Политика императоров в отношении церкви в 780 - 867 гг.
Если говорить о событийной истории Византии в этот период времени, то, пожалуй, стержнем её являлась борьба за власть. После смерти Льва IV престол унаследовал его 10-летний сын Константин, коронованный ещё в 775 г.
и официально правивший с 780 по 797 гг., однако, «чудесным образом от Бога приняла царство»611 его мать Ирина, которая в 797 г. свергла сына и пребывала у власти до 802 года. В октябре 802 г. Ирина стала жертвой военного заговора, а императором был провозглашён бывший «главный логофет» Никифор I. В 811 г. он погиб в битве с болгарами, и на престол после краткого правления его сына вступил его зять Михаил I Рангаве (811-813). Вследствие своей неудачной внешней политики он был низложен в пользу одного из военачальников - Льва V Армянина (813-820). После гибели Льва V византийский трон достался одному из начальников гвардии Михаилу II (820829) по прозвищу Травл («Косноязычный»). После смерти Михаила II царствовал его сын Феофил (829 - 842), женатый на Феодоре, прославившейся восстановлением православия. Последним представителем Аморейской (или Малоазийской) династии стал Михаил III (842 - 867), вошедший в историю с презрительным прозвищем «Пьяница»612. Он был свергнут своим ставленником, основателем Македонской династии Василием I (867 - 886). Столь частая смена правителей, приход к власти лиц, не имеющих законных прав на престол, заставляет думать о том, что главной целью императоров этого периода были не столько интересы государства, сколько их собственные амбиции, желание сохранить трон и укрепить свои позиции. Методы для этого [607] [608] [609] использовались самые разные, и, зачастую, решающим фактором легитимации становилась поддержка со стороны церкви.Летописец, упоминая о том, что после смерти Льва IV власть de facto оказалась у его жены Ирины, не случайно сказал, что она приняла царство «чудесным образом от Бога»613.
В истории Римской (в том числе и ВосточноРимской) империи не было примеров того, чтобы женщины становились императрицами. Жёны императоров носили титул «августы» и во время несовершеннолетия сыновей осуществляли императорскую власть, но всегда от их имени. В V в. сестра Феодосия II Пульхерия осуществляла регентство над несовершеннолетним братом. Сильное влияние на Юстиниана Великого оказывала его супруга Феодора. Но первой в истории Византии женщиной, правившей со всей полнотой верховной власти , стала Ирина . Она была настоящим автократором и в официальных документах называлась «Είρηνη Βασιλεύς» («Ирина - император»). Для обеспечения законности своей власти Ирина, во-первых, заручилась поддержкой войска, причём, до такой степени, что, когда в 790 г. она потребовала от воинов присяги: «Не допустим, чтобы у власти был твой сын, пока ты живёшь», - европейские (западные) фемы единогласно такую присягу принесли614. Во-вторых, Ирина старалась выставить сына в невыгодном свете, особенно тогда, когда он фактически пытался управлять страной. Общеизвестно, что именно она была косвенно виновна в расторжении первого брака Константина VI и заключении им второго брака, вызвавшего возмущение в монашеской среде. Репрессии же императора в отношении монахов вооружили против него все слои общества. Ирина защищала монахов за то, «что они противились сыну и постыжали его»615. Кроме того, она не могла смириться с отстранением от дел и организовала против Константина заговор, который в 797 г. увенчался успехом. Императору «безжалостно выкололи глаза по воле матери его и [610] [611] [612] советников ее, (так), что он едва-едва не умер»616. По словам Ф. Успенского, хотя его трагическая судьба «представляется исключительной по бесчеловечности даже по нравам того времени,...современники не произвели над Ириной справедливого суда»617. Связано это с церковной политикой, проводимой ею. Представляется сообразным выделить в ней три направления. Первое состояло в привлечении на свою сторону слоёв населения, недовольных иконоборческими мерами предыдущих императоров: монахов, жителей провинций и т.