Между интеграцией и культуртрегерством
В настоящее время империалистические круги европейских стран все чаще и чаще выдвигают лозунг интеграции Европы — экономического и политического объединения капиталистических государств для борьбы против лагеря социализма и для экспорта контрреволюции.
Однако каждая из крупных империалистических держав преследует при этом свои собственные цели. Английские империалисты, например, стремятся оттеснить своего западногерманского соперника и стать гегемоном в объединенной Европе. Французский империализм в борьбе против английских и американских империалистов пытается использовать мощь своего вчерашнего врага — западногерманские монополии. Последние, опираясь на свою сильно возросшую экономическую мощь, надеются вернуть себе утерянные после второй мировой войны позиции.Реальный политический смысл европейской интеграции заключается в том, что в уже созданных межгосударственных организациях, таких, как Европейское экономическое сообщество, Европейский платежный союз, Европейское объединение угля и стали, Евратом (Европейское общество атомных исследований) и т. п., преимущества получат сильнейшие из участников. Поскольку же сильнейшим партнером является Западная Германия, то политика интеграции идет на пользу фактически именно ей.
За последние 8—10 лет под завесой крикливой шумихи об интеграции окрепший западногерманский капитал
существенно потеснил английские и французские монополии и начал успешно проникать в другие страны и прежде всего на африканский континент. Под эту же шумиху в ФРГ возродились агрессивные вооруженные силы — бундесвер, возросла их численность, усилилось их проникновение на территорию стран — союзников Западной Германии по НАТО.
Идеологическому обоснованию объединения Европы служит теория «европейской общности», согласно которой европейский исторический процесс является процессом экономического и культурного объединения различных национальностей Европы на базе более высокой «западной» цивилизации.
Эта пропитанная воинствующим антикоммунизмом теория прямо перекликается с гитлеровской идеей «нового порядка» в Европе и используется западногерманскими империалистами в качестве орудия реваншистской политики. «Мы сможем вернуть себе Берлин и восточные области Германии,— заявлял в бундестаге Аденауэр,— не иначе, как путем объединения Европы»Западногерманские империалисты были бы непрочь немедленно ликвидировать ГДР, захватить польские, чехословацкие и советские земли, силой распространить свое влияние на страны Запада и Востока. Такие бредовые идеи иногда открыто проповедуются в печати. Так, в книгах И. Барника «Немецкие козыри» и В. Шламма «Пределы чуда» содержатся открытые призывы к атомной войне, к насильственному переделу мира.
Однако страх перед мировым общественным мнением, собственным народом и монолитным лагерем социализма охлаждает пыл западногерманских атомных вояк. Поэтому они готовы испробовать и другие пути. «Чтобы ослабить социалистический лагерь,— говорил на XXII съезде КПСС Н. С. Хрущев, — империалисты стараются поссорить народы братских стран или внести разлад в отношения между ними, оживить остатки национальной розни, искусственно подогревать националистические настроения» 2. Теория «европейской общности» с ее лозунгами «европейской», или «западной», общности судьбы, с ее призывами к «культурному европейскому сообществу» на базе христианства и капитализма — наиболее полное выражение этих новых тактических концепций. Цель их — противопоставить Прибалтику, Польшу, Чехословакию, Украину и другие страны Восточной Европы Советской
России, оживить в них националистические настроения и в конечном итоге содействовать «интегрированию» потенциала социалистических стран в империалистический лагерь.
Вот почему, будучи верной служанкой «остполитик», современная западногерманская историческая наука в целом и «остфоршунг» в частности занимаются историческим обоснованием «европейской общности». При этом в основу исторического деления мира на Восток и Запад кладется не географический и даже не политический принцип, а «духовные начала».
