Глава 2. Организация земельного дела в период смены власти (лето — осень 1918 г.)

Одновременно с разработкой нормативных актов и законоположений по аграрному вопросу проходило складывание новой системы отношений между «деревней», со всем многообразием интересов различных групп сельского населения, и «городом» - политическими, военными и гражданскими учреждениями антибольшевистского лагеря.

Становление системы земельного дела. Процесс формирования управленческого аппарата на территориях, контролируемых силами «демократической контрреволюции», проходил в сложных условиях, связанных с гражданской войной, экономическим кризисом и глубокими изменениями в отношениях населения и власти, которые произошли с 1917 г. Его характерной чертой стало возвращение к системе учреждений периода демократической буржуазной республики, институты которой, в приспособленном и реформированном виде, легли в основу государственного строительства «учредиловцев», а затем и белогвардейцев. В области земельного дела она была представлена, с одной стороны, местными ведомственными структурами (губернские управления земледелия, отделения Крестьянского банка, губернские чертёжные и др.) - материализованным наследием «старого порядка» и связанного с ним государства, а с другой - широкой сетью выборных учреждений - земельных комитетов, отражавших интересы и ожидания различных групп нецензового населения, прежде всего, «мелкобуржуазной демократии» и крестьянства.

Имеющиеся архивные материалы дают возможность проследить становление системы земельного дела, выделить наиболее важные направления деятельности земельных учреждений, механизмы их взаимодействия с земствами и органами крестьянского самоуправления. Основу системы земельного дела составили восстановленные или вновь избранные земельные комитеты и их уездные и губернские исполнительные органы - земельные управы, заменённые земельными отделами земств только осенью 1918 г., а на территории бывшего Комуча - весной 1919 г.

Глава 2. Организация земельного дела на Южном Урале ...              67

земельных отношений в самые «горячие», с хозяйственной точки зрения, и сложные в политическом отношении летне-осенние месяцы 1918 г. Этому способствовал и сохраняющийся ещё достаточно высокий уровень политической мобилизации и общественной активности населения, особенно «мелкобуржуазных» слоёв, делавший невозможным исключительно административное, бюрократическое проведение основных аграрных мероприятий. Непосредственное руководство земельным делом сосредоточивалось в руках уездных и губернских учреждений, которым передавалось нормативно-законодательное и практическое регулирование широкого круга вопросов, связанных с использованием земельных и лесных угодий, разбором конфликтов и споров, обеспечением хозяйственных нужд и интересов самых разных категорий сельского населения, государственных и общественных учреждений, армии. Фактически они выступали в роли посредников между «центральной властью» и населением, будучи для него одним из олицетворений реального «государственного начала» (в отличие от центральных учреждений Комуча, Сибирского и других правительств, весьма смутно представляемых крестьянами). Со своей стороны, политическое руководство антибольшевиков рассматривало уездное и губернское звенья земельной организации как важный рычаг аграрного регулирования, тесно связанный с населением, и в то же время ограниченный в своей деятельности определённой правовой регламентацией и своими связями с другими административными и политическими институтами «демократической контрреволюции» - своего рода организованное начало среди «крестьянской стихии».

Формирование губернских учреждений, как правило, происходило путём непосредственного восстановления деятельности земельных органов, существовавших при Временном правительстве. Так, в Уфе был восстановлен губернский комитет, существовавший до 15 декабря 1917 г., во главе с председателем совета комитета, председателем Уфимского уездного комитета И.

образован земельный комитет, в состав которого вошли члены прежней коллегии Земледелия и уездного земельного отдела, и уездная земельная управа в качестве его исполнительного органа. С 1 июля была проведена ликвидация сохранявшихся при ней, от бывшего земельного отдела совета, отделов и подотделов: межевого, лесного и др. 15 июля приступил к работе новый состав управы, избранный на уездном съезде по принципу группового представительства: два представителя от крестьян, по одному от башкир и казаков. Возглавил земельную управу известный уральский социал-демократ, земский и общественный деятель Н. Н. Кудрин, один из руководителей Челябинского общества сельского хозяйства. С сентября 1918 г. управа действовала на правах земельного отдела уездного земства200. В Стерлитамаке уездная земельная управа была избрана на заседании уездного земельного комитета, созванном уездной земской управой; большинство на собрании составляли представители волостей, главным образом, волостных земств. В состав управы вошли 3 представителя русского и 2 представителя башкирского населения, в т.ч. член уездной земской управы Ш. Тукаев. Председателем управы был избран уполномоченный по организации Троицкого волостного земства П. А. Старцев201. В отличие от губернского звена, состав уездных земельных органов значительно обновился.

Отсутствие на местах в первые месяцы после переворота налаженного административного аппарата и властной вертикали ставили деятельность земельных органов, возможность эффективно контролировать и проводить в жизнь свои мероприятия в прямую зависимость от соотношения сил на местах, кредита доверия, которым пользовалась новая власть, личных качеств и личного авторитета входивших в их состав людей.

Глава 2. Организация земельного дела на Южном Урале ...              69

живания конфликтов, разъяснения мероприятий новой власти, инструктирования волостных и сельских властей203.

Материалы Челябинской управы дают возможность более подробно охарактеризовать структуру и распределение обязанностей сотрудников земельных учреждений. Первоначально штат управы состоял из 5 (позднее 3) членов, секретаря (заведовал делопроизводством и денежной отчётностью, осуществлял наблюдение за исполнением распоряжением коллегии управы и земельного совета, вёл журнал заседаний) и его помощника, 3 делопроизводителей-статистиков, осуществлявших сбор сведений по использованию надельных, частновладельческих, казённых и банковских земель, контроль над деятельностью волостных управ, канцелярскую работу по земельным спорам, подготовку к рассмотрению передельного производства, 2 помощников делопроизводителей-писцов, в т. ч. 1 машиниста, курьера. Впоследствии штат служащих отдела вырос на 6 человек за счёт включения в его состав юрисконсульта, лесного техника, 2 землемеров (для судебно-межевых разбирательств) и ряда других служащих204. В Уфимской губернии в штат уездных земельных комитетов входили 3-5 членов управы, секретарь, несколько делопроизводителей и технических сотрудников (регистратор, счетовод, писцы, курьер). К управе могли быть прикомандированы землемеры и агрономический персонал, находившийся в распоряжении губернского земельного комитета и земства205.

Значительный объём работы, в т. ч. «живой», на местах, правовая неопределённость и необходимость разрешения «политических» вопросов в условиях столкновения интересов различных групп крестьянства обусловили высокую текучесть кадров, и прежде всего на выборных должностях, сопряжённых с персональной ответственностью за принимаемые решения. Так, уже на первом заседании восстановленного Уфимского губернского земельного комитета три члена комитета сложили свои полномочия, а руководитель комитета и члены совета в своих должностях оставались временно, до следующей сессии комитета в полном его составе206. Сняли свои кандидатуры при выборах и фактиче-

ски уклонились от избрания в члены управы руководившие первым заседанием восстановленного Стерлитамакского комитета А. Н. Корецкий (единогласно выдвинутый в председатели управы) и Ф. Л. Турецкий, а избранные в члены уездной управы М. В. Легасов и С. В. Валеев вскоре сложили свои полномочия207. Только в сентябре, после завершения полевых работ, к месту службы прибыл член Челябинской уездной земельной управы, крестьянин Окуневской волости Т. М. Васильев (избранный в её состав на состоявшемся в июле уездном съезде).

Неукомплектованность земельных учреждений необходимыми специалистами была связана также с постоянными мобилизациями служащих в действующую армию и непростым финансовым положением земельных органов. Мобилизации земельных работников как офицеров и чиновников военного времени развернулись на занятых силами «демократической контрреволюции» территориях уже в июне - июле 1918 г. Так, из 30 служащих землемерно-технического отдела Оренбургского губернского земельного комитета были призваны 6 человек, в т. ч. 3 межевых инженера (ведущие специалисты, на которых, как видно по документам, строилась деятельность отдела) и 3 землемера; 6 из 20 сотрудников межевого отдела Челябинского уездного комитета208.

Что касается финансирования земельных органов, то в первые месяцы после переворота оно осуществлялось за счёт разнообразных местных источников и правительственных кредитов. В сентябре 1918 г. Уфимским губернским земельным комитетом была разработана и представлена на места смета на содержание уездных и волостных комитетов. Содержание уездного комитета устанавливалось в 23160 рублей, волостного - 2725 рублей. Всего же на содержание шести уездных и двухсот десяти волостных комитетов ежемесячно было необходимо около полумиллиона рублей, которые ещё только предстояло получить210. Особенно непростым было положение волостных комитетов. Учреждая

их в 1917 г. как уступку крестьянскому движению, Временное правительство фактически не организовало их нормального фи- нансирования211. Поэтому, начиная свою деятельность, волостные комитеты сталкивались с отсутствием средств, и не знали, на какие деньги они должны существовать, местные или за счёт казны - как спрашивал один из комитетов. В качестве временного шага, до получения кредитов от правительства, губернский земельный комитет разрешил волостным комитетам вносить все текущие доходы на счёт уездного земельного комитета с тем, чтобы тот направлял средства непосредственно на финансирование земельных учреждений, и лишь излишки по расчётам переводил в депозит губернского комитета212. Объявив волостные комитеты «отделами волостных земств», Самарский комитет рассчитывал и на финансовую поддержку своей земельной организации со стороны органов крестьянского самоуправления.

