Фальсификация польско-немецких отношений

Для современного «остфоршунга» характерно усиленное внимание к проблемам германо-славянских отношений и поиски ответа на вопрос: «Когда возникли германо-славянские антагонизмы и когда они стали оказывать значительное влияние на межгосударственные отношения?» 36.

Такую постановку вопроса можно было бы лишь приветствовать. На самом деле, уже давно пора извлечь уроки из тех преступлений и ошибок, которые правящие круги Германии совершали в своей восточной политике. Большую роль здесь могли бы сыграть историки, правдиво и честно исследующие эти отношения и приводящие политиков и общественность к правильным выводам. А это могут сделать лишь историки, свободные от предвзятых идей и построений. Но этого никак нельзя сказать о современных исследователях Востока в ФРГ, идеологических борцах за интеграцию.

Концепция «европейской общности» требует, например, идеализации польско-германских отношений, и поэтому тезис о «мирном» и благодетельном характере проникновения германских носителей «западной культуры» распространяется на все века. В угоду политике боннских милитаристов западногерманские историки старательно приукрашивают эти отношения. В предисловии к капитальному труду «Польша», выпущенному в 1959 г. Тюбин- генским институтом восточноевропейской истории, его редактор проф. Маркерт исходит из того положения, что не- мецко-польские отношения до начала XX в., даже до начала первой мировой войны были вполне нормальными. Только в период между двумя мировыми войнами в Польше начали преобладать националистические силы «так что подрастающее поколение поляков привыкло к мифу о наследственной ненависти между поляками и немцами и воспиталось на мифе о постоянном немецком „Дранг нах Остен" и ,,прусской жажде господства" 37». Когда-то общая судьба, сегодня сознание взаимных обид — так представляется, по мнению Маркерта, этот вопрос.

В связи с такого рода концепцией, ставшей господствующей в западногерманской историографии, один из наиболее активных сотрудников Геттингенского рабочего кружка Карл О. Курт прямо утверждает, что «история Средней Европы с ХІТІ до XIX века ни в коей мере не определяется германо-славянскими противоречиями»38. Поэтому, по его мнению, вся история, например Восточной Пруссии, является не чем иным, как «прогрессивной интеграцией различных этнических групп» зч.

О том, насколько эта интеграция была «прогрессивна», свидетельствует хотя бы судьба коренных жителей балтийского побережья пруссов — народа, как известно, сметенного с лица земли немецкими феодальными захватчиками. Но об этом Курт почему-то не упоминает. Западногерманские историки вообще чрезвычайно нервно реагируют на факт уничтожения пруссов. Стоило советскому исследователю В. Т. Пашуто поставить вопрос о необходимости вплотную заняться судьбой этого уничтоженного немецкими захватчиками народа, как кёльнский историк Гюнтер Штекль поспешил обвинить Пашуто... в национализме!? 40.

В исторической концепции, включающей в так называемое «европейское сообщество» страны Восточной Ев-

ропы, не остается места я для Грюнвальдской битвы (1410), явившейся, как известно, сильнейшим ударом со стороны объединенных славянских и литовских сил по захватническому Тевтонскому ордену, собравшему вокруг себя всеевропейский феодальный сброд. Грюнвальдская битва — наглядный исторический факт, свидетельствующий против так называемого «европейского сообщества», которое современные остфоршеры пытаются отыскать в далеком прошлом. Будучи не в силах отрицать этот исторический факт, они упоминают о Грюнвальдской битве лишь вскользь, оценивая ее не как прогрессивное событие, сыгравшее положительную роль в национальном развитии народов Восточной Европы, а как отрицательное явление, приостановившее культуртрегерскую миссию Германии на Востоке. Не случайно, например, в содержащем более тысячи страниц сборнике «Восточная Германия» Грюнвальдской битве отведено всего три строчки.

