Глава 5. Регулирование аграрных отношений на завершающем этапе гражданской войны: крестьянство и советская власть в 1919-1920 гг.

Восстановление советской власти. В течение июля - августа 1919 г. части колчаковской армии отступили с территории Южного Урала. Завершение гражданской войны на территории края создавало условия для перехода к советскому хозяйственному строительству, осуществлявшемуся в 1919-1920 гг.

С восстановлением советской власти было проведено новое районирование края, получившее противоречивые оценки в литературе. Главными его моментами стало разукрупнение уральских губерний (новыми губерниями стали Екатеринбургская и Челябинская), ликвидация Оренбургского казачьего войска, создание Башкирской (с центром в Темясово, а затем в Уфе) и «Киргизской» (Казахской, с центром в Оренбурге) автономий, введение, наряду с уездным и волостным, районного звена управления557. По мнению исследователей, новое губернское деление учитывало экономическое и транспортно-географическое тяготение территорий, и оказалось лучше приспособленным для решения широкого круга задач, приобретавших отчётливо местный характер (проведение продразвёрстки, укрепление политического контроля и подавление вооружённого сопротивления, т. н. политического бандитизма, организация нормированного снабжения населения промышленных центров и т. д.)558.

Территория края неравномерно пострадала от боевых действий. Значительная часть сёл и деревень не подвергалась непосредственному воздействию со стороны враждующих сторон, чему способствовал маневренный характер войны и сосредоточение противоборствующих сил в районе крупных населённых пунктов, по линиям железных дорог и трактов. Так, в Курганском уезде Челябинской губернии, по сведениям местного уземотдела, в 5 волостях процент не собранного и оставшегося на корню хлеба составил 80-90 %, в 10 - от 60 до 70 %, в 25 - от 20 до 40 % и в 10 - до 10 % (декабрь 1919 г.). Почти весь овёс был стравлен в снопах во время стояния фронта, сжатый хлеб «совсем не об-

молочен ввиду отсутствия рабочих рук» и «спекуляции трудом».

Сельское население Южного Урала в массе своей лояльно отнеслось к восстановлению советской власти. С новой властью были связаны не только страх перед возможными репрессиями, но и надежды на улучшение своего положения, и авторитет победившей стороны. Деревня стремилась приспособиться к новым порядкам, что проявилось в проведении мобилизационных и продовольственных мероприятий летом - осенью 1919 г.561 Более сдержанно встретило коммунистическую власть казачество, особенно в северных районах войска, на территории 2, 3 и 4 округов. Часть башкирского и казачьего населения отступила вместе с войсками Западной и Оренбургской армий, бросив свои дома, хозяйство и имущество562. «Враждебные», по отзывам советских работников и агитаторов, настроения были характерны и для районов повстанческого движения 1918 г. в Уфимской и на юге Пермской губерний (Красноуфимский уезд)563. Здесь уже осенью 1919 г. разворачивается дезертирское движение, а позднее крестьянское восстание «Чёрного орла-земледельца».

Новый властный аппарат, основу которого составили организуемые на местах исполкомы и ревкомы, только формировался, а сами местные работники оказались фактически один на один с населением, и должны были проявлять максимум гибкости для выполнения возложенных на них обязанностей. Те или иные решения мотивировались не только действиями вышестоящих инстанций, но и возможным отношением к ним населения. Так, в станице Усть-Уйской осенью 1919 г. крестьянами Кустанайского уезда был опознан скот, угнанный у них после подавления ан- тиколчаковского восстания (141 корова и 43 овцы). Часть скота местные казаки зарезали и продали. Военком (комендант) станицы Кожевников и члены местного ревкома «не рискнули» начать возвращение скота, предоставив дело губернским властям.

дения лично в губземотдел по окончании съезда председателей ревкомов через члена отдела Кривощёкова564.

Для работы среди казачества была направлена большая группа коммунистов и командиров из красноказачьих частей 5 армии и Оренбургской группы войск. Ряд уездных, большинство станичных и поселковых ревкомов возглавили казаки. Значительная часть волостных, сельских и поселковых ревкомов была организована не в результате назначения их вышестоящими органами, а посредством выборов всего местного населения. В Челябинском уезде из 71 станичного и поселкового ревкома только в 8 комитетах были коммунисты, а в остальных были представлены беспартийные казаки и крестьяне565. Связь и даже зависимость низовых структур от сельского сообщества и сложившейся практики управления подтвердили участники совещания заведующих уездными отделами управления Челябинской губернии (июль 1920 г.). «Сельсоветы безвластны и предпочитают решать вопросы сходами. Работоспособных волисполкомов во всей губернии из трехсот не более двух - трёх десятков». Перевыборы советов и исполкомов проходили без санкции уездных центров, а сама деятельность импровизированных органов крестьянского самоуправления - собраний граждан и сходов - постоянно выходила за рамки исполнения распоряжений вышестоящих властей. Участники совещания специально установили, что «обсуждению общих собраний сельских жителей подлежат только способы и порядок проведения тех или иных распоряжений и мероприятий местного характера, а не приказы высших органов власти, с отменой незаконных постановлений волисполкомами»566. Зависимость местных властей от населения (в лице крестьянской и казачьей общины) подчёркивалась невысокой оплатой и неясностью источников финансирования.