На «сибирской» территории права волостных комитетов передавались волостным земским управам, а земельные управы переводились на положение отделов уездных и губернских земств, а значит, должны были содержаться на средства органов самоуправления. Тем не менее, учитывая чрезвычайно сложное финансовое положение земств, правительство продолжало поддерживать земельные учреждения, кредитуя и выделяя средства на возмещение соответствующих расходов уездных и губернских земств. Так, Челябинской земельной управой в июле, сентябре и октябре 1918 г. «заимообразно» от Челябинского окружного комиссара было получено 20 тыс. рублей213. В ноябре 1918 г. через уполномоченного министерства земледелия и колонизации Сибири в Приуральском районе местные земские управы получили часть средств на возмещение расходов по содержанию земельных отделов (Камышловская и Троицкая управы по 10 тыс. рублей, Зла- тоустовская 5 тыс. рублей). Челябинская управа получила 32867 рублей, большая часть которых пошла на погашение долгов214. В большинстве уездов Южного Урала сбор налогов стал налаживаться только осенью 1918 г., когда была произведена раскладка земских и государственных платежей, сформирован податный и административный аппарат. Однако и тогда, несмотря на начавшееся поступление денег от населения в земские кассы, а также на счёта земельных учреждений за аренду государственных и

частновладельческих земель, лес, штрафы и т. д., финансирование земельного дела сталкивалось со значительными трудностями. В декабре 1918 г. председатель Челябинской уездной земской управы и уездного по земельным делам совета Н. М. Такунцов, представляя в земельный отдел министерства земледелия смету на содержание уездных земельных учреждений, ходатайствовал об ассигновании кредита хотя бы на 2-3 месяца 1919 г. Одновременно уездная земельная управа ходатайствовала перед городским самоуправлением об отпуске 1 тыс. рублей из «огородных» денег, т.к. имевшихся в её распоряжении средств не хватало даже на зарплату служащим. О трудном положении земельного отдела сообщало правительству, испрашивая кредит, Златоустовское уездное земство215.

Часть территории Оренбургской и Уфимской губерний представляла собой прифронтовые районы, переходившие, в течение лета - осени 1918 г., из рук в руки. Только в октябре 1918 г. стали формироваться земельные учреждения и агрономическая организация в Орском уезде, оставленном большевиками216. Тогда же, в октябре, началась подготовка к эвакуации Оренбургского губернского земельного комитета и других подведомственных ему учреждений. 20 ноября 1918 г. землемерно-технический отдел губернского комитета, вместе с частью материалов губернского и уездного комитетов, проделав часть дороги на подводах и пробыв в пути, в общей сложности, 21 день, прибыл в Троицк. Помещение для отдела и служащих отведено не было, губернский межевой архив и все ценности отдела были сложены в палатке, затем в сарае без надлежащей охраны, а сами работники отдела остались без крова и пищи. Только в конце декабря были получены первые деньги из казначейства. Тогда же из Оренбурга в Троицк было отправлено имущество уездного земельного комитета. Часть сотрудников уездного комитета и губернский комитет оставались в Оренбурге, однако связь с ними была утрачена217. В большинстве уездов Уфимской губернии эвакуация земельных учреждений также прошла в октябре - декабре 1918 г., совпав по времени с колчаковским переворотом и ликвидацией основных институтов «учредилки».

Организационные и финансовые трудности, с которыми пришлось столкнуться антибольшевикам в налаживании земельного

аппарата, ограничивали возможности нормальной деятельности земельных учреждений. В этих условиях любая организация земельного дела могла быть эффективной только при соответствии проводимых мероприятий интересам и нуждам деревни, учёте позиций влиятельных групп крестьянства, поддержке их со стороны органов крестьянского самоуправления.

Особенности земельной работы летом - осенью 1918 г. Работа по распределению свободных земель и обеспечению крестьян необходимыми угодьями оставалась одним из приоритетных направлений деятельности земельных органов. Однако откладывание проведения аграрной реформы в полном её объёме на будущее внесло свои коррективы. Прежде всего они проявились в свёртывании начатых весной 1918 г. межевых и землеустроительных работ, ликвидации соответствующих подразделений местных земельных отделов и управ (на «сибирской» территории), или проведение их в зависимости от «настойчивых требований населения» (на территории Комуча)218. Среди сотрудников земельных учреждений также не было единства относительно необходимости продолжения землеустроительных работ. Так, 12 июля 1918 г. землемер Чулошников сообщал руководству землемерно-технического отдела Оренбургского губернского земельного комитета соображения агронома Скрипицына, совместно с которым он был занят работой по обустройству культурных имений в районе с. Дедово. Скрипицын, в частности, считал, что будет изменение земельной реформы, и не был намерен «прилагать лишний труд и растрату денег»219. В то же время в некоторых уездах продолжались проводимые уездными земельными комитетами работы по отводу участков под культурные имения (так, в Оренбургском уезде в дополнение к намеченным были запланированы 4 новых имения), обмежеванию и распределению лугов в заводских дачах и т.д.220

Сами крестьяне продолжали обращаться в уездные земельные органы с просьбами о «наделении» землёй, продолжая, очевидно, считать их хозяевами и непосредственными распорядителями всей земли в уезде (как это было при советской власти). По материалам Челябинской уездной земельной управы (данные по 20 волостям), последняя в июне - декабре 1918 г. 38 раз вступала в переписку по вопросам предоставления земли (в связи с хода-

тайствами о наделении и заарендовании угодий, а также по своей инициативе): с обществами (12 раз), группами крестьян (9 раз), отдельными лицами (17 раз)221. В отличие от весны 1918 г. когда передаваемые крестьянству во временное пользование казённые и банковские земли сразу переходили на положение крестьянских надельных, теперь предоставление угодий осуществлялось на началах аренды. Вместе с тем земельные органы не форсировали распространение арендных отношений на уже занятые и засеянные крестьянами участки казённых земель. Соответствующая работа началась уже после окончания полевых работ, осенью 1918 г. При этом земельные органы стремились найти компромисс между интересами старых арендаторов и новых пользователей, и предлагали обществам, самовольно захватившим арендуемые другими крестьянами угодья, внести за них необходимую плату и тем самым легализовать свои права222.

Распределение земель государственного фонда (к которым земельные органы на местах относили и излишки частновладельческих земель) осуществлялось через волостные и сельские власти, тем более что низшая земельная администрация на местах - участковые заведующие, лесничие, объездчики и т. п. - ещё не была полностью восстановлена и укомплектована. В ряде случаев для этого назначались специальные совещания из представителей нескольких волостей, прилегающих к казённо-оброчным статьям, в других предоставление земли непосредственно возлагалось на волостные управы, а результаты распределения затем докладывались соответствующим чиновникам для заключения договора на сданные в аренду участки223. Осенью 1918 г. Сибирское правительство юридически оформило этот порядок, специальным распоряжением обязав участковых заведующих государственным земельным фондом предоставлять списки сдающихся в аренду казённо-оброчных статей (прежде всего перешедших в «фактическое обладание» крестьянства) волостным земствам для их распределения на земских собраниях224. Волостные управы выступали в роли посредников при обращении крестьян в государственные земельные учреждения, препровождая необходимые документы и подтверждая реальную нужду просителя в пахотных и сенокосных угодьях, лесных материалах, предоставляя сведения о составе семьи и хозяйства, занятиях просителя225.

Комуч сконцентрировал работу по распределению земли в руках земельных комитетов, под контроль которых передавались даже аренда башкирских и крестьянских земель. На практике комитеты, как и земства, могли лишь легализовать реально сложившиеся отношения землепользования, особенно учитывая зависимость всех волостных и сельских институтов от крестьянской общины. Волостные управы и комитеты, в распоряжении которых находился принятый весной 1918 г. частновладельческий инвентарь и рабочий скот, принимали меры к уборке посеянного при советской власти хлеба, выделке заготовленных мочал и т. д.226

Распределение лесных материалов. В связи с приближением зимы важным направлением совместной работы земельных органов и волостных земств стало распределение лесных материалов, порядок которого в основных своих чертах сложился ещё осенью 1917 - весной 1918 г., и предполагал ведущую роль крестьянских организаций (волостных и сельских земельных комитетов и советов) в использовании лесного фонда227. В Челябинском уезде распределение леса производилось на районных совещаниях с участием волостей, приписанных к определённым лесничествам. Отпуск леса осуществлялся лесничими по проверенным и освидетельствованным сведениям о печах (в размере 0,5 погонной сажени на печь в месяц); в первую очередь отводился секвестированный (т. е. изъятый у порубщиков) лес. При этом нуждающимся домохозяевам и на общественные нужды лес мог быть отпущен на льготных началах или даже бесплатно В ряде случаев населению отводился также заготовленный на частновладельческих участках лесной материал. Так, постановлением совещания района Беловодского лесничества 13 августа группе домохозяев - демобилизованных солдат-фронтовиков были отведены дрова в частновладельческом имении. Осенью лес начал вывозиться, несмотря на протесты частновладельцев228.

