188. ЧТО ЗА ЛЮДИ КОММУНИСТЫ?
III
Долгие годы непосредственного наблюдения и изучения подлинных материалов убедили меня в том, что русские коммунисты мало чем отличаются от западно-европейских: это явление общечеловеческого религиозного кризиса, это люди одной эпохи, одного поколения, одного идеологического уклада, сходного душевного настроения, сходного социального происхождения, сходной морали и единой политики.
Недаром на верхах русской коммунистической партии было так много иностранцев и полуиностранцев; недаром руководители советской революции еще до ее наступления то и дело «удирали» за границу, посиживали в библиотеках, послушивали кое-какие лекции, напитывались Марксом, Энгельсом, Каутским, Бебелем и развязывая себе «руки» чтением о французской революции и почитыванием Ницше (последнего периода).Но главное, что единит их всех — это полная неспособность к самостоятельному мышлению. Это относится к ним ко всем: русским, полякам, немцам, французам, итальянцам и англичанам. Они совершенно неспособны к самостоятельному наблюдению и исследованию. Они получают свое «учение» в готовом виде, в качестве «догмы», которую они принимают раз навсегда на веру. По существу, это догма Маркса, теоретически обоснованная им в «Капитале», практически развернутая им в статьях и брошюрах. Подготовка коммуниста состоит в усвоении этого чужого готового умственного препарата и в натаскивании ума на революционное толкование его (эволюционное толкование даст «социал-демократа», меньшевика). Самому партийцу не позволяется думать об основах; умственная самодеятельность немедленно породит должное толкование, «уклон» или ересь.
Итак, коммунист воспитывается на дедуктивном мышлении. Из дедукции, индукции и интуиции — он раз навсегда присягает дедукции: это мышление, особенно, если оно исходит из чужой мысли, является самым легким, самым пустопорожним, отвлеченным, мертвым и пассивным.
Индукция наблюдает действительность, собирает единичные данные и пытается найти законы бытия. Интукция созерцает живую жизнь, вчувствуется в нее и пытается узреть се основы и истоки. Дедукция знает все заранее: она строит систему произвольных понятий, провозглашает «законы», владеющие этими понятиями, и пытается навязать эти понятия, «законы» и формы - живому человеку и Божьему миру. Сначала они навязываются в истолковании явлений и в понимании жизни; а потом (революция!) они навязываются людям и народам в порядке властных велений насилия и террора.Такое дедуктивное мышление есть величайший соблазн, в человеческой культуре: соблазн отречения от живого опыта; соблазн самоослепления и мыслительной пассивности; соблазн умственного порабощения, покорности и унижения. Тот, кто хочет верно понять современную революцию, тот должен увидеть, что в основе ее лежит власть дедукции. Так, Ленин всю жизнь думал дедуктивно, усвоив догму марксизма в ее революционном истолковании, и последнее крупное сочинение его, писанное в 1917 году во время укрывания на крейсере «Аврора»,— «О государстве» — поражает читателя своей бесплодностью и беспредметностью: оно посвящено дедуктивному издевательству над теми, кто смеет толковать Маркса не революционно, а эволюционно... Эта книга написана умственным рабом, о котором пророчески сказано у Аристотеля: «раб от природы тот, кто приобщен разуму лишь настолько, чтобы понимать чужие мысли, но не настолько, чтобы иметь свои»... И вот, Ленин, раб от природы, высиживая на «Авроре» последние сроки и готовя русскому народу и всему миру невиданное в истории нападение и государственное порабощение, является нам, как одержимый волевым зарядом и жаждою власти политический разбойник. Вот откуда у коммунистов это возвеличение Спартака, раба и гладиатора, предводителя 70 000 восставших римских рабов, который наделал римскому правительству столько хлопот и погиб вместе со своим войском в 71 году до Р. Хр.
Ленин много читал: но «многознание не научает.иметь ум» (Гераклит135).
