здесь» (Дербенев); «Ты доброй судьбою на счастье дана, / Одна ты на свете и в сердце одна» (Дербенев); «Если крикнет рать святая: / “Кинь ты Русь, живи в раю!” / Я скажу: “Не надо рая, / Дайте родину мою”» (Есенин).
«Не добро быти человеку единому» (Быт. 2: 18) – потребность в любви к Родине существует, как существует потребность в любви вообще, и именно она создает для человека смысл его жизни, а счастье родной страны составляет его собственное счастье: «Человеку нельзя жить без родины, как нельзя жить без сердца» (Паустовский); «Даже птице / Не годится / Жить без родины своей» (Ошанин); «Без нее и жить нам невозможно, / И умереть не страшно за нее» (Долматовский); «И без меня ты можешь быть счастливой, / Я без тебя, Россия, не могу» (Викулов); «Без тебя мне не петь, без тебя мне не жить» (Островой); «Мне всю жизнь тобой гордиться, без тебя мне счастья нет» (Ножкин); «Ведь нам без Отчизны, без Родины милой / На свете никак не прожить» (Фатьянов).
«Отчизнолюбец» не отделяет свою судьбу от судьбы Родины, с которой он связан духовным родством и которой он духовно близок, патриотизм для него – это «сознание своей неотъемлемости от Родины и неотъемлемое переживание вместе с ней её счастливых и её несчастных дней» (А. Н. Толстой): «Не знаю счастья большего, / Чем жить одной судьбой, / Грустить с тобой, земля моя, / И праздновать с тобой!» (Шаферан); «Я весь пред тобою, Россия, / Судьба моя, совесть моя» (Рыленков); «Где б мы ни были – с нами Россия» (Долматовский); «Мы знаем, что Родина с нами, / А с ней мы всегда победим» (Фогельсон); «Я твой. Я вижу сны твои, / Я жизнью за тебя в ответе» (Сельвинский).
И, естественно, общность судьбы прежде всего воспринимается как общее будущее: «Я был с тобой / В твоем / Давно минувшем. / Дай и в грядущем / Мне побыть / С тобой» (Федоров); «Отечество славлю, которое есть, / но трижды – которое будет» (Маяковский); «Если будет Россия, / значит, буду и я» (Евтушенко); «Покажет Русь, что есть в ней люди, / Что есть грядущее у ней» (Некрасов).
Разлука с Родиной («любимым существом») порождает специфическое «патриотическое чувство» («сладкое и скорбное чувство родины» – Бунин) – ностальгию: «Повидали мы дальние страны, / Но в разлуке нам снятся всегда / Наши реки, березы, поляны…» (Долматовский); «И, грустью скорбною томимый, / Разлуку с родиной он пел» (Ветер); «Тоска по родине! Давно / Разоблаченная морока!» (Цветаева); «С неразлучным своим автоматом / Не в одной побывал я стране, / Но повсюду, скажу вам, ребята, / Я скучал по родной стороне» (Михалков).
Наиболее объемным в эмоционально-императивной части семантики Родины предстает «каритативный блок» (см. подробнее: Воркачев 2005: 47–48), включающий признаки «милостивой любви», связанные с желанием блага любимому существу – в данном случае любимому сообществу.
Прежде всего, это – фроммовская «забота» (Sorge) как «активная заинтересованность в жизни и развитии того, что мы любим» (Фромм 2004: 461): «Жила бы страна родная, / И нету других забот» (Ошанин); «А выше счастья Родины нет в мире ничего» (Матусовский); «Была б она счастливою, / А мы-то будем счастливы» (Уткин); «Только пусть она будет / навсегда, навсегда» (Евтушенко); «…будь она / Первым царством в поднебесной / И счастлива и славна!» (Языков); «Храни ее, / Чтоб укрепилась, / Стояла б до исхода дней» (Федоров); «В труде и в бою / Храни беззаветно Отчизну свою!» (Михалков)» «Вступила родина на новую дорогу. / Господь! Её храни и укрепляй. / Отдай наш труд, борьбу, тревогу, / Ей счастие отдай» (Некрасов).
Забота – это в том числе и моральная ответственность за её благополучие: «Я помню долг свой пред тобой, Россия, / Я не забуду никогда о нем» (Рыленков); «Мы входим в мир, / уже в неё влюбленные, / уйдем – / оставшись перед ней в долгу» (Дементьев); «Перед Отчизной наша жизнь чиста: / Войну не просидели мы в подвале» (Старшинов).