На волостные управы и местную милицию возлагалась охрана леса, заведование общественными (принадлежащими сельским обществам) и частновладельческими лесами, рубка в которых производилась с их разрешения и при содействии лесничих, в том числе и самими частновладельцами229.

В Уфимской губернии, как показывают материалы Стерлита- макского уездного земельного комитета, распределение леса так-

же осуществлялось по разрешениям местных земельных управ, которым владельцы лесных дач, управляющие имениями, городские власти представляли прошения с указанием конкретных потребностей. Отвод осуществлялся лесничими, с взиманием с бывших собственников платы по таксе. Для хозяйственных надобностей владельцев, на общественные нужды лес мог быть отпущен бесплатно. Так, землевладелице М. Е. Осиповой было разрешено вырубить хворост из своей дачи для укрепления берегов реки. 1500 возов хвороста, «не взимая таксовой стоимости», было отведено городской управе для распределения среди населения г. Стерлитамака. Разрешался также вывоз из бывших частновладельческих дач леса, заготовленного при советской власти230.

Вместе с тем действия властей по организованному и планомерному распределению лесных материалов оказались неспособны пресечь массовые порубки, развернувшиеся в разных районах Южного Урала, занятых антибольшевиками. По самым приблизительным оценкам, количество леса, самовольно вырубленного крестьянами, начиная с осени 1917 г., значительно превосходило легально отпущенное местными земельными и лесными учреждениями. В материалах Оренбургско-Тургайского управления земледелия и государственных имуществ сохранились сведения о вырубке крестьянами леса в Окуневском, Иванковском, Курта- мышском, Боровском, Аркарагайском, Михайловском, Семиозер- ном, Каминском и других лесничествах Оренбургской губернии231. В Челябинском уезде, многие волости которого испытывали нехватку лесов (вывоз дров и строевого леса за пределы уезда был официально запрещён), на каждой крупной станции шла бойкая торговля самовольно вырубленным из казённых и частновладельческих дач лесом. Этому способствовало и долгое отсутствие на местах независимого лесного аппарата (лесничие, объездчики и т. д.). Ни волостные управы, ни милиция, состоявшие из местных жителей, не принимали никаких реальных мер для борьбы с рубщиками. Официальные проверки давали картину полного благополучия, хотя частным образом представители местных властей и отдельные крестьяне сообщали о расхищении лесов, о «весьма высоких» ценах на дрова и строительные материалы, недоступных для бедного населения и общественных учреждений. Так, Введенская волостная управа и руководители общественных

учреждений волости (участка, фельдшерского пункта, библиотеки, церквей) ходатайствовали об установлении твёрдых цен на лесные материалы (что на практике только бы упорядочило продажу вырубленного леса) и просили уездные власти принять меры к прекращению спекуляции, расписавшись, таким образом, в собственной неспособности воздействовать на население232.

В некоторых случаях местные власти сами оказывались в роли самовольных порубщиков. Так, Кочердыкская волостная управа Челябинского уезда в начале лета 1918 г. распорядилась заготовить 100 погонных сажен берёзовых дров для отопления зданий местных правительственных и общественных учреждений. При этом управа не имела ни от кого разрешения на это. Прибывшим к месту службы заведующим 8 участка государственного фонда вывоз остатков леса был прекращён, т. к. налицо был факт самовольной порубки. Однако составлять протокол на весь состав волостной управы он не решился. Уполномоченный министерства Земледелия и Колонизации Сибири в Приуральском районе разрешил управе вывезти лес, взыскав деньги по цене установленной инструкцией уездной земельной управы233.

В Бирском уезде Уфимской губернии один из волостных земельных комитетов, сообщая совету Усть-Иванковского лесничества о многочисленных самовольных порубках, прямо просил ускорить приём частновладельческих лесов, состоящих на учёте комитета. Остановить порубки, по мнению членов комитета, могла лишь лесная стража. Такие же обращения поступали и непосредственно от заведующих имений. При этом представления на задержанных представлялись уездному уполномоченному КОМУЧа, ввиду отказа местных властей помочь в отобрании вырубленного леса и взятии штрафа, а предписания о взятии леса под наблюдение лесничих председателям сельских комитетов объявляли под расписку. В августе было получено распоряжение не производить отпуска леса из дач, взятых на учёт земельными комитетами, однако вряд ли это решение могло остановить самовольные порубки234. Понимая это, местные земельные органы ходатайствовали об упрощении порядка отвода и распределения лесов, как, например, Стерлитамакская земельная управа, просившая губернский комитет дать право на отвод лесосек в казённых и частновладельческих лесах землемерам235.

Община и обычное право. Регулирование землепользования на казённых и частновладельческих землях требовало от земельных работников на местах значительной гибкости и учёта позиций разных групп земледельцев. Наделение безземельных и малоземельных крестьян, сохранение товарного хозяйства предпринимательских слоёв деревни - крестьян-собственников, крупных арендаторов, верхов сельского кулачества не могло не привести к противоречиям с интересами сельских обществ, в чьё пользование поступили соответствующие земли. В условиях развернувшейся весной - летом 1918 г. борьбы за передел земли на первый план выступили не столько социально-классовые и имущественно- хозяйственные различия, сколько групповые и корпоративные интересы, обусловленные специфической «горизонтальной» иерархией аграрного общества, в центре которого была крестьянская община. Наиболее неустойчивым оказалось положение различных «периферийных» (по отношению к общине) групп сельского населения - мелких и средних землевладельцев-»помещиков», хуторян и отрубников, разночинцев и т. д. Исчезновение или ослабление внешних по отношению к деревне факторов, связанных с политикой дореволюционного государства, насаждавшего и поддерживавшего институт частного землевладения и выступавшего гарантом существовавших социальных отношений, а также изменение экономической ситуации (разрушение рынка и свёртывание товарного производства, коснувшееся как среднего, так и зажиточного крестьянства) - создавало принципиально иную расстановку социальных сил на селе, выдвигало механизмы регулирования хозяйственной деятельности, опиравшиеся на традиционные правовые представления крестьянства.

Вместе с тем надо отметить, что и само традиционное мировоззрение деревни, при всей его «цельности», отнюдь не представляло собой монолита, давая возможность выбора стратегий и практик поведения. Тенденция к размыванию «обычая» проявилась в российской деревне в пореформенное время, и особенно в 1900-х гг., в условиях конфликтов и противоречий, связанных со столыпинской реформой и носивших, как показало исследование П. Н. Зырянова, в значительной степени «поколенческую» окраску. Как отмечают исследователи, в условиях коммерциализации экономической жизни авторитет обычного права падал, но

не заменялся новыми гражданскими ценностями. Это приводило к неустойчивости поведения крестьян, особенно молодёжи236. Ссылкой на «обычай» можно было обосновать как сложившийся, устоявшийся порядок земельных отношений (заимочно-захватное землепользование или сохранение ревизской развёрстки земли, прикрывавшие фактическое складывание семейной земельной собственности), так и уравнительные требования, с которыми выступали молодые, нередко безземельные, крестьяне237.

В 1917 г. обычное право, опиравшееся на морально-этические нормы и практику («обычай») регулирования повседневно- бытовой и хозяйственной жизни крестьян, подверглось весьма существенному воздействию со стороны «революционного правосознания», носителями которого были прежде всего люмпенизированные группы сельского населения и солдаты-фронтовики. Произошла актуализация уравнительно-передельных настроений, в условиях революции причудливо пересекавшихся с радикально- социалистическими установками и идеями переустройства крестьянской жизни, проводниками которого выступала сельская интеллигенция и «полуинтеллигенция» (учителя, кооператоры, служащие различных сельских учреждений - результат культурных процессов и политики государства 1880-1900-х гг. ).

Мировоззрение последней нашло своё отражение в теории «трудового начала» как основного инструмента для объяснения повседневной бытовой и хозяйственной жизни русской деревни238. Политически ангажированным вариантом этих представлений стала теория «общинного социализма», разработанная народниками. С точки зрения этих представлений, приобретших позднее научный статус, сердцевиной трудовой этики крестьянства и всего крестьянского мировоззрения является принцип уравнительного землепользования. Земля рассматривается крестьянами как дар Божий, принадлежащий всем, кто обрабатывает её своим собственным трудом. «Традиционное крестьянское мировосприятие, исходя из этого, исключает правомерность частной собственности на землю. В понимании крестьян собственностью человека

239

является только то, что создано личным трудом»239.

На односторонность такого интеллигентского понимания крестьянского мировоззрения указал в своё время участник народнического движения Н. А. Морозов. «В среде молодёжи на все

лады повторялось, - писал он, - что простой народ даже не понимает, как это земля, которую создал Бог, может быть в частной собственности». Автор воспоминаний привёл состоявшийся у него разговор с крестьянином, прикупившим в складчину с другими барскую землю и собиравшимся разделить её. На вопрос - зачем же делить, ведь земля общая - крестьянин отвечал ему: «Божия там, где никто не живёт... А где люди, там она человеческая... Увидишь, как хозяйничать на ней всем вместе. Своя-то выгоднее, да и спору меньше.»240 На недовольство «кондовых», «настоящих» крестьян усилением уравнительных порядков, желание «выписаться из общества» указывал такой вдумчивый наблюдатель крестьянской жизни, как Г. И. Успенский, отмечавший также, что в основе «поэзии крестьянского труда» лежит индивидуальное хозяйственное начало241.