«Когда мы в настоящее время говорим о Западе,— пишет в своей книге „Исторические основы противоречий между Востоком и Западом" Ф. Тисс,— то мы думаем не о современной политической коалиции, а об исторических и религиозных предпосылках, из которых выросло это общество» 3. Такая постановка вопроса открывает западногерманским историкам широкий простор для всякого рода произвольных построений и субъективных выводов. Опираясь на тезис о «духовных началах», западногерманские остфоршеры стремятся вбить клин между восточно- и западнославянскими народами и приукрашивают германо-славянские отношения. При этом они ведут яростную полемику не только с историками СССР, стран народной демократии и прогрессивными учеными Запада, но даже с теми из германских историков XIX в., реакционные концепции которых исходили из иных представлений, чем теория «европейской общности».Примером может служить отношение нынешних ост- форшеров к такому ярому приверженцу и историографу Прусской монархии, как Леопольд Ранке (1795—1886). В своих трудах, посвященных возвеличиванию «Священной римской империи германской нации», он противопоставлял Западную и Восточную Европу, ограничивая понятие носителей европейской истории лишь германскими и романскими народами. В настоящее время такая постановка вопроса кажется уже «слишком узкой». Вслед за Аденауэром, утверждавшим, что Западная Германия сможет добиться возвращения восточных областей лишь в рамках европейского сообщества, современные остфоршеры широко «открывают объятия» народам Польши, Чехословакии, Венгрии, Прибалтики и Украины, которым Ранке в свое время отказывал в праве входить в «европей-
ский культурный круг», но которые, в противоположность русскому народу, в настоящее время стали иногда с известными оговорками, а иногда и без них допускаться в число носителей «европейской культуры».
«Люди Средневосточной Европы,— пишет, например, в своей книге „Восточная Европа и Советский Союз" Е. Лемберг,— все же принадлежат к Западу, и не только немцы, но и славяне, жители Прибалтики, венгры.
Почти тысячелетнее воспитание сделало их такими» 4. И далее: «До присоединения Украины к России киевский культурный круг был выдвинутым форпостом Запада на Востоке, а затем стал опорным пунктом Запада на Русской территории» 5.«Польша — история европейской нации», так озаглавил свою статью сотрудник Института аграрных и экономических исследований континента при Гиссенском университете Клаус Цернак, поместив ее в подготовленном этим же институтом сборнике статей с претенциозным названием «Находится ли Польша еще в Европе?».
Автор довольно распространенной на Западе книжонки «Основные черты русской истории» Ирена Неандер также утверждает, что Восточная и Средняя Европа, «даже если она сегодня находится во владении Советского Союза, является неотъемлемой частью не только Европы, но и всего Запада в узком смысле» 6.
Нынешние теоретики заигрывания со странами Восточной Европы подвергают взгляды Ранке резкой критике.
«Одна из основных задач новейшего изучения стран Восточной Европы,— пишет официальный историограф западногерманского «остфоршунга» Иене Хакер,— заключается в том, чтобы убрать эту более не защищаемую историческую концепцию (Ранке.— М. Т.) и доказать, что история Восточной, Средневосточной и Юго-Восточной Европы может рассматриваться лишь в рамках общеевропейских исторических связей» 7. При этом Хакер опирается на критику концепции Ранке в трудах ведущих западногерманских специалистов по истории стран Восточной Европы: Г. Штекля, Г. фон Рауха и Ф. Хеера. Уже упоминавшийся Лудат также с сожалением отмечает, что «представление о Европе все еще покоится на концепции Ранке, который... не хотел рассматривать восточноевропейский мир в качестве законного члена в комплексе
христианских народов Европы»5. Бывшему сотруднику гаулейтера Польши — кровавого палача Франка — Герберту Лудату приходится воевать не только против Ранке, но и против некоторых довольно значительных эпизодов своей собственной биографии, когда он пишет, что с историческим прошлым народов Восточной Европы не считались, а рассматривали их как «лишенные истории нации» 9.
Сегодня он готов признать, что культура Европы — продукт всех народов, ее населяющих, и цитировать в связи с этим выдающегося чешского историка Палацкого. Эта «новейшая» аргументация служит Лудату лишь для того, чтобы взять на себя «защиту» народов Польши и Чехословакии от русского народа, который молчаливо изгоняется за рамки «европейского сообщества».Однако, несмотря на откровенное заигрывание с народами Восточной Европы (в этом-то и состоит характерная черта «остфоршунга»), Лудат вновь обращается к своим старым взглядам и старым утверждениям германской националистической историографии о культуртрегерской миссии немцев на Востоке. В духе гитлеровской историографии он снова берется поучать народы Восточной Европы, доказывая им, что процесс проникновения германской культуры на Восток оказал на их развргше решающее влияние. Намекая на роль германского элемента в образовании государств и христианизации этих народов, он указывает, что лишь эта роль позволила им приобщиться к области «высшей культуры, что завершилось (опять-таки! — М. Т.) заимствованием западногерманского правового порядка. Результат — образование политического и культурного многообразия Восточной Европы до границ татарского и московского могущества и появление рядом с романским и германским миром нового законного партнера западного культурного сообщества» 10.
