СЛАВЯНСКОЕ ЗАСЕЛЕНИЕ ВОЛГО-ОКСКОГО МЕЖДУРЕЧЬЯ И ВОЛЖСКИЙ ПУТЬ

% еРи°Д> рассматриваемый в этой книге прежде всего хаОы рактеризуется массовым расселением славян по всей

VSL территории лесной зоны Восточной Европы. В IX в. начинается такое движение и в Залесскую (будущую Ростовскую) землю.

Более ста лет назад была опубликована работа С.

Большинство историков воздерживались от высказывания своих мыслей по данным проблемам и, как Н. И. Костомаров, остазляли в стороне вопрос о соотношении славян и финно-угров (великорусов и финнов, как писали тогда), чтобы «не блуждать в потемках».

Лейтмотивом исторических работ, посвященных проблемам освоения Верхнего Поволжья, был вывод о северо-западном (новгородском) направлении и мирной быстрой ассимиляции местного финно- угорского населения.

Здесь сказалась ограниченность буржуазной науки, которая подменяла сложнейший процесс формирования народности и становления феодального общества в Ярославском Поволжье простым передвижением населения.

В течение нескольких десятилетий в науке существовали почти не связанные между собой исторические исследования, основанные главным образом на письменных источниках и данных лингзистики, и наблюдения археологов, базирующиеся на материалах полевых ис-следований.

Освоение археологических материалов привело крупнейшего русского археолога А. А. Спицына • к мнению, что центром, откуда шло заселение славянами Волго-Окского междуречья, был не северо-запад — земли словен новгородских, а Смоленское Поднепровье, где жили кривичи.

Если историки 70-х годов не доверяли данным археологов и, ис-пользуя в основном материалы и методы сравнительной филологии, пришли к выводу о северо-западном очаге заселения, то А.

Главной заслугой А. А. Спицына является то, что он первым поставил вопрос о возможности и эффективности использования археологических источников для исторических реконструкций и решения широких исторических проблем и блестяще реализовал такую возмож-ность, построив свою «модель» процесса.

Одновременно с исследованиями А. А. Спицына появляются работы известного ярославского историка и краеведа И. А. Тихомирова, который вслед за ним также на археологическом материале пытался определить хронологию, направления и центры славянского заселения, но не всей Залесской земли, а лишь Ярославского Поволжья. И. А. Тихомиров полагал, что Ярославское Поволжье покрыто густой сетью славянских городищ, однако он включал в этот перечень без разбора памятники разных эпох, в том числе и городища дьяковской культуры, принадлежащие предкам финно-угров. Он пришел к противоположным выводам, нежели А. А. Спицын, и поддержал старую теорию о северо- западном центре заселения, считая главными аргументами в пользу своей точки зрения «удобство речных путей по Шексне и Мологе, близкое соседство мери с весью, веси с Новгородом, прямой контакт со Скандинавией».

Эта проблема явилась предметом острой дискуссии на IV Областном историко-археологическом съезде в Костроме. Северо-западное (новгородское) направление заселения отстаивал И. А. Тихомиров, а юго-западное (днепровско-смоленское) —А. А. Спицын. По поводу взглядов А. А. Спицына И. А. Тихомиров писал: «...итак, кривичи, кривичи, кривичи — одни и всюду. Они наполняют и свою собственную землю. Они же и заселяют и всю средину России. Удивительная плодовитость! Но куда же делись остальные? — словене новгородские, чудь, весь, меря и другие».

Эта фраза примечальна, так как здесь И. А. Тихомиров предвосхищает выводы будущих историков о смешанности населения, появив-шегося в Ярославском Поволжье в раннем средневековье.

Было бы неправильным полагать, что размежевание историков по этому вопросу в то время было четким.

В целом для начала XX в. характерна борьба двух взглядов на славянскую колонизацию Ярославского Поволжья, для обоснования которых широко привлекаются археологические материалы. Вопрос о возможности их использования был окончательно снят с повестки дня и сам уже стал историей.