Следуя этой же концепции, реакционные западногерманские историки идеализируют германо-польские отношения и в конце XVIII в., когда происходили разделы Польши. Поскольку Пруссия принимала участие в этих разделах, ее политика в полном соответствии с теорией «Абендлянда», объясняется стремлением сдержать напор России на Западную Европу41. В этой связи и Курт оценивает первый раздел Польши не как «выражение германо-славянской борьбы за землю», а всего лишь как «отделение некоторых пограничных областей» 42. А один из сотрудников Гердеровского института в Марбурге Герберт Марциан утверждает, что Пруссия была вынуждена принять предложение об участии в разделе, так как якобы боялась «оставить разрешение польского вопроса в руках одной России»43. Однако широко известно, что как раз Пруссия явилась инициатором первого раздела. По второму (1793) и третьему (1795) разделам Польши именно она получила львиную долю исконных польских земель, населенных поляками. Судьба этих земель в дальнейшем известна. На них проводилась политика германизации, приведшая к драконовским антипольским законам второй половины XIX и XX в.

Само собой разумеется, польский народ попал под иноземное иго в конце XVIII в. не только из-за коварной политики Пруссии. Серьезную ответственность за незаконный акт ликвидации польского государства несут царская

Россия и Австрия. Об ответственности царской России прямо говорят советские историки. В полном соответствии с исторической правдой они отмечают, что сотрудничество реакционных правительств России, Австрии и Пруссии в разделах Польши стало одной из основ их сближения и их дальнейшей совместной политики против революций и национально-освободительных движений в Европе, в частности в годы Священного союза44.

Реакционные западногерманские историки не могут отрицать германизаторской политики прусского юнкерства и буржуазии. Однако и здесь, желая извлечь определенные политические выгоды, они искажают исторические факты. И вот как это делается: ухудшение отношений между господствующей нацией и порабощенными поляками было вызвано, по их словам, не усилением колониального гнета со стороны германских монополистов и юнкеров, рассматривавших польское население как нежелательный элемент, подлежащий германизации, а победой так называемого «этнического принципа».

Чтобы еще сильнее подчеркнуть «пагубную роль» польского национализма, западногерманская историография прежде всего обеляет шовинистическую, антипольскую политику Бисмарка. Здесь она вступает в яростную полемику не только с польскими, но и с многочисленными западными историками, утверждающими, что в своей польской политике Бисмарк был предшественником гитлеровской политики силы, что он вызвал к жизни национализм и расизм, стремился к деградации польского народа и из страха перед возрастающей численностью польского населения выдвинул шовинистический лозунг: «Ваша жизнь — наша смерть» 45.

Нынешние западногерманские историки из кожи вон лезут, доказывая, что взгляды Бисмарка якобы незаслуженно исказили. Они предпринимают попытки «перепи-

сать историю» с целью придать Бисмарку новый облик — облик друга польского народа, каковым, разумеется, он никогда не был. Один из издателей собрания сочинений Бисмарка, вышедшего в 20—30-х годах в Германии, В. Фрауендинст утверждает, например, что Бисмарк как истый носитель прусского духа вел борьбу против как ве- ликогерманского, так и великопольского национализма, требовавшего-де «собственного государства за счет немецких областей и принуждения немецких людей» 46. Согласно Фрауендинсту, политика Бисмарка «не диктовалась ненавистью к польскому народу как таковому. Он не был импеїриалистом (он не жаждал колоний), не был он националистом, не был он и ,,гакатистом" [4].

Оказывается, если Бисмарк и говорил о «германизирующих условиях» на захваченных у поляков землях, то он подразумевал под этим лишь «преодоление великодержавно-польского движения».

Однако, как известно, Бисмарк не останавливался перед проведением дискриминирующих законов и мероприятий и против «граждан своего государства». Достаточно напомнить о законе против социалистов и законах против католиков — «культуркампфе», чтобы увидеть всю несостоятельность подобного рода доводов. Не останавливался

Бисмарк и перед преследованием собственных граждан — поляков. Оправдывая направленные против них мероприятия, в письме к графу Беристорфу он писал: «Всякий успех польского национального движения является поражением Пруссии, поэтому мы можем вести борьбу против этого элемента, исходя не из принципов гражданской справедливости, а только из принципов войны... Между нами и тобой попыткой восстановления Польши мир не возможен» 49.

Будучи не в силах полностью отрицать факты преследования польских граждан, западногерманские историки пытаются доказать (даже вопреки самому Бисмарку, стремившемуся, по его собственным словам, «по возможности улучшить соотношение поляков и немцев в пользу немцев... путем увеличения немецкого и уменьшения числа польского населения»50), что поляки оказались всего лишь жертвами его борьбы с католической церковью, к которой принадлежала и известная часть немепкого населения 5I.

