СКАНДИНАВСКИЕНАХОДКИв волго-окскомМЕЖДУРЕЧЬЕ

а территории Древней Руси есть несколько районов, где концентрируются комплексы и отдельные находки вещей скандинавского происхождения. Известны они и в Ростовской земле, причем выделяются в этом плане памятники Ярославского Поволжья, которые давно используются для изучения рассматриваемой проблемы.

Еще А. С. Уваров выделял варяжские погребения в курганах Суздальского ополья. В самом деле, во Владимирских курганах известны находки вещей скандинавского происхождения, на них указывал и А. А. Спицын, который говорил об их «русско-скандинавской» культуре. А. А. Спицын, обосновывая свою точку зрения о юго-западном направлении освоения Волго-Окского междуречья, отмечал сходство богатых дружинных погребений с подобными им во Владимирской земле и считал, что скандинавские вещи могли быть привнесены сюда со Смоленщины.

Однако ни А. С. Уваров, ни А. А. Спицын, ни другие отечественные исследователи не выдвигали тезиса о колонизации варягами Суздальского ополья, а только отмечали наличие вещей северного происхождения в памятниках эпохи раннего средневековья в этом районе, которые могли попасть сюда вовсе не обязательно вместе со своими носителями — скандинавами, а через вторые или третьи руки, в том числе и посредством торговли.

Материалы Владимирских курганов, имеющие скандинавское происхождение, привлекались археологами-норманистами для доказательства существования в Волго-Окском междуречье варяжских колоний. Среди них следует назвать Т. Арне, Э. Оксеншерну. И. П. Шаскольский в своей работе, посвященной тщательному анализу и критике с марксистских позиций современного норманизма, подробно разбирает их взгляды. Им приводится со ссылкой на Т. Арне любопытная статистика, который к скандинавским относил 53 вещи — в основном это фибулы, подвески и др. Отметим, что только в 1851 г., когда было раскопано лишь 730 насыпей, т. е. 10% от общего количества Владимирских курганов, было обнаружено 2000 экземпляров находок, причем такой массовый материал, как керамика, в их число не включался. Конечно, эта статистика не может служить доказательством того или иного заключения, однако она показательна. Важнее то, что среди названных Т. Арне скандинавских вещей практически нет этнических индикаторов, которые могли бы вне совокупности других признаков, включая элементы погребального обряда, говорить в пользу какого-либо этнического определения комплекса в целом. Советские ученые П. Н. Третьяков, Е. И. Горюнова, И. П. Шаскольский являются сторонниками точки зрения, заключающейся в том, что скандинавские вещи из Владимирских курганов попали сюда путем торговли. Однако П.

А. А. Спицына о происхождении скандинавских вещей из районов Смоленского Поднепровья, попавших в Залесскую землю вместе с их владельцами.

Скандинавские вещи — фибулы, фрагменты железных гривен из дрота четырехгранного сечения и другие — известны по раскопкам Сарского городища. Их обнаружение позволило Д. Н. Эдингу утверждать, что «обилие скандинавских изделий в районе указывает на внимание норманнов к последнему». Непонятно, какое «обилие» имел в виду автор и что он понимал под термином «внимание». Однако Д. Н. Эдинг не отождествлял Сарское городище с норманнской колонией, как это делали археологи-норманисты. В новейших исследованиях материалов Сарского городища говорится либо о торговом характере появления здесь скандинавских элементов, либо просто констатируется их наличие. Таким образом, материалы Владимирских курганов и Сарского городища ие позволяют говорить о наличии выходцев из Скандинавии в этих землях, а вещи северного происхождения, скорее всего, попали сюда опосредованным способом, возможно, вследствие вхождения данного региона в систему Волжского пути и в результате дальних торговых связей.

