35. СОВРЕМЕННАЯ ЭМИГРАНТСКАЯ ПОЛИТИКА
Будущему историку русской революции предстоит большая и поучительная работа. Можно представить себе, с каким интересом он будет разбирать все наши журналы, журнальчики, листки, обзоры, газеты, воззвания, резолюции, протоколы, инструкции и программы.
Кипы и вороха; комплекты и одиночки. Одно беспокоит: не разочаровался бы он... Разберет, прочтет да и напишет: «девяносто процентов этого материала представляло из себя сущий пустоцвет; было много возбуждения и мало содержания; люди проталкивались вперед, а сказать им было нечего; хотели фигурировать, вести, учить,— а фигурировать было не с чем, вести было некуда и учить не могли ничему за неимением серьезных мыслей». «Странная,— скажет он,— была эпоха: писатели молчали, а читатели разглагольствовали; а о чем,— и сами не знали, потому, что сказать им было нечего и мысли они заменяли провозглашениями и взаимной бранью»...Если будущий историк напишет это, то он будет, кажется, прав. Большая часть современной эмигрантской публицистики выговаривает заносчивым тоном общие места, избитые фразы, и хорошо еще, если эти избитые фразы составлены грамотно; и хорошо еще, если за ними не скрывается какого-нибудь невозможного политического вздора... Читаешь это политическое половодье и спрашиваешь себя: откуда это? — А вот откуда.
Эта «литература» объясняется, во-первых, общей взволнованностью мировыми событиями. Эта взволнованность особенно понятна в русской душе, в душе едва спасшегося эмигранта, столько лет проведшего в угнетенном молчании и копившего неизживающиеся аффекты. Но «взволнованность» сама по себе не дает ни зрелой мысли, ни сосредоточенной воли. Излитая на бумаге, она превращается в пустые извержения, в банальные возгласы, в беспредметную агитацию и партийную раздорливость.
Эта «литература» объясняется, во-вторых, изголодавшимся честолюбием — состоянием психологически вполне понятным, но без чувства чести, без политической дальнозоркости и без политического опыта — весьма опасным.
К сожалению, большинство эмигрантских политиков не имеет возможности действовать, им негде показать свою энергию, свои таланты, свой такт, разве только в писании. Отсюда множество писателей, никогда не думавших и не имеющих, что сказать. А говорить стараются громко, звонко, всеуслышно...Эта «литература» объясняется, в-третьих, политическим дилетантством большинства. Странное дело, все понимают, что каждому серьезному делу, каждому «рукомеслу», каждой ответственной службе надо обучаться: учатся сапожники, столяры, маляры, переплетчики, механики, штукатуры. Горшки обжигают горшечники. Одежду шьют — портные и т. д. Учатся врачи, инженеры, юристы, агрономы, военные. Но с политикой — сущее несчастье: все берутся за нее, не учась, не зная политической азбуки, не продумав ни одной национальной истории, ни одной конституции, не имея никакого представления о законах социологии, морали и правосознания. Предоставляют все эти «корешки» другим, а сами довольствуются «вершками». Пытаются прикрыть свое незнание громким голосом, спрятать свои недоразумения за развязностью, импонировать хлесткой полемикой. Думают, что политика — это «лозунги», «агитация» и «подминание других под себя»...
И, в-четвертых,— торопятся. Уверяют себя и других, что к завтрашнему дню надо быть готовым; что третья война «уже началась»; что она вот-вот закончится разгромом советов; и что тогда — «наша очередь». Нас, именно нас, а не другую какую-нибудь идиотскую партию, позовут, призовут, «нам вручат», «мы поведем», ибо «все за нас» (за исключением предателей и народных врагов), и мы тогда «покажем себя»...
А показывать-то окажется нечего, кроме агитационного пустословия и нового «террора — наоборот».
Тревожно и грустно следить изо дня в день за всей этой политической шумихой, сумятицей, саморекламой и взаимопоношением; за всем этим надрывным деньгодобыванием, за всей этой беспочвенной демагогией. И ничего хорошего из этого выйти не может.
Ибо для серьезной политики нужно не заискивание у иностранцев, не агитация в пустоте и не злоупотребление священными словами в лозунгах.
Нужно другое, а именно:1. Твердое и доказанное на деле чувство национальной чести. Ибо тот, кто его лишен — только и может повести бесчестную политику, какими бы словами он ни прикрывался. А бесчестием России не спасешь.
2. Политическая дальнозоркость, свойственная людям, вчувствовавшимся в ход истории, имеющим некий дар государственного предвидения и искушенным в деле.
Куда поведет нас близорукий человек, какие пути найдет он в окружающем нас историческом тумане?
3. Политическое разумение и экономическое образование. Подумать только: как довериться человеку, не умеющему отличить государство от церкви, авторитарный строй от тоталитарного, федерацию от автономии, честь от бесчестия? Кому нужна невежественная болтовня и стряпня? Не России же!
4. Творческая идея.
Не наивно ли ждать спасения от безыдейного политиканства, от закулисных шептаний и соглашений?
5. Воля, как дар к власти (а не как похоть властолюбия!). Государственность есть волевое начинание: нет воли, и все расползается в раздоры, интриганство и хаос.
6. Политический такт, т.е. искусство объединять людей на исторически-обоснованной и жизненно-реальной программе, не раздражая их и не отталкивая их.
Надо помнить, что бестактный политик погубит всякую, даже самую легкую и благоприятную политическую конъюнктуру. А наше положение, — русской эмиграции,— исторически наитруднейшее.
И вот, мы должны быть всегда готовы приветствовать и поддерживать каждый проблеск такой серьезной политики в эмиграции.