д. Не случайно императрица постоянно демонстрировала свою приверженность иконопочитанию, обретая всё больше сторонников в среде «ревнителей православия». Другие усилия Ирины были устремлены на заключение союза с Римом и западными провинциями: велись переговоры с папой о церковном мире; ещё в 781 г. состоялось обручение 11летнего Константина VI и 7-летней дочери Карла Великого Ротрудой, которое по неясным причинам не увенчалось браком; сама Ирина в 802 г., возможно, ответила бы согласием на брачное предложение франкского короля, если бы не была свергнута. Следует отметить, что на протяжении всей истории Ромейской империи династические браки обеспечивали Византию присутствием при дворах иностранных правителей, что содействовало сотрудничеству, доброжелательности и военной помощиб18. Возможный союз между Карлом Великим и Ириной был выгоден для обоих, поскольку король франков был бы признан законным императором и в Восточной части империи, а Ирина прославилась бы своим вкладом в воссоздание единой Римской империи. По мнению Г. Литаврина, данный проект был провален константинопольскими синклитикамиб19. Впрочем, императрице удалось стать своего рода воссоединительницей Востока и Запада, правда, в церковном отношении, поскольку третьим, и самым главным, направлением её религиозной политики стал созыв Вселенского собора. Следует согласиться с исследователем [613] [614] [615] [616] иконоборчества Д. Афиногеновым в том, что для Ирины вселенский собор был мощнейшим средством легитимации. Уже то, что собор должен был войти в анналы как состоявшийся при «Константине и Ирине, благочестивых и благоверных государях» (как и случилось впоследствии), давало императрице великолепный пропагандистский козырь. Кроме того, все императоры, при которых состоялись Вселенские соборы, были признаны церковью святымиб20. Таким образом, личные мотивы императрицы сыграли в деле созыва собора не последнюю роль. Это видно и из тщательной подготовки, ему предшествовавшей. Положение Ирины было довольно щекотливым. С одной стороны, церковный собор ей был необходим, с другой, ей вряд ли хотелось услышать обвинения в подчинении церкви императорской власти. Идеальной была бы инициатива, исходящая со стороны самой церкви. Но большая часть епископов оставалась по своим убеждениям иконоборствующей, а патриарх Павел (), видя изменения в имперской политике, в 784 г. удалился в монастырь, где «молил о прощении своих иконоборческих заблуждений», и вскоре скончалсяб21. На патриарший престол была предложена кандидатура асикрита (*статс-секретаря) Тарасия, который согласился занять его только в том случае, если будет созван Вселенский собор. По словам А.Карташева, «создаётся впечатление, что роли на собрании для выбора патриарха были заранее обдуманы»б22. С этим согласны и Д. Афиногеновб23, и Ф.Успенскийб24, который подчёркивает, что в Тарасии Ирина нашла именно такого человека, который был нужен для проведения церковного собора, и выделяет лишь одну слабую сторону в деле избрания нового патриарха - слишком поспешное проведение его из светского звания в высший духовный санб25. В истории Византии этот случай избрания патриарха из мирян отнюдь не единственный . Так, И.Соколов к группе πατρίαρχαι κοσμικοι за 843 -1453 гг. относит четырёх [617] [618] [619] [620] [621] [622] человекб2б. Что касается ставшего в декабре 784 г. патриархом Тарасия, то он являлся компромиссной фигурой для духовенства, поскольку в отличие от большинства епископов не был связан клятвой не признавать иконы. Поэтому его избрание можно считать удачным дипломатическим шагом императрицы, чьим ставленником он, по сути, являлся. В свою очередь, императорская власть была единственным союзником Тарасия в самом начале его деятельности. По справедливому замечанию Д.Афиногенова, сложилась парадоксальная ситуация, в которой патриарху предстояло вывести церковь из-под зависимости от светской власти, не имея почти никаких рычагов воздействия, кроме всё той же светской власти[623] [624] [625]. Выступив инициатором созыва Вселенского собора, Тарасий, во-первых, угодил императрице, а во-вторых, укрепил статус константинопольского патриарха и лично своё влияние.Для того чтобы Собор состоялся, необходимо было оповестить о нём всех восточных патриархов и римского папу. Приглашения на собор были приняты и к августу 786 г. делегаты собрались в Константинополе. Но в день открытия собора, как повествует летописец «воины из воспитанников, стражей, и прочих легионов, подосланные своими начальниками..., с обнаженными мечами ворвались и грозились убить архиерея, православных епископов и игуменов. Царица чрез верных своих людей, которые при ней находились, старалась усмирить их, но они не слушались, а еще более бесчинствовали»б28. Собравшиеся вынуждены были разойтись, а враждебная собору партия праздновала победу. Казалось бы, всё продумавшая императрица не учла один существенный момент - столичные легионы были сформированы Константином V из азиатских провинций и искренне поддерживали иконоборческую политику. Осознав свою ошибку, стремившаяся добиться созыва собора Ирина провела своего рода военную реформу: под предлогом войны с арабами константинопольские гарнизоны были отправлены в поход, а для охраны столицы направились части, сформированные во Фракии, воины в которых не поддерживали иконоборческие настроения. К лету 787 г. императрица располагала преданным войском и послушными начальниками военных частейб29. 