Крестьянские приговоры и наказы 1905-1907 гг., содержащие тезис о «ничьей» земле и зачастую используемые для непосредственной реконструкции крестьянского менталитета, также составлялись под влиянием устной и печатной (листовки и прокламации, «типовые» приговоры и т. д.) пропаганды, которую вели в деревне различные партии, и нередко при непосредственном участии местной демократической интеллигенции. На это указывает стиль и орфография документов. Политическая деятельность оставалась новым моментом в социальном опыте крестьянства, и оно охотно прибегало для достижения своих целей к помощи «со стороны»242. Ещё в большей степени это относится к крестьянским документам 1917-1918 гг., насыщенным общественно- политической (социалистической) лексикой, причём понимание (интерпретация) одних и тех же лозунгов крестьянами и представителями демократической общественности, даже вышедшими из крестьянской среды, было различным. Исследователи- современники, представлявшие марксистский и либеральный лагеря (С. М. Дубровский, Л. Н. Литошенко), подчёркивали временный, «отрицательный» характер крестьянского требования отмены частной собственности, направленного прежде всего на экспроприацию помещичьего землевладения и ликвидацию сословно-правового неравенства крестьян, и на главный мотив крестьянского движения - «жадное стремление приумножить своё собственное достояние». «Уравнительность господствовала

Глава 2. Организация земельного дела на Южном Урале ...              81

только в дележе награбленного»243. Крестьянский «коллективизм» и «индивидуализм» имел корпоративный характер.

Вне общины: разночинцы и припущенники. В условиях революционного «земельного передела» и слома прежних аграрных отношений одной из самых уязвимых категорий сельских жителей оказалось «постороннее» население (крестьяне-разночинцы), проживавшее на арендуемых ими государственных и общинных землях. Интересы последних при распределении угодий зачастую вообще не принимались во внимание, либо находились на далёкой периферии; распылённые по отдельным селениям (в которых их доля обычно не превышала 3-8 % дворов) и фактически безземельные, они оказались и наименее защищёнными. Ещё в более сложном положении оказались беженцы, не имевшие ни осёдлости, ни хозяйства. Земельные органы с немалым трудом и не всегда успешно пытались отстаивать их права. Так, Челябинская земельная управа в конце августа 1918 г. предложила наделить землёй (в аренду) нескольких разночинцев, проживающих в с. Алабуга, из прилегающей к селу оброчной статьи. При этом количество земли, которое могли получить просители, было значительно меньше норм, принятых в Алабужском сельском обществе. Волостные власти (народная управа в составе председателя, секретаря и 9 председателей сельских управ) первоначально постановили удовлетворить прошение разночинцев, как занимающихся исключительно земледелием. Со своей стороны, Алабужское сельское общество, в распоряжение которого была передана эта земля весной 1918 г., на своём собрании постановило отказать разночинцам от статьи. Под влиянием позиции, занятой обществом, изменила своё решение и волостная управа, постановившая передать статью, «как прилегающую и находящуюся в нарезке общества» самому обществу, которое должно было наделить «наиболее нуждающихся и бедных разночинцев и безземельных», а просителям (один из которых прожил в Алабуге 20 лет) предложила переехать «на другое место». Хотя это решение было признано незаконным, сведения о передаче им угодий в

244

деле отсутствуют244.

С мест между тем сообщали, что «местное население в настоящее время притесняет во всём и всех без исключения разночинцев», «разночинцы от земельного и лесного надела в обществе

устранены» (т. е., очевидно, и на арендных началах). В некоторых сёлах трава (сенокосные угодья), выделенная на разночинцев, делилась на всех жителей. Заявления о выделении им леса и земельных угодий, представляемые сельским властям, «терялись». На сельских сходах им не давали говорить, совершенно устранив, таким образом, от решения каких-либо вопросов245. В то же время общинные верхи, распоряжавшиеся окрестными угодьями, нередко чувствовали себя полными хозяевами деревни.

В разряд безземельных попала и часть коренных местных жителей, которым сходы, по тем или иным причинам, отказали в предоставлении надельной земли - приписное население, проживавшие в общинах крестьяне других обществ и члены их семей, и т. д. Все они, как и разночинцы, должны были быть наделены необходимыми земельными угодьями весной 1918 г., когда общества получали в своё пользование казённые, банковские и частные земли, однако на практике многие из них остались без земли. Так, постановлением сельского схода не был наделён А. К. Малков, проживавший в с. Сладко-Карасинском Челябинского уезда, где им «по закону 14 июня 1910 г.» была укреплена земля в размере 3,5 душевых наделов, обрабатывавшихся частью личным, частью - наёмным трудом. Сам Малков был гражданином соседней Таловской волости, а общество постановило не допускать к пользованию землёй селян других обществ246. Без земли осталась и семья пропавшего без вести на войне крестьянина д. Луговой Варламовской волости Челябинского уезда И. И. Пер- шукова, постоянно проживавшего с женой и двумя детьми в доме своего тестя в Плотниковском сельском обществе Окуневской волости. При весеннем распределении земли и Плотниковское, и Луговское сельские общества на жену и детей Першукова земли не дали, Луговское - потому, что они живут в д. Плотниковой, а Плотниковское потому, что Першуковы считаются луговскими. Распоряжение волостного земельного комитета Плотниковскому обществу о наделении Першуковых осталось не выполненным, а имевшийся в обществе «излишек» земли был распределён между «богатыми гражданами». Земля была предоставлена Першуко- вым только после распоряжения уездной земельной управы247. Не был наделён состоящий на приписке и постоянно проживающий в Скоробогатовском сельском обществе той же волости П. А. Ка-

Глава 2. Организация земельного дела на Южном Урале ...              83

чёсов, хотя наделение его землёй, по мнению уездной земельной управы, являлось «не только нужным, но и обязательным»248. Добиваясь наделения таких крестьян, земельные органы вступали в противоречие со сложившимися в дореволюционное (пореформенное) время имущественно-правовыми отношениями в общине, и прежде всего корпоративными по своему характеру поземельными отношениями и связанными с ними интересами общинной верхушки, которые были определяющими при распределении надельных земель.

Отдельную группу безземельного крестьянства составляло русское старожильческое население в башкирских волостях - т. н. за- имщики, арендовавшие башкирские земли. Только в Челябинском уезде на башкирских землях постоянно проживало более 10 тыс. человек249. В условиях революции урегулирование хозяйственных отношений этой группы населения было увязано с разрешением политических вопросов, прежде всего - об автономии Башкирии, провозглашённой осенью 1917 г. Отстранение русской администрации, осуществлявшей распоряжение казёнными, банковскими и частью башкирских земель (леса, земельный фонд на при- пущенников), и выступавшей гарантом интересов небашкирского населения, формирование автономистами собственных властных структур - юртовых (вместо прежних волостных) и кантональных (районных) управ, стремление к независимому от уездных властей проведению общегосударственных мероприятий - сбору налогов и платежей за землю, продовольственной монополии - всё это определило непростые отношения между коренным башкирским, и различными группами местного небашкирского населения, а также крестьянами соседних «русских» волостей. Так, на отказ заимщиков Сарт-Калмыцкой волости (Челябинский уезд) «войти в автономию» им было заявлено: «Убирайте свои хутора и сёла с нашей земли». Неплательщики (крестьяне, отказывавшиеся вносить арендную плату, сдавать хлеб в башкирские учреждения) подвергались арестам и угрозам. На казённых и банковских землях в черте башкирских волостей развернулись хищнические порубки лесов, в которых принимало участие как башкирское население, так и жители соседних русских селений250.

Проведение советских аграрных преобразований, а затем политики «демократической контрреволюции» также осуществля-

лось со значительными трудностями. Руководство автономистов рассматривало социализацию земли как продолжение колониальной политики царизма, а сословное по своему характеру башкирское вотчинное землевладение - как важное условие сохранения самобытности и самостоятельности башкирского народа, и отстаивало приоритет башкирских учреждений в осуществлении основных мероприятий на башкирской территории251. В то же время оно не располагало необходимым для этого хозяйственным аппаратом, который предполагалось только сформировать за счёт реорганизации волостных земских учреждений. Начавшийся процесс национально-государственного строительства привёл к конфликту с местными советскими, а затем земскими учреждениями и административными властями антибольшевиков. Так, в Араслановской волости Стерлитамакского уезда, по сообщению члена уездной земельной управы Клеменкова, волостная земская управа «по настоянию кантонального башкирского самоуправления» преобразовывается в «юртовую башкирскую волость, куда уже поступают распоряжения о взятии всех за землю сборов ни кому другому, как в кантональное правление»252. На практике в башкирских волостях сохранялось известное «двоевластие», проявлявшееся в сосуществовании официально непризнанных кантональных структур и соответствующих советов и волостных управ, формально представлявших интересы башкирского населения перед уездными властями. Разрешению противоречий способствовало включение башкирских деятелей в состав местных земельных учреждений, как это имело место в Челябинском, Зла- тоустовском, Стерлитамакском и других уездах, привлечение их к работе по разрешению споров и конфликтов между башкирским и русским населением253. Земельные органы проявляли гибкость, последовательно проводя курс на передачу заимщикам и безземельному населению соседних волостей незанятых и неиспользованных башкирским населением земель, ранее арендовавшихся этими крестьянами. Распоряжения («предложения») такого рода неоднократно направлялись уездной земельной управой волостным комитетам и управам Султаевской, Мухаммед-Кулуевской и других башкирских волостей Челябинского уезда254. Основываясь на резолюции уездного съезда, местные управы устанавливали плату для обществ и разночинцев за самовольно захвачен-