Взгляды дореволюционных историков, и в частности точку зрения Н. Н. Овсянникова, дополнил и развил уже в советское время Ю. В. Готье, полагавший, что на раннем этапе волна движения насе-ления шла из земель смоленских кривичей. Новгородской волне Ю. В. Готье придает минимальное значение и считает, что «на Волгу выходили со стороны Новгорода уже не колонисты, а шайки удалых добрых молодцев, предков позднейших ушкуйников, которые уже может быть в X веке конкурировали с варягами в разъездах по средней и нижней Волге». По его мнению р. Которосль является «кратчайшей дорогой, связывающей новый край с Волгой, по которой и шла кривическая колонизация».'

Как видим, работа Ю. В. Готье явилась продолжением старых дореволюционных мнений и не внесла нового в представления об истории изучаемого региона в IX—XIII вв. Однако положительной стороной этого труда можно считать конкретизацию и уточнение концепций

А. А. Спицына, более солидное оперирование археологическими материалами не только Владимирских, но и ярославских курганов.

В конце 30-х годов полевое изучение ярославских могильников продолжала Я. В. Станкевич, производившая раскбпки Тимеревских и Михайловских курганов. Я- В. Станкевич откосит начало славянского освоения края к VIII в. и связывает древнейшие трупосожжения ярославских могильников со славянами, при этом скандинавских погребений не отмечая совсем. Автор в противовес Д. К- Зеленину отмечает, что «здесь имеет отражение факт некоторого смешения славянского и мерянского населения». Роль мери в этом процессе Я. В. Станкевич сводит к минимуму. Исторический процесс сильно упрощался, и все памятники раннего средневековья на территории Ярославского Поволжья приписывались славянам.

Позицию П. Н. Третьякова и Я. В. Станкевич можно было бы принять, если существовала бы твердая атрибуция как сопок, так и длинных курганов. До сих пор в науке продолжается дискуссия об их этнической принадлежности и хронологии. Но самое главное заключается в том, что собственно в Волго-Окском междуречье ни те, ни другие погребальные памятники нам пока не известны. Длинные курганы раскопаны всего в двух пунктах в Угличском течении Волги— у деревень Митино и Охотино, а сопки известны в бассейне р. Мологи в шести пунктах. Другими словами, эти памятники не являются характерными для Волго-Окского междуречья и не могут быть основой для каких-либо исторических реконструкций.

Позже в литературе наибольшую популярность приобрела точка зрения Е. И. Горюновой, которая отнесла начало массового заселения славянами Волго-Окского междуречья к концу X в., вторая волна, по ее мнению, приходится уже на XI—XII вв.

• П. Н. Третьяков, рецензируя книгу Е. И. Горюновой, отмечал, что она ошибается на одно-полтора столетия и указывал, что русское население Ростовской земли сформировалось на основе переселенцев из Новгородской и Смоленской земель.

Основную массу таких погребальных памятников, как Владимирские и ярославские курганы IX—X вв., Е. И. Горюнова связывает с финно-угорским племенем — мерей. Позднее М. В. Фехнер и ее коллеги па основе анализа погребального обряда и инвентаря, сопровождающего погребенных, стали считать эти могильники полиэтничными, выделяя в качестве ведущего компонента финно-угров, точнее, весь, которая продвинулась в этот регион из районов Белоозера в начале X в. А славянская колонизация здесь, по мнению М. В. Фехнер, начинается не ранее середины X в. В. В. Пименов, специально занимавшийся проблемами происхождения веси, справедливо отмечает, что точка зрения М.

Наиболее полно анализ проблем славянского заселения Волго- Окского междуречья представлен в трудах П. Н. Третьякова. Взгляды этого автора формировались на протяжении длительного времени и, естественно, проходили некоторую эволюцию, нашедшую свое выражение в его недавних исследованиях.

Первоначально П. Н. Третьяков полностью поддерживал концепцию А. А. Спицына, полагая, что «во второй половине первого тысячелетия ц. э. Верхнее Поволжье было окраиной славянских земель. Область племени кривичей в то время охватывала все верхнее течение Днепра, верховья Западной Двины и Валдайскую возвышенность. По Волге поселения кривичей располагались выше устья Мологи, но отдельные поселки спускались значительно ниже, доходя до устья Ко- торосли, около которого позднее возник Ярославль. Здесь область кривичей клином входила в территорию, занятую иноплеменниками».

