Глава 3. Национальные общины российской эмиграции в Китае в 193040-е годы: проблемы и противоречия развития
После захвата Японией северо-востока Китая и образования на этой территории марионеточного государства Маньчжоу-Ди-Г о в многонациональном Харбине, как во всей Маньчжурии, усилилось влияние японских оккупационных властей.
Это влияние в разной степени испытывают представители всех этнических групп. Вместе с тем японцы выборочно подходят к каждой из диаспор, населяющих Харбина. В отличие, например, от русских, евреев и других этнических групп украинцы, несмотря на японский контроль, получили некоторые послабления и возможности для организации своей общественно-политической и духовно-просветительной жизни. Это объясняется жесткой непримиримостью украинцев как к российской, так и к советской власти, их стремлением образовать независимое украинское государство, что было на руку японцам. Более благоприятные условия для деятельности украинских организаций объясняются и ослаблением советского влияния в Маньчжурии.Создавая Бюро по делам российских эмигрантов (БРЭМ), японская военная миссия (ЯВМ) пытается решить проблему консолидации российского населения, чтобы облегчить себе задачи контроля и управления над эмигрантами. БРЭМ как эмигрантское представительство представляло российскую многонациональную общину на официальном уровне, что важно было для японских властей, пытавшихся укрепить этнокультурную
109
целостность эмиграции .
В связи с этим политическое руководство украинской эмиграции вынуждено было приспосабливаться к новым условиям. В конце 1933 г. японские власти вернули украинской колонии Украинский клуб в Харбине, получивший название Народного дома. В нём разместились некоторые [109]
старые и вновь созданные общественные украинские организации, основной целью работы которых были сохранение и развитие национальнокультурных традиций украинского народа.
В 1933 г. возник Украинский женский кружок, Украинский учительский союз, возобновили свою работу организация «Просвита», художественный кружок «Бондура», возрождается Свято-Покровское братство, действует кружок украинских ориенталистов, организация Украинского союза хлеборобов-державников и др.
Однако главным направлением украинской общественной жизни в 1920-е гг. является политическая деятельность, на которую в своих интересах пытаются влиять и корректировать японские власти. ЯВМ в Маньчжурии поддерживает наиболее реакционные «едино-неделимческие» шовинистические круги эмиграции, сопровождающие на практике попытками подчинить украинскую общественную жизнь русским эмигрантским структурам.
В деятельности политического руководства украинской эмиграции преобладали авторитарные тенденции.
В 1935 г. усиливается контроль японских оккупационных властей на представителей российской эмиграции, когда КВЖД полностью перешло в руки Маньчжоу-Ди-Го. Она получила организационное оформление в виде японских военных миссий, созданных во всех населённых пунктах оккупированных территорий. Одновременно власти Японии пытаются расколоть российскую эмиграцию по национальному принципу, «заигрывая» с отдельными этническими группами, натравливая одни на другие. Одновременно поощряются фашистские эмигрантские комитеты и организации.
В 1935 г. японские власти дали разрешение на право создания Украинской Национальной Г ромады, позже переименованной в Украинскую национальную колонию (УНК)[110]. УНК состояла из правления во главе с
председателем и отделов: культурно-просветительного, школьного, хозяйственного и секретариата. В колонии были также организации, которые по линии отделов были подчинены правлению: союз домовладельцев и землевладельцев, женская благотворительная организация, молодёжная организация, союз ориенталистов, филиал Львовского просветительного общества «Просвіта». В состав УНК входили профессиональные организации: союз служащих и рабочих, союз учителей и союз шофёров[111].
Е.Н. Чернолуцкая отмечает, что практически вся общественнополитическая, хозяйственная и культурная жизнь украинцев в Харбине контролировалась УНК, а та, в свою очередь, находилась под неослабеваемым диктатом японской военной миссии. ЯВМ утверждала избранный на общем собрании УНК состав правления и председателя.