24 сентября в Никее состоялось первое заседание VII Вселенского собора, на котором присутствовали в разные дни от 330 до 368 делегатов, в том числе представители Александрийского и Антиохийского патриархов и папские легатыбЗО. Следует отметить, что Ирина не только не председательствовала, но и не присутствовала на самих заседаниях Собора, тем самым подчёркивая своё невмешательство в церковные дела и избегая обвинений в цезарепапизме.
Но результаты его работы оказались для императрицы весьма положительными. Главным являлось восстановление иконопочитания и осуждение иконоборчества во всех его проявлениях под угрозой лишения сана епископов и клириков и отлучения от церковного общения монахов и мирян. Таким образом, Ирина получила поддержку со стороны широкого клана иконопочитателей. Ещё одним итогом стало возобновление отношений с Римом. Хотя Ф. Успенский склонен видеть в этом исключительно заслугу папы, для которого вопрос о соединении церквей имел большое значение. Исследователь также считает, что своим успехом императрица обязана, главным образом, передвижению военных частей с одного места на другое и назначению новых военачальниковбЗі. Неожиданным для неё последствием собора стало превращение патриарха в самостоятельную фигуру. Как отмечает Д. Афиногенов, престиж и влияние Константинопольской кафедры сильно возросли, старый епископат сплотился вокруг патриарха, началось постепенное укрепление позиций главы византийской церкви во взаимоотношениях с императорской властью. Но превратиться в реальную институциональную силу патриарх мог только в случае единодушной поддержки внутри самой церквиб32. Но, хотя «Церковь Божья умирилась, ... враг не преставал сеять плевелы свои в своих [626] [627] [628] [629]делателях»б33. Иконоборческие идеи постоянно держали в напряжении церковную партию, получившую после VII Вселенского собора господство. Религиозные догматические споры продолжали использоваться в политических целях - в зависимости от того, какая социальная группа поддерживала того или иного императора он становился либо иконопочитателем, либо иконоборцем. Уже Константин VI в 795 г., видя уклончивость патриарха Тарасия относительно своего второго брака, заявил: «Если не будет (дано) согласие, я возвращусь к иконоборческой системе»б34. Ему самому этот возврат осуществить не удалось, он свершился несколько позже.
Сместивший Ирину Никифор I (802-811) и правивший около двух месяцев его сын Ставракий (811) были достаточно лояльны по отношению к церкви, поскольку большую часть времени были заняты решением внешнеполитических проблем. Правда, Ф. Успенский сделал вывод об иконоборческих симпатиях Никифора I на основании того, что войско, настроенное проиконоборчески, оказалось на его сторонеб35. По словам исследователя, хотя новый император не разделял взглядов царицы Ирины на положение церкви и духовенства в государстве, в их отношении он поступал довольно осторожноб3б. Он старался не вмешиваться во внутрицерковные конфликты, передав их разрешение в руки патриарха, власть которого продолжала усиливаться. Его собственный ставленник Никифор (806-813), сменивший на константинопольском патриаршем престоле Тарасия, предпринимал небезуспешные попытки воздействовать на императорскую власть. Патриарх добился наказания тех, кто агитировал против икон, направил императору письмо с просьбой принять репрессивные меры (вплоть до смертной казни) по отношению к еретикам, что и было сделано, также он оказывал большое влияние на государственные дела. По мнению Д. Афиногенова, баланс между церковью и государством оказался существенно [630] [631] [632] [633] нарушенным в пользу первойб37. Нужно отметить, что к такой оценке правления Никифора I исследователи пришли относительно недавно - в конце XIX - ХХ веках. Летописец Феофан даёт этому императору нелицеприятную характеристику, утверждая, что «христиане никогда так не страдали, как под правлением Никифора»б38. Ф. Успенский объяснил это личной антипатией современника и сделал объективный анализ того, что, по мнению летописца, являлось «злодействами» царяб39. Основываясь на фактах, историк доказал, что все указанные хронографом меры, во-первых, применялись для улучшения финансовых дел в империи, во-вторых, использовались правительством и в другое время, но считались не злом, а наоборот. Например, в летописи Феофан утверждает, что император «военным начальникам приказал обходиться с епископами и церковниками, как с рабами, самовластно отставлять их от епископств и от монастырей и отбирать их именья»б40. Ф.