И, конечно, высшее проявление патриотической любви – это жертвенность, готовность отдать жизнь за родную страну: «И громче труб на поле чести / Зовет к отечеству любовь!» (Глинка); «За тебя на черта рад, / Наша матушка Россия!» (Давыдов); «За родину в море открытом умрем, / Где ждут желтолицые черти!» (Студенская); «Иди в огонь за честь отчизны» (Некрасов); «И у мертвых, безгласных, Есть отрада одна: / Мы за родину пали, / Но она – спасена» (Твардовский); «Чтоб защитить родную землю, / Мы готовы в эту землю лечь!» (Старшинов); «И он погиб, судьбу приемля, / Как подобает молодым: / Лицом вперед / Обнявши землю, / Которой мы не отдадим» (Уткин); «Если грянет беда, если грянет беда, / Жизнь за Родину вновь я отдать буду рад» (Татаринов); «Сердца не щадили мы ради милой Родины» (Николаев); «Но мы еще дойдем до Ганга, / Но мы еще умрем в боях, / Чтоб от Японии до Англии / Сияла Родина моя» (Коган).
Как и всякая любовь, любовь к Родине предполагает доверие – уверенность, что тебя не предадут, и преданность: «Я не знал, сам не знаю, как я верен тебе» (Ошанин); «Теряли мы друзей, родных, но веры / Не потеряли в родину свою» (Рыленков); «Да как же смогу я не верить / В Россию с нелегкой судьбой» (Фирсов); «Все проходит, / Остается – Родина, / То, что не изменит никогда» (Фирсов); «Родина, / Я верю в мудрость твою» (Полухин). Безоглядность этого доверия, однако, дает повод Игорю Губерману, глядя на Родину уже со стороны, невесело покаламбурить на этот счет: «Ворует власть, ворует челядь, / вор любит вора укорять; / в Россию смело можно верить, / но ей опасно доверять».
Давно известно, что русский человек – жалостливый человек, и мы жалеем свою родину уже за невзрачность и скудность её пейзажа, испытываем «боль» за свою землю (см.: Степанов 1997: 510), любим её, «как в семьях любят больных детей» (Пьецух 2006: 17): «Родина моя – бугры да кочки, / Крутояры с камнем и песком» (Боков); «Нездоровое, хилое, низкое, / Водянистая, серая гладь. / Это все мне родное и близкое, / От чего так легко зарыдать» (Есенин); «Природа скудная родимой стороны, / Ты дорога душе моей печальной!» (Плещеев); «Отчизна! Не пленишь ничем ты чуждый взор…» (Плещеев). Свою страну жалеем мы и за бедность её народа: «Кто любит родину, / Русскую землю с худыми избами, / Чахлое поле, / Градом побитое?» (Орешин); «Они глумятся над тобою, / Они, о родина, корят / Тебя твоею простотою, / Убогим видом черных хат» (Бунин). Однако более всего мы сочувствуем выпавшим на её долю бедам и страданиям: «Сторона моя родная, / Велики твои страдания» (Огарев); «Тебя морили мором, / И жгли тебя огнем» (Исаковский); «Ты (Россия – С.В.) наша боль и наша вера, / И милосердная сестра» (Знаменский); «Как встарь, я в топях и в оврагах, / Как встарь, костьми меня мостят / Пожар и мор, беда и брага» (Городецкий); «Россия! Сердцу милый край! / Душа сжимается от боли» (Есенин). В общем, «Грустно видеть, как много страданий / И тоски и нужды на Руси!» (Бунин).
«Любовь покрывает все грехи» (Пр. 10: 12): Родину мы принимаем целиком, как есть («Я люблю тебя во всем» – Бенедиктов) – себе мы все прощаем. Мы снисходительны к её порокам, прощаем ей все обиды и находим оправдание её прегрешениям: «Я верил – в этом всплеске зла / ты не виновна, мать-Россия» (Дементьев); «Не буду я в обиде на Россию, / она превыше всех моих обид» (Евтушенко). Может быть, поэтому в перечне «моральных качеств» родной страны присутствует долготерпенье, но не упоминается «русский бунт» – производное «эпилептоидности» нашего этнического характера (см.: Касьянова 2003: 143–149), а в списке православных «смертных грехов» место католической лени занимает уныние.
Отношение к родной стране у русского человека в достаточной мере двойственно: при всей его привязанности к Родине-матери ему трудно подолгу задерживаться в её исторических пределах: «Дай бог побольше разных стран, / не потеряв своей, однако» (Евтушенко).