Все мероприятия, проводимые в УНК, осуществлялись только с разрешения ЯВМ и в присутствии её представителя. Для наблюдения за деятельностью УНК в ЯВМ был закреплен специальный советник. В 1936-1939 гг. эту должность последовательно занимали японские военные чиновники Хорне, Иноуэ, Анака, Маеда[112].Главным источником средств, на которые существовала УНК, был доход от эксплуатации Украинского дома, дававшего около 1 500 гоби. Во второй половине 1930-х гг. в доме колонии размещались фельдшерскоакушерские курсы, первая зубоврачебная школа, английская гимназия, Пушкинская гимназия, сдавались квартиры частным лицам. Более скромные доходы получила УНК от устройств еженедельных вечеров, содержания катка, а также в виде членских взносов и пожертвований[113].
В работе украинского общества по-прежнему уделялось внимание и культурно-просветительному направлению: регулярно устраивались
литературно-художественные и музыкальные вечера, драмкружок ставил спектакли на украинском языке, организовывались выставки прикладного творчества. В этом немалую роль играло общество «Просвіта» («Просвещение»). В Харбине оно организовало выпуск украинской газеты «Маньчжурский вестник» (редактор И. Свит), проводило в колонии работу по пропаганде национального быта, изучению языка, истории Украины, её литературы. Однако по предложению ЯВМ в 1936 г. общество «Просвіта» было закрыто[114].
Во время японской оккупации снова возобновляется острая борьба между двумя лагерями украинцев-эмигрантов относительно характера и цели украинского движения в Маньчжурии. Причем сами японцы не только не запрещали, а наоборот поощряли эту борьбу. Им она была выгодна, так как раскалывала российскую эмиграцию.
В основе разногласий украинских эмигрантов лежали существенные различия между украинцами по уровню национального сознания, с одной стороны, и украинцами, материальное обеспечение которых было более менее хорошее - с другой. Первое поколение эмигрантов, прожив в Маньчжурии два-три десятка лет, уже в значительной мере, окрепло материально.
Этот процесс почти не затронул политических эмигрантов, которые покинули Украину и Зелёный Клин после окончательной победы там советской власти. В 1930-х гг. уже значительная часть украинских эмигрантов имели достаточно высокий социальный статус и, с материальной точки зрения, уверенно стояли на ногах. Часть из них активно укрепляла своё положение с помощью вложения средств в покупку земли и строительство зданий, преимущественно в Харбине. К этой категории относились и так называемые пенсионеры, которые имели определённые сбережения.
Материальное и социальное положение многих украинцев в Маньчжурии было гораздо лучше, чем украинских эмигрантов в большинстве других стран. В США и Канаде украинцам нужно было приспосабливаться к порядкам народов, которые имели другую культуру и стояли в целом на более высокой ступени социально-культурного развития, чем китайцы. В Маньчжурии же первые украинские поселенцы сами были пионерами культурного и экономического развития края, что существенно влияло как на психологию, так и на отношения между этносами, населяющими Маньчжурию.
Вместе с тем, чтобы окончательно закрепиться на железной дороге или в других различных сферах её обслуживания, многие украинцы вынуждены были приспосабливаться к существующей ситуации, они перестали называть себя украинцами, говорить на родном языке и вообще отстаивать свою национальную идентичность. Эту прорусскую украинскую национальную общину возглавлял В. Кулябко-Корецкий.
Другой лагерь представляли новые (политические) эмигранты, которые, с одной стороны, принадлежали к наименее обеспеченной категории украинского населения Маньчжурии, а с другой - не знали мировоззренческих компромиссов и не желали иметь ничего общего с местными русскими эмиграционными учреждениями. Они группировались вокруг Союза украинских эмигрантов, которым руководили деятели так называемой четверки - Д. Барченко, П. Марчишин, И. Мир, П. Яхно[115].
В центре борьбы этих двух лагерей украинской эмиграции в Маньчжурии опять оказался Украинский народный дом.
Руководители Союза украинских эмигрантов пытались получить прибыль от его эксплуатации, которая должна была использоваться, по их мнению, для национальной пропаганды и культурной деятельности. Этому препятствовали представители украинской национальной общины, которые предлагали использовать Украинский народный дом вместе с российскими организациями. ЯВМ проявляла недовольство по поводу этих распрей, пытаясь направить деятельность обоих лагерей в антисоветское русло.Это неслучайно, ведь в тот период японские власти в условиях подготовки войны с СССР усиленно распространяли идею об отторжении Дальнего Востока и вовлекали эмигрантов в антисоветскую деятельность.