Успенский считал, что меры эти относились к системе обращения церковных имений на государственную службу, что практиковалось и ранее, а в Х - XI вв. превратилось в прониюб41 - условную передачу монастырских земель светским лицам с обязательством несения воинской службы. Следовательно, деятельность императора не имела характера личной наживы, святотатства или алчности, как представлено у летописцаб42. Исследователи ХХ в. также отмечают, что Никифор I в качестве первоосновы своей политики выделял интересы государства, и это позволило ему в какой-то мере примирить интересы иконоборцев и иконопочитателейб43. [634] [635] [636] [637] [638] [639] [640] При Михаиле I Рангаве (811 - 813) в церковной жизни империи воцарились мир и спокойствиеб44. По словам летописца, симпатизирующего этому императору «как государь благочестивый и православный он огорчался расколами святой церкви, под какими бы видами они ни происходили»б45, поэтому уговорил патриарха Никифора прекратить разногласия со столичными монахами, и особенно с настоятелем Студийского монастыря Феодоромб4б, пользующимся большой популярностью среди населения Константинополя. Феодор Студит стал оказывать сильное влияние и на императора. Михаил I по настоянию патриарха приказал применить смертную казнь против еретиков павликиан, которые помимо своих дуалистических воззрений и эзотерических ритуалов отличались тем, что были врагами церковного культа, в том числе и иконопочитанияб47. Часть из них, действительно, была истреблена, но Феодор Студит добился отмены императорского закона. «Не угодно Богу такое убийство», - писал он императору, а патриарху сказал: «Церковь не мстит мечом»б48. Влияние студийского настоятеля распространилось в том числе и на решение вопросов внешней политики, что сыграло роковую роль как для Михаила I, так и для империи в целом. В начале IX в. Византия потерпела ряд поражений от Болгарского государства. Именно болгарский хан Крум в 811 г. разбил войско императора Никифора Ι, а из его черепа сделал окованную серебром чашу. В 812 г. правителю болгар удалось занять ряд византийских территорий на побережье Чёрного моря, в том числе крупный город Месемврию, что явилось тяжёлой потерей для империиб49. Крум предложил мирный договор на тяжёлых для Византии условиях. По словам летописца, «царь, призвав патриарха... советовался о мире. Здесь присутствовали [641] [642] [643] [644] [645] [646] митрополиты Никейский и Кирикский... Патриарх, митрополиты и сам царь предпочитали мир, но злые советники с Феодором, игуменом Студийским, отвергали его»б50. Последним удалось взять верх, и константинопольский синклит отверг условия Крума. Летом 813 г. новая византийская армия была выслана навстречу войскам Крума к Адрианополю, под которым произошло сражение, неудачное для византийцев. В то время как отряды из Фракии и Македонии под командованием Михаила I начали бой, терпя явное поражение, Лев, стратиг фемы Анатолика, двинул свои части к Константинополю. Победа досталась болгарамб51. Номинально царём оставался Михаил, но большая часть войска уже говорила о другом государе. Д. Афиногенов акцентирует внимание на том, что арбитром в вопросе о власти явился никто иной, как патриарх Никифор. Именно к нему за советом обратился Михаил I, и именно ему Лев отправил посланиеб52, заверяя «своё православное исповедание веры, прося молитв его и благословения к принятию царства»б53. Из этого следует, что в начале IX в. церковь в Византийской империи стала реальной политической силой. Как первоиерархи, так и значимые фигуры в церковной жизни принимали непосредственное участие в делах государства. Всё это показывает, во-первых, самостоятельность церкви как института, во-вторых, её независимость от императорской власти, и, наконец, доказывает отсутствие в это время так называемого цезарепапизма. Конечно, Льва V, вступившего на престол избранием войска и одобрением этого избрания со стороны