МЕНТАЛЬНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ПРАВОСОЗНАНИЯ

Человек, дающий себе отчет в характере, логике и противоречиях своего социального бытия, рефлексирующий по поводу собственного пребывания во времени-пространстве, правовой реальности, склонен внимательно исследовать свои отношения с ней и с мировым целым.

Логика социализации предполагает восходящее продвижение индивидуального сознания от непосредственно-эмпирических созерцаний к обобщениям различных уровней, где подъем на каждую новую ступень социального мышления предполагает разрешение соответствующих познавательных или ориентационных противоречий предыдущих уровней.

Структурно-содержательная сложность правосознания обусловлена многоуровневостью его архитектоники, где высший уровень представлен разумом,средний — рассудком. Нижний же, который часто именовали обыденным сознанием, было бы вернее обозначить при помощи более аутентичного термина, которым с успехом пользовался Гадамер, — «пред-рассудо к». Ни одна из этих ментальных форм не является автономной и самодостаточной. Они взаимосвязаны посредством целевой ориентированности правового сознания на решение актуальных социально-этических проблем. При этом каждая из них обладает своей мерой культуротворческой продуктивности. Взаимодействуя меж-

ду собой и зачастую противореча друг другу, они проблематизи-руют внутреннюю жизнь индивидуального сознания, насыщают ее различными контроверзами, превращая ее в драму с трудно предсказуемыми последствиями.

«Пред-рассудок», рассудок и разум — это не только формы и средства миро- и жизнеосмысления, но и ступени человеческой духовности, восхождение по которым составляет важную особенность процесса социализации, воспитания, образования личности. Между ними нет жестких границ, и каждый из них способен в известный момент своей эволюции переступить собственные пределы и трансформироваться в более высокую форму мироосмыс-ления. При этом переход на новую ступень не отменяет социокультурных функций нижележащей способности, оставляя в ее компетенции определенную область жизненного материала и позволяя ей доминировать в нем. Так, за «п р е д - р а с с у д к о м» остается соционормативная регуляция витальных, природно-те-лесных проявлений человеческого существования, за «р а с с у д-к ом» — область практически-духовной деятельности человека в локальных социальных сферах, подчиненных частным императивам этнического, национального, этатистского, политического, идеологического, морального и позитивно-правового характера, а за разумом — сфера бытия личности как субъекта общечеловеческой культуры, пребывающего в социокультурном универсуме, сознающего себя «гражданином мира» и носителем родовой сущности, выстраивающего линию своего социального поведения в соответствии с всеобщими нравственными нормами и императивами естественного права.

«ПРЕД-РАССУДОК»

«Пред-рассудок» выступает как начальная, первичная форма рациональности, еще не порвавшая непосредственных связей с механизмами чувственного восприятия. Через него человек сознает себя эмпирическим индивидом, телесной единичностью, «жизнью, которая хочет жить» и потому наделена для этого соответствующими влечениями и силами. В этом своем качестве сознание еще не поднимается до осмысления многообразия своих практически-духовных связей с социокультурным универсумом, а сознает лишь свою причастность к непосредственно созерцаемым очевидностям натурального мира. Для него в первую очередь очевидна его собственная погруженность внутрь природного, физического времени с его повторяющимися циклами и маятниковой ритмикой.

«Пред-рассудку» свойственно в его активных проявлениях и сменах представлений постоянно возвращаться к одним и тем же

исходным основаниям своего существования, к центрирующему началу. Таковым для него выступает витальное «Я», образующееся из постоянно возобновляющихся соматических, психофизиологических, эмоционально-чувственных реакций и их меняющегося многообразия, обусловленного, в свою очередь, как внутренней психофизической динамикой, так и изменениями внешних условий. Витальное «Я» венчает совокупность врожденных свойств и способностей человека, обеспечивающих его жизнь в природе. Оно эгоцентрично и видит свою главную задачу в самосохранении, в оборонительно-агрессивном поведении, обеспечивающем подобное самосохранение. Замкнутое прежде всего на самом себе, на своих жизненных потребностях, вовлеченное в борьбу за собственное выживание и продолжение рода, оно способно, при необходимости, пренебрегать различиями между допустимым и запретным.

