193. ПОЛИТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ РЕВОЛЮЦИИ
I
Двадцатый век нашей христианской эры, этот последний к страшный век, далеко еще не закончил свое течение. Мы только вступаем в его вторую половину. Но политические тенденции его достигли такой зрелости, и зрелость эта доведена до такого предела, что мы можем уже говорить о его своеобразии.
Конечно, третья (атомная) мировая война, если она состоится, вызовет к жизни совсем новые, невиданные и небывалые последствия, но это будут военные событие. способы разрушения и истребления, формы гибели и опустошения, а не политические формы. Политически же человеку остается только завершить некоторые способы дальновидения, дальнослышания и химического воздействия на человеческую душу, для того чтобы обеспечить водворение на земле последних унижений, последней бессмыслицы и предельного насилия.
Нам не надо дожидаться водворения этих последних практически-применительных выводов безбожия для того. чтобы уже теперь подвести некоторые основные итоги тому политическому наследию, с которым следующие за нами поколения вступят в жизнь.
1. — Первое и основное, чем отличается государство XX века, — это сознательный, планомерный и последовательный отрыв его от тех духовных корней, которыми оно доселе держалось и питалось: от религии, от нравственности и от национально-патриотического чувства.
Итак. прежде всего — от религии. Отделение «церкви» от «государства» было бы не ново; западные государства работают над этим уже давно. Новое же государство отделяет друг от друга не учреждения и не финансы двух организаций, но отрывает правосознание своих граждан от религиозного чувства, не только от христианского, но и от всякого другого. Оно тщится погасить в душах чувство Бога, память о Боге, идею божественного, священного. благодатного, сверхчувственно-потустороннего; отнять у гражданина потребность в молитве, дар молитвы, повод для молитвы, всякий свет духовного совершенства и всякий путь святости.
Отсюда: поругание святынь, разрушение храмов, истребление или унижение духовенства, система кощунства и запрещение книг Св. Писания. Это есть некое грубое вторжение в исторически и свободно сложившийся строй души: запугивающее, насильственное, мучительное подрезание и засушивание религиозных корней правосознания. И самый «компромисс», допущенный коммунистами впоследствии с внешней видимостью церковности (московская «псевдо-патриархия»), был попыткою использовать остатки униженной, запуганной, пролганной псевдо-религиозности для служения антихристианскому государству и стерилизованному в безбожии разбойному правосознанию.История знает эпохи постепенного засыхания и выветривания религиозного чувства у народов. Но это состояние возникало само, оно поражало народ, как крадущееся бедствие, и всегда вело к государственному кризису (смуты древнего Китая, разложение Греции в Пелопонесской войне, великие смуты и гражданские войны Рима, современная Франция). В XX веке тоталитарное государство впервые пытается намеренно обезбожить правосознание подмятого им народа. Это есть политический эксперимент в чистом виде. Мы предсказываем ему жалкий исторический провал.
2. — С этим тесно связана попытка погасить в душах людей религиозно-совестное чувство добра и зла, т. с. намерение деморализовать граждан, чиновников и самую государственную форму. Мораль как совестный призыв, как чувство долга, как система обязанностей, как живая дисциплина, владеющая человеком, — презирается, осмеивается, попирается и объявляется контрреволюционным предрассудком. Человек должен «освободить себя от добра, чтобы, стать способным ко всяческому «полезному» злу». И вот провозглашается и систематически внедряется новый критерий добра и зла: «то, что в данный момент полезно интересам революционного пролетариата (т.е. коммунистического правительства и его политической полиции), — то и морально, то и обязательно; все остальное есть буржуазный предрассудок, измена пролетариату, наказуемое преступление»...
Но так как каждый «данный момент» может потребовать иного, противоположного, ибо история, по учению марксистов, развивается якобы «диалектически», то вырабатывается специальная доктрина жестоковыйного «раболепства» («диамат», т.е. диалектический материализм, или «истмат», т.е. исторический материализм), доктрина, которая декретируется сверху, подавляет всякое личное наблюдение, соображение и постижение и приучает людей быть покорно готовыми к совершению любых жестокостей, мерзостей и предательств. Государство поощряет и взращивает в человеке угодливого и деморализованного раба, награждая его, привилегируя его, застращивая и дисциплинируя его в слепом повиновении. Этот раб покорствует до тех пор, пока боится и пока чует силу своего поработителя. История покажет нам, к чему он окажется склонным и способным в тот момент, когда он почует своего «владыку» ослабевающим и осмелится побороть свой страх. Это будет жестокий урок для коммунистов во всем мире.История человечества есть постепенное освобождение его от рабства и воспитание личности к свободе, достоинству, самостоятельности и чести. В XIX веке никто не предвидел, что декорации демократии вдруг раздвинутся и что из-за них выступит тоталитарный поработитель. Но если бы даже этот поработитель принес людям не принуждение к бессовестности, а строгую порядочность в личной и гражданской жизни (подобно строю Кальвина в Женеве), то и тогда его строй был бы фальшив и подлежал бы отвержению, ибо начало добра должно бы свободно избрано человеком, а не навязано ему
Всей этой деморализованной и деморализующей государственности мы предсказываем жалкое и позорное крушение: кто взращивает злого раба, тот будет злобно низвергнут этим рабом и сам погибнет от насаждаемого им рабства и зла. И Рим, и Византия явили тому достаточно примеров...