сенатаб54, повенчанного царской короной 12 июля 813 г., такое положение церкви не устраивало. Возвращаясь к иконоборчеству, он не просто склонял на свою сторону войско, но хотел изменить существовавший расклад сил в церковно-государственных отношениях в пользу императорской власти. Он понимал, что насильственно [647] [648] [649] [650] [651] почитание икон запретить невозможно, а достигнутое таким способом доминирование государства над церковью было бы лишено прочности и легитимности. По мнению Д. Афиногенова, императору необходимо было создать видимость внутрицерковных разногласий, в которых выступить в качестве посредника между конфликтующими сторонами, и решить дело в пользу иконоборчестваб55. Возврату к иконоборческим мероприятиям способствовали и настроения в обществе. В первую очередь, недовольство выражало войско, терпевшее при Михаиле I одно поражение за другим. Части населения не нравилось тесное сотрудничество императора с монахами - многие возмущались поступком Феодора Студита, отсоветовавшего заключать мир с болгарами. Наконец, из памяти чиновников не исчезли события 15летней давности, и многие из них готовы были вернуться к своим прежним идеалам. Не следует забывать и об иконоборческих настроениях восточных провинций империи, выходцем одной из которых (Армения) и был Лев V. После решения главной внешнеполитической проблемы - болгары, дойдя до стен Константинополя, отступили, а в 815 г. с ними был заключён мирный договорб5б, Лев V окружил себя доверенными людьми иконоборческого направления, которым поручил подготовить церковную реформуб57. В рамках этой реформы, в первую очередь, планировалось провести церковный собор, которому предшествовала дискуссия об иконах. Император рассчитывал, что, вступив в спор с иконоборцами и проиграв его (в чём Лев V не сомневался), православные иерархи утратят свой престиж, авторитет же василевса, наоборот, возрастёт, и баланс сил между церковной и императорской властью изменится в сторону последнейб58. Летом 814 г. была создана комиссия во главе с очень образованным игуменом монастыря вв. Сергия и Вакха в Константинополе Иоанном Грамматиком, которой было поручено отыскать в трудах отцов церкви свидетельства против иконопочитания. В декабре, когда комиссия нашла такого рода материал, Лев [652] [653] [654] [655] V заявил патриарху, что «народ соблазняется относительно почитания икон и говорит, что из-за этого язычники побеждают ромеев», и пригласил Никифора «поговорить с его людьми» 659. Отправленная патриархом делегация епископов ответила на все вопросы императора, но отказалась говорить с членами комиссии, которые уже открыто проповедовали свои иконоборческие взгляды. В конце декабря 814 г. патриарх собрал в своей резиденции 270 находящихся в столице епископов и игуменов монастырей с целью осуждения иконоборцев. Император понял, что конфликта с патриархом, нарушившим все его планы, не избежать, и попытался низвергнуть его. От патриарха был потребован отчёт о финансовых делах в церкви, тут же появились жалобы на него, а в марте для суда над ним был созван собор, состоящий, в основном из иконоборцев. Никифор объявил, что низлагает всех его участников на основании канона, запрещающего созыв церковных собраний без ведома правящего архиерея, и отправил императору послание, что оставляет свой престол «против воли и желания»бб0. Наконец, в апреле 815 г. после избрания нового патриарха императору удалось созвать церковный собор. На нём был восстановлен авторитет иконоборческого собора 754 г., а постановления Вселенского собора 787 г. объявлялись утратившими силуббі. Впрочем, провозгласив запрещение поклоняться иконам и бесполезность их производства, собор «воздержался от названия их идолами: ибо одно зло отличается от другого», из чего следует, что его решения более умеренными по сравнению с выводами собора 754 годабб2. Как бы то ни было, иконопочитатели отлучались от церкви и ограничивались в правахббЗ. Император использовал все репрессивные средства, имевшиеся в распоряжении государства - ссылки, заточения, бичевания для того, чтобы православные вступили в общение с новым патриархом Феодотом (815 - 821). Для Льва V, в первую очередь, по мнению Д. Афиногенова, важна была [656] легитимация нового патриархата, полностью подчинённого государственной властибб4. Однако, большая часть монахов, оставшееся верным иконопочитанию духовенство и их паства поддерживали сосланного Феодора Студита, который, в своё время, заявил императору: «Тебе вверено государство и войско - о них и заботься, а церковь оставь пастырям и учителям»бб5. Таким образом, идеи симфонии властей настолько глубоко проникли в сознание византийцев, что попытки государства поставить церковь под свой контроль даже если приводили к положительным результатам, то лишь на краткий срок. Свидетельством тому является судьба самого Льва V, убитого в декабре 820 г. в алтаре дворцовой церквиббб. Особенно ликовал по этому поводу Феодор Студит. «Да возвеселятся небеса, и радуется земля! - писал он, - Пал враг, сокрушён мучитель наш». И обращался к новому императору - Михаилу II со словами: «Время примириться нам с Христом,...