«Пред-рассудок», обслуживая непосредственную жизнедеятельность человека в ее наиболее простых и типичных проявлениях, несет на себе заметную печать воздействия бессознательных и эмоциональных структур психики. Именно поэтому в продуктах его культуротворческой активности почти всегда можно обнаружить атавистические элементы мифологической архаики. При малейших социально-ориентационных затруднениях на уровне «пред-рассудка» включаются защитно-резервные арефлексивные «блокираторы», препятствующие развертыванию внутренних противоречий и диссонансов: в объяснительную схематику миропонимания начинают вводиться мифологемы судьбы, провидения, чуда, тайны, нечистой силы, рока и др. Поэтому «пред-рассудку», как правило, неведом истинный драматизм этических и экзистенциальных контроверз. Он застрахован от них своей приближенностью к спасительным пластам бессознательно-мифологических архетипов.

Мифомышление, разворачивающее свою причудливую логику на уровне «пред-рассудка», производно от результатов отношения человека к внешним обстоятельствам.

В социальном мире всегда встречается то, что не укладывается в стереотипные логические формы и не поверяется «алгеброй» социологических прогнозов. Наряду с внешними обстоятельствами это могут быть события внутренней жизни человека, также

имеющие свое социологическое измерение. Складывающиеся не только из осознаваемых движений мысли, чувств, воли, но также из скрытых под многослойными социокультурными напластованиями установок и интенций, они могут уходить своими корнями в глубины бессознательного. Область «неназываемых», «непроименованных» интуиции с большим трудом поддается рациональному освоению. И тем не менее они включаются в контекст культуры при помощи мифов и мифологем, позволяющих на «пред-рассудочном» уровне передавать непередаваемое и объяснять необъяснимое.

Значительный интерес для понимания того, как это происходит, представляет концепция В. В. Налимова. В его толковании логика мышления — это правила оперирования такими дискретными символами, как слова. Слово имеет две ипостаси — атомарную и континуальную. С каждым словом связано размытое поле смысловых значений, из которых сознание выбирает то, что соответствует обрамляющему его контексту. Смысл любого отдельного слова можно раскрывать бесконечно, используя для этого бессчетное множество других слов и словосочетаний. При этом всегда можно придумать еще одну новую фразу, которая в дополнение к прежним способна внести свою лепту в раскрытие смысла данного слова. В этом отношении человеческое мышление континуально, поскольку смысловые поля слов бесконечно делимы. Но так как мышление континуально, а языковые средства вносят в него начала дискретности, то отсюда возникают различные противоречия, в том числе жалобы людей на нехватку слов для выражения своих мыслей.

Рефлексивное мышление — это лексически-дискретное управление континуальным потоком мысли. «Человек на дискретном языке задает вопрос самому себе — своему спонтанно протекающему мыслительному процессу. Получая ответ, он анализирует его на логическом уровне, и если ответ его не удовлетворяет, то ставится следующий, видоизмененный вопрос» '.

Правовое мышление в данном случае не составляет исключения. Нравственно-психологические реакции, зарождаясь на бессознательно-рефлекторном уровне, с необходимостью проходят процесс вербализации, что оказывается для них чревато как обретениями, так и утратами. Обретая лексическую четкость, смысловую определенность рациональных формулировок, мы одновременно утрачиваем ощущение многомерности предмета и глубины восприятия его нашим «Я». Ограниченный тезаурус

' Налимов В В Непрерывность против дискретности в языке и мышлении. • В кн. «Бессознательное». Т. III. Тбилиси, 1978, с. 289.

правовых понятий с легко исчислимым количеством словарных единиц не покрывает сущности нравственных переживаний, не передает всей их сложности или силы, тонкости или трагизма и т. д. То, что остается за пределами прокрустова ложа правовой лексики, настоятельно требует собственных форм, которые могли бы «транспортировать» его содержание на уровень рациональности.

Мифы и мифологемы возникают там, где кончаются границы очевидного, где реальность обнаруживает свою загадочность, апофатичность, где логические доводы рассудка и разума отказываются выполнять свою объяснительную функцию. Тайное, чтобы стать явным, находит в них соответствующий его природе язык.

У каждой социальной или этико-экзистенциальной тайны есть своя онтология, гносеология и аксиология. В онтологическом смысле это еще не разрешившееся противоречие внутри предмета, объекта или субъекта, содержание которых будет определяться тем, какая из сторон возобладает и какая из возможностей перейдет в действительность. В гносеологическом отношении тайна — это то, что еще не познано или в принципе не познаваемо.