Глава 2. Организация земельного дела на Южном Урале ...              85

ные и полученные от советской власти башкирские земли. Так, общее собрание Сарт-Калмыкской волостной народной управы отмечало, что советская власть предоставила землю всем «разночинцам, безземельным и малоземельным» без выкупа, т.е. бесплатно, а «владеющим» (т. е. башкирам) оставила «малую часть», и установило плату за захваченную землю других обществ под посев и сенокос 10 руб. за десятину, а за покос -»по обоюдному соглашению»255. Стерлитамакский уездный земельный комитет разрешил аренду башкирским земель непосредственно у местного населения, но с ведома земельных комитетов256. В сентябре 1918 г. комиссаром Приуралья было достигнуто соглашение с Башкирским правительством, в соответствии с которым сдача банковских (Крестьянского Поземельного банка) и казённых земель в пределах башкирских волостей должна была осуществляться совместно заведующим районом и башкирской администрацией, а деньги поступать на особый счёт на покрытие налогов и земских сборов с башкир. Однако на практике местные волостные управы продолжали сдавать земли из имений банка без ведома соответствующих чиновников, как поступала, в частности, Метелевская волостная управа257.

Земельные собственники.. Произошедшая смена властей способствовала всплеску разнообразных и противоречивых ожиданий, с которыми пришлось иметь дело земельным работникам на местах. Это выяснилось уже в первые недели после переворота, когда, наряду с просьбами о наделении землёй, в адрес местных учреждений стали поступать обращения частновладельцев, собственников и арендаторов земли. Так, 2 июня 1918 г. (т. е. на второй день после разгона и ареста местного совета) в «Челябинское уездное собрание народной власти» обратился А. Сухонин, доверенный группы жителей д. Решетовки Ново-Кочердыкской волости, с жалобой на действия казаков и разночинцев соседней Усть-Уйской станицы, засеявших 354 дес. на земле, заарендованной его доверителями. Требуя отказать казакам и разночинцам от посева, доверенный указывал, что они «засеяли самовольно, с помощью Красной Армии и большевиков»258.

Пик обращений бывших владельцев пришёлся на июль, что было связано с выходом правительственных документов, регулирующих земельное дело, в первую очередь - постановления Си-

бирского правительства от 6 июля о возвращении имений. Опираясь на него, собственники и их организации («Союз частных собственников», созданный в Кургане в июне 1918 г., и другие) развернули борьбу за восстановление своих владельческих прав. Наряду с обращениями в земельные учреждения, они пытались воздействовать на местные гражданские и военные власти. В Дедовской волости Стерлитамакского уезда, например, все имения были сданы владельцам по приказанию начальника Добровольческого отряда. Не имея подробных инструкций, местная земская управа просила уездный комитет сообщить о порядке использования частновладельческих земель, «раздать ли их населению и за какую плату»259.

Меняется и тональность обращений собственников в земельные органы. Так, И. Ф. Попов, владелец имения в 75 дес. близ с. Кипели, уже 17 июля 1918 г. требовал от Челябинской уездной земельной управы, со ссылкой на «закон 6 июля», немедленного распоряжения о возврате ему земель, предназначенных под пары будущего года, и сенокоса260. Понятно, что позиция земельных органов, выступавших за наделение бывших собственников в соответствии с местными нормами (а именно такое распоряжение сделала и Челябинская управа), уже далеко не всегда устраивала последних, рассчитывавших хотя бы частично воспользоваться результатами текущего хозяйственного года. Особую тревогу последних вызывало хищническое использование принадлежавших им угодий, нарушение севооборота, вырубка леса, уничтожение недвижимого имущества. Так, по словам просителя П. И. Сопель- цева (Белоярская волость Челябинского уезда), на его участке оказался вырублен лес, «я, владея им, берёг его, он был огорожен, и вот мои труды попали в руки Минина А., не имеющего своего дома, а продающего вырубленные дрова и брёвна и растрачивающего деньги на пьянство, как он сделал ранее со своим паем. Получившие землю и лес стараются на первых порах получить себе выгоду, уничтожая всякую ценность как леса, и понижая через это урожайность, уменьшая влагу, не надеясь, как видно, на долгое пользование захваченным клочком земли и леса»261. В Стер- литамакском уезде наследники Пашкова, обеспокоенные судьбой имения, обратились в уездную земельную управу с просьбой о предоставлении им Ключевского хутора для культурного хозяй-

Глава 2. Организация земельного дела на Южном Урале ...              87

ства. Управа поддержала ходатайство и просила земство командировать агронома для осмотра машин и орудий262. Своеобразной декларацией земельных собственников стало выступление князя В. Н. Львова на всероссийском торгово-промышленном съезде в Уфе (сентябрь 1918 г.), заявившего от имени «мелких посевщиков» о необходимости возвращения народу его достояния. В документах съезда содержались требования восстановления права собственности и роспуска земельных комитетов263.

Продолжение отвода угодий безземельному населению, в том числе за счёт «излишков» частновладельческих земель, также непосредственно затрагивало интересы земельных собственников. Местом одного из крупных конфликтов была Ново-Кочердыкская волость, расположенная в южной части Челябинского уезда, районе товарного земледелия, хозяйственное освоение и развитие которого активно происходило в предвоенное десятилетие. Здесь земельная управа, по ходатайству доверенного безземельных разночинцев волости (367 человек), предоставила им под пары 1919 г. и сенокос несколько частновладельческих участков. Владельцы последних с этим решением не согласились, обосновывая оставление земли необходимостью прокормления значительного количества собственного скота. Волостная управа, руководствуясь постановлением уездного съезда о сенокошении мелкими собственниками (хотя фактически речь шла о крупных скотоводческих хозяйствах предпринимательского типа), постановила оставить землю в распоряжении владельцев. В отличие от разночинцев, последние принадлежали к коренным местным жителям, пользовавшимся значительным влиянием в своих сельских обществах и в волости (несколько частновладельцев, как представители своих обществ, были избраны в созданный в волости после переворота организационный комитет народной власти, а один из них, В. И. Собакин, вошёл затем в состав волостной земской управы). Постановление было опротестовано разночинцами, указавшими также новые участки из запасного фонда, которые могли устроить просителей взамен прежних; передаче крестьянам, по их мнению, подлежал и излишек выкошенной частновладельцами травы. Предписание земельной управы, направленное в волость, учло основные требования разночинцев: организовать комиссию с участием заинтересованных сторон,

провести обследование реальной нужды владельцев и наделить разночинцев с привлечением, если необходимо, дополнительных угодий264. Предписание волостным властям, фактически принявшим сторону землевладельцев, было, конечно, формальным шагом. Уже в начале августа в уездной прессе появились сообщения о попытках сгона безземельных крестьян владельцами крупных овцеводческих хозяйств «на юге Челябинского уезда». Опираясь на содействие местной милиции и пользуясь бездействием властей, частновладельцы требовали с крестьян плату - по 30 руб. за десятину. Прибывшему в волость представителю Челябинской уездной земельной управы, местному уроженцу П. И. Цевелеву пришлось столкнуться уже с организованным противодействием деревенских верхов, обвинивших его в большевизме265.

Уже на районном собрании, куда Цевелев прибыл для распределения лесных материалов и разъяснения инструкции управы от 27 июля, определявшей порядок использования частновладельческих земель, один из присутствовавших, секретарь правления Юговской волости К. А. Югов в грубой форме потребовал проведения в жизнь законов Сибирского правительства и роспуска управы, а не проведения её инструкций (Юговская волость состояла из хуторов и крупнопосевных крестьянских товариществ, расположенных на купчих, т.е. находившихся в частной собственности, землях, ранее входивших в состав Каминской волости. Козьма Александрович Югов - «коммерсант, зажиточный», в 1917 г. состоял членом Каминского волостного земельного комитета)266. Югов имел в виду постановление о возвращении имений, разосланное по волостям уездным комиссаром. При этом в большинстве волостей района, как указывал в своём отчёте, со ссылкой на крестьянских представителей, П. И. Цевелев, постановление было задержано волостными управами, и только в Юговской разослано сельским властям для исполнения. Проведённое по требованию Цевелева голосование большинством голосов (1 - «против») высказалось за доверие к представителю земельной управы, и инцидент был фактически исчерпан.