соединиться с... церковью римской, ... величая ваше благочестивейшее и превожделенное царствование»бб7. Хотя сосланные и гонимые при Льве V иконопочитатели смогли вернуться домой, новый император не спешил отвергать всё, что было сделано при предшественнике. В делах религиозных он предпочёл сохранить status quo. Он писал бывшему патриарху Никифору: «Мы в каком положении нашли церковь, в том и заблагорассудили оставить её. Посему мы определяем, чтобы никто не дерзал принимать слово ни против икон, ни за иконы»бб8. Некоторые исследователи даже пришли к выводу, что Михаил II не только провозгласил свободу вероисповедания, заявив: «Пусть каждый поступает в этом отношении как ему угодно, не боясь никаких неприятностей и лишений», но и придерживался на практике действительной свободы совестибб9. Более того, эта веротерпимость помогла императору сохранить власть во время крупнейшего выступления IX в. - восстания Фомы Славянина (820-825), [657] [658] [659] [660] [661] [662] которое имело не только политическую и социальную, но и религиозную подоплёку. Последняя заключалась в том, что лидер восставших объявил себя сторонником иконопочитания и даже выдавал себя за Константина, сына императрицы Ирины, восстановительницы православия. Этим Фома привлек на свою сторону недовольных иконоборческими мерами правительстваб70. По мнению А.Карташева, ни иконопочитатели, ни иконоборцы не имели особых оснований предавать Михаилаб71. Из чего следует, что если бы столичные иконопочитатели поддержали Фому, восстание имело бы успех. Впрочем, по мнению большинства историков, решающую роль в его подавлении сыграл болгарский правитель Омортаг (Мортагон), войско которого вторглось в имперские области и разбило отряды восставшихб72. По мнению Ф.Успенского, это вмешательство ещё на 20 лет поддержало иконоборческую партиюб73. Действительно, в конце царствования Михаила II некоторые авторитетные иконопочитатели были заключены в тюрьму, а время правления его сына Феофила (629 - 642) оценивается как самое жестокое во втором периоде иконоборчестваб74. Первое, что следует отметить, это высокую образованность Феофила, в том числе и в богословии. Главная заслуга в этом принадлежит Иоанну Грамматику - «ученейшему человеку своего времени»б75, убеждённому иконоборцу, который в 833 г. стал константинопольским патриархом. Находясь под его влиянием, император и проводил свои иконоборческие мероприятия. Одно из них кажется довольно любопытным: Феофил приказал при сборе податей опрашивать население об их убеждениях, составлять списки иконоборцев и, как друзьям императора, оказывать им в податях всяческое снисхождениеб7б. Мера эта подчеркивала прямое вмешательство василевса ромеев в дела веры - с помощью административных методов он рассчитывал [663] [664] [665] [666] [667] [668] [669] на идеологическое сочувствие большинства населения. Т.е. взгляды Феофила были явно цезарепапистскими. Кроме этого он приказал вынести из церквей все иконы, а стенные изображения заменить фигурами зверей и птиц, повторив таким образом эдикт Льва III от 730 г., запрещающий антропоморфные изображения в религиозном искусствеб77. Жестокое гонение обрушилось на иконописцев. Наконец, не остались без внимания императора и монахи, которые были изгнаны из крупных городов, а жить им разрешалось только в пустынях. Монастыри же отбирались для государственного использованияб78. Впрочем, некоторые исследователи полагали, что религиозные преследования Феофила не выходили за определенные границы, так как он настаивал на уничтожении икон только в столице и в ближайших окрестностях, а к суровым наказаниям прибегал в исключительных случаяхб79. Доказательством его относительной лояльности является также и то, что его супруга Феодора была сторонницей иконопочитания, о чём император, не мог не знать, и несмотря на это, перед смертью он назначил