При этом в советах и исполкомах (как и в милиции) были представлено главным образом среднее крестьянство, а не беднота567. Мобилизация в Красную Армию бывших унтер-офицеров, многие из которых являлись председателями и секретарями советов, коснулась наиболее «передового», с точки зрения большевиков, элемента деревни, а само сибирское (зауральское) крестьянство характеризовалось местными работниками как «материал, мало подходящий для правильного восприятия идей советской власти»568.

Организация земельного аппарата.

Гражданская война, эвакуация прежних учреждений и бегство интеллигенции создавали сложности в укомплектовании нового аппарата сотрудниками и специалистами, и обусловили значительный период его организационного становления. «Реорганизационной» по характеру была работа Оренбургского губземотдела и земотдела Войскового исполкома Оренбургского казачьего войска, сформированного весной 1919 г. и просуществовавшего до начала лета (когда советские казачьи структуры были слиты с общегубернскими), а также деятельность центральных земельных учреждений Башкирской республики и Уфимской губернии570. Ближе к живой работе оказались уездные земотделы, однако и они сталкивались с трудностями кадрового и финансового характера, а также военным фактором (осада Оренбурга и эвакуация Уфы весной 1919 г.). В Челябинской губернии, где губернский и большинство уездных земотделов были организованы летом - в начале осени 1919 г., их работа вплоть до весны 1920 г. также носила «организационный» характер и была связана с рассмотрением вопросов функционирования отделов и подведомственных учреждений, обеспечением сотрудников и т. д.571 В условиях постоянных мобилизаций, голода и финансового кризиса текучесть кадров приводила к тому, что, по словам заведующего Челябинским губземотделом Г.

Руководящий состав уездных и губернских учреждений - члены коллегий и руководители земотделов - подбирался из числа

авторитетных советских работников, некоторые из которых работали на территории края ещё до начала гражданской войны (заведующий подотделом землеустройства Челябинского губ- земотдела И. Шадрин, заведующий обобсельхозами Г. Смолин, являвшиеся в 1918 г. членами Челябинского уземотдела, и др.). Часть служащих и специалистов перешла на работу в советский аппарат непосредственно из «белогвардейских» учреждений, земств (агрономы, ветеринарные врачи и др.). Так, в Челябинске отдел труда на запрос губземотдела (сентябрь 1919 г.) разъяснял, что работникам, перешедшим на службу в губземотдел из различных учреждений Сибирского правительства, оплата труда производится со дня их поступления. При этом выяснилось, что ставки и оклады в губземотделе были существенно ниже, чем в сибирских учреждениях, что стало даже предметом специального рассмотрения573. Наряду с профессиональными качествами, рассматривались и вопросы политической лояльности служащих и специалистов, особенно из числа прежних чиновников и «офицеров военного времени», сотрудников казачьих учреждений. Так, документы Оренбургского губземуправления относили учёного лесовода И. Н. Завалишина (казачьего сословия, ст. Городи- щенской, окончившего Петроградский Лесной институт) к числу «незаменимых» специалистов, лояльных советской власти (3-я категория - «сочувствующие»), а специалиста по охоте при лесном отделе А. М. Фреликова (казачьего сословия) и заведующего лесоустройством А. С. Бурова (мещанина г. Пензы, окончившего Ново-Александрийский сельскохозяйственный институт) к 1-й категории («враждебно настроенных»)574. Документы по учёту бывших офицеров и чиновников стали частью делопроизводства всех советских учреждений.

Значительная часть документов и статистических материалов 1917-1919 гг. была вывезена за пределы края вместе с эвакуированными «белогвардейскими» земельными учреждениями.

Васильева)575. Документы Оренбургского казачьего войска были вывезены частью в Челябинск и далее, по железной дороге, отправлены в Омск, частью - вместе с учреждениями Войска в Казахстан, где попали в руки красных. Часть документов (вся канцелярия войсковых лесничеств и смотрителей оброчных статей, по ящику документов распорядительного и земельно-межевого отделов) были спрятаны на караванной дороге в г. Иргиз576. «Белые увезли все документы» - имели основание заявить участники Челябинского губернского съезда уездных и волостных земотделов в марте 1920 г.,

577

что выдвигало задачу приведения в известность земель и лесов577.

Практическая работа земельных учреждений в первые месяцы их деятельности осуществлялась по нескольким направлениям: сбор информации и приведение в порядок сохранившихся документальных и статистических материалов, принятие на учёт брошенных крестьянских, казачьих и частновладельческих хозяйств, имущества «белогвардейских» организаций, отвод земель рабочим коллективам, содействие организации коллективных и советских хозяйств. Волостным и станичным ревкомам и исполкомам направлялись запросы о количестве земли, инвентаря, посевов578. Важным подспорьем для работы в деревне стали налаживание текущего советского учёта, проведение выборочных обследований (Оренбургская губерния, 1919 г.) и переписей (1920 г.). Одним из способов получения информации были непосредственные командировки руководителей и специалистов земельных учреждений на места, а также созыв конференций и совещаний с представителями местных земотделов и советов, материалы которых рисуют картину непростого положения в волостях и станицах освобождённого от белых края.