Любовь к Родине, как и всякая форма любви, – это не в последнюю очередь сильнейшая психологическая зависимость от её объекта, которая может подсознательно вызывать отрицательные эмоции и желание от неё освободиться (см.: Гозман 1987: 119). С другой стороны, «абсолютное признание» Родины отнюдь не исключает «относительного» неприятия одиозных черт в её облике и отрицательной оценки её действий. Любовь, как и все эмоциональные проявления, неподконтрольна воле – нельзя полюбить по заказу, но и нельзя произвольно разлюбить: «нельзя не любить отечества, какое бы оно ни было» (Белинский) и «человек должен любить свою землю, любить во всех её противоречиях, с её грехами и недостатками» (Бердяев 2004: 295).
«Сложные отношения» русского человека со своим Отечеством («Нам легко / И нелегко с тобою, / Дорогая родина моя! – Федоров) – «странная любовь», любовь-ненависть – в полной мере отражены в гражданской лирике. Мы ясно видим отрицательные стороны нашей Родины и вполне адекватно реагируем на её неприглядные поступки: «Там стонет человек от рабства и цепей! / Друг! Этот край … моя отчизна!» (Лермонтов); «Прощай, немытая Россия, / Страна рабов, страна господ» (Лермонтов); «О Русь моя!... / Огонь и дым, / Законы вкривь и вкось» (Федоров); «Как живешь ты, великая Родина Страха?» (Рождественский); «Многих ты, родина, ликом своим / Жгла и томила по шахтам сырым» (Есенин); «Вечная правда и гомон лесов / Радуют думу под звон кандалов» (Есенин); «Но нет России равных по размаху / убийства своей гордости и славы» (Губерман); «Святая Русь покрыта Русью грешной» (Волошин); «В судах черна неправдой черной / И игом рабства клеймена; / Безбожной лести, лжи тлетворной, / И лени мертвой и позорной, / И всякой мерзости полна!» (Хомяков).
Все это, тем не менее, не умаляет нашей к ней любви, и, возможно, даже способствует нашему эмоциональному насыщению: «Радуясь, свирепствуя и мучась, / Хорошо живется на Руси» (Есенин); «Россия моя снежная, / Россия моя сугробная, / Ты – радость моя безбрежная, / Ты – горе мое огромное» (Боков); «Какое нелепое счастье – родиться / в безумной, позорной любимой стране» (Губерман); «Любил он родину и землю, / Как любит пьяница кабак» (Есенин); «Чем чище человек, тем он сильней / привязан сердцем к родине кровавой» (Губерман).
Здесь трудно удержаться, чтобы не привести стихотворение П.Ф.Якубовича «К родине», написанное в конце 19 века, в котором представлены практически все атрибуты российского отчизнолюбия:
За что любить тебя? Какая ты нам мать,
Когда и мачеха бесчеловечно злая
Не станет пасынка так беспощадно гнать,
Как ты людей своих казнишь не уставая?
Любя, дала ль ты нам один хоть красный день?
На наш весенний путь, раскинутый широко,
Ты навела с утра зловещей тучи тень,
По капле кровь из нас всю выпила до срока!
Как враг, губила нас, как яростный тиран!
Во мраке без зари живыми погребала,
Гнала на край земли, в снега безлюдных стран,
Во цвете силы убивала...
Мечты великие без жалости губя,
Ты, как преступников, позором нас клеймила,
Ты злобой душу нам, как ядом, напоила...
Какая ж мать ты нам? За что любить тебя?
За что – не знаю я, но каждое дыханье,
Мой каждый помысел, все силы бытия –
Тебе посвящены, тебе до издыханья!
Любовь моя и жизнь – твои, о мать моя!
И, чтоб еще хоть раз твой горизонт обширный
Мой глаз увидеть мог, твой серый небосвод,
Сосновый бор вдали, сверканье речки мирной,
И нивы скудные, и кроткий твой народ,
За то, чтоб день один мог снова подышать я
Свободою полей и воздухом лесов, –
Я крест поднять бы рад без стона и проклятья,
Тягчайший из твоих бесчисленных крестов!
В палящий зной, в песке сыпучем по колени,
С котомкой нищего брести глухим путем,
Последним сном заснуть под сломанным плетнем
В жалчайшем из твоих заброшенных селений!..
Амбивалентное отношение к своей стране, очевидно, проявляется и в отделении «Отечества» от «Вашего превосходительства» – власти от Родины: «Отчизны враг, слуга царя, / К бичу народов – самовластью / Какой-то адскою любовию горя, / Он незнаком с другою страстью» (Баратынский); «За власть Отечество забыли, / За злато предал брата брат» (Пушкин).