Ленин много читал, но не учился наблюдать и созерцать; и все чтение его было бесплодно и насильственно. Он был типичный полу-интеллигент, усвоивший себе уклад сектанта-начетчика. И если ум есть сила суждения (самостоятельного суждения), вырастающего из индукции и интуиции, то ум его всю жизнь спал. Он жил чужою озлобленною и противоестественною химерою, которая родилась из зависти и властолюбия и которую радикальные полу-интеллнгенты Европы вот уже сто лет принимают за последнее слово социальной мудрости. Нужен был провал во всероссийский голод и хаос 1920—1921 года, нужно было восстание кронштадтских матросов, чтобы был поставлен растерянный и беспомощный вопрос о «новой экономической политике». И вот «ум» Ленина «проснулся» только под самый конец его жизни, когда люэс головного мозга «развинтил» его твердокаменные трафареты. Тогда он бессвязно признался, что нелепо вводить коммунизм в жизнь полуграмотного народа, что «головка» его партии ничего не стоит, что социализм есть просто «кооперация» + «электрификация», и ушел из жизни недопроснувшимся к мысли и к духовной жизни злодеем.Дедуктивное мышление срослось в этом злополучном человеке с сифилитической паранойей. Паранойя есть тяжкая душевная болезнь, при которой человек не видит внешнюю живую действительность, как она есть, а пребывает в химерах и галлюцинациях. О паранойе у Ленина московские ученые говорили до его открытого заболевания. Один видный экономист писал ему в 1919 году в Кремль: «вы сифилитизировали Россию спирохетами лени и жадностью». Другие говорили открыто, что Ленин живет марксистскими бредовыми идеями; что он хорошо понимает только шкурника и деморализованного негодяя в человеческой душе и на них-то и «делает ставку»; но что здоровой творческой, религиозно осмысленной и духовно мощной стихии человеческой души он не видит совсем. «Мир», с которым он считался, был его бредовый мир, выкроенный по Марксу. В этом мире не было ни добра, ни чести, ни благородства. И сам он жил звериным чутьем, волевым властолюбием и выдумками Карла Маркса.
И нужна была вся духовная слепота наших дней, чтобы объявить его «планетарным гением» или провозгласить его (подобно католику Гуриану136) «величайшим педагогом истории».Тот, кто жил под большевиками и наблюдал, тот, кто проходил через коммунистические пайки, распределители и уплотнения, кто на собственном опыте изведал чекистские допросы и тюрьмы — тот чувствовал себя непрерывно во власти неистовой догмы, рожденной из безбожия, зависти, нигилизма и властолюбия. Доктрина мести, уравнения и коллективизации пронизывает и доныне всю эту революционно-бюрократическую машину. Доктрина же эта должна быть принята на веру, вслепую. А для этого первым и основным условием было сложившееся и окаменевшее безбожие в душах людей: вера в Бога угасла; вера осталась пустою и ждала нового «откровения»; и это новое «откровение» пришло в виде дедуктивной человеческой выдумки, подброшенной ослепшим народам в образе «научного марксизма», «диамата», «истмата», «ленинизма», «сталинизма» и прочих противоестественных и гибельных изобретений,— сущее торжество глупости над мудростью...
Понятно, что веровать во все эти выдумки ни один человек с живым духом и образованием не мог. Это есть вера для полуинтеллигента или почти-не-интеллигента, для «раба от природы». И изумление коммунистов на съездах, подсчитавших свои умственные силы и пришедших к самым плачевным выводам (см. «Н. З.» № 186— 187), производит доныне траги-комическое впечатление... Не могли же эти полуобразованные фанатики воображать, что за их озлобленными и разрушительными теориями пойдут духовно-живые и образованные люди!.. Конечно, «сила солому ломит»; и с самого начала находились такие, которые ради прокормления или карьеры притворялись коммунистами и бормотали или даже выкликали громко их пошлости. И как быстро все менялось в таком человеке: вот он уже избегает встреч с нами и не смотрит нам в глаза; на окаменевшей шее не повертывается свободно лживая голова; слова его стали партийно-трафаретными; поступки — двусмысленно-фальшивыми; он внутренне презирает сам себя, и скрывает это от себя самого, и боится, что мы заметим в нем эти добровольно принятые им рабские черты.