1Василюк Ф. Е. Психология переживания. М., 1984, с. 167.

но адекватного понимания, способны выступать в обрамлении загадочности и таинственности.

Личная тайна — необходимая этико-экзистенциальная составляющая индивидуального бытия. Феномены признания, исповеди, покаяния, размышления о таинствах рождения, смерти, греха и порока по своей природе таковы, что их не обязательно выносить на поверхность вербального общения. Считать иначе — значит опираться на предельно редуцированную социологическую модель человека.

РАССУДОК

Социальность человека находится в плену его телесности, пребывает в непосредственной зависимости от витальных начал, за которыми стоит безапелляционная власть природной необходимости. И все же человек — это существо, которое «по своему рангу должно не допускать, чтобы его определяли вложенные природой импульсы. Человек в непосредственном и не культурном состоянии находится поэтому в положении, в котором он не должен находиться и от которого он непременно должен освободиться» '. Рассудочная форма рациональности помогает человеку решительно шагнуть навстречу такому освобождению. Но шаг этот может остаться только шагом, не перейдя в поступательное восхождение, поскольку в самом рассудке имеются труднопреодолимые самоограничения.

Социокультурное пространство, выстраиваемое при помощи рассудочных определений, отличается принципиальной смысловой и аксиологической ограниченностью. Существуя в качестве замкнутой семантической сферы, оно напоминает ту скорлупу ореха, о которой шекспировский Гамлет говорил, будто внутри нее человек способен чувствовать себя покорителем Вселенной. Действительно, рассудочный активизм не в состоянии устремляться дальше им же самим положенных пределов. Оперируя частными определениями в познавательной, ориентационной, оценочной практике, однозначно воспринимая социальные реалии, рассудок не склонен устремляться в иные, непривычные для него системы аксиологических координат. Он привержен конечным целям и непреложным, установленным раз и навсегда ориентирам, локализованным внутри ограниченных социальных структур. Опираясь прежде всего на эти ориентиры, он выстраивает разнообразные мирообъяснительные модели и схемы. Не склонный рассуждать в терминах бесконечного, универсального, абсолютного, не обладая способностью к глубинному, «стереоскопическому» мировос-

1 Гегель Г В. Сочинения. Т. VII М , 1934, с 46—47

приятию, рассудок склонен превращать многомерные социальные объекты в одномерные схемы и двигаться по пути регулярного построения редуцированных объяснений, лишь в небольшой степени приближенных к истинным сущностям вещей. Именно он и составляет ментальное основание юридического позитивизма.

В отличие от эгоцентрического «пред-рассудка», рассудок, как уже отмечалось, предписывает индивиду заботиться не столько о себе, сколько о выживании, безопасности и развитии тех социальных общностей, к которым он принадлежит. Его коррелятом является уже не витальность, а социальность как совокупность приобретаемых человеком качеств, обеспечивающих его способность существовать в составе разнообразных общественных групп и выполнять требуемые этими группами функции. С позиций рассудка человек—всего лишь часть той или иной общности, неравноценная ей, зависящая от нее, подчиненная логике ее существования, детерминируемая ее механизмами. Над индивидуальной социальностью всегда довлеет социальная необходимость, требующая ставить общественное выше личного, а долг выше свободы.

Противоречия, возникающие между рассудком и «пред-рассудком», чаще всего имеют своим основанием более глубокое противоречие между социальностью и витальностью. Так, к примеру, одна из главных проблем социальной педагогики состоит в том, чтобы научить ребенка, подростка преодолевать инстинктивный, биологический эгоизм, считаться не только с собственными потребностями, но и с интересами окружающих людей. Существуют комплексы психиатрических, социально-психологических, криминологических вопросов, требующих выяснения того, как влияют на социальное поведение человека его генотип, подсознание, сексуальность, агрессивно-оборонительные инстинкты и т. д.

Задача цивилизованного человека состоит в том, чтобы не просто нести в себе противоречие витального и социального начал как одно из условий истинно человеческого существования, но держать его под контролем высшей внутренней инстанции — своего духовного «Я» и его рационального коррелята — разума.