Гораздо сложнее обстоит дело со скандинавскими находками в ярославских могильниках. И. А. Тихомиров прямо указывал, что основная масса погребений Тимеревского и Михайловского могильников под Ярославлем принадлежит варягам, да и сама курганная традиция принесена в Ярославское Поволжье норманнами. И. А. Тихомиров связывал этот вывод с летописным рассказом о призвании варягов, в котором кроме славян, кривичей, чуди принимала участие и меря. И. А. Тихомиров, как и А. А. Спицын, не смотрел на историю создания Древнерусского государства и формирования древнерусской народности на Верхней Волге только через призму «норманнского вопроса».

В исследованиях Ю. В. Готье и П. П. Смирнова комплексы под Ярославлем трактуются как исключительно торговые центры на Волжском пути, причем их возникновение они связывали с появлением в Верхнем Поволжье скандинавов.

Ю. В. Готье полагал, что «поселение под Ярославлем (которое тогда известно не было вообще. — Я. Д.) было славянским, причем славяне эти пришли со Смоленщины, но внутри него была норманнская колония, являвшаяся опорным перевалочным пунктом на середине пути из варяг на Восток». И. Брендстед считает, что «скандинавскую колонию» под Ярославлем основали выходцы из Норвегии. Надо сразу сказать, что никаких оснований для таких выводов в материалах Тимеревского, Михайловского, Петровского могильников и поселений до сих пор не найдено, хотя могильники изучены практически полностью, а комплексы поселений дали достаточно данных для их исторической интерпретации.

Подтверждений своим норманистским взглядам не нашел и Туре Арне, раскопавший в 1913 г. со специальными целями восемнадцать курганов в Петровском могильнике и тщательно изучивший соответствующие коллекции в фондах Исторического музея в Москве.

Ровно через год вышла упомянутая выше книга Т. Арне «Швеция и Восток», которая стала основой археологического норманизма. В России шведский ученый напрасно искал материал для обоснования выдвинутой им на археологических источниках реакционной норманнской теории.

В работах советских археологов (Я- В. Станкевич, Е. И. Горюнова, М. В. Фехнер, Н. Г. Недошивина, П. Н. Третьяков) на тех же ярославских материалах сформулирована противоположная позиция, основанная на марксистско-ленинской методологии, и показан исторический процесс во всем его многообразии и сложности.

Я- В. Станкевич, проводившая раскопки в Тимереве и Михайловском, связала все погребения со славянами, не отметив совсем наличия скандинавских комплексов. Наиболее детальный и глубокий анализ скандинавских древностей в Ярославском Поволжье мы находим в работах М. В. Фехнер, под руководством которой вплоть до настоящего времени проводилось полевое изучение Тимеревского могильника.

Скандинавские погребальные комплексы, по определению М. В. Фехнер, выявлены только в составе Тимеревского некрополя (4 %). Михайловский и Петровский могильники, по мнению Н. Г. Недошивиной и М. В. Фехнер, скандинавских погребений не имеют.

М. В. Фехнер совершенно обоснованно выступила против норма- нистских взглядов и попыток определений ярославских некрополей как могильников скандинавских торговых факторий, указав, что «ничтожное число скандинавских погребений данного некрополя (Тиме- ревского. — И. Д.) свидетельствует о том, что осевшие в X в. в Ярославском Поволжье незначительные группы норманнов в XI в., по-видимому, уже ассимилировались местным населением». В основном материал подтверждает это положение, однако сейчас есть возможности раскрыть процесс более детально.

Во всех трех могильниках известны погребальные комплексы с норманнскими вещами IX в. Некоторые из погребений можно определить этнически как скандинавские. Особой группой в Тимеревском могильнике являются курганы с кольцевидными каменными выкладками в основании насыпи, иногда с перекрещивающимися линиями камней в центре круга. Вся эта серия курганов и ранее определялась как скандинавская.

К ранним достоверно скандинавским погребальным комплексам в ярославских могильниках относится погребение по обряду трупо- сожжения на месте сооружения насыпи в кургане № 95 Тимерев- ского могильника.

В Михайловском могильнике из комплексов IX — начала X вв. только один (№ 105—1961 г.) можно связывать со скандинавами. В кургане найдена груда кальцинированных костей на материке, среди которых находилась гривна с молоточками Тора.