А партийные не верят ему, не уважают его, отнюдь не считают его «своим» и только пользуются им как полезным наймитом — впредь до нежданного ареста и расстрела. Но. такие перебежчики — не коммунисты: они симулянты из корыстных побуждений, холопы поработителей, человеческие обмылки... И их образованность только оттеняет низкий умственный уровень настоящего коммунистического «кадра»...Итак, вот общая и основная черта, свойственная коммунистам в России и на западе: это люди, утратившие веру в Бога и неспособные к самостоятельному мышлению, исследованию и миросозерцанию. Их мышление авторитарно, полуобразованные или почти-необразованные — эти люди раз навсегда заполнили свою умственную пустоту чужими трафаретными формулами. В этом их жуткое сходство с национал-социалистами, заучившими формулы Гитлера. Но за этим на западе стоит еще многосотлетняя подготовка католицизма, принципиально приучавшего своих адептов к мышлению авторитарному, гетерономному (т.е. чужезаконному) и покорному.
Вторая, общая и основная черта всех коммунистов: это люди, чувствующие себя обойденными, неустроенными, подавленными и не прощающие этого никому; они предрасположены к зависти, ненависти и мести, и ждут только, чтобы им указали, кого им ненавидеть, преследовать, истреблять и замучивать. Католики учили таких людей столетиями: истреблять и замучивать надо инословных (мавров в Испании, протестантов повсюду, православных, где только возможно) и еретиков. Маркс указал на буржуазию, как на класс. Гитлер перевел направление на евреев и на людей «низшей расы». Итак, коммунисты суть люди с изголодавшимся чувством мести и окаменевшим от ненависти сердцем.
Третья общая черта всех коммунистов: это люди, жаждущие власти, господства, командования, социального и политического первенства. Эта потребность в них настолько сильна, что они освобождают себя от всяких законов и удержей. Политическая лояльность для них не существует: на то они и революционеры. Уголовные законы им не импонируют; преступления их не пугают (вспомним убийство С.Т.Морозова137; экспроприации Сталина на Кавказе; вечные похищения людей в Европе; самовольный расстрел Бенито Муссолини и др.).
Законы о собственности составляют главный предмет их революционного нападения. «Морально» для них то, что полезно их партии (партийный утилитаризм). Патриотическая верность им смешна. И государственное правление их, построенное на терроре, попирает все законы совести, чести и человечности. Все это можно было бы выразить так: это люди, инстинктивно разнузданные и дерзающие, душевно ожесточившиеся, а духовно омертвевшие. Или иначе: биологически это индивидуализированные люди, а духовно — полулюди, опустившиеся на низшую ступень первобытного всесмешения.Естественно, что тоталитарное государство становится для них основной формой политического бытия. Оно дает им сразу: плен мысли, порабощение воли; развязание зависти, ненависти и мести; упоение грабежом и произволом, санкцию безбожия и всяческое первенство. Оно дает им иллюзию всемогущества, за которою скрывается подлинное рабство— рабство вверх и рабовладение вниз.
Устанавливая это все, мы отнюдь не закрываем себе глаза на то, что среди коммунистов можно найти салонных болтунов, беспочвенных снобов, сентиментальных глупцов, доверчивых слепцов, извращенных мужчин и женщин, устраивающихся «попутчиков», временно примкнувших представителей национальных меньшинств, людей без убеждений, неистово симулирующих фанатическую убежденность и т. д. Но это все — человеческий наплыв, полая вода революционной эпохи. Это не они «делают коммунизм»; они только «примазываются» и «обслуживают». Главный кадр партии терпит их, но не ценит.
А главный кадр партии вербуется из претенциозных полуинтеллигентов и неудачников всех сортов и классов. Сюда идут «обиженные» народные учителя; мелкие газетные сотрудники; бездарные писатели (вроде Луначарского); неустроившисся техники; извергнутые из сана священники (вроде Горева-Галкина); скомпрометированные нолу-уголовные типы; верхний слой честолюбивых рабочих; содержатели дурных заведений; недо-учившисся студенты и т.д. Словом, вся та отбившаяся и выброшенная социальная пыль, которую создает капиталистический строй, пролетаризируя людей и не устраивая их, раздражая их властью, комфортом и роскошью и оставляя их в лишенцах. К этой «социальной пыли» принадлежит и ее дополняет тот кадр профессиональных преступников, который в Америке носит название «гангстеров», во Франции именуется «апашами», в советском государстве — «урками». Русская императорская уголовная полиция успешно боролась с опасностью, которую этот кадр представлял собою в общественной жизни; коммунистическая революция впитала в себя обширный состав этого кадра. И только позднейшая история установит размеры его участия в злодеяниях коммунизма, как в России, так и в Европе.