РАЗУМ

Классическая традиция отличать рассудок с его ориентированностью на ограниченные социальные цели от разума с его нацеленностью на безусловное и абсолютное, предполагает противоречивые отношения между этими двумя модусами рациональности. В отличие от рассудка, твердо убежденного в достаточном, исчерпывающем характере своих объяснительных концептов и моделей, разум полагает себя постоянно находящимся на границе понимания

и непонимания. Неудовлетворенность наличной схематикой, сколь бы изощренной ни была ее логическая аргументированность, превращает его духовную активность в подобие ненасытимой, не ведающей полного утоления фаустовской страсти.

Разум отличается от рассудка не только настойчивой устремленностью на проникновение в сущность интересующих его социальных феноменов, на обнаружение их внутренних противоречий, но также умением использовать гностические рефлексы этих противоречий в качестве побудительных импульсов дальнейшего развития своего аналитического потенциала.

В отличие от рассудка, оперирующего конечными определениями, разум ориентирован на отыскание всеобщих определений духовно-практического бытия человека. «Микрокосм» внутреннего мира, выстраиваемый его усилиями, устремлен к достижению максимально возможной степени изоморфности универсуму мировой культуры. Разум позволяет личности сознавать свое пребывание не только в мировом социуме, но и в идеальном мировом культурном универсуме.

Разум непосредственно связан с таким качеством личности, как духовность. Если витальность и социальность человека предполагают его несамостоятельность, подчиненность естественным и социальным детерминантам, то духовность выступает как способность подниматься над естественной и социальной ограниченностью, выходить в сферу свободы.

Человек в качестве разумного и свободного духовного существа — это субъект, который одновременно сознает и свою уникальность, самоценность своего внутреннего мира, и собственную причастность к универсальным началам бытия, представленным в общечеловеческих ценностях культуры. Духовность в ее высшем смысле возникает там, где универсум мировой культуры концентрируется в пределах микроуниверсума человеческого «Я», а само «Я» делает все возможное, чтобы укоренить свое бытие в бытии культуры, неустанно выстраивая связи между тем и другим.

Личность, поднявшаяся при посредстве разума до постижения всеобщих, родовых оснований человеческого бытия, тем самым возвышается до уровня нравственного и естественно-правового мироотношения. Преодолевая границы единичного, частного и особенного, стремясь духовно подняться над теми естественными и социальными ограничениями, что налагаются на человеческое существование природными факторами и общественными обстоятельствами, разум готов воспринимать и трактовать каждую коммуникативную акцию как общение родовых субъек-

тов, являющихся обладателями равных естественных прав, носителями однотипных социокультурных сущностей, гражданами общего целого — мирового социума.

Сложность и затрудненность разумно-нравственного и естественно-правового мироотношения обусловлена в значительной степени тем, что в силу не зависящих от него обстоятельств человек вынужден пребывать одновременно в составе ряда локализованных социальных сфер национального, демографического, политического, экономического, профессионального и т. д. характера. Кроме того, антропологически заданная относительная автономия человеческой телесности, ее эгоцентрическая ориентированность также возводят задачу нравственного и естественно-правового отношения к сущему в ранг одной из труднейших.

Поэтому на разум возлагается ответственность за умение человека преодолевать собственными духовными усилиями границы между социальными общностями и отыскивать приемлемые пути разрешения возникающих при этом мотивационных противоречий. А залогом такого разрешения смогла бы выступать способность разума усматривать в людях не частичных индивидов, но самоценных субъектов, в сущности каждого из которых нет никаких принципиальных препятствий для их духовно-практической интеграции в единое всечеловеческое сообщество.

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ИНТУИЦИЯ Познавательные возможности разума отнюдь не безграничны. И в те моменты, когда он сознает это наиболее отчетливо и остро, рождаются грустные сентенции, вроде известного сократовского признания: «Я знаю, что я ничего не знаю». Это болезненное состояние человеческого духа, и в первую очередь философского разума, из-за столкновения с неразрешимостью познавательных задач или неприемлемостью возможных путей их прояснения вызывает нравственную угнетенность и подавленность познающего «Я». Декарт назвал это состояние интеллектуальной печалью.