На самом же деле состоявшийся несколько позже сговор Бисмарка с папой и прекращение «культуркампфа» ни в коей мере не ослабили антипольскую политику прусского правительства, а, наоборот, явились началом еще более жестоких преследований польского населения, проводившихся вплоть до начала первой мировой войны52.

Оперируя тезисом о вредной роли «этнического национализма», западногерманские историки пытаются рассматривать и польско-германские отношения между двумя мировыми войнами. Это один из коренных вопросов современности, тесно связанный с проблемой ответственности за развязывание второй мировой войны. Историки ФРГ стремятся возложить ответственность, с одной стороны, на узкую группку нацистских преступников, а с другой — на «национализм поляков». Современные остфоршеры предприняли целую кампанию по обвинению поляков в нарушении прав немецких меньшинств в Польше, попытках насильственной ассимиляции, в преследованиях и тому подобных преступлениях. «Польское давление на немецкие учреждения,— пишет, например, западногерманский историк Б. Стасиевский,— экономический бойкот и законы об аграрной реформе привели к тому, что между 1919 и 1929 гг. почти 750 ООО немцев покинули места своего жительства, в особенности в Померании и Познани. С 1919

по 1939 г. антинемецкие настроения господствовали среди польской общественности» 53. Следуя за геббельсовской пропагандой, западногерманские историки при этом всячески отрицают факты использования фашистами немецкого меньшинства в качестве пятой колонны и стремятся переложить вину за обострение польско-немецких отношений на польскую сторону 54.

Обвинения в преследованиях немецких меньшинств в Польше понадобились этим историкам не только для оправдания гитлеровской Германии, которая развязала войну из якобы «благородных» побуждений защиты этих меньшинств от притеснений со стороны поляков, но главным образом для пропаганды реваншизма.

В трудах историков Польши и ГДР вскрыта политическая подоплека таких обвинений. Польша выполняла все свои обязательства по отношению к немецкому меньшинству, наложенные на нее 93-й статьей Версальского мирного договора. Мартовская конституция 1921 г. гарантировала немецкому меньшинству в Польше право на свободное национальное, культурное и религиозное развитие. Даже апрельская фашистская конституция 1935 г. сохранила эти статьи мартовской конституции.

«Таким образом, в новом польском государстве условия жизни немцев,—пишет историк ГДР Ф. X. Гент- цен,— отнюдь не были плохими, если только немцы готовы были служить Польше как лояльные граждане» 55. Мало того, по сравнению с другими национальными меньшинствами, проживавшими в Польше, и даже самими поляками, немцы находились в привилегированном положении. «Мы,— отмечал польский историк Ю. Виневич,— знаем случаи, когда коренное польское население, желая получить положительный ответ старосты на свое ходатайство, обращалось за помощью к немецкому меньшиству» 56.

Несмотря на это, агенты пропагандистских организаций германского монополистического капитала требовали от представителей немецкого меньшинства в Польше не лояльности, а подрыва польского многонационального государства изнутри путем укрепления сети своих национальных организаций и постоянного увеличения своего экономического потенциала.

Пользуясь предоставленными им правами, а также опираясь на поддержку немецких империалистов, реакционные националистические элементы из числа польских

немцев при финансовой поддержке со стороны германских монополистов и зависимого от них государственного аппарата стали создавать многочисленные организации и объединения.

Нацизм начал распространяться среди польских немцев еще до того, как одержал полную победу в Германии. С приходом же Гитлера к власти многочисленные организации немецкого меньшинства стали постепенно превращаться в проводников его политики. По свидетельству Гентцена, к концу 1934 г. в Польше уже имелось 150 тыс. сторонников национал-социалистской партии, подчинявшихся директивам и распоряжениям, поступавшим из гитлеровской Германии 57.

Через учрежденную в Гамбурге Организацию немцев, проживающих за границей (с февраля 1934 г.— Заграничная огранизация национал-социалистской партии), фашизм взял под контроль немецкие меньшинства во всем мире, в том числе и в Польше, и стремился превратить их в авангард немецких войск в планируемом установлении «нового порядка в Европе». Гитлеровцы довольно широко организовывали подрывную деятельность немецкого меньшинства в Польше. Не говоря уже о шпионаже, что являлось обычным делом, польских немцев использовали для организации различного рода беспорядков, а также для подготовки и проведения диверсионных актов58.

