202. О МОРАЛЬНОМ ОБНОВЛЕНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
I
Моральный уровень человечества необычайно снизился за последние десятилетия. Это было неизбежно; это надо было предвидеть. "Так всегда бывает после повторных войн и длительных переворотов.
Войны всегда уносят из жизни наиболее доблестных людей, цвет войска и народа; а ловчилы, бегуны и хороняки по большей части умеют спастись... и приспособляются ко всему. И войны, и перевороты разнуздывают людей и целые народы. Забываются границы права и бесправия, добра и зла, позволенного и запрещенного. И чем ожесточеннее войны, чем разрушительнее, тем труднее бывает отделить «оккупацию» чужой земли от мародерства, истребление чужой армии от насилия над мирным населением, насилие от изнасилования женщин, лихую разведку от продажного шпионажа, «реквизицию» от грабежа. И еще хуже обстоит во время революционных переворотов: водворение нового, якобы «лучшего» правительства требует устранения прежнего, а это ведет к гражданской войне и террору. В гражданской войне господствует стратегия ненависти, мести, озлобления и устрашения: конфискации вызывают оскудение и голод, во время голода развертывается черный рынок и беззастенчивая спекуляция; политическое и уголовное перемешиваются до неразличимости; худшие элементы общества становятся во главе; люди обирают и предают друг друга, чтобы спастись самим. Запретное оказывается единственно целесообразным; дисциплина исчезает, страх гонит людей в пропасть. И все это неизбежно; и все это надо предвидеть. Во время французской революции, напр., «шоферами» назывались придорожные разбойники, вымогавшие от проезжающих деньги посредством поджаривания ног. Тридцатилетняя война и советская революция доводили людей до людоедства; а коммунисты и нацисты изобретали неслыханные виды пыток и доходили до истребления целых наций (геноцид).Понять, что человечеству всегда необходимо бороться с этой деморализацией, и в наше время в особенности, ибо эпоха повторных войн и длительных переворотов, по-видимому, еще не изжита, а к чему способны деморализованные народы, отвыкшие от честного труда и волевой дисциплины, мы видим ныне воочию.
И вот, оказывается, что западные европейцы имеют такие замечательные организации, которые взялись за это дело. Уже в период между первой и второй европейской войной возникло так называемое «Оксфордское» движение, собиравшее людей на массовые митинги и побуждавшее их публично каяться в совершенных ими дурных делах, произнося клятвы самоисправления. Вставали почтенные дамы и рассказывали, при всеобщем подъеме, доходившим иногда до экстаза, как они поговорили невежливо с прислугой и как это постыдно. Вставали убеленные сединами старцы и клялись в том, что они в молодости украли кусок колбасы. Овые рассказывали о совершенном прелюбодеянии; овые — о ссорах с женой; овые еще о жестоком обхождении с собакою. Распространялись соответственные листовки; подготовлялись необходимые публичные «покаянщики»; бывало умилительно до слез, и, к сожалению, никто не вспоминал о том, что в средние века и в эпоху Возрождения такие публичные покаяния сопровождались еще и самобичеванием. Однако постепенно более умные почувствовали, что выходит что-то не совсем умное: сентиментально-нарочитое усилие из-за пустяков. Появились протесты в печати, и движение стало глохнуть.
Теперь взялись за дело иначе. Начали с локализации движения, с разрешения финансового вопроса с вождя и с доктрины. Движение получило свою оседлость в дивной местности, над Женевским озером, с незабываемо прекрасным видом; отсюда озеро видно как из высокой ложи: красота природы явно призывается на помощь моральному очищению людей. В 2,5 километрах от Монтрё, на высоте 1054 метров в местечке Ко (Саих), связанном с озером и зубчаткой, и лифтом, снято несколько отелей, вмещающих ежегодно на целый ряд месяцев «одумывающихся» гостей, стремящихся к самоусовершенствованию. Пребывание организуется по принципу самообслуживания: овые чистят картошку на кухне, овые убирают комнаты или метут коридоры, овые работают в саду. Кающиеся как бы «приспускаются» в низший социальный ранг, приемля подвиг «опрощения» и «смирения», причем подвизаются здесь люди всех сословий и состояний.
Дух Толстого и Ганди160 уравнительно приемлет всех в свое лоно. «Всех», т.е. закулисно избранных и приглашенных людей всех национальностей, всех рас, материков, стран и островов. Отбор этот есть результат долгого наблюдения, высматривания и взвешивания. И в самом деле, чего же бы было созывать туда людей, неприемлющих основную идею, — людей самостоятельных, упрямых, противленцев, не склонных к смирению и покорному умилению: ведь это значило бы сорвать все дела с самого начала, потому что все перессорились бы и все развалили бы. Ведь и коммунисты, и наци, и иезуиты не пускают к себе толпу с улицы, как это пыталось делать оксфордское движение. Ныне туда съезжается не людская «всякая всячина», а отбор преднамеченной и предрасположенной элиты, «гандианствующих моралистов»; так возникает этот интернационал добродетели, где негр работает рядом с греком, индус рядом с турком и самоеду есть место возле папуаса: «моралисты всех стран, соединяйтесь!»И вот эти моралисты, берущие на себя важную и ответственную задачу водворения совершенства и братства на земле, должны обнаруживать совершенно определенное настроение и принадлежать к совершенно определенному Направлению. Это и обозначается именем их «вождя».