Правда, новый член «западной культуры» не считается вполне равноценным германскому и романскому миру. Ведь несмотря на приобщение к западной культуре, в славянском мире, как утверждает на страницах мюнхенских ежегодников один из ведущих медиевистов ФРГ профессор Министерского университета М. Хельманн, начисто отсутствует какая-либо историческая общность. «Такого единства,— утверждает он,— не было ни в этническом, ни в социальном отношении, а о политическом и вообще не может идти речь, так как оно также не существовало.
Отсутствовали и политические стремления, которые бы имели целью объединение всех славян, и в источниках нельзя обнаружить следы славянской общности» п.
Помимо этого, как утверждают западногерманские историки, славянские народы «незаконно» поселились на чужой земле, проникнув в VI и VII вв. из своей прародины между Карпатами, Припятью и Днепром в область, расположенную к востоку от линии Эльба — Заале — Богемский лес. «Западнославянские племена,— жалуется, например, доцент боннского университета Б. Стасиев- ский,— захватили Восточную Германию и частично проникли в Центральную» 12. От результатов исследований советских, польских и чехословацких ученых западногерманские историки предпочитают просто отмахиваться. Лудат пишет, например, что «тезис о самобытности славян в Восточной Германии (?!) покоится в первую очередь на комбинации лингвистических и археологических методов и доказательств; в то время, как письменные свидетельства классических писателей постоянно оставляются без внимания» 13. Не говоря уже о полной беспочвенности этого обвинения [3], нельзя не обратить внимание на то, что западногерманские историки упорно отрицают значение археологических материалов для характеристики социально-экономического развития славян в древнейший период. Враждебные выступления против советских археологов особенно характерны для работ Гюнтера Штекля, который в своих библиографических обзорах на страницах «Мюнхенских ежегодников» постоянно подчеркивает, что «суждения археологии о явлениях надстройки... об этнической принадлежности, политической организации и национальном сознании остаются темными и трудно понятными» 14.
Спора нет, и сейчас еще многие явления исторической жизни древних народов ускользают от археологов. Это объясняется недостаточностью археологических данных, имеющихся в распоряжении исследователей, и ограниченными возможностями археологической науки. Однако
считать, что данные археологии, освещая вопросы об уровне производительных сил, хозяйстве и быте различных племен и народностей, восстанавливая картину торговых связей с соседними областями вовсе не дают материала для изучения таких явлений, как культура и искусство, этническая принадлежность, уровень общественного развития,— значит фактически становиться на антинаучную точку зрения.
Таким образом, западногерманские историки, с одной стороны, пытаются всячески «заманить» народы Польши и Чехословакии в так называемое европейское содружество, для чего ищут аналогий в прошлом, а с другой — сопровождают прием «нового члена» в это европейское содружество большим числом всевозможных оговорок, основанных на традиционных идеях о немецком культурном и расовом превосходстве.
В этой эквилибристике западногерманской историографии особенно рискованным номером являются манипуляции с пресловутым «Дранг нах Остен». Народам Восточной Европы хорошо известно, как происходило и чем сопровождалось продвижение немецких феодалов на Восток. В работах русских и советских историков, историков Польши и Чехословакии, в трудах историков ГДР и объективных ученых Запада наглядно показаны формы и методы этого продвижения.
Правда, буржуазные историки замазывают вопрос об истинном виновнике германской агрессии, каковым являлся не германский народ в целом, а правящая его верхушка. Народ же оплачивал кровью алчность своих феодалов. Однако завоевание восточных земель немецкими рыцарями-колонистами, происходившее при помощи огня и меча и приводившее подчас к поголовному истреблению местного населения, верно показано в их работах 15.
Немецкая националистическая историография в XIX в. даже гордилась такого рода деяниями. И тот же Ранке, которому не приходила еще в голову идея столь широкого европейского сообщества, утверждал: «Славяне были полностью истреблены по эту сторону Одера еще во времена крестовых походов; немецкие дворяне, немецкие горожане и крестьяне стали настоящим стержнем нового населения Мекленбурга и Помеїрании, Бранденбурга и Силезии» 1б.
Но сегодня такие фразы уже не звучат. Факты насильственной колонизации Востока разрушают идею «евро-
пейской общности» и поэтому против них ополчаются западногерманские историки.
Но какими белыми нитками шиты их аргументы!