3. — И третья основа здорового государственного правосознания — национально-патриотическое чувство — подрывается современным коммунизмом совершенно так же, как и первые две.
Любовь к своему родному языку, к отцовской вере и духовной культуре; хранение национального духовного акта, национальной независимости и чести — все это отвергается, как буржуазный предрассудок и как «измена международному пролетариату» Многоплеменные государства известны в истории; анти-национальное и интернациональное государство, покушающееся на вселенский объем, появляется впервые. Здесь дело не в примирении племен и народов, а в угашении их своеобразия, в обезличении, в нейтрализации и всесмешении. Так, Джугашвили имел развязную глупость сказать, что у всех народов будет со временем один «общий язык», более похожий на немецкий, чем на русский (бедные китайцы, японцы, арабы, греки и французы?.. да и другие народы!). Все эти драгоценные и могучие источники жизни должны быть отвергнуты, должны иссякнуть; их должен заменить противоестественно обезображенный хозяйственный интерес (солидарная покорность эксплуатируемых государством рабов), раз навсегда закрепленный массовой нищетою и политическим терроризмом. И только в час величайшей военной опасности был и здесь допущен лукавый демагогический компромисс: интернационалисты, ведущие государство и войну, решили воззвать к национально патриотическим чувствам русского народа, ибо сначала почуяли, а потом убедились воочию в том, что лицемерный «пафос» социализма и тоталитаризма не поднимает народные массы на защиту новой «государственности». Вторая мировая война явила въяве крушение интернационального государства, порывающего со здоровым инстинктом национального самосохранения.4. — Из этого уже видно, что дерзновенное и противо-духовное новшество, которое лежит в основе всего этого принудительного безбожия, аморализма и антипатриотизма: презрена и попрана грань, ограждающая индивидуальную человеческую душу. Государственная власть не считает личную душу человека самостоятельным источником воли, мысли и дел. Человек не есть для нес более «субъект права» с неприкосновенными нравами и гарантированной свободой: он есть объект произвола, повинный беспрекословным послушанием; он есть трудовой механизм, подлежащий в любой момент — унижению, насилию, изоляции, пытке и казни.
Мало того: ему предписывается, во что верить и во что не веровать, как и о чем думать; самая последняя "тайна его лично-интимного бытия признается нарушимою и подверженною произвольному воздействию. Таковы все применения длительной пытки (начиная с пытки стоянием, страхом, унижением, голодом, холодом, грязью и побоями) и кончая впрыскиванием обезволивающих и обезличивающих химических веществ. Тело человека рассматривается при этом не как естественное ограждение души от внешнего вторжения, а как естественная дверь, ведущая к изнасилованию души и духа. Медицинская химия становится здесь гнуснейшим орудием духовной фальсификации и душевного порабощения. Такое же значение злодейского изнасилования приобретает и гипнотическое воздействие на душевно-духовный строй личной души. Такое же значение приобретает и всесторонняя государственная монополия — монополия работодательства (входящая в самую сущность социализма-коммунизма, монополия продовольственная, монополия печати, слова и агитации).
Внутренняя жизнь личной души, к неприкосновенности и ненарушимости которой взывал в XIX в. А.С. Пушкин, рассматривается теперь, как подлежащая «перевоспитывающему» воздействию. Она подобна как бы «государственному тротуару», по которому волен ходить и которым волен злоупотреблять всякий по требованию тоталитарной полиции: один подслушивает, другой доносит, третий томит в «собачнике», четвертый допрашивает и грозит, пятый выпытывает, «врач» впрыскивает, следователь добивается «чистосердечного признания», а другие ссылают, изводят работой и замучивают насмерть. Мучительства первых христиан и приемы католической инквизиции — не просто «вернулись»; они принципиально включены в самый строй нового государства. Демократия левела. левела до тех пор. пока по были угашены идеи духа, свободы, личности, совести, субъекта нрава и гражданина, пока человек не был приравнен дрессируемому животному с применением голода, страха, соблазна и мучений.
Такова идея нового государства. Но этим она еще не исчерпывается.
lt;1-15 ноября 1953 г.gt;