В последующих своих работах П. Н. Третьяков учитывает и северо-западное направление славянской колонизации Ярославского Поволжья, хотя основным для него все же оставался юго-западный кривичский очаг. В самых последних исследованиях указанный автор формулирует свою позицию следующим образом: «С начала последней четверти I тысячелетия здесь появляются первые памятники, принад-лежащие северным древнерусским племенам». Массовое расселение славян в мерянских землях происходило начиная с конца VIII — начала IX в. Причем на первом этапе, по его мнению, передвижение идет из новгородских земель по крупнейшим водным путям. В полком виде все эти представления изложены в обобщающем исследовании П. Н. Третьякова «У истоков древнерусской народности».

Таким образом, в советской археологической науке сейчас представлены главным образом две точки зрения по проблемам заселения славянами северо-востока. Это позиция Спицына — Третьякова о ранней. дате колонизации (IX в.) и точка зрения Е. И.

Вторым важнейшим уже давно дискутируемым вопросом является проблема исходной территории и этнического состава переселенцев. Еще в своей работе «Владимирские курганы» А. А. Спицын намечал путь решения данного вопроса, когда, споря с А. С. Уваровым относительно этноса могильников Владимиро-Суздальской земли, гозо- рил об их «русской» принадлежности. А. А. Спицын указывал, что «Владимирские курганы массами расположены именно там, где в X— XII вв. жило русское население и существовали русские города».

О сложных в этническом отношении колонизационных потоках писала Е. И. Горюнова, включая в их состав не только славян, но и ославянившуюся чудь и весь. М. В. Фехнер, связывая могильники с весыо и указывая на наличие в них, кроме того, славянских и скандинавских погребений, тем самым также поддерживает идею смешанности колонизационных потоков, шедших с северо-запада.

Наиболее полное развитие эти взгляды получили в работах П. Н. Третьякова, подразумевающего под термином «славяно-русская колонизация» ее сложный характер. Следует полностью согласиться со следующим тезисом П. Н. Третьякова: «Сейчас уже невозможно ограничиваться повторением мнений большинства исследователей XIX — начала XX вв., представляющих себе эти этнические процессы элементарно просто, как смену одного населения другим».

В этнической консолидации принимало участие не только пришлое разноэтничное население, но и местные жители* Это был не просто механический процесс передвижения племён или группировок, а сложное экономическое, социальное и политическое явление.

В IX в. на территории Волго-Окского междуречья, слабо заселенной финно-уграми, появляются первые славянские поселенцы (рис. 2, I). Они либо создают новые поселения, например памятники Ярославского Поволжья — Тимерево, Михайловское, Петровское, либо оседа-ют на уже обжитых местах — Сарское городище, Клещин. Основными путями продвижения славян были водные артерии — реки, входящие в систему Волжского пути, включая, собственно, Волгу.

Великий Волжский путь в это время стал главной дорогой заселения славянами Залесского края и сыграл важнейшую роль в формировании Ростовской земли спустя два столетия. Начиная с этого периода Волга становится трансъевропейской магистралью, имеющей важное международное значение.

Одной из узловых тем исторической и археологической литературы давно уже стали вопросы определения хронологии, роли и значения Волжского пути в истории Древней Руси. Путь по Волге хорошо известен еще по арабским источникам. Начиная с середины прошлого века большое количество исследователей занималось этими про-блемами в разных аспектах. Так, 3. Ходаковский писал о Волжском пути с целью определить направление движения варягов. Н. П. Барсов указывал также на большое значение Волжской системы для укрепления связей Залесской земли с северо-западными районами Руси и Востоком. Он также отмечал, что Волга была «удобным» путем заселения славянами северо-восточных земель. Также оценивали Волжский путь С. К. Кузнецов и С. М. Середонин. Исследованию водных путей Древней Руси посвящен специальный труд Н. П. Загоскина. Исследователь основное внимание уделяет различным про-блемам судоходства, рассматривает основные водные системы, волоки. Большое внимание уделено Волжской системе и в работах

А. А. Спицына, причем он включает Волгу в число пяти магистральных путей Киевской Руси. Т. Арне и его последователи без всяких оснований утверждали, что «все торговые пути IX—X вв. от Балтики до Каспийского и Черного морей — это пути викингов». Подобные взгляды присущи П. П. Смирнову и Ю. В. Готье, правда, последний придавал Волжскому пути более сложные и разносторонние функции.