В правлении Ново-Кочердыкской волости, где Цевелев делал разъяснения по этим документам, председатель и секретарь сообщили ему, что местная милиция с инструкцией управы не согласна, а проводит в жизнь постановления правительства от 5-6

Глава 2. Организация земельного дела на Южном Урале ...              89

июля 1918 г., разосланные по волостям уездным комиссаром. По словам председателя правления, частновладельцы требовали с крестьян высокую плату - по 30 руб. за десятину, «...крестьяне спрашивают об этом нас, мы не знаем, что с этим делать, платить или не платить. Крестьяне жалуются, что с них частнов- ладельцы требуют вообще арендную плату» (инструкция управы определяла, что плату с частновладельческих земель - 8-15 руб. - следует вносить на особый счёт управы).

Против Цевелева со стороны местной «буржуазии» была организована травля. По словам частновладельцев, он только расстроил их «неотъемлемое право» на урожай засевщиков, тем более, что некоторые крестьяне уже было согласились уплатить, но после его приезда отказались. На квартире крупного землевладельца и коммерсанта Ф. А. Садова частновладельцами было организовано совещание по земельному вопросу, в котором принял участие и начальник участковой милиции, заявивший, что уездная земельная управа ничего не будет иметь против добровольных соглашений частновладельцев с крестьянами об арендной плате. При этом от прямой встречи с Цевелевым начальник милиции уклонился. Сами крестьяне сочли члена управы большевиком, о чём было доложено старшему милиционеру и составлен соответствующий протокол, а один из жителей отнёс в Усть-Уйскую начальнику участковой милиции заявление на Цевелева267. Примечательно, что последний был достаточно известным в своей волости общественным и хозяйственным деятелем. Весной 1918 г. им была организована крупная трудовая артель на участке част- новладельца П. И. Папулова, при участии самого частновладельца и его работников. После получения известия о свержении советской власти в Челябинске, Цевелев возглавил волостной комитет народной власти, а затем на волостном собрании был избран на Челябинский уездный съезд, где вошёл в состав земельной управы. «Для меня, - писал Цевелев в своём докладе председателю управы, - протоколы по обвинению меня в большевизме ещё ярче осветят тот страшно запутанный вопрос о частновладельческих землях, в хаосе которого всё здесь находится»268.

Несомненно, что часть земельных собственников сохраняла свои позиции в жизни деревни, продолжая через систему родственных и патрональных связей оказывать значительное влия-

ние на односельчан и выступая одновременно в роли общинных лидеров. Такая картина была особенно характерна для районов развитого товарного земледелия, хозяйственная жизнь которых определялась возможностями использования значительного фонда вненадельных земель и вовлечением широких слоёв деревни в товарное производство. Так, как показал М. И. Роднов на материалах переписи 1917 г., крупно-крестьянское (фермерское) хозяйство Стерлитамакского уезда формировалось преимущественно на вненадельных землях. В то же время абсолютное большинство крестьян-предпринимателей существовало либо в тесной связи с сельским обществом, либо внутри крестьянского товарищества (группы крестьян, сложивших свои капиталы для оптового, более дешёвого приобретения земли, которую распределяли затем по количеству внесённых денег). В условиях относительно слабого развития рыночных отношений в России, отсутствия развитой сельскохозяйственной инфраструктуры (кредит, система закупки и сбыта, и т. д.) общинные традиции взаимопомощи как бы восполняли слабость рыночных механизмов. Землевладение многих фермеров представляло собой пёструю «смесь» из надельной, купчей, арендованной, укреплённой земли, причём свои надельные земли крестьяне-предприниматели обычно сдавали в аренду однообщинникам269.

Прочные позиции крестьян-собственников в хозяйственной и общественной жизни своих сельских обществ способствовали отсутствию крупных конфликтов при распределении земель среди местного коренного населения весной 1918 г., а также сравнительно лёгкому распределению принадлежащих им угодий (в частности, купчих земель) летом - осенью 1918 г., сохранении за их владельцами после передела земли «в общий оборот» значительной части соответствующих участков270. В том же Стерли- тамакском уезде, как докладывала уездному уполномоченному Комуча местная земельная управа, на большей территории уезда весною 1918 г. земля была поделена на наличные души, причём пары в некоторых местах остались неподелёнными. «Там, где большинство крестьян было обеспечено землёю, землепользование производилось по-старому, т. е. без переделов, даже отрубные и хуторские участки, образованные при землеустройстве, остались в прежних границах и в руках прежних владельцев. Земли

частных владельцев, принятые на учёт земельными комитетами, были распределены между нуждающимися, преимущественно безземельными и малоземельными крестьянами»271.

Перераспределение надельных, находящихся в наследственном пользовании (заимки и росчисти, «ревизские души» в беспередельных общинах) и даже купчих земель соответствовало нормам обычного права, исходившего из права верховной собственности общины (мира) как публичного института на земли входивших в её состав крестьян. Такие переделы были частью сложившейся в крестьянской среде практики регулирования земельных отношений, а сами крестьяне, даже став земельными собственниками, считали себя вправе вновь переделить землю, «когда они захотят». Даже там, где надельная земля уже воспринималась в виде неделимого земельного владения отдельной семьи и была укреплена в личную собственность, они, по собственным заявлениям, «не допускали мысли передела своих земель без казённой земли» - т. е. условием передела выступало дополнительное наделение общины272.

Иным было отношение к частному землевладению, носившему (прежде всего с формально-юридической точки зрения) некрестьянский характер. Обозначившееся в начале ХХ в. в южноуральской деревне относительное малоземелье способствовало уравнительным настроениям значительной части крестьян, одним из объектов которых стало формирующееся с конца XIX в. частновладельческое хозяйство, несмотря на крестьянское происхождение многих южноуральских и зауральских частновладельцев- "помещиков". Важно было то, что эти земли находились вне сферы мирского поземельного регулирования, а их владельцы не являлись членами соответствующих сельских обществ. По отношению к ним общинная деревня выступала как единый слой во главе с традиционным деревенским "нобилитетом" - крепким средним крестьянством и кулачеством, в значительной степени сохранявшим патриархальный облик и тесные связи с общиной. Попытки частновладельцев, опираясь на содействие административных властей и игнорируя настроения деревни, вступить в за- ведывание своими имениями, в частности, сенокосами и выгонами, привели к крестьянским волнениям. Так, землевладельцы Марайской и Шмаковской волостей Курганского уезда сообщали

26 июня 1918 г. уездному комиссару об угрозе разгрома своего имущества и захвата угодий. В ответ на циркуляр комиссара о передаче собственникам неиспользованных земель и сенокосов на крестьянских сходах, со ссылкой на постановления крестьянского съезда и уездного земельного комитета, принимались постановления о пользовании частновладельческими сенокосами и пахотными угодьями (Меньщиковская волость) и выселении частновладельцев (Шмаковская волость). Крестьяне приступили к выселению практически, пригнав стадо одного из частновла- дельцев с пастбища в село, под наблюдением члена земской управы, и разослав повестки-предупреждения остальным землевла- дельцам273.

Конфликт между крестьянами и частновладельцами Курганского уезда уходил своими корнями в середину XIX в., когда для наделения "семейных бедных дворян" из освоенных и распаханных земель старожильческого населения нарезались участки по 80 дес., значительная часть которых была позднее продана крестьянам и купцам274. Весной 1918 г. большая часть имущества частновладельческих участков подверглась «расхищению», а земельные угодья более или менее организовано были распределены среди крестьян прилегающих волостей275.

Даже в тех случаях, когда помещичье хозяйство было связано с крестьянским сообществом традиционными патерналистскими связями, это не помешало ему стать предметом крестьянского дележа. Так, когда известный либерал и крупный уфимский землевладелец, князь В. А. Кугушев предложил крестьянам в ноябре 1917 г. создать на основе его имения трудовую коммуну, "барские" доводы в пользу сохранения хорошо организованного хозяйства не убедили мужиков. Весной сельский сход во главе с фронтовиками принял решение о выселении "Лександрыча" в 24 часа, оставив за ним право взять 2 коровы и 2 лошади по его выбору и домашние вещи, несмотря на многолетние добрые отношения с крестьянами276. В имении частновладелицы К. В. Покровской, племянницы известных челябинских предпринимателей и общественных деятелей братьев Покровских, организаторов уездного общества сельского хозяйства, были сожжены запасы кормов и принадлежащий ей дом. Весной 1918 г. земли имения были распределены между крестьянами Кипельской во-

лости, на долю владелицы оставлено только 3,5 дес. для посева овса. «Из старинного сада, окружавшего дом, расхищены почти все ягодные кустарники. производится порча деревьев, меж которыми много лип, дубов, единственных во всём уезде - словом, сад, из которого многие хозяйства пользовались посадками, совершенно разрушается»277.

Побывавший на Южном Урале и в Зауралье в конце августа 1918 г. исполняющий обязанности товарища министра внутренних дел отмечал: «В селах на почве земельного вопроса в связи с законом Сибирского правительства о денационализации назревают опасные осложнения.

Там, где имеются частновладельческие земли, крестьянство настроено враждебно к закону. В некоторых волостях возобновились самовольные аресты частновладельцев, захват их заимок, живого и мёртвого инвентаря, порубки леса и были даже случаи сожжения заимок. Распоряжения властей, направленные к охране законных интересов владельцев, например, о передаче им неиспользованных сенокосов и пашен - не исполняются»278.