«В XIII—XIV веках,— пишет Лудат,— страны Восточной Европы переживали подъем. О том, что это не могло бы произойти без готовности и инициативы самих этих народов и их правящих классов, и прежде всего бе? их выдающихся забот о культурном, общественном и хозяйственном подъеме, известно в первую очередь из научных сообщений самих восточных историков. Именно переії лицом дружелюбия этих народов, их понимания европейского сообщества и перед лицом их справедливой гордое сти за участие в нем (?!) можно рассматривать цеплянве? за миф о самостоятельном культурном развитии и его прекращении в результате якобы «роковой» колонизации, как противоречивое и отчуждающее. Не следует забывать также, что понятие «колонизации» в высшей степени непригодно для описания этого исторического феномена. Ибо эта так называемая колонизация не проходила в пустых, некультурных и варварских областях, и она не ставила себе целью ни сгона и уничтожения населения, ни простого распространения господства с целью хозяйственной эксплуатации» 17.
Подобные же слова находим мы у В. Шлезингера, Е. Лемберга, Э. Францеля и других остфоршеров. Шлезингер, например, жалуется на то, что в отрицательной оценке немецкой колонизации Востока создалось нечто вроде «единого научного фронта, простирающегося от Москвы через Познань, Прагу и Восточный Берлин до Лондона» В связи с этим он пытается уверить читателя, что «о насильственной колонизации не может быть и речи» 19 и предлагает отказаться от самого термина «колонизация»,, так как «наши восточные соседи, живущие в эпоху колониализма и антиколониализма, относятся к нему враждебно и рассматривают его, как унижение» 20. Шлезингер предлагает даже заменить термин «колонизация» более безобидным, по его мнению, термином «движение на Восток» (Ostbewegung), а другой представитель «остфоршунга», Е. Лемберг, называет колонизацию «движением для заселения Востока» (Ostsiedlungsbewegung) 21.
Тезис о мирной, культуртрегерской роли немецких захватчиков не нов. В свое время он служил обоснованием фашистской теории о превосходстве немецкой расы. В на-
стоящее время этот тезис играет ту же политическую роль. Помимо стремления доказать с его помощью якобы «несправедливость» ялтинских и потсдамских решений о границах восточноевропейских стран, остфоршеры пытаются, подчеркивая выдающуюся роль Германии на Востоке Европы в прошлом, повысить значение ФРГ в рамках НАТО. Георг Штадтмюллер прямо заявляет: «При ретроспективном взгляде немецкая колонизация Востока кажется величайшей и прочной заслугой немецкого народа перед Западом» 22. А уже упоминавшийся выше Стасиевский, говоря о колонизации немцами Польши, пишет: «Немцы появились согласно желанию польских князей для того, чтобы в религиозном, культурном и экономическом отношении окончательно включить эти территории в состав Запада» 23. С особой силой националистические реваншистские тенденции проявляются в писаниях В. Шлезингера и Э. Францеля. Отмечая «сплавление» немецкого и славянского начал на Востоке Европы, Шлезингер подчеркивает преобладание там германского элемента. «Если Европа,— пишет он,— рассматриваемая исторически, делится не на две части, а на три, если между Западом и Азией (подразумевается Россия.— М. Т.) образовалась особая величина, особый порядок — Серединная Европа... то это было бы невозможно без средневекового немецкого движения на Восток» 24. «Нынешняя Европа,— пишет он далее,— не только обессилена, она больна. Она больна в силу многих причин, она больна также и из-за потери этой середины» 25. Итак «излечение» Европы путем насильственного возвращения «середины»—закономерный вывод из его статьи. А бывший деятель гитлеровской судето-немецкой партии Францель выражает надежду на восстановление немецкого господства на польских и чешских территориях.
«Когда-нибудь,— пишет он — это будет вновь восстановлено. Быть может, другими людьми, а не теми, которые были изгнаны в 1945 году» 26.
Таким образом, миф о мирном характере немецкой колонизации Восточной Европы ставится на службу все той же идее «европейской общности». В то же время западногерманские историки, отражая стремление правящих кругов ФРГ подчеркнуть особую роль Западной Германии в рамках НАТО, не могут избежать националистических и шовинистических аргументов, пропагандируя культуртрегерские заслуги германских захватчиков в средние века.
