179. НАДЕЖДЫ НА ИНОСТРАНЦЕВ
II
На все наши соображения, тревоги и предвидения уповающие шептуны могут возразить со свойственным им апломбом: «Мы знаем, что мы делаем… Мы знаем и те условия, на которых нам содействуют в расходах и во всяческой пропаганде...
Мы спасаем Россию! Мы боремся и сопротивляемся, а наши критики стоят за пассивное непротивление».— Конечно, надо предвидеть и такое возражение. Пусть их возражают... «Людям губа не заперта»... Да и свободу слова мы уважаем настолько, что признаем даже свободу глупого и неверного слова...Но рассмотрим же все это обстояние в политическую лупу. С самого начала кое-кто, пожалуй, захочет признать, что если уж «содействуют в расходах» и во всяческой пропаганде, то, значит, «договорились» или осторожнее сказать «кабинетно дошептались» до «единомыслия». Однако и тут необходима оговорка. Дело в том, что политические дотации бывают — предварительные и последующие. Предварительная дается, чтобы легче договориться; это аргумент «вступительный», «располагающий», синица в руках. Последующая дотация дается уже после вступления в соглашение, для осуществления условий; не как залог грядущей акции, а как реализация ее. Так, например, Титоброз получил от Англии итальянское вооружение в порядке предварительной дотации. Украинский институт в Берлине так и застрял на предварительных дотациях. Но современные субсидии Титоброзу относятся уже к последующим дотациям. Ни логически, ни психологически, ни политически — это не одно и то же и забывать этого не следует.
Но допустим, что стороны кабинетно дошептались до «единомыслия». Что же, спросим мы, есть ли среди нас столь наивные люди, которые поверили бы, что дотирующие иностранцы постигли и признали русский национальный и великодержавный интерес, приспособили свои планы, интересы и программы к российским, приняли наше как свое и обязались соблюдать, беречь и проводить в будущем всероссийское благо как обязательное для них? Что они «оценили» и «решили жертвенно спасать» Россию, так, как Россия верно и жертвенно спасала то славян во время балканской войны семидесятых годов, то Сербию в 1914 году, то Францию и Англию (августовское наступление Самсонова), то Италию после Капоретто (1916, майское наступление Брусилова)?..
Есть ли среди нас столь наивные люди? Если есть, то следовало бы строжайше воспретить им заниматься политикой, чтобы зря не болтали, Россию не предавали и соблазна не сеяли! Знаем мы, что запретить некому, что запретить нельзя; и даже помешать нельзя. Но говорить вслух правду — можно; открыть себе и другим глаза на смысл этих шепотов — должно; а пребывать в ложных иллюзиях нелепо и вредно.Нет, не было и не будет таких иностранцев, таких чужестранных правительств и держав, которые признали бы государственную верность и международную законность русских национальных интересов и реально помогли бы русской патриотической эмиграции вести борьбу за великодержавную Россию. Есть, были и будут отдельные иностранцы, особенно из тех, которые жили в дореволюционной России, которым наш, сердцем открытый и добрый народ успел показать свои внешние и внутренние просторы, успел раскрыть их сердце и сумел перестроить их понимание России и внушить им вместо тупого страха и злого презрения — сочувствие или даже любовь. Есть приобщившиеся русскому Православию, прозревшие в вопросах русского духа, постигшие миссию русской государственности и уразумевшие историю наших национальных трудностей, отсталостей и несовершенств. Но это отдельные люди, с непровинциальным горизонтом, с незачерствевшим сердцем, с окрыленным воображением. Мы знаем их, мы ценим их и всегда радуемся, слыша их живое или читая их печатное слово. Но именно вследствие этих своих личных особенностей эти люди не чувствуют себя в своих странах зауряд-обывателями, штампованными гражданами, антирусскими парламентариями, напористыми дипломатами и агрессивными генералами. В них жива, как и в пас самих, международная честь и совесть; они не называют коммунистов «русскими» и Советию «Россией»; они понимают, что русская трагедия двадцатого века есть всемирная трагедия, что дьявольский Мальстром, крутящийся в России, рожден на западе и стремится опять на запад, что пробил исторический час, когда об «аннексиях», «расчленениях» и «бизнесах» прилично думать только Гитлеру и ему подобным хищным слепцам Они понимают это.
Но когда они говорят об этом гласно в своих странах, то они теряют свою «популярность» и политически дезавуируются в своих демократиях. И не с ними, о, конечно, не с ними кабинет, но шепчутся русские фигурирователи. Они шепчутся с другими, не знающими, не понимающими Россию, но желающими делать политическую карьеру в своей стране а где, в какой стране может сделать карьеру политик, сочувствующий национальной России? Такова была только королевская СербияВывод ясен. Во всех кабинетных шептапиях не иностранцы приемлют русские интересы, а договаривающиеся русские эмигранты приспособляются к иностранным деньгодателям, к их воззрениям, одним словом к их интересам
Да, скажут нам, но интересы иностранцев в настоящее время сводятся, прежде всего, к борьбе с коммунизмом и с коммунистами, и в этих пределах было бы ошибочно уклоняться от сотрудничества с ними.