Самостоятельной задачей стало налаживание связи между земельными учреждениями. Так, как сообщал в своём докладе в ноябре 1919 г. руководитель Миасского уземотдела Леонтьев, инструкции и постановления коллегии губземотдела не поступают в уезд. О неинформированности деревни по вопросам землеустройства говорил в январе 1920 г. вернувшийся из поездки по уезду заведующий подотделом землеустройства Челябинского губземотдела И. Шадрин579. Заведующий губземотделом Г. Г. Проза в сентябре 1920 г. выступал за создание института «районных инструкторов» - проводников и толкачей земельной политики.

Волземотделы, по его мнению, состоят из безграмотных людей, не обладающих инициативой, завалены всевозможными требованиями, запросами, анкетами, «так что не только выполнять их, но даже зачастую разобраться в них не в состоянии»580.

Советское законодательство (в частности, «Положение о земельных отделах» 1919 г.) рассматривало местные земельные органы как часть общей вертикали управления. На волостные исполкомы возлагалось исполнение распоряжение высших земельных органов, в т.ч. разрешение и контроль допускаемого в отдельных случаях применения наёмного труда, наблюдение за правильным использованием земель. При этом рассмотрение дел по сельскому хозяйству в пределах волостных земотделов должно было производится «по указаниям губземотдела и уземотделов», в чём просматривается стремление ограничить самодеятельность низовых структур и стоящего за ним крестьянства, введя её в рамки «социалистического строительства»581. На практике большинство вопросов местной жизни рассматривались и разрешались низовыми органами власти самостоятельно, а функции вышестоящих структур сводились к номинальному контролю: рассмотрению и утверждению протоколов и постановлений волостных съездов и собраний жителей, информированию уездного и губернского начальства о настроениях деревни путём составления сводок, а также осуществлению отдельных разовых мероприятий, прежде всего связанных с посевной и заготовительной кампаниями.

Так, Верхнеуральский исполком и земотдел приняли весной 1920 г. несколько приказов декларативного характера, больше напоминающих обращения к населению: об «охранении» и предупреждении потрав табунами и преждевременном скашивании травы на участках надельных, войсковых, казённых и других землях, о принятии мер к запашке и засеву полей в хозяйствах призванных в армию красноармейцев (этот приказ предполагал как «мирную», т. е., видимо, мирскую, помощь, так и обязательные общественные работы с использованием инвентаря товариществ и советских хозяйств)582. Конкретные вопросы землепользования, как показывают информационные бюллетени, составлявшиеся информационной частью уездного подотдела управления, рассматривались волостными и сельскими властями. Так, съезд советов Кирсинской волости, состоявшийся 4 апреля 1920 г., постановил

оставить за гражданами те же земли, которые засевались ими в 1918-1919 гг., рекомендовав производить запашку и сев полей поблизости от своих посёлков. С целью учёта земли и возможностей пользователей должны были быть созданы поселковые земельные комиссии. Съезды советов Кизильской и Янгельской станиц рассмотрели вопросы отведения земли, по получении семян от государства, под «государственную запашку», с указанием числа десятин каждому посёлку (так, Янгельский посёлок должен был засеять 50 дес., Ново-Воздвиженский - 37 и т. д.). На собраниях и сходах рассматривались вопросы распределения сенокосных и пастбищных угодий между посёлками и отдельными домохозяевами, заготовки фуража для райпродкомов и другие, связанные с повседневной хозяйственной рутиной583.

К весне 1920 г. в основном была завершена работа по учёту крупных частновладельческих и других «некрестьянских» хозяйств, а также имущества, брошенного «белогвардейскими» организациями и учреждениями584. Так, регистратор Челябинского губземотдела Калягин осенью 1919 г. обследовал организуемые советские имения Троицкого и Кустанайского уездов: бывший лагерный участок ОКВ (2000 дес.), где при белых была начата организация конефермы и опытного хозяйства, Демиринское имение Поклевских-Козелл (1601 дес.), ферму Яушевых на землях Кособродской станицы (400 дес.) и имение того же торгового дома «Подовинное» в Сысоевской волости Троицкого уезда (2534 дес.), Кустанайскую заводскую конюшню (37500 дес.) и другие, всего 7 имений. 23 октября 1919 г. земотдел постановил признать все имения собственностью республики и принять на учёт, поручив их в будущем сельскохозяйственному отделу по отделению советских имений, и назначить в них заведующих. Решение было утверждено уполномоченным Наркомзёма при Сибревкоме Пономарёвым585. На учёт земотдела были взяты Челябинский переселенческий пункт, монастырская заимка в Белоярской волости Челябинского уезда и Воскресенский завод в одноимённой воло- сти586. Агроном Кабанов был командирован с целью возвращения племенного скота, угнанного белыми587. Тем не менее работа по организации совхозов, как отмечала в сентябре 1920 г. коллегия губземотдела, находилась «в жалком состоянии»588. К августу 1920 г. в Челябинской губернии было организовано 37, в Уфим-