Не смотря на все патриотические заклинания, любовь к родине в определенной степени динамична («Любовь всегда должна либо возрастать, либо уменьшаться»): она когда-то возникает и когда-то проходит, о чем свидетельствует практика «измен Родине» и присутствие в языковом сознании соответствующих ассоциатов – по данным РАС, родине «изменяют» даже чаще, чем «служат» (РАС 2002, т. 2: 733).
После многочисленных «любовных имен» (милая, дорогая, любимая, родная) может быть наиболее частым эпитетом Родины выступает прилагательное «святая»: «О, родина святая, / какое сердце не дрожит, / Тебя благославляя?» (Жуковский); «За святую Русь неволя и казни – / Радость и слава!» (Одоевский); «Он кончается за святую Русь, / Умирает он за родимый край» (Грамматин); «Он видит: на Руси святой / Свобода, счастье и покой!» (Кюхельбекер); «Кто жизни не щадил своей / В разбоях, злато добывая, / Тот думать будет ли о ней, / За Русь святую погибая?» (Рылеев); «Они жизни не щадили, / Защищали отчий край – страну родную, / Одолели – победили / Всех врагов за Родину святую» (Коваленков). И с тем, что в русской лингвокультуре Родина – «своего рода имя божества» (Сандомирская 2001: 148), в определенной степени можно согласиться.
«Слово “родина” – а в чем его суть?» (Марговский) – задается вопросом поэт. Как представляется, в глубинной основе представлений о родине русского языкового сознания, вербализуемого в гражданской лирике, лежит буквализация метафоры: родина для нас – это любимая женщина (мать, жена, невеста). Мы воспринимаем, по большей части неосознанно, нашу духовную, культурную связь с «любимым сообществом» как кровную, неразрывную, основанную на «неотчуждаемой принадлежности» родственных отношений, – связь которую невозможно и аморально разрывать: «Во все века и времена – / одна у человека мама. / И Родина – / одна» (Рождественский). Мы абсолютно убеждены, что судьба Родины – это наша личная судьба, а от судьбы, как известно, не уйдешь: «Желанья свои и надежды / Связал я навеки с тобой – / С твоею суровой и ясной, / С твоею завидной судьбой» (Исаковский); «Что с родиной сбудется, / то и с народом станется» (Уткин); «Как крепко прижалась ты (родина – С.В.) к ребрышкам / И как от меня неотъемлема» (Боков).
Мы свято верим, что, как невозможно родиться заново, так и невозможно поменять родину, и не допускаем возможности повторной аккультурации, включая овладение новым языком, и повторной социализации. Добровольно и навсегда покидающих родину («экономических мигрантов») мы осуждаем и презираем – «Всякий отщепенец от своего народа и своей почвы, своего дела у себя, от своей земли и сограждан – есть преступник» (Гончаров); людей, утративших родину в силу каких-то форс-мажорных причин, мы жалеем, поскольку «иметь родину есть счастье» (Ильин) и «человек без Родины жалок» (Михалков).
Для народа, лишенного долгое время своего стационарного «очага культуры и этнической жизни» (Мнацаканян 2004: 314), родина представлена соплеменниками – живыми носителями этой культуры. Наша же «милая родина», она же «любезное отечество», была, есть и в обозримой перспективе будет существовать – поэтому, очевидно, мы так преданы не соотечественникам, а персонифицированному образу нашей «земли обетованной», которую мы обязаны любить и которой должны хранить верность.
Существующее в национализмоведении деление представлений о нации на этнические и гражданские (см.: Коротеева 1997: 188–189; Малахов 2005: 23) с легкостью экстраполируется на представления о родине, и тогда этническая родина выглядит как некая мистическая данность, получаемая человеком при рождении, которую нельзя ни потерять, ни поменять и невозможно выбрать, а гражданская – как социально-политическое устройство страны постоянного пребывания, любовь к которой вовсе не обязательна, но обязательна лояльность.
Как показывают наблюдения над вербализацией идеи патриотизма в паремиологии и речевым употреблением слова «родина» в гражданской лирике, а также патриотической метафорикой, в русском языковом сознании преобладают этнические, примордиалистские представления о родной стране.
Родину мы противопоставляем государству, наша любовь к ней, как и любовь к женщине, отличается пристрастностью и амбивалентностью; от любви по крови к русскому патриотизму перешла в наследство убежденность в неразрывности духовной связи со своей страной. Мы любим свою родину любовью-жалостью, готовы ей прощать все грехи и идти ради неё на любые жертвы.