Отвечаем. Во-первых, самый антикоммунизм иностранцев отнюдь не бесспорен, он двусмыслен и неустойчив В чем проявился антикоммунизм англичан, начиная с 1917 года и кончая 1953 годом? В том, что они пока еще не пошли за Беваном, но сдают советским коммунистам одну мировую позицию за другою? Да, у себя они не хотят коммунизма, но коммунизм в других странах им кажется не только не опасным, но как-то даже «полезным»: в одних странах он истребит национальную аристократию и тем обеспечит «демократический режим», в других странах он подготовит расчленение государства и ликвидирует великодержавность, а впоследствии он всюду откроет пустые и голодные рынки, что так важно для английской вывозной торговли. Замечательно, что даже в Соединенных Штатах мудро-осторожный Эйзенхауэр, высокоосведомленный Хувер122 и последовательный Мэк Карти123 совсем не считают только что ушедшего Трумэна сколько-нибудь надежным антикоммунистом, этим и объясняется строгая «переборка» всего государственного чиновничества и непрекращающаяся тревога в широких здоровых кругах народа. Ведь были же советники у Рузвельта, внушившие ему симпатию и доверие к величайшему злодею истории,— к так называвшемуся «дяде Джо»...
Ведь уцелели же эти сотрудники и при Трумэне... Ведь доходило же дело до того, что чуть не за каждым «кустом» сидел коммунист — от фильма до кафедры и от рабочего союза до атомного дела... А что принесут следующие выборы — это еще вопрос...Во-вторых, только совсем неопытные журналисты могут воображать и рассказывать, что в государственных и особенно международных делах «единомыслие» может быть построено на отрицании: «Ты, против коммунизма, и я против коммунизма; вот и отлично: давай дошептываться до единомыслия и братски сотрудничать». Так бывает только в ребяческом воображении у обывателей. На самом же деле имеется в виду совсем иное, а именно: «Что мне твой антикоммунизм, если ты не приемлешь целиком мою положительную программу? Обязуешься ли ты повиновением во всем, что мы укажем? Потребуем демократию — будешь демократом; потребуем расчленения — будешь расчленять; потребуем хозяйственного, финансового, военного, дипломатического порабощения — будешь порабощать свой народ по нашей указке... Нет? Не согласен? Иди,— мы найдем более послушных антикоммунистов»... Вспомним английские условия, поставленные в Ревеле Юденичу124. Вспомним нацистские требования от коллаборантов: там надо было все проглотить,— начиная от антисемитизма и кончая доносами в гестапо, начиная от тоталитарного пафоса и кончая расстрелом русских заложников, начиная от смертных лагерей для русских военнопленных и кончая Аушвицем... Мы знаем, что это привело к бензинной смерти Гитлера и к виселице для Розенберга. Но эта судьба постигла их не потому, что они навязывали своим коллаборантам всю свою программу целиком, а потому, что и программа их, и тактика их — были свирепы, нелепы и вызывающи для всей вселенной. Навязывание же своей программы, свойственно всем партиям во всех странах. Мыслимо ли, чтобы социалистическое правительство поддержало в другой стране буржуазно-аристократическую контрреволюцию? Можно ли серьезно допустить, что иноземное правительство, желающее расчленить Россию, будет содействовать пропаганде унитаристов, отстаивающих Единую-Неделимую? Республиканское правительство всегда сумеет использовать чужую монархию и будет требовать от нее всех жертв и всей крови; но восстанавливать сокрушившуюся монархию ни один республиканский министр и не подумает, - немыслимо, неосуществимо; да и опасно: на следующих же выборах забаллотируют...
Иными словами: субсидии даются только единомышленникам, т.е. людям, безоговорочно приемлющим политический и международный интерес субсидирующей страны. И не только интерес, но и слепые предрассудки деньгодателя. Надо угодить ассигнующему; надо угождать тому, кто будет «содействовать в расходах»; надо обязаться угождать ему до конца.
И эмигрантские шептуны знают это. И потому состязаются друг с другом в угождениях; и возмущаются, если кабинетное шептание происходит помимо них еще и с другими; и тогда начинают нашептывать деньгодателям про своих конкурентов; нашептывать и «отводить»: эти — не годятся, они крайне-правые; и эти неприемлемы—они средне-правые; и этих надо гнать— они недостаточно демократы; а эти совсем не федералисты и т. д. Слушаешь, читаешь эти нападки; следишь за всей этой суетней, за всеми этими эмигрантскими «выдвижениями» и «задвижениями»,— жалобами, опорочениями, дезавуированиями (чтобы не сказать доносами) — и душа наполняется скорбью и стыдом. Скорбью за Россию. Стыдом за этих «русских» людей, которые уверили себя, будто спасение России состоит в том, чтобы их субсидировали и чтобы они фигурировали.
Но на что же тогда надеяться? Нельзя же без надежды!
У нас две надежды. И, прежде всего, на Бога, что не до конца прогневался и помилует... Во-вторых, на духовное оздоровление русского народа, во всех его племенах,— и там, под коммунистическим ярмом, и здесь, за рубежом, в неволе у иностранных народов; на то, что мы — сами — здесь, все мы и наши братья-соотечественники — там — сможем сделать, сердцем продумывая, ответственно выговаривая и делами осуществляя русский великодержавный интерес. Россия может быть освобождена и возрождена только русскими!
А если кто-нибудь из суетливых выдвиженцев объявит это «непротивлением», то мы признаем за ним свободу несправедливого, неумного и безответственного слова. И возражать ему не будем.