ской - 25 советских хозяйств. При этом, по мнению участников Челябинского губернского экономического совещания, большинство совхозов превратились в богадельни, рабочие которых не могут прокормить себя, а сами хозяйства держатся на трудармей- цах589. В течение 1920 г. так и не были организованы советские хозяйства на частновладельческих землях Меньшиковской волости Курганского уезда, на которые ранее, в 1918-1919 гг., претендовали местные крестьяне, фактически изгнавшие с этой территории прежних собственников590.

Что касается обобществлённых хозяйств, то в политике местных земельных органов обобществлённые формы хозяйства занимали подчинённое место по сравнению с единоличными. Так, в циркуляре уполномоченного Наркомзёма, заведующего земельным отделом Сибревкома А. А. Пономарёва от 3 марта 1920 г., направленном губземотделам края, содержалось категорическое требование при осуществлении Положения о социалистическом землеустройстве не увлекаться «скороспелой организацией коммун»591. Как отметил в своём докладе на коллегии Челябинского губземотдела заведующий обобсельхозами Г. Смолин (сентябрь 1920 г.), работа в основном ограничивалась регистрацией заявлений и распространением существующих законоположений, а также отпечаткой уставов. Губернский отдел располагал всего 6 инструкторами, при участии которых в губернии было проведено 120 организаций и создано 82 коллектива - 55 коммун и 27 артелей (Н. Н. Метельский приводит другие данные - 141 коммуна и 26 артелей, а также некоторое количество тозов)592. В состав коллективов входили 910 семей с 5450 едоками, имевшие 2220 трудоспособных членов. При этом если в коммунах был недостаток рабочих лошадей, то в артелях имелся даже избыток. Земля отводилась временно «из тех угодий, что были в наличии». В многоземельном Верхнеуральском уезде почти все коллективы имели «огромные» участки, в Челябинском и Миасском уездах коллективы наделялись из надельных земель своих членов, в «Троицком, Кустанайском и Курганском уездах земля совершенно не отводилась, и коммуны работают на своих душевых наделах и свободных участках с разрешения местных исполкомов»593.

Природа этих коллективных хозяйств видна из того факта, что посев в них производился в основном «поодиночке», а всего было

засеяно, по сведениям обобсельхоза, до 7 тыс. дес.594 Крестьянство вступало в колхозы или рассчитывая на помощь и поддержку государства, или желая сохранить свои хозяйства и землю. Колхозы не несли ответственности за результаты продразвёрстки и получали промышленные товары вне очереди, им оказывалась материальная и продовольственная помощь, семенная суда, члены колхозов освобождались от трудовой повинности, хозяйства обеспечивались инвентарём и ремонтной базой595. Так, по данным, приводимым Н. Н. Метельским, в колхозах Челябинской губернии середняки и зажиточные крестьяне составляли 27,88 и 20,55 % соответственно, и 16,8 % составляли кулаки. Около четверти всех колхозов губернии были созданы с преобладанием зажиточного крестьянства596.

Несколько иная картина наблюдалась в колхозах Уфимской губернии, где среднее и зажиточное крестьянство составляли соответственно 13,17 и 7,58 %, а кулачество - 0,99 % членов. Однако и здесь больше половины всех хозяйств были созданы на надельных (38 %) и башкирских (14 %) землях, что хорошо коррелирует с выводами Р. А. Хазиева о стремлении состоятельных слоёв деревни защитить своё имущество путём создания ложных коллективных хозяйств597. При этом крепкие колхозы были исключением, из 330 хозяйств распалось около 100 (всего в губернии было 50 коммун, 157 артелей и 6 тозов)598.

Объём собственно земельной и землеустроительной работы, не связанной с организацией советских и коллективных хозяйств, был незначителен. Земельные органы рассматривали ходатайства населения, разбирали земельные конфликты (в т. ч. на башкирских и казачьих землях), занимались отводом земли городскому населению («под огороды»), учреждениям, предприятиям и воинским частям. Так, в начале 1920 г. Челябинский губземотдел рассмотрел просьбы об отводе земли со стороны Челябинского и ряда других сельскохозяйственных обществ599. Было удовлетворено ходатайство Введенского общества об отводе участка в 15 дес. и выдаче ссуды в 10 тыс. руб. (общество должно было зарегистрироваться в совнархозе и уземотделе). Об отводе земли ходатайствовали Троицкий союз кредитных кооперативов, Иваново- Вознесенский губпродком, Челябинский железнодорожный продовольственный комитет и Центросоюз600. Курганский уземотдел

уделял в 1920 г. основное внимание распределению земель среди населения и предприятий организаций г. Кургана. Одновременно прикомандированные землемеры составляли планы отвода земель коммунам и артелям на 1921 г.601