Особым вопросом было возвращение земельных угодий мелким собственникам - хуторянам и отрубникам. Выход из общины в целом не получил на Урале большого распространения: 10,5 % хозяйств в Оренбургской и 14,8 % хозяйств в Уфимской губер- нии279. Часть крестьян ещё до революции оказалась лишена своих земель, участки других были перераспределены весной 1918 г. Так, приговором Пивкинского общества Белоярской волости ещё в ходе земельного передела в 1914 г. 42 домохозяина, прежде всего, очевидно, подавшие документы на выдел из общины, были лишены своих наделов. Приговор был признан незаконным, общество доходило, отстаивая его, до Правительствующего Сената. Неисполненным осталось и распоряжение советских властей о возвращении им части угодий как лицам, непосредственно занимающимся крестьянским трудом. По словам одного из «вы- ходчиков», П. Г. Шилова, «... я лишился участка земли, который удабривал и мой отец, и я сам, чего не при каком положении не могло быть», землю пришлось арендовать280. В этих случаях земельные органы последовательно добивались возвращения собственникам необходимой части угодий. Значительная часть таких конфликтов решалась путём выезда земельных работников непо-

средственно на места. Так, в Карагушевской волости Стерлита- макского уезда граждане деревни Елимбетевой хотели отобрать в своё пользование землю Клеменковского товарищества (товарищества - объединения крестьян, создаваемые на купчих землях), а также не желали выделить землю безземельным крестьянам, пользовавшимся ею на арендном праве. Конфликт был улажен только после командировки в волость товарища председателя уездного комитета Клеменкова281. В то же время земли, приобретённые через Крестьянский Банк и по купчим крепостям, рассматривались уездными земельными работниками как крестьянские трудовые, и приравнивались к надельным, а не частновладельческим. В ряде случаев земельные органы поддерживали действия крестьян. Так, по заявлению землевладельца И. М. Глоткина на отобрание обществом купленной им земли, одним из членов Челябинской уездной земельной управы было вынесено заключение: «Жалоба неосновательна, поскольку землю не обрабатывает и крестьянским трудом не занимается»282. Незаконными были признаны действия землевладельца Кондрова (Стерлитамакский уезд Уфимской губернии), самовольно засеявшего несколько десятин из «излишка» своих земель, отведённого ранее малоземельным местным жителям283. Земельные органы встали на сторону крестьян, засеявших и вспахавших частновладельческие земли в Мелеузовской волости Стерлитамакского уезда284.

Осенью 1918 г., по завершению полевых работ, началась новая волна общинных переделов, связанная с тем, что весной 1918 г. в переделах не всегда участвовали демобилизовавшиеся и возвращавшиеся с фронта солдаты, а при распределении земли принимались во внимание поступившие в распоряжение крестьянства частновладельческие и казённые земли (причём часть крестьян малоземельных обществ изъявляла желание переселиться на свободные казённые и банковские статьи). С другой стороны, многих не устраивала получившая распространение весной 1918 г. практика распределения земли на «наличные души», приводившая к отобранию паёв и сокращению земельных участков тех дворов, в которых были «отсутствовавшие» крестьяне. Во многих общинах такие переделы привели к ликвидации фактически складывавшейся (и признаваемой столыпинским законодательством) собственности крестьянских дворов на занимаемые ими

надельные земли, являясь продолжением развернувшейся ещё в дореволюционное время в общинах групповой борьбы. При этом, как отмечалось в печати, ловкие, наиболее сильные домохозяева повернули переделы в свою пользу, тогда как обычное право потеряло всякое значение285. Так, Резановский сельский сход (Ре- зановская волость Стерлитамакского уезда) 22 августа 1918 г., в разгар полевых работ, постановил простым большинством (менее чем 2/3 домохозяев) приговор о разделе на наличные души всех имеющихся у общества земель, включая частновладельческие. Члену волостной земской управы инициаторы приговора сообщили, что земля уже подготовлена к яровому посеву, некоторые домохозяева начали производить вспашку, а распределение земли они произвели «ввиду короткого осеннего времени», и не по числу душ, а по «потребному каждому земельному и малоземельному количеству», что было выгодно, в первую очередь, экономически сильным хозяйствам. При этом из 138 человек, подписавших протокол (из общего числа 228 домохозяев), 25 при опросе было согласно с ним, остальные не были на сходе и внесены заочно, другие воздержались или не были согласны (в самом протоколе подписи 25 «грамотных» и 113 «неграмотных»). По заключению председателя уездного комитета, в обществе были свободные участки для удовлетворения действительно нуждающихся крестьян, а сам приговор был объявлен подлежащим отмене286.

Изменение политической обстановки, правовая неопределённость, возвращение к дооктябрьской (с теми или иными оговорками) системе земельных отношений обусловили и более жёсткое отношение сельских обществ к возможным претендентам на общинные земли, стремление максимально ограничить круг лиц, допущенных к использованию надельных и вненадельных земель, поступивших в распоряжение крестьянства весной 1918 г. Большое значение при этом имели укрепившиеся за время революции представления крестьян о их праве на распоряжение землёй, которые они открыто высказывали в официальной переписке с властями и привлекали для подтверждения законности своих действий. Так, Мало-Рижское сельское общество по поводу возвращения участка купленной надельной земли её владельцу поясняло Челябинской земельной управе, что «.с падением Николая Второго собственности земли не существует, а земля всецело переходит в руки

трудового народа». В ходе земельного передела в октябре 1918 г. общество постановило отобрать и распределить эту землю среди коренных жителей, а собственнику рекомендовало получить надел в своём обществе «в следующий передел»287. Большинство таких приговоров было опротестовано властями. По сведениям делопроизводства уездного по земельным делам совета и сохранившейся переписки Челябинской земельной управы (выборка по 21 волости уезда из 66), из 13 рассмотренных передельных приговоров осени 1918 г. 3 были отклонены советом за те или иные нарушения, по 8 сделаны замечания управой, и лишь 2 признаны288.

Крестьянское самоуправление и земельный вопрос. Возможности земельных органов обеспечить соблюдение интересов земельных собственников в условиях явного или скрытого противодействия крестьянства оказывались весьма ограниченными, что, в общем-то, и не удивительно, учитывая природу системы земельного дела, сформировавшейся в 1917 г. в период аграрной революции. Главными проводниками аграрных мероприятий выступали волостные и сельские крестьянские организации - земельные комитеты на территории Комуча и земские управы на территории Сибирского правительства, представлявшие собой выборные учреждения, фактически независимые со стороны вышестоящих властей. Уездные и губернские земельные учреждения не располагали необходимыми административными и правовыми инструментами, которые позволяли бы им непосредственно воздействовать на местные власти и население. В этой связи показательна ситуация, сложившаяся вокруг Пригородного земельного комитета, образованного гражданами г. Стерлитама- ка, занимающимися сельским хозяйством. Комитет взял на учёт частновладельческие земли прилегающих к городу волостей (по одним данным - 1700 дес., по другим - около 3 тыс. дес., причём часть земли была получена им «по соглашению» под посев горожанами), и занялся их распределением. Для этого город был разделён на 9 районов, а жителями организован союз посевщиков, охвативший около 10 тыс. человек. Земля отводилась под посев (0,5 - 1 дес. на посевщика), огороды (до 1 дес.), пастьбу и сенокошение (до 1 дес.). Действия комитета вызвали протест соседних волостей, безземельные и малоземельные крестьяне которых арендовали часть взятых им земель. 19 августа собрание уездно-

го земельного комитета постановило упразднить Пригородный комитет, «если к тому не встретится серьёзных препятствий», и обязательно приняв во внимание интересы посевщиков. Позднее такое же решение приняло и общее собрание Уфимского губернского комитета. На ликвидации комитета настаивал уездный уполномоченный Комуча289. Однако ликвидировать комитет, пользовавшийся поддержкой значительной части населения уездного центра, оказалось не так-то просто. Комитет продолжал весьма активно заниматься решением земельного вопроса, устанавливая и взимая плату за используемые частновладельческие земли, обжаловал действия частновладельца Стрелкова, отбиравшего, при содействии милиции (и с санкции уездной земельной управы), свой инвентарь, розданный неимущим посевщикам. При этом формально комитет действовал в рамках предписаний Самарского правительства и уездного земельного комитета, трактуя их (в частности, положение о взятии частновладельческого инвентаря на учёт) в интересах земледельческого населения. Фактически его существование признала и уездная земельная управа, организовав в середине сентября переговоры заинтересованных сторон, и даже командировав председателя Пригородного комитета в Уфу. Не сумев добиться упразднения комитета как «незаконного учреждения», земельные органы предложили городской управе принять Пригородный комитет в качестве земельного отдела290.