Бывают «вожди», которые выдвигаются сами, — своей идеей, талантом, умом, дерзновением, волею, успехом. Таков был Юлий Цезарь; таков был Наполеон Бонапарт; последним из них был Муссолини. Современная эпоха практикует охотно другой путь: люди сговариваются выдвинуть такого-то, невыдающегося человека, который сам по себе прошел бы незамеченным в жизни, и затем, заговорщически группируясь вокруг своего «выдвиженца», начинают восхвалять его, «изумляться» его невыдающимся словам, готовить всех к его признанию, распространять о нем легенды и поклоняться ему. Иногда все это срывается, как было с теософским «мессией» «Кришна-Мурти», который вдруг честно и открыто заявил, что он нисколько не «мессия», ни к чему не призван, а желает предаваться лаунтеннису. Иногда из этого, наоборот, возникает «творимая легенда»; мнимая величина принимается за «в самом деле» «величину» «пророческого» или «цезаристского» характера, и новый путеводительный «стахановец» расцветает.
Социальный гипноз обнаруживает всю свою силу, и люди начинают думать, что состоялось явление «великого человека». Понятно, что таких людей, величие которых не говорит само за себя, приходится обычно возносить преувеличенными словами или обрядами. Так создали Гитлера, публичную истерику коего искусно обставили государственно-раболепными обрядами; так «вознесли» пресловутую Эвиту Перрон, приравнивая ее после смерти чуть ли не Богоматери; так, до сих пор известные круги то ли безвкусных, то ли наивных людей продолжают культивировать Бердяева, как «авторитетного прозорливца» со всеми его беспочвенными и сумбурными писаниями.От всех этих выдвиженцев весьма выгодно отличается вождь новейших моралистов Франк Бухман161. Скромный швейцарец американизированного уклада, он выдвинул весьма наивно-примитивную мораль; и мы вряд ли ошибемся, если допустим, что ему самому бывает неуютно и неправдиво, когда его заставляют выслушивать такие превознесения: «история человечества распалась на две большие эпохи: до Франка Бухмана и после Франка Бухмана» (из публичной речи цюрихского профессора Теофила Шпёрри, произнесенной в Caux в 1951 году). Непосредственный свидетель, передававший нам об этой речи сам, по-видимому, держался все еще не за «бухмановское», а за христианское летосчисление (до воплощения Сына Божия и после Его воплощения). Но опытный оратор, по-видимому, считал, что лучше перепревознести, чем недопревознести. Не знаем, сообразил ли он, что такие формулы внезапно освещают вне-христианскую, а может быть, и противо-христианскую закулису нового движения: новый «бог» зачинает собою новую «эру» в истории человечества.
Это и был бы первый тезис новой доктрины: в деле морального очищения человечества можно обойтись и без религии. Добрые дела возможны во всех религиях и исповеданиях: нужна только личная добрая воля, а совсем не выработанное религиозное миросозерцание. Поэтому люди этого движения и говорят о «моральном перевооружении»: религиозная вера была старым и ныне стала устаревшим «оружием» человеческой морали; теперь предлагается новое оружие: покаяние, обличение (двое обрабатывают одного) и волевой подъем.
Этого достаточно для того, чтобы сделаться внутренне «святым». Богословие не культивируется; оно остается «под запретом». Стоит самому человеку захотеть и решить, — и все силы страстей, жадности, себялюбия, греха и соблазна, и все слабости духовной слепоты, инстинктивных влечений, извращений и бесхарактерности будут преодолены. Поэтому можно и должно требовать от людей «с места в карьер» морального совершенства. Пусть другие интернационалы, — «экумена», «христианский союз молодых людей» (пресловутая «Имка»), трезвенники, анабаптисты, — зовут Бога на помощь и говорят об искупительной жертве Сына Божия. Толстовцам, гандианцам и «перевооруженцам» это не нужно; это им только помешало бы. Они самосвяты и уверены в том, что справятся сами. Поэтому им предъявляют сразу четыре абсолютных требования: во всех положениях и состояниях жизни, — будь ты врач или купец, фабрикант или рабочий, дипломат или шофер, парламентарий или нищий,— ты должен всегда действовать с абсолютной откровенностью-правдивостью, вести абсолютно честную жизнь, проявлять и абсолютную любовь к ближним. И перед этой подъемлющейся волной самосвятства уже начинает трепетать грешное человечество...