Ограничение и фактический запрет аренды земли создавал запутанные отношения между владельцами и пользователями башкирских и казачьих земель. Так, к конфликтным ситуациям приводил отвод земель вблизи челябинских копей (на надельных землях Челябинской, Миасской и Севастьяновской станиц) различным общественным и профессиональным организациям, воинским частям и отдельным посевщикам из пришлого и городского населения602. Башкирские кантональные власти, принимая решение о распространении своего управления на местные казённые земли (в частности, на статью Утичью на территории Катайской волости, Яланский кантон), ставили об этом «в известность» Башревком и Башнаркомзём, и одновременно просили Челябинский губисполком санкционировать это решение603. Тогда же, в октябре 1919 г., русское население банковских и башкирских земель в районе Катайской волости ходатайствовало перед Челябинским ревкомом о разрешении создать свой волревком и выделить свои деревни из башкирского кантонального управле- ния604. В январе 1920 г. заведующий подотделом землеустройства И. Шадрин сообщил на коллегии Челябинского губземотдела о возможных столкновениях между башкирским населением Ялан- ского кантона и крестьянским населением прилегающих волостей по поводу использования арендуемых ранее башкирских земель. Одновременно Челябинскому уземотделу было поручено командировать своего представителя в Аргаяшский кантон605. Куста- найский уземотдел просил Сибревком назначить своего представителя в Кустанай для проведения совместно с представителями Киргизского (Казахского) правительства земельной политики «с тем, чтобы при распределении киргизских земель не были нарушены интересы русского населения». Тот же вопрос, по мнению Челябинского губземотдела, вставал и по отношению к башкирским землям606.

Под влиянием политической конъюнктуры менялась и самоидентификация местного земледельческого (в том числе - казачьего) населения. К 1917-1918 гг. относится попытка создания осо-

бой станицы казаками-калмыками ОКВ. Осенью 1919 г. Токтуба- евский и Аджитаровский посёлки Медведевской станицы (большинство населения в которых составляло нерусское и частью - неказачье население) выразили желание перейти «в Башкантон», против чего не возражал и станичный исполком607. В1921 г., после упразднения Оренбургского казачьего войска, вопрос об объединении в одну станицу поставило население нагайбакских посёлков (ходатайство было поддержано Верхнеуральским уездным и Челябинским губернским отделами национальностей)608.

Говоря об итогах земельной политики советской власти на Южном Урале, В. А. Лабузов считает, что в 1919-1922 гг . крестьянство края получило около 387 тыс. дес. нетрудовых земель в Оренбургской и 1 млн 180 тыс. дес. в Башкирии (т. е. около 45 % земли, предназначенной к разделу)609. При этом значительная часть «нетрудового» фонда - прежде всего удобные земли - до революции уже принадлежала крестьянам, крестьянским товариществам и общинам, и на практике передел привёл к сокращению таких форм землепользования, как участково-чересполосная, хуторская и отрубная610. Значительная часть этих земель была землеустроена и официально отведена сельским обществам, по- видимому, уже после 1920 г. Так, по сведениям Д. М. Шнейде- ра, относящимся к Башкирии (вместе с Уфимской губернией), в 1919-1920 гг. было распределено 20893 тыс. га, в 1920-1921 гг. - 136679, в 1921-1922 гг. - 4190 86611.

В Челябинской губернии, по данным Ф. А. Каминского, в 1920 г. в результате межселенного землеустройства было «перераспределено» 99000 дес. земли, а в результате внутриселенного землеустройства (предполагавшего устранение дальноземелья и чересполосицы) - 17900 дес., что сопоставимо с земельными наделами нескольких сельских обществ или посёлков612. Отводились и размежёвывались земли для советских и коллективных хозяйств, отграничивались волости и сельские общества, устанавливались нормы земельных наделов. Можно предположить, что значительная часть этого «землеустройства» осуществлялась «упрощенным порядком без участия специалистов», а также носила «бумажный» характер, и была связана с работой по «приведению в известность» земель и лесов. Показательно, что землеустроительные работы, масштаб которых исчислялся десятками тысяч

десятин, осуществлялись в условиях неурожая и фактического голода значительной части сельского населения613.

Аграрные отношения и продовольственная политика в деревне. На местах сохранялся фактически сложившийся порядок землепользования, а земельные органы занялись вопросами текущего аграрного регулирования, носившего временный и упрощенный порядок. Так, осенью 1919 г. челябинским губземотделом, в порядке инструкции Наркомзёма, был установлен упрощенный порядок отвода земель во временное пользование коренных и пришлых жителей, учёта и передела земельных угодий, проводимый без участия специалистов614. Решения об оставлении земли в руках тех, кто засевал её в 1918-1919 гг., принимали и местные органы власти. Как отмечали работники Оренбургского губи- сполкома, «кто что захватил и смог удержать, тот тем и владеет». Оставление земли в фактическом пользовании владельцев было характерно и для политики Башревкома на территории Малой Башкирии, и для советских земельных органов Зауралья и Западной Сибири615.

