4 «ПРАВОСЛАВНАЯ РУСЬ». Нью-Йорк. 1/14-го января 1955 г. № 1/570. ПАМЯТИ ИВАНА АЛЕКСАНДРОВИЧА ИЛЬИНА
8/21-го сего декабря угас окруженный неутомимыми заботами своей всежизненной спутницы, в своем швейцарском затворе Иван Александрович Ильин, весь век свой горевший в огне неутомимого и неутолимого умозрения, даже тяжкими недугами последних лет не охлажденного.
Не забудется это имя.
В огромном явлении Русского Зарубежья одно из первых мест принадлежит ему. Принадлежит, прежде всего, по признаку изумительных дарований его. Свойственные Ива. Ал. основательность и дисциплинированность, чисто германского типа, не отяжеляли, а лишь опору давали его гению, полнота цветения которого трудно даже поддается уразумению. Можно в ней распознавать отдельные грани европейской культуры, в лоне которой вскормлен был этот гений. Но тот синтез, в коем в живой образ сливались элементы западной культуры, был чем-то таким, иным и высшим — чего не мог дать никакой Запа. Духовная помазанность тут сказывалась, рождаемая принадлежностью И.А. к иной культурной Родине, овеянной духом Православия. Отсюда и рождалось то внутреннее единство, которое так наглядно убедительно проникало весь интеллектуальный опыт И.А. и которое выражение находило в несравненном, неподражаемом стиле его, порою возвышавшемся до поистине благодатной точности, позволяющей вспомнить о митр. Филарете Московском, этом величайшем, рядом с Пушкиным, мастере языка.
Мы не задаемся целью даже вкратце рассмотреть наследие литературное И.А. Высоко оно ценится уже сейчас, и, думается нам, будет лишь расти в своем значении по мере ознакомления с ним. Мы надеемся, что и на столбцах «Православной Руси» будет дана посильная характеристика его. Тут нам хотелось бы оттенить одно. Вклад, вносимый И.А. в сокровищницу Русской культуры, определяется, в своей значительности, не только громадностью предметного его содержания, но и тем, что за всем этим богатством интеллектуальным стоит непоколебимая воля.
Мыслитель по призванию, образованию, талантам, вкусам, воспитанию, профессии, И.А. одновременно был гражданином. И это не в том смысле, что он способен был отвлечься от работы мысли, чтобы взяться за меч или хотя бы выйти на площадь, а в том, что самую мысль свою он сознательно, убежденно, последовательно и неуклонно ставил на службу гражданского долга. Отсюда и возникло то, что можно, без всякого преувеличения, признать за И.А. ведущее, исключительное место в Зарубежье Русском, как его идеолога.Как никто, близок был И.А. так наз. Белому движению, хотя мог примкнуть к нему только в Зарубежье. Так и остался он рыцарем присущего этому движению идеализма, претворявшегося на протяжении долгого ряда лет в сознании И.А. в тщательно прорабатываемую программу, идеологию, философию, богословие и даже — в целостную систему одухотворенной гражданственности, выстраивавшую в стройную лестницу ценностей все явления жизни от самых возвышенных, к Небу восходящих, до обыденных. Ильин-философ, автор монументального исследования о Гегеле, защищенного им в качестве университетской диссертации в Москве, только что испытавшей подавление большевиками юнкерского «восстания», но еще настолько свободной, что мог П.И. Новгородцев выйти из потаенного места, где он скрывался от большевиков, и принять участие в академическом торжестве — этот Ильин есть порождение Императорской России, ее умственного закатного расцвета, давшего такое множество выдающихся ученых трудов по всем отраслям знания. Останься И.А. на этом пути, место его было бы среди русской научной элиты, как одного из ярчайших ее представителей — и только. Не замкнулся, однако, в науке И.А. Не отдался он и стихии общественной, несшей эту элиту по течению. Именно в Зарубежье вырос он в иного Ильина — духовного вождя, учителя, пророка, проповедника. И в этом образе он уже чадо Новой России той духовно-обновленной Исторической России, которая одна только способна вернуть миру дальнейшую жизнеспособность, если только удастся ей обрести снова национально-государственную плоть.
Надо ли говорить, какие потенциальные силы заключаются, под этим углом зрения, в наследии И.А.?!Всякий талант есть соблазн — тем более тяжкий, чем крупнее талант. И всякое призвание есть отчужденность от Бога, способная доходить до степени одержимости у людей гениальных. Знает то Господь. Не общим судом судятся люди, а каждый своим судом, определяемой его личной, неповторимой природой. Но поскольку о таком суде идет дело, способна оборачиваться трагедией жизнь каждого человека особо одаренного. Печать трагедии лежит и на облике И.А.
Его талантом и призванием была мысль. «Мыслящий тростник»! Едва ли к кому это словосочетание Паскаля лучше бы подходило, как краткая формула личности, чем к И.А. От этой своей мыслительной высококачественности не мог отрешиться И.А.— даже перед лицом Бога и Церкви. Он был верным рабом Божиим и лояльным сыном Церкви, но не безгласным и пищим стоял он, а продолжал быть облеченным в оружие своей мысли. Таким раскрыл он себя и в последней своей книге, которая была ему особенно дорога, как труд всей его жизни, как лучшее ее достижение, как песнь его души, как «Верую» его сердца.
«Аксиомы религиозного опыта» — это уже третий Ильин.
Кто знает, быть может, суждено этой блистательной книге, содержащей много бесспорно ценного, но все же являющейся, в целом, личным домыслом автора, а не воспроизведением церковного опыта, стать одним из тех «вечных спутников», по которым привычно ориентируется человечество, ищущее Бога. Двойственный свет ложится неизменно на всякое богоискательство, как бы кто на этом пути близко ни подходил к Богу. Те, кто еще ищут Бога, те не упокоились в Нем, не слили с церковным своего духовного опыта всецело и до конца, не обрели еще той «тишины», того «покоя», наличие которого, по свидетельству преп. Серафима, ведет к спасению тысячи и тысячи людей кругом...
Уход каждого человека есть тайна, а процессы духовного роста не знают связанности временем. Тут не то что день или час, а иногда мгновение способно приобщить к Вечности благой или оторвать от нее...
Что испытал, что увидел, в чем и как преуспел И.А. за самое последнее время в подвиге того высшего самоотречения, которого ждет от каждого из нас Господь, чтобы смочь принять в Свои объятия и упокоить в Своем покое, где ничему не может быть места, что не есть Христос — не знаем мы того. Зная, однако, весь путь жизни и деятельности И.А., не можем мы благоговейно не склониться перед его свежей могилой. «Аще бо согреши, но не отступи от Тебе». Редко о ком с такой уверенностью можно говорить эти слова «Молитвы на исход души», как это делаем мы, молясь об упокоении души раба Божия, новопреставленного Иоанна.Вечная ему память! Много ли, опять-таки, людей пера, наследие которых в такой мере, как здесь, способно действием своим на людей укреплять память о них в ее именно благой обращенности к Вечности? Отрадно сознавать перед этой свежей могилой, замкнувшейся над деятелем слова, что, в отличие от многих и многих, наследие его словесное способно не осуждать, а все более оправдывать его перед Богом, поскольку воплощенная в нем идеология Русского Зарубежья будет становиться содержанием жизни. Так и земная память о нем будет получать отсвет той благой Вечности, к которой мы молитвенно зовем ушедшего.
Архимандрит Константин