95. “БОЛЬШЕВИЗМ КАК СОБЛАЗН И ГИБЕЛЬ”

II

Индивидуализированный инстинкт нуждается в духовном руководстве. Это духовное руководство может исходить из недр примитивной, недифференцированной духовности (напр., из первобытной наивной религиозности массы; из наследственно и традиционно поддерживаемого правового обычая; из бессознательной преданности и верности королю или хозяину и т.

Примитивная духовность есть великая и заслуженная историческая сила, и заслуги ее в истории человеческой культуры чрезвычайны. Но, как показывает история, она не всегда бывает способна дать человеку определяющее руководство: индивидуализировавшийся инстинкт, именно в силу своей индивидуализации, — постепенно отрывается от примитивной, родовой духовности, и если не находит себе обуздания, воспитания и руководства в личной духовности, то впадает во все соблазны, не справляется со всеми опасностями и предается разнузданию. Инстинктивная индивидуализация требует — духовной: не просто — “какой-нибудь обуздывающей и принуждающей силы”; и не только “иррационального духовного авторитета”, — а именно личной духовности, т. е. самостоятельно держащейся в человеке веры, совести, чести, верности, любви, патриотизма и национального чувства.

Духу подобает личная форма. Личной духовности подобает самостояние. Человек должен быть центром самообладания и самоуправления — духовным характером, нравственной личностью, субъектом права. Тогда личный дух может править личным инстинктом, а личный инстинкт — строить жизнь организма; а родовая духовность и родовой инстинкт остаются тайным резервуаром сил,— как бы “матерью сырой землей”, припадание к которой дарует человеку древний опыт и новую силу.

Этот процесс духовной индивидуализации отнюдь не следует представлять себе, как торжество “сознания”, “рассудка”, “рационализма” или материалистически и механически окрашенного “просвещения”. “Дух” и “мысль” не одно и то же: так, напр., вера есть начало духовное, но совсем не рассудочное; точно так же совесть и художественный вкус духовны, но не умственны. Согласно этому индивидуализация совсем не ведет к отказу от веры, любви, созерцания и всех бессознательных даров человека; а личное начало совсем не увенчивается рассудочностью, безверием, материализмом и нигилизмом.

Индивидуализируясь, дух не оскудевает, а расцветает. Все великие писатели, художники, музыканты, ученые, политики, полководцы, герои имели индивидуализированный дух, — но плоских рассудочников, умствующих кропателей, поверхностных рационалистов среди них не найти. Самостояние не то же самое, что висение в отвлеченной пустоте. Стать личным духом значит самому узреть Бога и исповедать его, но не значит погасить в себе духовное видение и стать беспочвенным нигилистом. Человек совсем не стоит перед такой дилеммой: или преданность примитивной, родовой духовности — или самостоятельный нигилизм. Есть третий исход, верный, главный, спасительный; личная духовность, не порывающая с древним, родовым, духовным опытом, но придающая ему индивидуальную творчески свободную форму.

Итак, личный инстинкт нуждается в личной духовности; и индивидуализация инстинкта должна идти рука об руку с индивидуализацией духа.

Если индивидуализация духа опережает индивидуализацию инстинкта, то человек склоняется к отвержению инстинкта вообще: он видит в нем начало тьмы, страсти, греха и зла; он воспринимает его как начало родового хаоса, всесмешения и окаянного неистовства. Тогда у человека возникает потребность отвергнуть не только всю жизнь инстинкта, но и вообще всю земную форму жизни, весь “мир”, который, кажется ему, или созданный не Богом, или же, хотя он и создан Богом, но все-таки “лежит во зле”: человеку остается только заживо уйти от мира и ждать смерти.

Если же индивидуализация инстинкта опережает индивидуализацию духа, то перед человеком встает опасность отвергнуть дух вообще. Пока индивидуализированный инстинкт сдерживается первобытной родовой духовностью, эта опасность не становится определяющей и роковой. Человек не предается разнузданию потому, что его держит некий гипноз примитивной духовности, — как бы лежащее на нем массовое заклятие веры, верности и лояльности; удерживающая его бессознательная узда запретности; некоторое духовно-верное и обоснованное “недерзание”, которое, однако, остается лично в его душе не утвержденным в порядке свободного, автономного, т. е. самозаконного вменения самому себе, и постольку — лишенным почвы. И наряду с этим недерзанием его инстинкт удерживается еще, может быть, смутно бессознательным, но опять-таки лично не укрепленным, не превращенным в твердыню характера, настроением доброты, совестливости, порядочности, чести и национальной гордости.

Но стоит этому заклятию и настроению поколебаться под воздействием соблазнов и страданий, стоит первобытной духовности замутиться и обессилить — и выступает обнаженная сила индивидуального инстинкта, не сдерживаемого никакой лично-духовной силой, не поддающегося ни личному чувству чести, ни удержам долга и дисциплины, ни устою личного духовного характера. Человек человеку становится волком. Начинается война всех против всех — “кулачное право”, поножовщина, гражданская резня, революция, большевизм.

Отвергая инстинкт, его индивидуальную форму и мир, как соблазн — нельзя создать на земле христианскую культуру, ибо она невозможна вопреки законам природы.

Но не имея личной духовности и утрачивая родовую духовность, тоже нельзя создать на земле христианскую культуру, ибо она невозможна вопреки законам духа.

Христианская культура возможна только в скрещении, сочетании, взаимопроникновении законов природы и законов духа. В силу законов природы человек индивидуален и самостоятелен — он есть творческий организм. В силу законов духа человек духовен и социален — он есть творческая личность. И вот человек, как природный организм, должен стать духовною личностью; а духовная личность должна принять законы природного организма (начиная от личной семьи и кончая частной собственностью).

Этим и определяются пути грядущей России.

lt;15 апреля 1950 г.gt;