её регентшей при малолетнем сыне- наследнике, настаивая, правда, на том, чтобы не менялись установленные порядки по вопросу об иконах, и не был смещён с патриаршего престола Иоанн Грамматик. В 842 г. на престол вступил трёхлетний Михаил III, но, фактически, в течение четырнадцати лет государством управляла его мать Феодора вместе со своим братом Вардой, дядей - магистром Мануилом и великим логофетом Феоктистом. Регентский совет сразу отступил от настоятельных просьб умирающего императора, начав восстановление иконопочитания. Немногочисленные источники сообщают, что «преданные православию люди ищут случая провести церковную реформу»б80, но «никто не смел явно высказываться за восстановление икон, так как ересь поддерживали большая часть сената и [670] [671] [672] [673] синода и сам патриарх»б81. Впрочем, по мнению А. Васильева, сила сопротивления иконоборцев была гораздо менее значительной, чем в эпоху царицы Ирины, так как Феодоре понадобился всего год с небольшим, чтобы созвать собор по вопросу о возвращении к иконопочитанию, в то время как Ирина вынуждена была затратить семь лет для той же задачиб82. Главный противник иконопочитания - патриарх Иоанн Г рамматик был лишён престола за попытку самоубийстваб83, а вместо него был избран сподвижник Феодора Студита Мефодий (843 - 847), подвергшийся суровым гонениям при императоре Феофиле. Именно он и возглавил собор, провозгласивший восстановление иконопочитания и анафему иконоборчеству, и подтвердивший постановления семи Вселенских соборов, включая собор 787 годаб84. Когда собор закончил свою работу, в храме Святой Софии была проведена торжественная служба в первое воскресенье Великого поста, 11 марта 843 годаб85. Исследователи отмечают интересный момент в праздничном чине Торжества Православия - император во время службы не входил в алтарь. Это объясняется как символический жест покаяния власти перед церковьюб8б, и, опять же, отрицает зависимость церкви от государства. Ф. Успенский обращает также внимание на то обстоятельство, что восстановление православия не сопровождалось никакими значительными потрясениями, и было проведено за очень короткий срокб87. Он пытается найти объективные причины падения иконоборчества. Первым он указывает политический мотив, а именно, опасность для царствующей династии со стороны войска, желавшего династического переворота в пользу военачальника Феофова, весьма популярного в том числе и из-за своей преданности православию. Несмотря на то, что император Феофил перед смертью приказал его уничтожить, войско, состоявшее, в основном, из выходцев из восточных провинций империи, [674] [675] [676] [677] [678] [679] [680] сохраняло память о Феофове, а большая часть воинов осталась верна иконопочитанию. Ф.Успенский замечает тот парадокс, что если в первый период иконоборчества восточные провинции дали самых энергичных борцов против икон, то в начале VIII в. выходцы из них - ревностные почитатели образовб88. Второй причиной успеха церковной реформы исследователь называет её соответствие желаниям большинства населения империи и поддержку со стороны влиятельного сословия - монашестваб89. А.В. Карташев считает, что к моменту преобразований иконоборчество просто выдохлось, изжило само себя «политически и культурно, не говоря о церковной его беспочвенности»б90. На наш взгляд, главной причиной успешного восстановления иконопочитания явилось то, что в народном сознании оно и не исчезало. Большинство иконоборческих мероприятий было вызвано, в первую очередь, политическими причинами. Догматические же дискуссии стояли на втором плане. Чуть более ста лет политика государства по отношению к церкви зависела от личных убеждений императоров, от их политических притязаний, и в какой-то степени, от государственных интересов. При этом часто религиозные реформы императоров-иконоборцев были губительными для исполнения их, казалось бы, мудрых политических решений. По справедливому замечанию Ф.