Эта дата, на наш взгляд, не противоречит хронологии гривен с молоточками Тора.

Такова группа погребальных комплексов скандинавского происхождения, которые можно датировать IX — началом X вв. Представлены они в Тимеревском и Михайловском могильниках. В Петровском могильнике только в одном кургане IX в. известна скандинавская находка (курган № 73 — фибула типа 37в). Однако погребение скандинавским признать нельзя, так как и обряд (кострище с обугленными плахами — «домик мертвых»), и находки ритуального характера (шумящие привески, подвески из астрагалов бобра, глиняная лапа) имеют местное происхождение.

Погребальные комплексы X в. ярославских могильников также содержат скандинавские черты, а некоторые могут быть признаны норманнскими в целом. Следует согласиться с М. В. Фехнер, которая отнесла к скандинавским погребения в курганах № 261 (кости барана и обрядовые лепешки), № 383 (кострище треугольной формы, застежки в виде птичек). Более осторожно, на наш взгляд, следует подходить к комплексам № 329, 393, где, с одной стороны, известна скандинавская черта — кольцевидные кладки, но обряд погребения уже отличен от описанного выше — здесь это сожжения на кострищах при использовании деревянных конструкций типа «домиков мертвых». Поэтому, признав наличие в обряде этих курганов скандинавских элементов, а в кургане № 393 это еще и набор фибул типа 51е, характерных для середины X в., следует говорить о сплаве разноэтнических признаков. Совершенно особым явлением представляется погребение в кургане № 394. Здесь найдено самое раннее трупоположение в ярославских могильниках (за исключением кургана № 371), датирующееся первой половиной X в.

Датировку и этническую принадлежность комплекса определяют находки фибул типа 51в (вторая четверть X в.) и трилистной застежки (вторая четверть X в.), а также необычный для Ярославщины в это время обряд погребения (ингумация), но хорошо представленный в Скандинавии.

В первой половине X в. был насыпан курган № 54, в котором захоронены остатки двух сожжений — мужчины и женщины, здесь найдены железная шейная гривна из дрота четырехугольного сечения, ладейная заклепка, гребень с орнаментом в виде плетенки, дирхем, стрела ланцетовидной формы — обычный набор инвентаря для погребений IX — первой половины X вв. Скандинавии. Такой набор инвентаря позволяет полагать, что перед нами скандинавское погребение.

В Михайловском могильнике среди комплексов первой половины X в. несколько погребений можно отнести к скандинавским. Во-первых, это курган № 18 1897 г. раскопок, в состав инвентаря которого входят фибула типа 51к и застежка типа 51 г-к (первая половина X в.). Кроме черепаховидных фибул здесь найдены меч, согнутый пополам (характерный для Скандинавии обычай), дирхем-привеска 805—809 гг. чеканки, ореховая скорлупа. Меч относится ’ к типу Е. В Скандинавии мечи этого типа после 900 г. встречаются крайне редко. Набор инвентаря и обряд погребения (урна) позволяют относить данный комплекс к скандинавским. По ряду признаков к этому комплексу близок курган № 1 (1902 г.), на кострище, рядом с урной, наполненной человеческими костями, меч, сломанный пополам и положенный в урну (тип Д — IX — X вв.), лодочные заклепки, бусы, богатый поясной набор, стрелы, ореховая скорлупа и т. д. К этой же группе можно относить и курган № 65 (1961 г.), где кальцинированные кости были сложены в урну, рядом с которой лежали бусы, дирхемы, гирька, гребень с плетенкой и железная шейная гривна с привесками в виде молоточков Тора.

Следует отметить, что вообще в курганах Михайловского могильника первой половины X в. широко представлены североевропейские вещи, (мечи, копья, ланцетовидные стрелы, гирьки, весы, монеты, шипы, фрагменты ларчиков, фибулы). Однако это не позволяет нам категорически говорить о скандинавской принадлежности комплексов в целом.