Наиболее подробно данная проблема излагается в интересной и фундаментальной статье П. Г. Любомирова. Автор тщательно анализирует всевозможные варианты пути по Волге, разбирает хронологию его. Оперирует он главным образом материалами монетных кладов или отдельных находок куфического серебра. На основе анализа указанного материала он пришел к выводу, что X в. — это период наибольшего расцвета культуры арабских государств, связанных торговлей с Русью. Но к концу его уже заметен упадок торговли и кризис на Востоке.

Если этот исследователь акцентирует свое внимание на связях Руси с Востоком, то П. Н. Третьяков несколько позднее возвращается к старой теме — связи со Скандинавией, и интерпретирует их как чисто торговые при активном использовании Волжского пути.

В работах многих историков и археологов так или иначе затрагивается вопрос о путях сообщений в Древней Руси, и в частности о Волжском. Так, В. В. Мавродин является сторонником ранней хронологии Волжского пути по отношению к Днепровскому и полагает, что «расцвет торговли с арабскими странами Востока падает на VIII—IX—X вв.». В. В. Мавродин соглашается с тезисом П. Г. Любомирова, утверждая, что торговля на Волжском пути находилась в руках не сельских общинников, а определенной группы населения.17 По мнению М. И. Артамонова, Волжский путь, так же как и Донской, стал активно использоваться лишь со второй половины IX в., когда там появляется русское население. Он опирается на сообщение Ма- суди (X в.) о том, что хазары не были мореплавателями: «русы... послали к царю хазарскому условленную часть сокровищ и добычи. Этот государь не имеет судов, и подданные его в мореплавании не опытны...». Материал Саркела — Белой Вежи показывает, что в XI в. данный путь уже утрачивает свое значение для Руси.

Некоторые аспекты истории пути «из варяг в арабы» освещались в работах Б. А. Рыбакова, Б. А. Романова, И. П. Шаскольского, И. Л. Штатмана, В. Ю. Лещенко и др. Причем все авторы приходят к выводам, на основании которых можно сделать заключение о времени функционирования Волжского пути в VIII—X вв. Однако нижняя дата пути требует дополнительных обоснований.

В 1963 г. была опубликована статья В. Б. Вилинбахова, в которой были обобщены все материалы и выводы по проблеме Балтийско-Волжского пути. Однако эта работа не лишена существенных противоречий, так автор сначала отмечает, что в решении рассматриваемого вопроса важую роль играют результаты новейших археологических исследований, а затем утверждает, что «единственный критерий хронологии— клады арабского серебра». В. Б. Вилинбахов поддерживает Г. Ф. Корзухину, которая полагала, что «никакой арабской торговли с Днепровским районом Руси в VIII—IX вв. не было, поскольку по- следний лежал в стороне от международных торговых путей», и тем самым разделяет общую точку зрения об асинхронности Волжского и Днепровского путей. Ранее этот вопрос рассматривался В. Л. Яниным, который указывал, что «полное отсутствие в русских кладах

в. византийских монет свидетельствует о том, что становление так называемого пути из «варяг в греки» произошло не в IX в., а несколько позже». В одиночестве остается только П. И. Лященко, датировавший Днепровский путь более ранним временем.

В целом в исследованиях отечественных исследователей большое внимание уделяется изучению путей, в том числе и Волжского, по ко-торому поступали на Русь арабские монеты и другие вещи восточного происхождения.

На основании сопоставления датировок кладов куфических монет

В. Л. Янин пришел к убедительному, на наш взгляд, выводу, что «единственной магистралью, по которой в это время (IX — начало

вв.) могло осуществляться транзитное торговое движение, был Волжский путь». К аналогичному заключению пришел и Е. Н. Носов, детально изучивший материалы по истории северного отрезка этого пути, начиная от Ладоги.

Суммируя вышеизложенное, следует отметить, что практически все авторы рассматривают Волжскую систему лишь в свете торговых связей, не раскрывая ее роли в формировании Древнерусского государства и народности. Конечно, активность на Волжском пути зависела и от состояния дел на арабском Востоке, а кризис источников куфического серебра отразился и на дальних торговых связях. Однако все-таки главная функция Волги в эпоху раннего средневековья — это основной путь освоения славянами Волго-Окского междуречья. Аналогичная ситуация была и с Днепровским путем «из варяг в греки», который рассматривался как торговая дорога в Византию или путь варяжских дружин. Начальная летопись недвусмысленно расценивала его как путь, использовавшийся для государственного становления Киевской Руси. Роль и значение Днепровского пути в государственной консолидации Древней Руси были детально изучены и рельефно показаны в работе Г. С. Лебедева.