По мнению известного сибирского историка В. И. Шишкина, в земельной политике Сибревкома основной линией была охрана фактического землепользования трудящегося крестьянства, по принципу экономической мощности - «кто бы ни засеял землю, лишь бы её было больше засеяно»616. Часть частновладельческих хозяйств, признанных «полутрудовыми», фактически не была национализирована и осталась в руках прежних владельцев, как и арендованные земли; в ряде случаев бывшие управляющие и владельцы стояли во главе организованных «советских имений»617. Приводимые факты позволяют расширить рамки сформулированного башкирским историком Р. А. Хазиевым «автономного нэпа»618, увязав его с общим «либеральным» земельным курсом советской власти в 1919-1920 гг., который основывался на идее сотрудничества со «средним крестьянством» и политике «культурничества». Этот курс был закреплен специальным декретом, разрешавшим оставлять в пользовании трудового крестьянского населения всё имевшееся у него количество земли, которое обрабатывается собственными силами хозяйства. В декрете подчёркивалось, что он издаётся в целях повышения производительности сельского хозяйства, и во изменение соответствующих статей де-

кретов о социализации земли и социалистическом землеустройстве619.

Современник событий, российский экономист Л. Н. Литошен- ко охарактеризовал новый курс как «заигрывание с индивидуальным хозяйством». Это предполагало организацию культурно- агрономической и технической помощи крестьянству, легализацию существующего земле- и лесопользования, проведение землеустройства и ограничение земельных переделов620. Частью этой политики стало взаимодействие региональных (уездных и губернских) земельных учреждений с волостными и сельскими земельными отделами, представлявшими низший слой советских активистов, а в реальности - фактически активную часть крестьянства. Инструментом этого взаимодействия стали съезды и совещания весны 1920 г., отразившие настроения и ожидания деревни после окончания гражданской войны.

Так, комиссия по аграрному вопросу Челябинского уездного съезда волостных и станичных земотделов (81 делегат, 28 февраля - 3 марта 1920 г.) высказалась против ускоренного коммунистического строительства в деревне, а в качестве начальных форм строительства сельского хозяйства на коллективных началах указала на устройство артельных и общественных запашек и советские хозяйства. Авторы доклада высказались в поддержку единоличного и общинного пользования, отметив, что «единоличная форма владения» как основная также должна быть предметом попечения власти621.

Разработанный на съезде порядок учёта и регистрации земли отвечал в первую очередь интересам общин, Для распределения должны были отводиться отчуждённые земли, отведённые коллективам, а также земли предприятий, обрабатываемые силами рабочих и «те участки, которые не требуются населению для обработки предстоящим летом». Интересы крестьянского населения (а не коммун и совхозов) были на первом месте, когда комиссия предложила все пахотные земли, приготовленные к посеву 1920 г., по всем видам владений передать в пользование тех хозяев, кто приготовил пары (в т. ч. и переданные совхозам, а также арендуемые за деньги). Исключение было предложено делать только в случае полного передела, бегства пользователя или уличения его в контрреволюции, а также в использовании чужого труда. В

первую очередь земля должна была отводиться местному населению, пришлому - из наделов тех обществ, в которых они живут, а лишь затем - из вненадельных земель622.

Комиссия предложила, учитывая временный характер распределения земель, отводить их пользователям «без различия принадлежности их ранее к тому или иному классу», и руководствоваться «лишь исключительно соображениями хозяйственной целесообразности» принимая во внимание имеющийся в хозяйстве инвентарь, рабочую силу и пр. Коллективам земля должна была отводиться «с учётом интересов местного населения, не вошедшего в коллективы»; в частности, коллективам не должны были отводиться земли, уже отведённые отдельным хозяевам волзе- мотделами. Специально оговаривалось, что земельные переделы должны проводиться в соответствии с инструкциями Наркомзё- ма. Съезд постановил также организовать добровольные недели вспашки, посева и уборки общими силами в хозяйствах красно- армейцев623.

Постановление Челябинского съезда волземотделов было принято в основу урегулирования временного пользования землями и на состоявшемся в конце марта 1920 г. 1-м Челябинском губернском съезде уездных и волостных земотделов и представителей уездных земельных съездов. Вменив в обязанность «всем отдельным домохозяевам губернии засеять всю имеющуюся у них в распоряжении землю», объявив мобилизацию на период сельскохозяйственных работ всех машин и орудий - отдав таким образом дань политике государственного регулирования - съезд постановил передать оставшиеся свободными угодья во «временное пользование ощущающим недостаток таковой»624.

