122. О ПУБЛИЧНОЙ ДИПЛОМАТИИ И СТРАТЕГИИ
I
Кто сколько-нибудь следит за иностранной прессой, тот, наверное, замечает, как откровенны западные европейцы и американцы в вопросах дипломатии и стратегии. Политики и военные одинаково считают возможным подробно и во всеуслышание рассказывать о своей армии, о ее численности, ее составе и ее размещении; называется число кораблей и обозначается их мощность; вычисляется количество воздушных аппаратов в прошлом, в настоящем и будущем; рассказывается о танках, у какой державы сколько, а у какой и совсем нет.
Парламентарии не отстают от них в словоохотливости, а больше всех стараются журналисты, особенно в сообщениях с фронта и при расспросах в так называемых “интервью” и “конференциях”. Задают ответственным лицам самые безответственные, а то и просто провокационные вопросы; добиваются ответов и немедленно публикуют их во всеуслышание, на радость противнику и на облегчение его разведке. Если строятся новые военные заводы (самые важные! самые таинственные!), то уж непременно объявят, где они будут расположены и когда будут готовы. Если усиливаются вооружения, то сообщат в речах и газетах, что “через год в армии всего будет в четыре с половиной раза больше”. Если хотят защищать Европу, то обнародуют, что раньше, чем через три года, достаточных для этого сил не будет; и добавочно сообщат, какие французские гавани будут служить коммуникационными базами и какое значение во всем этом будут иметь Испания, Югославия и Турция.Читаешь и изумляешься. Вникаешь и не веришь глазам. Зачем это делается? Для демократического контроля? Но ведь самый архидемократический контроль может вестись закрыто и конфиденциально!.. Не веришь своим министрам, поставь над ними и за ними зорких парламентских контролеров, которым веришь безусловно... Может быть, это делается для того, чтобы напугать противника? Но какой же испуг, когда непременно сообщается о собственной несостоятельности...
Или для того, чтобы обмануть противника: он поверит, что у нас ничего нет, а вдруг окажется, что “все есть”... Но, во-первых, так делают, когда хотят его вызвать на объявление войны; а кто же этого теперь хочет?! А во-вторых, такой образ действий предполагает участие всех военных, парламентариев и особенно журналистов в грандиозном “обманном заговоре”; сговорились и обманывают, да еще как... “глазом не моргнут”, “комар носу не подточит”, так ловко... Последнее предположение мы предоставим наивным людям.Эта откровенность в ведении государственных дел (и притом — дел самого острого, судьбоносного значения!), является, по-видимому, симптомом замечательной общей доверчивости. Тот, кто следит за мировой прессой, постоянно спрашивает себя: как возможно, что к самым стратегически важнейшим изысканиям, к самым конфиденциальным работам министерств иностранных дел,— допускаются все эти Алжер Хиссы193, Фуксы194, Гольды195, Жулье-Кюри196 и другие? Откуда это предположение, что “всякий человек — джентльмен”, что все салонно-обходительные люди — честнейшие ребята, что всякий натурализовавшийся в стране бродяга — никак не может быть предателем и шпионом? Объяснений нет. Остается только констатировать факт, столь часто отмеченный русской честной эмиграцией: политические бактерии имеют свои таинственные ходы, которыми они пробираются повсюду, особенно в министерства иностранных дел; а политические лейкоциты (“белые”), с правдивостью и неподкупностью которых должны считаться и друзья, и враги — не имеют этих “водосточных” ходов, гнушаются ими и остаются дезавуированными, подверженными всякой инсинуации и клевете. Западные народы верят кривым и не верят прямым,— и притом себе в сущую опасность и в сущий вред. И когда они опомнятся и начнут учиться не доверять ловким бродягам, то эти же ловкие бродяги, уже вцепившиеся в их организации наподобие клещей, научат их, в порядке диверсии, не доверять прямым и посадить “к разбору и сортировке” людей — новых проходимцев. Так было, напр., уже с германцами, где в министерстве Розенберга — личным составом “будущей” Германской Администрации в России заведовал один балтиец, известный агент НКВД, вырученный Розенбергом197 “по родству” из концентрационного лагеря гестапо...
С публичной дипломатией и стратегией мы уже имели дело в России. Когда в 1917 году началась революция, то из левого лагеря, приблизительно от Керенского до Ленина, раздались самые резкие, “обличительно-разоблачительные” протесты против тайной дипломатии и тайной стратегии. Казалось, корень бедствий и неудач был найден: демократические массы не имели возможности контролировать дипломатию и стратегию Императорской России; стоит им только взяться за дело, и все пойдет иначе; стоит только извлечь на свет и начать публично обсуждать и решать вопросы о державных сношениях, соглашениях и проблемах русского государства, а также о целях, средствах и способах ведения войны — и все будет спасено. Волна этого противогосударственного психоза захватила и трезвого, но глубоко бестактного Милюкова, и он поспешил выступить в момент всероссийского крушения с гласным требованием “проливов”...
Грустно и постыдно вспоминать тот бедлам, который начался тогда в совдепах и на фронте. Мы с гневом и ужасом следили за этим сознательным и вызывающим попранием всех аксиом дипломатии и стратегии, кончая солдатским голосованием наступления на фронтовых митингах. Вывод напрашивался сам собой: дилетанты дорвались до власти; агенты врага провоцируют их на непоправимые и гибельные поступки; февральская интеллигенция губит войну и Россию; мы катимся в пропасть... Опасения и предчувствия наши оправдались... Какие же уроки мы должны извлечь из всего этого?