В то же время нельзя снимать ответственности и с земельных учреждений «демократической контрреволюции», бездействие которых оставляло местные власти (прежде всего волостные) один на один со сложным комплексом аграрных проблем. Так, в соответствии с указаниями Самарского правительства, губернские комитеты должны были разработать временные правила, до издания которых землепользование должно было осуществляться «на тех основаниях, которые существуют в настоящее время» (т. е. фактически сложились при советской власти)291. Однако разработка правил, не в последнюю очередь по политическим причинам, затянулась. 18 сентября 1918 г. совет Уфимского губернского земельного комитета прямо предложил Стерлитамакской уездной земельной управе воздержаться от раздела (распределения) земли «до получения от него временных правил землепользования». В свою очередь управа, отвечая на многочисленные запросы с мест,

связанные с текущими полевыми работами (заготовка паров, озимые посевы и т. д.), и с отсутствием на этот счёт «руководящих указаний», предлагала дождаться высылки правил. Так, в связи с постановлением одного из сельских обществ о разделе купчих земель на «наличные души обоего пола» управа, ссылаясь на разъяснение губернского комитета, просила крестьян «воздержаться от раздела земли»292. Отсутствие внятной и ясной линии на регулирование землепользования подталкивало местные власти и само крестьянство к самостоятельному разрешению наиболее важных для него вопросов, а роль земельных учреждений сводило к позиции сторонних наблюдателей, непосредственно влияло на их авторитет среди населения.

На практике, деятельность низовых органов власти по распределению и использованию частновладельческих и казённых земель вышла далеко из-под контроля вышестоящих властей и правительственных учреждений. В Златоустовском уезде, как отмечал местный земельный отдел осенью 1918 г., все волостные земства, а равно и лесничие, «захватив целые области частновладельческих и казённых земель. по всем земельным вопросам распоряжались вполне самостоятельно»293. Таким же было положение и на соседних горнозаводских территориях, где органы местного самоуправления под нажимом крестьян отказывались признавать права прежних владельцев и продолжали распоряжаться заводскими дачами. Например, земское собрание Нязе- петровской волости, основываясь на декларации правительства Урала, постановило впредь до созыва Учредительного собрания передать все земельные угодья, полезные ископаемые и леса в распоряжение волостного земства, и допускать их использование только с его разрешения294. Верхоторский волостной земельный комитет Стерлитамакского уезда взял в своё распоряжение расположенные в волости частновладельческие земли и заведения владельцев Пашковых (в т. ч. пасеку, мельницу, кузню и др.), а также Верхоторскую лесную дачу, и не допустил к исполнению своих обязанностей присланного лесничего (дача охранялась лесниками от комитета и за счёт последнего)295.

Решение основных вопросов социально-экономической жизни, в т. ч. и регулирование земельных отношений, сосредоточивались в руках волостных земств - и на «сибирской» территории,

и на территории Комуча, где большинство волостных комитетов действовали во взаимодействии с волостными управами или на правах их земельных отделов. При этом сама система волостного земства также испытывала большое влияние со стороны традиций крестьянского, общинного по своей природе, самоуправления. Восстанавливаемые волостные органы самоуправления, прежде всего земские собрания, тяготели в своей деятельности к дореволюционному сходу, большинство их участников вообще не являлись гласными, а избирались сходами по конкретному случаю, и представляли собой не аморфное «население волости», а прежде всего свои сельские общества. Здесь же, на волостных собраниях, без участия в выборах остального населения, проходили выборы новых гласных взамен выбывших296. Из Орского уезда в августе 1918 г. сообщали: «До сих пор не восстановлено самоуправление. Советы уничтожены, волостных земств нет. Существует лишь волостной писарь и его делопроизводство. Местами выбран старшина»297. Почти повсеместно выборы членов земских управ и замещение выбывающих гласных проводилось принудительным способом для бесплатной службы (в первые месяцы после переворота волостные сборы, из которых они должны были получать вознаграждение, практически не поступали в земские кассы), а сама служба превращалась в своего рода принудительную мирскую повинность. В Курганском уезде несколько вновь избранных гласных даже обратились к уездному комиссару с просьбой об освобождении их от службы, объяснив ему, что если они сами сложат свои полномочия, то общество отберёт от них наделы за отказ. Как отмечал комиссар, под видом земства фактически продолжала существовать прежняя волость, но в отличие от волостного старшины председатель управы не имел права налагать наказания на подчинённых ему лиц, зато и сам был гарантирован от административного наказания за свою бездеятельность298.

Двойственность положения местных органов самоуправления во многом объяснялась противоречивостью тех задач, которые ставили перед ними власти (распределение лесных и земельных угодий, охрана лесов, сбор сведений по разным вопросам, содействие раскладке и сбору налогов и военно-мобилизационным мероприятиям, организация подводной повинности и т. д.) и само население. Подаваясь на давление со стороны земельных

собственников, будучи малоинициативны в проведении правительственных мероприятий, волостные и в ещё большей степени сельские управы не могли служить препятствием и организованным крестьянским действиям. Фактически же, как отмечает Н. И. Жукова, в волостях возникло стихийное самоуправление в лице волостных и сельских сходов, над которыми, в отличие от дореволюционных, не довлел полицейский аппарат. Оно проявляло себя на протяжении всего периода гражданской войны, причём возможности контроля над ним со стороны властей, даже в условиях сложившегося к осени 1918 г. полувоенного режима, были весьма ограничены299. Важной особенностью крестьянского самоуправления стало стремление максимально расширить круг вопросов, которые оно могло контролировать и разрешать, присвоив себе полномочия тех правительственных институтов, которые были упразднены или ослаблены во время революции. Уездным властям пришлось столкнуться с многочисленными случаями вынесения сходами постановлений по неподведомственным им вопросам, или выходящих за рамки их компетенции. Создаваемая с таким трудом вертикаль власти оказывалась малоэффективной. Товарищ министра внутренних дел правительства Сибири, побывавший на территории Южного Урала в августе 1918 г. с инспекционной поездкой, констатировал, что «волостная и сельская общественная администрация остаётся до сих пор распущенной, неисполнительной, и чувствует себя безнаказанной. Контрольный аппарат уездных, да и губернских центров не налажен»300.

В аналогичном положении оказались и волостные земельные комитеты на территории, занятой «учредиловцами». Будучи проводниками правительственного курса, они в тоже время, как низовая крестьянская организация, отражали все колебания и настроения деревни. А значит, в целом ряде случаев, когда последние расходились с программой правительства, они должны были или вступить в конфликт с законом, или бездействовать. Так, из Орского уезда, на части территории которого ещё шли бои, сообщали, что волостные земельные комитеты «не рискуют» действовать в духе законоположений. При этом указывалось, что существующих правил по земельному вопросу недостаточно, и предлагалось перейти к подробному инструктированию всей деятельности комитетов. Население было совершенно не осве-

домлено о происходивших событиях, и испытывало недоверие к прочности новой власти301. В другом аналитическом материале, опубликованном в местной печати, прямо отмечались холодное равнодушие и апатия, которыми была проникнута деревня. «Знают и говорят лишь о местных вопросах и нуждах»302. Следствием политической неустойчивости стало замыкание деревни на своих местных интересах, стремление уклониться от участия в проведении «общегосударственных» мероприятий (сбор налогов, мобилизация в армию и т. д.). Типичные заявления крестьян по этому поводу - «кому платить, нет хозяина и твёрдой власти. придут большевики и снова будут взыскивать», «у нас четыре правительства. не давать никакой армии, когда у нас много правительств». Распоряжения властей воспринимались через призму соответствия их ожиданиям деревни, а также авторитет тех или иных правительственных учреждений в глазах крестьян303.

Таким образом, в условиях регионализации социально- экономической и политической жизни сохранялись различные подходы к регулированию земельных отношений и разрешению земельного вопроса, отражавшие сложный состав политических сил и социально-экономическую специфику территорий, занятых силами «демократической контрреволюции». Ведущую роль в разработке и осуществлении аграрных мероприятий играли местные учреждения, которым удавалось весьма существенно корректировать правительственный курс, обеспечив взаимодействие режима и верхов урало-сибирской деревни. Вместе с тем, предложив программу, основанную на признании фактически сложившегося в результате революции крестьянского землепользования, власти антибольшевиков стремились к укреплению государственного контроля в аграрной сфере. Однако попытка регламентировать землепользование на местах, опираясь на выборные крестьянские организации - волостные земства и земельные комитеты - в реальной социально-политической ситуации лета 1918 г. оказалась несостоятельной. Как и в 1917 г., социалистические «верхи» пытались сдерживать стихийно начавшийся процесс реформирования аграрных отношений в интересах «большой политики», центральной осью которой постепенно становилась гражданская война, требовавшая продолжения выкачки продовольствия и других ресурсов из деревни. В центре встречного крестьянского

движения, в основе крестьянского самоуправления от советов, земельных комитетов до волостных земств оставалась община, выступавшая в роли единственного института, способного оказать сопротивление «экспроприаторской» политике государства304. Неспособность учреждений провинциальной демократии, тесно связанных с населением, защитить интересы средних и мелких аграриев, установить контроль над использованием государственного земельного фонда и лесов, политическая и экономическая заинтересованность правительств антибольшевистского лагеря в восстановлении крупнотоварного земледельческого хозяйства способствовали усилению административного вмешательства в регулирование аграрных отношений, ориентации заинтересованных сил на местный административный аппарат и военные власти как основные инструменты проведения аграрных мероприятий. Сама обстановка гражданской войны, необходимость проведения быстрых и чрезвычайных по характеру мероприятий выдвигали на передний план военную администрацию и облечённых властью правительственных агентов на местах, создавая условия для установления режима военной диктатуры.