Решения двух челябинских съездов весьма чётко обозначили вектор настроений южноуральской деревни, и её готовность к сотрудничеству с властью в рамках намеченной на них уравнительно-трудовой программы. Однако советским руководством южноуральский регион рассматривался прежде всего как источник продовольствия для промышленного центра страны и Красной Армии. «Либеральный» земельный курс, таким образом, был тесно увязан с продовольственной политикой советской власти. На территориях, только освобождённых от белых, эта политика проводилась первое время с достаточной гибкостью и

учётом местных условий. Так, в Челябинской губернии в кампанию 1919-1920 гг. кооперативные организации были основными техническими исполнителями заготовок, обеспечившими 93 % зернофуража. На территориях, подчинявшихся Сибревкому, в т. ч. (до весны 1920 г.) и в Челябинской губернии, заготовки велись методом «самотёка», когда развёрстывалась часть «излишков», а другая могла быть продана на рынке (приказ Сибревкома № 5, разрешавший свободную торговлю монополизированными продуктами). Вольная торговля в Уфимской губернии осуществлялась на легальных основаниях до января 1920 г., а в Зауралье была запрещена только в апреле 1920 г.625 Более жёстко проводилась заготовительная кампания в Оренбургской губернии, где уже весной 1919 г. формировались «рабочие дружины», а к концу года действовало 22 (по другим данным - 21) продотряда, насчитывавшие 268 человек626.

Постепенно наращивали свои усилия и продовольственные органы других губерний. По данным Р. А. Давлетшина, число продотрядов в Башкирии (очевидно, с Уфимской губернией) достигло в декабре 1919 г. 74; 33 отряда были сформированы в Челябинской губернии627. При этом, с точки зрения реальных возможностей крестьянского хозяйства, продкампанию 1919-1920 гг. следует признать достаточно успешной, хотя она и дала меньше продовольствия, чем ожидали власти. Так, в Оренбургской губернии к июлю 1920 г. план продразвёрстки был выполнен только на 33 %, причём на практике крестьянство отдало продразвёрстке столько зерна, сколько могло отдать628. По данным местных властей, на местах не было излишков хлеба, а население фактически голодало. В Челябинской губернии, по данным разных источников, доля изъятой продукции в кампанию 1919-1920 г. составила от 28,6 % до 61 % валового сбора, в Уфимской - от 16,8 % до 37,7 %, в Оренбургской - 18,2 %629.

Одной из главных задач местных органов стала поддержка и организация посевной кампании, где предполагалось сосредоточить лучшие земельные кадры и агрономические силы. Так, организованный весной 1919 г. земотдел войскового исполкома ОКВ высказался в поддержку сельского хозяйства и организации работы «до полного засева». В специальной инструкции говорилось о национализации хозяйств лиц, бежавших с семействами и

оговаривалось, что те хозяйства, руководители которых (казаки) «по недоразумению» бежали с Дутовым, оставив их на попечение жён и малолетних детей, разрушать не следует630. Челябинским губземотделом осенью 1919 г. были приняты меры по уборке казачьих, крестьянских и частновладельческих хлебов силами 6000 «перебежчиков», что было связано с нехваткой рабочих рук и массовой (до 45 лет) мобилизацией казаков в белую армию631. В Челябинском уезде такими отрядами из военнопленных, беженцев и неработающих граждан было убрано около 10 тыс. дес. пшеницы и 6,5 тыс. дес. овса. Более 4 тыс. дес. брошенных полей было убрано в Верхнеуральском, около 2 тыс. дес. - в Троицком уездах. Около 2 тыс. рабочих отправил на уборку брошенных полей Оренбургский губисполком632.

При этом из 259 специалистов и служащих, составлявших до революции штат агрономической организации Оренбургской и Уфимской губерний, только небольшая часть продолжала работать в продовольственных учреждениях633. В феврале 1920 г. начал организовываться сельскохозяйственный подотдел Челябинского губземотдела, а из 14 агрономических участков в уезде к весне 1920 г. был «заполнен» один634.

17 января 1920 г. СНК РСФСР принял постановление «Об увеличении посевной площади», в соответствии с которым все пригодные, но неиспользуемые для посева хлебов земли засевались сельскими обществами, а урожай передавался Наркомпроду. Посевная должна была проводиться «в порядке боевого приказа», для чего создавались комиссии (комитеты) по организации засева полей - оргасевы, наделённые чрезвычайными полномочиями. Как показывают документы челябинского губземотдела, подотделы оргасев формировались именно при уземотделах, что должно было приводить к определённым противоречиям с продовольственными структурами, ориентированными, по мнению земельных работников, исключительно на выкачку хлеба. В интересах посевной кампании губземотдел просил губпродком уменьшить заготовки овса, а Сибревком - прекратить мобилизации лоша- дей635. Волостные и станичные комиссии избирались населением на соответствующих съездах. На практике их формирование происходило также «в порядке боевого приказа» - в двухдневный срок по получению распоряжения из уезда.

