96. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И ПРЕОДОЛЕНИЕ БОЛЬШЕВИЗМА В РОССИИ
I
Трагедия русской революции стала возможною вследствие того, что индивидуализация инстинкта в России определила индивидуализацию духа, а исторические события и испытания требовали иного.
Мировая война 1914—1918 гг. потребовала от русского народа чрезвычайных напряжений и жертв, а главное, несоблазненности и несоблазняемости частным прибытком: нужна была воля к победе, а не к имущественному переделу; необходимо было государственное чувство и великодержавное понимание, а не классовая зависть и ненависть, не мстительное памятозлобие, подземно тлевшее еще от эпохи крепостного права. События снова поставили русский народ на распутьи, как уже не раз бывало в его истории. И было опять два пути, две возможности; или, по слову летописи, “грозно и честно нести дело” России, или же начать “Русь нести розно”. Русский народ не выдержал искушения, не справился с соблазном и пошел по второму пути, подсказанному большевиками. Индивидуализированный инстинкт восстал против духа, не внял его призывам, отверг его заветы и предпочел (как говорили тогда) “похабный мир” и всенародный имущественный передел.Все дальнейшее было этим предопределено. Массы доверились тем, кто их повел по второму пути. А те, которые зазвали их на этот путь, никогда и не помышляли о России с творческим патриотизмом и никогда не ценили личного начала (ни в инстинкте, ни в духе). Готовился великий обман: массы помышляли о частном прибытке, о частной собственности, об избавлении от непонятного им исторически-государственного “пресса” и о смутно воображаемой “народной власти”; а коммунисты готовили и дали массам — отмену частной собственности, хозяйственное разорение, исторически невиданный и неслыханный (тоталитарно-террористический) зажим государственного пресса и новую антинациональную и противо-народную, привилегированную “элиту” (“компартия”).
В результате этого русский человек, начавший революцию в качестве инстинктивно-индивидуализированного бунтовщика[*], заканчивает ее в качестве инстинктивно и духовно-коллективизированного раба.
Большевизм был только соблазном; настоящим замыслом был коммунизм. Надо было взбунтовать русского гражданина, чтобы превратить его в крепостного пролетария. Надо было сделать ставку на разнуздание индивидуального инстинкта, — чтобы захватить власть; чтобы в дальнейшем раздавить всякую индивидуализацию — как инстинктивную, так и духовную; чтобы подорвать и искоренить (по возможности) всякую духовность — как личную, так и примитивно-коллективную; чтобы коллективизировать инстинкт, оторвать его от духа и закрепить эту коллективизацию нищетою, голодом и страхом. Коммунистическая партия может быть уподоблена свирепому “ордену” (в смысле орденской организации), но только рабовладельческому ордену, без Бога, чести и совести; а режим, созданный ею, подобен огромной рабовладельческой колонии, построенной на искоренении лично-инициативного (инстинкт!) и лично-творческого (дух!) начала и на попытке превратить человека из одухотворенного организма в духовно-опустошенный, но покорный механизм.Такова трагедия русской революции. Чем же объяснить ее? Как она стала исторически возможною?
Русскому народу всегда была присуща тяга к индивидуализации, склонность человека “быть о себе”, стоять на своих ногах, самому строить свою жизнь, иметь свое мнение и расширять предел своей личной власти над вещами.
Еще византийские источники, описывая славян, отмечают не только их храбрость и выносливость, их семейственность и целомудрие, их ласковость и гостеприимство, но и в особенности их свободолюбие, их отвращение ко всякому игу, их склонность расходиться друг с другом во мнениях и обнаруживать взаимную страстную неуступчивость (Маврикий, Прокопий158. VI век по Р. X.). В этой характеристике верно подмечено центробежное тяготение славянского характера. Это тяготение не исчезает и в дальнейшей истории России и служит в ней немалую положительную службу. Способность славянина к самостоятельной, лично ответственной инициативе обнаруживается и в истории сербской борьбы против турок за независимость (“четничество”).
В своей дезорганизующей форме оно выступает в польском “либерум вето”, т. е. в праве каждого члена сейма сорвать своим единоличным несогласием всякий по большинству голосов принимаемый закон (1652—1764).Наряду со славянским элементом надо отметить далее значение равнинного пространства в истории русской индивидуализации. Открытое и обильное пространство облегчает людям обособление и расселение: нет необходимости “уживаться друг с другом” во что бы то ни стало, ибо организационное приспособление друг к другу заменяется расхождением в разные стороны. Теснота жизни и густота населения приучает людей к организующей сплоченности; и обратно.
К этим факторам славянства, равнинного пространства и редкой населенности надо прибавить еще влияние азиатского кочевничества. Кочевничество имеет способность распылять людей: с оседлого участка не легко уйти, а имущество скотовода и открытая степь сами зовут к уходу и обособлению. Если же азиатский кочевник становился воинственным, то от его неистового грабительского напора страдали все окрестные страны (Чингисхан). Таким образом, Азия дала русскому народу мучительный и заразительный урок противообщественности, ограбления и порабощения: она вдохнула ему в душу склонность разнуздывать инстинкт и богатеть не от творческого труда, а от нещадного нажима на соседа — от смуты и погрома.
Под влиянием этих и других факторов сложилась русская индивидуализированность во всем ее отрицательном и положительном значении. Следы и проявления ее идут через всю русскую историю.
Так, в эпоху уделов каждый княжич получал особый “удел”, что вело к бесчисленным несогласиям и усобицам и обессилило Россию перед лицом вторгающихся монголов. Свободного соглашения интересов русские люди искали на вечевых собраниях, и если не находили его, то решали дело побоищем. Тяга к самостоятельности и обособлению вызвала к жизни и новгородское “ушкуйничество”, которое повело к колонизации Новгородом севера России. На том же пути возникло и наше казачество: это были беглые свободолюбцы, люди вольной инициативы, предприимчивые индивидуалисты, предпочитавшие анархически-грабительскую авантюру — покорному, тягловому домоседству. Русская колонизация шла целыми столетиями не в порядке правительственных мероприятий, а в процессе вольного разбегания народа, искавшего “где лучше” и бежавшего от государственного зажима; потому русские казачьи “войска” и разместились по окраинам России.
lt;1 мая 1950г.gt;