Успенского, в среде высшей гражданской и церковной администрации и до и после реформы, за редким исключением, встречаются одни и те же именаб91. Это означает, что и те, и другие чиновники придерживались конформистской позиции, предпочитая вовремя раскаяться в «неверных» воззрениях, чем потерять занимаемый пост, меняя свои взгляды не по убеждению, а из-за страха или честолюбия. В целом же, церковная политика императоров-иконоборцев не затронула внутренней сущности религии. И как бы они не пытались подчинить церковь своей воле, в полном объёме им этого сделать не удалось. Следовательно, цезарепапизм в период иконоборчества выразился лишь в отдельных проявлениях, но не стал господствующей [681] [682] [683] [684] концепцией государственно-церковных отношений в Византии, и церковь осталась самостоятельным организмом, не подчиняющимся воле императоров. Не последнюю роль в этом сыграла позиция римского папы, который выступал в роли арбитра в спорах иконопочитателей и иконоборцев: так, Феодор Студит искал в Риме высший авторитет в своих дебатах с константинопольскими патриархами, императоры желали найти у папы подтверждение своим нововведениям. Это, с одной стороны, способствовало росту римских притязаний, с другой, не могло не вызвать недовольства не нашедших поддержки императоров-иконоборцев, и уже в период восстановления почитания икон стало одной из причин окончательного разрыва константинопольской и римской церквей. Большинство исследователей корни Великой схизмы 1054 г. находят именно в периоде иконоборчестваб92. Пожалуй, показательным примером того, что светская власть независимо от своего желания уже не могла вмешиваться в церковные дела, является правление Михаила III (842 - 867), который стал самостоятельно управлять государством после достижения совершеннолетия. Писавшие о нем хронисты (главным образом Продолжатель Феофана, Константин Багрянородный, Генесий) изображают этого царя мотом, пьяницей, страстным любителем и участником конных ристалищ, ради них забывавшим о неотложнейших государственных делах, богохульником и святотатцем, окруженным компанией низкопробных шутов. Примерно такая же репутация утвердилась за Михаилом и в научной историографии XIX в., и только в 1930-е годы начался пересмотр этой позицииб93. Исследователь Я.Н.Любарский в связи с этим даже задаётся вопросом, не является ли его образ в историографической традиции литературной фикцией, не имеющей отношения к реальной фигуре?б94 В своих религиозных убеждениях Михаил III придерживался индифферентности, более того, это был первый византийский император, который открыто издевался над христианскими ценностями. Так, идея «всешутейного собора», которым [685] [686] [687] «прославился» российский император Пётр I, была заимствована у Михаила III, который заставлял придворных шутов играть роли патриарха, духовного собора и подражать церковным церемониямб95. Но в отличие от русского «коллеги» византийский император не только не поставил церковь под контроль государственной власти, но предпочитал не вмешиваться в церковные дела. Известно выражение Михаила III: «Мой патриарх - Феофил («всешутейный патриарх Феофил Г рилл), кесарев - Фотий, а у народа патриарх Игнатий»б9б, из которого следует, что сам император был равнодушен к церковным проблемам, фактический правитель и правая рука василевса его дядя - кесарь Варда уважительно относился к Фотию, ставшему впоследствии патриархом (857 - 867 и 877 - 886), наконец, возглавлявший константинопольскую кафедру «патриарх народа» - Игнатий (847-857 и 867 - 877) ведал всеми делами в церкви. Это проявилось, в частности, в том, что Игнатий, во-первых, отказал Варде в причастии за сожительство с невесткой умершего сына, во-вторых, не захотел насильно постригать в монахини царицу Феодору и её дочерей, на чём настаивал Варда, не желая ни с кем делить властьб97. Таким образом, церковный предстоятель пытался воздействовать на ослеплённого властью чиновника. Хотя за это он поплатился лишением кафедры и ссылкой, будучи обвинённым в государственном преступлении, но своими действиями показал, что церковь может противостоять государственной власти. Более того, во время второго патриаршества Игнатия в 869 г. состоялся церковный собор, на котором было определено, чтобы избрание епископов не совершалось через насилие или хитрость со стороны светских властей, иначе поставленный таким образом епископ полежал лишению сана. Также было установлено, что на соборе епископов, избирающем митрополитов и патриархов, присутствие императора или чиновников было возможно только по просьбе самих иерарховб98. Кстати, [688] [689] [690] [691] преемник Игнатия на патриаршем престоле Фотий (857 - 867 и 877 - 886) пошёл ещё дальше в том, что касается разграничения полномочий священства и царства. Он был одним из тех новых людей с новыми задачами, с большой инициативой и творческим духом, которые начали действовать ещё при Михаиле III, а в полной мере проявили себя со вступлением на византийский престол новой - Македонской - династии (867 - 1057)699. 3.4