Это проявляется особенно ярко при рассмотрении западногерманскими историками раннего периода истории СССР. В статьях уже упоминавшегося М. Хелльманна («Ранний период истории славян» и «Основные вопросы славянской государственности в раннем средневековье»), в «Настольной книге о Советах», вышедшей под редакцией Ганса Коха, в книге Г. фон Рауха по истории русской государственности, в книгах И. Неандер, Е. Лемберга и многих других остфоршеров 27 игнорируются новые материалы о славянах, добытые советскими археологами и историками; и вновь повторяются устаревшие взгляды норманистов о том, будто «русская империя была основана иностранцами», что подлинными создателями русского государства являлись «норманские завоеватели». Пропагандисты нсрманской теории выступают против советской историографии, которая-де «искажает германский характер Киевской Руси»28, продолжая при этом твердить о «Киевском норманском государстве»29. Западногерманские остфоршеры упорно оспаривают или вовсе игнорируют труды видных советских и иностранных ученых: Б. Д. Грекова, М. Н. Тихомирова, Б. А. Рыбакова, П. Н. Третьякова, В. В. Мавродина, С. В. Юшкова, Г. Лов- мяньского и др., в которых доказана полная несостоятельность мифа о том, что государственность была навязана русскому народу извне 30.
Легенда о «германской силе, образующей государство», доведенная до абсурда Гитлером, Розенбергом и другими «теоретиками» фашизма, была давно уже опровергнута серьезной наукой. Советские и польские ученые подвергли детальной и всесторонней критике основные положения «норманской теории» и доказали, что у восточных славян государство возникло в результате внутреннего развития общества, разложения патрпархально-родовых отношений, появления частной собственности на землю и образования классов.
По существу реставрируя фашистскую теорию о народах-господах и народах-рабах, реакционные западногерманские историки пытаются внушить мысль, будто бы все развитие русской государственности в последующее время также определялось влияниями иностранных кругов. Такого рода лживые заявления мы находим, например, в «Настольной книге о Советах» Коха, который утверждает. что русская империя, «основанная чужеземцами, имела
прежде всего варяжское (скандинавское) и ганзейское (немецкое) лицо» 31.
Утверждения о решающем воздействии немцев и скандинавов на ход русской истории, покоящиеся на давно изжившей себя норманской теории, на затушевывании классового содержания всякой государственной власти, сочетаются у западногерманских историков с теориями о «духовной скудности» восточных славян, об их склонности противиться всем попыткам обновления. Лемберг относит это за счет упорного сопротивления широких масс, которые представляют якобы «„неизменный" принцип передаваемого от поколения к поколению духа Востока» 32. Причину же этого и он, и другие остфоршеры видят в мистическом монголо-татарском характере русского народа33.
При помощи таких нехитрых, отдающих расистским душком утверждений западногерманские остфоршеры стремятся подтвердить свой тезис о противоположности Западной и Восточной Европы.
Так, Эмиль Францель нагло распространяется о том, что «Восточная Европа полностью усвоила азиатский характер и что в это расплывчатое пространство все сильнее проникают восточные принципы азиатского деспотизма и азиатский образ жизни. И если эти азиатские тенденции вторглись в самый центр Германии (намек на Германскую Демократическую Республику.— М. Т.), то это не в последней степени зависит от истории Россиц» 34.
Этот избитый реакционный тезис повторяет и Георг фон Раух35.
Лемберг, Францель, Раух и другие остфоршеры упорно не желают понять того, что русский национальный характер сложился именно в борьбе с иноземными захватчиками, а образование Русского государства было результатом внутреннего развития России и преодоления феодальной раздробленности. Создание единого русского централизованного государства, равно как и централизованных государств Западной Европы, было для своего времени прогрессивным явлением и не имело ничего общего с подражанием татарским формам правления. Напротив, централизованное государство родилось в борьбе против татарского ига. Ясно, что антинаучные попытки доказать наличие в Советской России неких средневековых татарских черт нужны современным остфоршерам только для дискредитации советского строя.
Таким образом, за всей наукообразной внешностью построений западногерманских историков вырисовывается довольно несложная концепция; суть ее сводится к следующему: Россия — непримиримый враг, с которым у западных стран не было ничего общего в силу противоположности азиатского и европейского образа жизни. В качестве современных жертв азиатского «образа жизни» рассматриваются страны Восточной Европы, которые всегда-де были близки Западу и обязаны ему своим развитием. Прошлое этих стран неотделимо от Запада. Польша, Чехословакия и другие страны Восточной Европы были в свое время облагодетельствованы немцами, перенесшими европейские учреждения и культуру на их почву. Вывод напрашивается сам собой: следует «вернуть» эти страны в лоно матери Европы, к которой они принадлежали ранее, а заодно уже «освободить» русский народ от его азиатских черт, а также от социалистического способа производства и вернуть ему блага европейской цивилизации, т. е. капитализм.
Разумеется, такая концепция не может обойтись без насилия над историческими фактами. Но западногерманских историков это не смущает. Вместо реальных фактов они готовы воспользоваться вымышленными.