Вывести человеческий дух из такого состояния помогает такая познавательная способность, как интеллектуально-метафизическая интуиция. Большинство философов во все времена признавали, что вещи и явления несут в себе нечто гораздо большее, чем то, что в них доступно восприятию и основывающемуся на нем рассудочно-разумному анализу. У Метерлинка в «Синей птице» дети могли, повернув волшебный кристалл алмаза, увидеть скрытые дотоле души вещей. Для позитивистского рассудка души ве-

щей — это фикции. Он не признает за вещами никаких душ. Философский разум полагает, что «души» — это сосредоточенные в предметах культурно-исторические смыслы. И лишь интеллектуально-метафизическая интуиция видит в душах вещей печать присутствия в нашем мире высшей реальности. Она идет дальше логических доказательств, дальше обнаруженных противоречий и антиномий в своем стремлении прикоснуться к истинным основаниям миропорядка. Там, где философский разум бессилен перед открывшимся мраком непостижимых тайн бытия, метафизическая интуиция, активно использующая скрытые резервы подсознания и сверхсознания, продолжает погружение человеческого духа в глубины этих тайн. Она не сомневается в том, что под покровом этой действительности, точнее, под покровом каждого из ее атомов, скрыта вторая реальность, непохожая на эту. В отличие от рассудка, который отбрасывает это предположение, и разума, довольствующегося умозрительной констатацией того, что она существует, и своего бессилия перед ее тайнами, метафизическая интуиция чувствует эту реальность, а также то, что она более реальна, чем та, в которой человек живет своей повседневной жизнью.

Идея существования второй, высшей реальности, идея того, что человеку дано жить одновременно в двух мирах, — главная в мировых религиях, крупнейших философских учениях, музыке и поэзии. Для метафизической интуиции эта идея аксиоматична.

Интеллектуально-метафизическую интуицию можно сравнить с вратами, через которые в мыслящее человеческое «Я» входит метафизическая реальность. Через эту познавательную способность человеку открываются такие грани бытия, которые для рассудка и разума непостижимы. Не каждый обладает этой способностью. Она предполагает особую, метафизическую одаренность личности. Поскольку она связана с подсознательными и сверхсознательными уровнями психики, то человек, как правило, сам не знает, как к нему приходят озарения и открытия.

Использование познавательных возможностей интеллектуально-метафизической интуиции предполагает ряд условий. Во-первых, субъект познания должен знать о предмете познавательного интереса все, что знают другие. Во-вторых, он должен пребывать в состоянии озадаченности проблемой, сосредоточенности на ней, и эта познавательно-психологическая установка должна быть достаточно устойчивой и глубокой. И только при наличии этих

двух условий становится возможным подключение бессознательных резервов метафизической интуиции.

Познавательные усилия интеллектуально-метафизической интуиции предполагают, что обладатель этой способности воспринимает в качестве аксиом следующие положения:

1) трансцендентная реальность существует;

2)  в каждом фрагменте физической, социальной, духовной жизни обязательно присутствие метафизических начал;

3) логические доказательства существования метафизических реалий невозможны и бесполезны;

4) метафизический мир представляет собой единое, всеобщее отцовско-материнское совокупное первоначало бытия, от которого производна земная жизнь.

В отличие от разума, который нередко идет на сознательный, намеренный разрыв с мифологией, мистикой, религией, метафизическая интуиция никогда не теряет с ним связи и выступает во многих случаях их преемницей. Если язык разума носит преимущественно денотативный характер, когда его высказывания стремятся обнажать скрытые смыслы, то язык интеллектуально-метафизической интуиции может быть коннотативным, <го есть предполагающим присутствие подтекстов, всего того, что является подразумеваемым и до конца словесно невыразимым. Разум сознает ограниченность своих возможностей и не посягает на непостижимое, отступая перед ним. Но метафизическая интуиция стремится помыслить немыслимое и говорить о неизрекаемом.

Для нее все, в том числе и право, живет и движется не только в пределах наблюдаемых физических измерений. У права есть и другая, ненаблюдаемая, тайная жизнь. Правовая реальность многомерна и уходит своими корнями в сверхкаузальный мир, где пребывают причины причин, высшие, абсолютные первонормы и первоценности, задающие людям определенные модели социального поведения.

Интеллектуально-метафизическая интуиция идет гораздо дальше сугубо рационалистического подхода, изображающего право в виде комплекса инвентаризованных норм и законов. При таком подходе исчезает душа права, а остается лишь его социальное тело, если не сказать «труп права». Интуиция же, уверенная в существовании такой души, издавна обозначила для себя соответствующий спектр реалий и проблем, традиционно именующийся областью философских оснований естественного права.