Итак, начиная с IX в. Волжская система становится торной дорогой новгородских словен и северо-западных финно-угров в их движении в Залесскую землю. На раннем этапе в эту водную систему входят реки Мета, Молога и Волга. Первоначально новое население обосновывается в небольшом регионе, по крайней мере только в Волго- Окском междуречье нам известны славяно-русские древности IX в. — от места впадения р. Которосли в Волгу до оз. Клещино (Плещеево). В X в. славяне расселяются из этого района по всему Суздальскому ополью вплоть до р. Клязьмы. В это же время фиксируется движение из Ярославского Поволжья в Белозерский край (рис. 2, II). Конечно, данная схема не исключает прямого проникновения переселенцев из земли Новгородской в Белозерье и в южные районы Волго-Окского междуречья из Верхнего и Среднего Поднепровья.

Наиболее сложная ситуация складывается в XI в., когда усиливается приток населения с юго-запада Руси, а северо-западное направление отходит на второй план.

В XI в. в Ростовской земле кроме крупных городских центров широко распространяются небольшие сельские поселения и связанные с ними курганные могильники (рис. 2, III). Показательными примерами могут быть Харитоновский, Пекшинский, Золоторучьинский, Богоявленский и ряд других комплексов. Большинство подобных памятников просуществовало два-три столетия и погибло лишь в результате татаро-монгольского нашествия XIII в. Материалы XI—XII вв. позволяют думать о широком массовом расселении в Залесской земле. Поселения отступают от крупных водных артерий, происходит распашка земель, и большинство этих поселений носит сельский характер. Они являются предшественниками деревень зрелого средневековья. Таковым, например, был Харитоновский комплекс (селище и курганный могильник), исследованный Е. И. Горюновой.

По мнению Е. И. Горюновой, некрополь, состоящий из сотни насыпей, функционировал 50—70 лет и использовался жителями поселения в 4—5 домов. Комплексное исследование таких памятников, широко проводящееся в Советском Союзе, и успешно применяемые демографические методы дают возможность максимально полной реконструкции облика и выявления исторической роли этих небольших сельских поселений, столь характерных для Ростовской земли начиная с XI в.

Таким образом, в XI—XII вв. полностью завершается освоение славянами Волго-Окского междуречья, и Ростовская земля становится важнейшей древнерусской областью, которой было суждено в дальнейшем сыграть ведущую роль в истории всей Руси.

В XI—XII вв. Волжский путь постепенно теряет свое значение главной дороги заселения Ростовской земли, поскольку основное движение идет с юга и юго-запада, а также поскольку переселение носит уже сельскохозяйственный характер и речь идет не о проникновении по крупным путям, а о широком освоении новых земель со всеми вытекающими отсюда последствиями. Этими обстоятельствами и обусловлено сокращение количества крупных памятников по берегам Волги, за исключением отдельных городов. Берега Волги и других крупных рек были уже освоены, и массовые потоки людей двинулись в глубины Ростовской земли или в новые районы вроде Костромского Поволжья, где памятники древнерусского периода датируются в основном XI—XII вв. и более поздним временем.

Так, если в IX в. на территории Залесской земли нам известны отдельные памятники, то в X в. они уже насчитываются десятками. А для XI—XII вв. па карте можно отметить сотни поселений и могильников. На первом этапе это крупные торгово-ремесленные цент-ры, предшествующие городам. Они были непосредственно связаны с основными водными путями и являлись опорными пунктами славян-ского расселения в Волго-Окском междуречье. В их состав входят об-ширные по площади поселения и курганные могильники, насчитываю-щие по несколько сотен погребальных насыпей. В X в. возникают го-рода, появляются многочисленные небольшие по размерам сельские поселения и могильники, состоящие из двух-трех десятков курганов. Такие комплексы памятников известны по всей территории Ростовской земли, они стабильно существовали вплоть до середины XIII в., до того времени, когда многие из них погибли в результате татаро- монгольского нашествия.

Изменение типов поселений и могильников на протяжении трех веков говорит и о разной меняющейся социально-экономической основе заселения, в конце концов приобретшего сельскохозяйственный характер.