С укреплением советской власти в регионе Центр и губернские власти рассчитывали на получение значительного количества продовольствия. Посевная и продовольственная кампания оставались доминантой работы в деревне. Принимая решение о передаче неиспользуемой земли другим гражданам, местные уземотделы и комиссии по обсеменению полей напоминали об ответственности владельцев за оставление её невспаханной и незасеянной636. Именно в связи с организацией расширения посевной площади местные земельные работники предлагали признать целесообразным разрешение в некоторых хозяйствах наёмного труда, с применением оплаты долей урожая637. Однако ни в Оренбургской, ни в Челябинской губерниях продовольственные задания 1919 - 1920 гг. выполнены не были, поскольку не соответствовали реальным возможностям сельского хозяйства южноуральских губерний638. Косвенно это признали и губернские власти. На 1919-1920 гг. задание по развёрстке для Челябинской губернии составляло 21 млн. 160 тыс. пудов, а на 1920-1921 гг. - 10 млн 320 тыс. пудов, но к 1 ноября 1920 г. было собрано только 1 млн 133 тыс. пудов (около 10 %)639. Сельское население и местные власти пытались добиться снижения или пересмотра продовольственных заданий, ссылаясь на отсутствие излишков, а в ряде случаев прямо противодействовали вывозу хлеба из своих районов640. Только в Троицком уезде Челябинской губернии протоколы о сложении развёрстки подали 52 станицы641.

В этих условиях развёрстка могла быть выполнена за счёт потребностей сельского населения, что означало ставку в продовольственной работе (и вообще - в работе в деревне) на насилие и принуждение. Убедившись в невозможности заготовки хлеба путём самотёка и товарообмена, власти заговорили о «реквизиции всего наличного хлеба», «реквизиции продуктов без учёта каких-либо остатков» (телеграммы Наркомпрода оренбургскому губпродкомиссару и губпродкому, февраль 1920 г.)642. Аналогичные распоряжения были изданы председателем губисполкома и губпродкомиссаром Челябинской губернии: «.Развёрстка должна быть выполнена. Никаких учётов продуктов у населения проверки запасов обеспеченности. не производить. у домохозяина всё причитающееся по развёрстке количество изымать, в случае невыполнения. арестовывать его и конфисковывать

все продукты, скот, имущество.. Подлежат аресту руководители советов и продкомов, не выполнившие развёрстку». Уфимский губпродком требовал выполнения 85 % задания по развёрстке к середине июля 1920 г. (с арестом и конфискацией всех запасов хлеба лиц, виновных в укрывательстве)643. Уже в продкампанию 1920-1921 гг. около половины всех заготовленных продуктов в Челябинской и Уфимской губерниях было собрано исключительно силами продотрядов644. Для поддержки продовольственной политики использовался различный арсенал средств, от агитации и усиления хозяйственной регламентации (запрещение ранней копки картофеля, уборки сена и т.д.) до продотрядов и административных репрессий в отношении местных советских работников. Так, Челябинское губчека в октябре 1920 г. начало обследование деятельности губземотдела. На заседании специальной междуведомственной комиссии было установлено, что губземотделом не был выполнен приказ об обсеменении полей в части, касающейся снабжения колхозов достаточным количеством семян645. Назначив в ноябре 1920 г. в Челябинскую губернию нового губпродкомис- сара Гринюка, «авторитетного партийного продовольственника», Наркомпрод объяснял это тем, что прежний руководитель, бывший эсер Торопов, возглавлявший продовольственные учреждения уезда с 1917 г., не состоял в коммунистической партии, следствием чего стало отсутствие «политического авторитета» в отстаивании интересов продучреждений. Торопов был назначен заместителем губпродкомиссара646.

Следствием запретительных и конфискационных мероприятий в отношении крестьянских хозяйств стало сокращение производства до натурально-потребительского уровня. Так, в Оренбургской губернии в 1920 г. среднее сокращение посевов на одно хозяйство составило от 16 % в Орском до 44 % в Оренбургском уезде (при 30 % в среднем по губернии)647. В 1917 г., имея почти такое же количество лошадей, оренбургские крестьяне засевали на 30 % больше, чем в 1920 г.648 Объяснение этого явления мы видим не только в активности боевых действий в 1919 г., т. е. за год до проведения переписи, сколько в близости губернского центра и активности продовольственной работы649. Ужесточение продовольственной политики дезавуировало усилия земельных органов и всей работы в сфере землепользования, превращая «диалог» в

отношениях с деревней в монолог, подчиняя аграрную политику задачам «битвы за хлеб». Так, СНК БАССР потребовал в 1920 г. «обязательного засева полностью всей площади озимых полей», с указанием отбирать землю у лиц, не засеявших её и передавать обществу с обязательством произвести засев650. Снижение хозяйственных мотиваций деревни выдвигало на первое место другие стратегии, связанные уже с противодействием власти и элементарным выживанием. В регионе, сельское население которого ещё вчера лояльно встречало советскую власть, снабжало части красной армии хлебом, участвовало в мобилизациях, теперь разворачивалось пёстрое по своим лозунгам повстанческое и дезертирское движение. Вместе с тем голодающие станицы и деревни уже не обладали теми возможностями для политического противостояния, какие были ими продемонстрированы в 1918 г., а сосредоточение продовольственных запасов в руках государства создавало условия для патерналистской политики при минимуме ресурсов. Парадокс состоял в том, что именно теперь население гораздо сильнее зависело от власти и её распределительного механизма.