Военный шпионаж, проводившийся представителями немецкого меньшинства, разоблачается в отчете польского генерального штаба от 12 апреля 1939 г. Там говорится: «Можно с уверенностью сказать, что немецкая шпионская служба имеет в своем распоряжении большое число агентов из среды немецкого меньшинства, а также, вероятно, быстрые средства связи (коротковолновые передатчики) » 59. Одна из папок, найденных в 1950 г. в берлинском здании суда, содержала перечень запланированных на лето 1939 г. провокаций на германо-польской границе. Было намечено 223 объекта, имелись точные планы их расположения и специальные инструкции, как произвести, например, взрыв или поджог. Большинство запланированных провокаций было выполнено местными силами, так или иначе связанными с немецким меньшинством60.

Вторжение немецких войск в Польшу 1 сентября 1939 г. значительно активизировало эту деятельность. Важнейшие факты, содержащиеся в протоколах и приложениям

ях к протоколам Нюрнбергского процесса военных преступников, в заключениях Главной комиссии по изучению гитлеровских преступлений в Польше п в ряде других публикаций и исследований, убедительно доказывают, что немалая часть немецкого меньшинства превратилась в пятую колонну фашизма. Это меньшинство сыграло значительную роль при подготовке и проведении немецкой экспансии на Восток, являлось опорой гитлеровской агрессии.

Поэтому, когда в августе 1945 г. главы держав-победительниц встретились в Потсдаме, они приняли важнейшее решение о том, чтобы оградить польский и чешский народы от повторной агрессии. Этому должно было служить существенное изменение польско-немецкой границы. Новая граница по Одеру — Нейсе призвана не только защитить Польшу от внезапного нападения с Запада, но и экономически усилить возрожденное польское государство, потерявшее в результате гитлеровской агрессии 20 процентов всего населения и 40 процентов национального имущества. Выселение немцев с западных земель Польши явилось суровой, но необходимой мерой с точки зрения сохранения мира на земле.

Теперь возрожденный в Западной Германии империализм уже не имеет возможности вновь опереться в своей реваншистской политике на немецкое меньшинство. И если в настоящее время немецкий реваншизм ограничивается лишь пропагандой и агитацией за возвращение исконных польских земель и не имеет в своем распоряжении силы, способной внутри Польши развязать гражданскую войну, то в этом в первую очередь заслуга решений в Ялте и Потсдаме, восстановивших историческую справедливость в территориальном вопросе.

Западногерманская историография, фальсифицирующая историю польско-германских отношений для обоснования необходимости пересмотра ялтинских и потсдамских соглашений, способствует усилению реваншизма и развязыванию новой войны.

Сотни лет история немецкого и польского народов тесно переплеталась в хозяйственной, политической и культурной областях. За это время польско-германские отношения складывались по-разному. В том, что до 1945 г. в них преобладало недоброжелательство, повинны только правящие классы обеих сторон. Крестоносцы, «Дранг нах

Остен», гакатисты, гитлеровская оккупация Польши — все это явилось почвой, на которой буйно росли сорняки взаимного недоверия и национальных предрассудков.

Господствующие классы Германии использовали эти предрассудки, раздували их в своих классовых интересах. В свою очередь польский национализм, усиливавшийся в условиях национального угнетения, использовался правящими классами Польши для укрепления своего господства над широкими массами трудящихся. Трудящиеся массы Польши и Германии кровно заинтересованы в том, чтобы покончить с атмосферой шовинизма и национального недоверия.

Возникновение Германской Демократической Республики и народной Польши привели к новому этапу в не- мецко-польских отношениях. Впервые за много лет были установлены действительно дружественные связи между двумя народами. Благодаря победе сил социализма в этих странах, в них шаг за шагом настойчиво преодолеваются национальные предрассудки. Преодолению этих предрассудков способствует прогрессивная историография, вскрывающая действительные причины польско-германских противоречий в связи с политикой правящих классов обеих стран. Поэтому задачей прогрессивных историков является также борьба с попытками фальсификации польско-германских отношений со стороны западногерманских ост- форшеров, занимающихся идеологическим обоснованием политики ничему не научившихся и ничего не забывших немецких империалистов.