Следует особо отметить находку в кургане № 176 (1961 г.) фибулы круглой формы, имеющей точную копию в могильнике Бирка. На обоих экземплярах — стилизованное изображение коня с развевающимися вокруг крупа лентами (змеями). Изображение на ярославской находке даже в деталях идентично рисунку на застежке из Бирки. Оба комплекса датируются первой половиной X в.

Некрополи под Ярославлем достигают своего расцвета в первой половине — середине X в. Это связано прежде всего с повышением значения Волжского пути в системе общеевропейских связей. Явление это нашло свое отражение и в материалах могильников, в частности в это время усиливается приток вещей скандинавского происхождения.

В Тимереве к середине X в. относится большая серия погребальных комплексов с фибулами скандинавских типов (главным образом тип 51е).

В это время происходит сильное размывание этнических черт обрядности — погребальный ритуал становится стандартным, но объединяющим в себе разноэтнические черты. К славянским и скандинавским, доминирующим на раннем этапе функционирования могильников, подключаются финно-угорские — деревянные конструкции на кострищах, глиняные лапы и кольца, астрагалы бобра, круглодонная керамика, копоушки, бубенчики. Для этого этапа чрезвычайно трудно выявить скандинавские погребения. Можно полагать, что комплексы, где встречен полный набор фибул скандинавского образца, так или иначе связаны с норманнами. В Тимереве это курганы № 70, 83, 85, 268, 277. В Михайловском —№ 3 (1903 г.), 101 (1961 г.). В кургане № 101 (1961 г.) кроме фибул найдена железная шейная гривна. Такое сочетание с учетом обряда погребения, имеющего старые корни (ТПС на стороне), говорит в пользу скандинавского облика погребения. Хорошо представлены североевропейские элементы в кургане № 10 (1897 г.) —фибула типа 227, меч типа X, топоры боевые типа II, ланцетовидные стрелы. В итоге следует отметить, что с полной уверенностью лишь курган № 101 (1961 г.) можно связывать со скандинавами.

В Петровском могильнике, как и ранее, в комплексах середины X в. есть фибулы скандинавских типов, но это не дает нам оснований для уверенных этнических определений.

Во второй половине X в. процент комплексов со скандинавскими вещами резко падает. В Тимереве всего в трех случаях найдены фибулы (№ 134, 368, 391), причем в двух случаях застежки представлены парами. Наиболее интересен курган № 368, где найдена фибула типа 52, украшенная стилизованными конскими головками и коронкой в центре скорлупы и фибула типа 70—73 (равноплечная). Характерен и обряд погребения — кальцинированные кости находились в урне, обложенной камнями.

В Михайловском лишь одна насыпь содержит набор фибул (№ 1 — 1896 г.) типа 52, кроме которых в состав вещей входят копье, шип, ручка от ларца, ключ, ножницы, заклепки.

Из состава курганов Петровского могильника два содержат наборы фибул (№ 53, 88) типов 52 и 55. Интересна такая деталь: в кургане № 88 кучка кальцинированных костей покрыта камнями. Все это говорит о наличии в обряде и инвентаре скандинавских черт. Десятым веком датируется курган № 66 с набором фибул типа 51.

Таким образом, все три некрополя содержат в составе погребальных комплексов скандинавские черты обряда или вещи. В Тиме- ревском и Михайловском могильниках можно выявить характерный обряд, в Петровском этого нет.

Вещи скандинавского происхождения известны из культурного слоя Тимеревского поселения, однако количественно они составляют мизерный процент от общего числа находок — это несколько гребней с плетенкой, иглы от фибул, фрагмент позолоченной фибулы, укра-шенной звериными масками, серебряная подвеска с изображением сегнерова колеса, аналогии которой известны в кладах Готланда и Швеции, перстень с изображением на щитке птицы, стилистически восходящем к северным сюжетам, ажурная бронзовая нагрудная привеска и др. Можно сказать, что устойчивого и характерного нор-маннского комплекса вещей на поселении не найдено. Особое значение имеет обнаружение на монетах из клада куфического серебра, найденного на селище в 1973 г., рунических граффити.

Таким образом, мы видим, что скандинавские черты так или иначе представлены во всех известных нам категориях древностей рас-сматриваемых памятников. Однако основной материал для заключений можно черпать все же из погребальных комплексов. М. В. Фехнер произвела подсчеты процентного соотношения этнически определимых погребальных комплексов для Тимеревского могильника, получив 4% скандинавских погребений от общего количества курганов. К финским она относит 38% погребений и 15% приходится на славянские захоронения. По ее мнению, 43% комплексов этнически не определимы.

Надо сразу сказать, что такой подход к этническим определениям представляется неверным, так как не учитывается, во-первых, динамика развития, а, во-вторых, активный процесс смешения населения, жившего на одном селище, хоронившего в одном некрополе, который отражается в размывании и переплетении различных этниче-ских черт. Выделенные нами скандинавские погребальные комплексы отнюдь не означают, что в каждом случае погребен норманн, можно говорить лишь о существовании и степени устрйчивости традиции.

Большая часть скандинавских погребений и отдельные скандинавские вещи (главным образом фибулы) найдены в женских погребениях. Это может означать, что за данным числом погребений стоит гораздо меньшее количество мужчин-скандинавов. Здесь мы сталкиваемся с вопросом, являются ли фибулы этническими индикаторами.

М. В. Фехнер полагала, что фибулы попадали в Ярославское

Поволжье как предметы импорта из Скандинавии. Т. А. Пуш

кина считает, что «фибулы принадлежали выходцам из Скандинавии, попавшим в некоторые пункты Руси в IX — начале XI вв., принесшим с собой свой племенной наряд, свои верования, свой обряд погребения». Если согласиться с данным мнением, то следует при-знать все комплексы с фибулами в ярославских могильниках (а их около 50) норманнскими — это в основном женские погребения. Если прибавить сюда определенное количество мужских захоронений, то

какой же процент должны составить норманны на Ярославщине? И потом, имея большое количество женских скандинавских погребе* ний, надо, видимо, говорить об организованном массовом переселении. Материал не позволяет нам согласиться с заключениями Т. А. Пуш-киной. Нельзя, конечно, говорить и только о торговом пути проник-новения фибул. Видимо, вещи эти попадали сюда со скандинавами и переходили к местным женщинам разными путями.

В целом создается следующая картина. В IX в., когда из новгородских земель начинается движение славянского населения на Верхнюю Волгу, вместе с ним сюда попадают и незначительные группы скандинавов, имеющие еще свой устойчивый обряд погребения.

С середины X в. резко усиливается процесс формирования древнерусской народности на Волге, в котором активное участие начинает принимать и местное финно-угорское население. К этому времени значительно снижается удельный вес погребений по скандинавскому обряду погребения, а доля вещей скандинавского происхождения увеличивается. Последнее связано с усилением роли Волжского пути в это время как трансъевропейской торговой артерии, а скандинавские элементы играют совсем другую роль.

На основании сказанного выше следует полагать, что скандинавские традиции к моменту становления новой общественной раннефеодальной структуры на Верхней Волге уже исчерпали себя, растворились в море племенной среды славян и финно-угров. А то небольшое количество выходцев из Скандинавии, попавшее в Ярос-лавское Поволжье в IX — начале X в., не составляло собой какой-то особой этнической группы. В конце X — начале XI в. скандинавские элементы в Волго-0кском междуречье не прослеживаются. Единичные находки северного происхождения из комплексов XI в. попали в Волго-Окское междуречье в основном путем торговли и не могут свидетельствовать о наличии здесь скандинавской этнической группы. Это говорит о том, что скандинавы не сыграли активной роли не только в формировании государственности и древнерусской народности на северо-востоке, но и не принимали участия в создании обширной сети раннегородских центров Северо- Восточной Руси.