В положении «Украинской колонии в Маньчжоу-Ди-Го» говорилось:
«Цель колонии: объединение украинцев в Маньчжоу-Ди-Го, воспитание украинских масс в национальном духе, борьба с коммунизмом, развитие лояльности к Маньчжоу-Ди-Г о и Японии, просвещение украинских масс в духе указанных принципов, развитие и понимание массами украинско-японского сближения и значение самостоятельности Украины для Маньчжоу-Ди-Г о и Японии»[116] [117]. «Направление деятельности: правление ставит целью создать из всех украинцев Маньчжоу-Ди-Г о кадры национально сознательных людей, которые в случае возникновения конфликта могли бы организовать украинские массы в Приморье и Приамурье, которых там насчитывается 700 000 душ и которые живут компактными массами. Дальнейшей целью правление ставит организацию кадров, которые в соответствующий момент могли бы проникнуть в среду Красной Армии и привлечь на свою сторону служащих в них украинцев». «Отношение к русской эмиграции: русская эмиграция стремится к воссозданию былого могущества России, украинской проблемы и государства не признает. Этим определяется и отношение украинцев к этой эмиграции...» Кумирами группы «самостийников непримиримых» на Западе были Петлюра, его последователь полковник Коновалец, нашедший поддержку в Г ермании и развернувший там деятельность ОУНа (Организация украинских националистов), а после убийства Коновальца - его преемник Мельник. 117 были постоянными героями пропаганды . Антисоветское и антирусское направление становятся основными в работе УНК. Назначенные японцами руководители УНК Ю. Рой и И. Шлендик представляли интересы группы «непримиримых самостийников». Они-то и определяли ориентацию УНК. В 1937 г. Ю. Рой по настоянию японцев запретил деятельность всех украинских общественных организаций, за исключением УНК. В самом руководстве УНК с самого начала не было единства. Выделялись группировки украинцев гетманцев и республиканцев. По внешней ориентации они делились на сторонников Германии, Польши, Англии. Часть колонистов ориентировалась на СССР. Сторонниками умеренных взглядов, лояльно относившихся к советскому строю в России, были украинцы - старожилы Харбина: И. Шевченко, В. Опачий, Ф. Тоцкий и 118 др. Они боролись с непримиримыми самостийниками . Не прекращались и межличностные распри и разборки по поводу раздела имущества и финансовых средств. Так, из-за личностных взаимоотношений с руководством из объединения вышла группа во главе с И. Свитом и Л. Яхно, они образовали в 1938 г. «Союз украинских эмигрантов»[118] [119]. Особое внимание руководство УНК уделяет воспитанию молодёжи в антироссийском и антисоветском духе. Образованная на базе СУМ (Союза украинской молодёжи), в 1937 г. УДС (Украинская Дальневосточная сечь) провозглашала следующие принципы: «Восстановление независимой Соборной Украинской Державы со столицей в Киеве. Создание союзной с Маньчжоу-Ди-Го и Японией Украинской автономной государственной единицы на территории Дальнего Востока (Амурщина, Приморщина), отделенная от СССР, которая заселена большинством украинцев». «...УДС организует все украинские силы для решительной и беспощадной борьбы с большевизмом и коммунизмом как наибольшим врагом украинской нации. УДС воспитывает в первую очередь украинскую молодёжь с целью подготовки идеологических и военных кадров, готовых 120 активно работать для осуществления целей» . УДС являлась военизированной организацией. Её члены носили униформу, занимались обучением военному делу. Для молодых украинских националистов издавались журналы «Дальневосточный националист» и «Молодой украинец» на украинском языке. Для них УДС устраивала свои вечера, балы, спектакли, проводила беседы и лекции на антисоветские темы, вовлекала в спортивные секции[120] [121]. Японская военная миссия использовала молодых «удистов» в шпионаже против СССР и некоторых других стран. В 1936 г. из Берлинского центра ОУН в Харбин приехали его члены Б. Луковенко, Р. Федоров-Корда, Б. Марков, Васильев и Иванов. Они были зачислены в УНК на различные должности. Берлинские представители ОУН имели задачу активизировать антисоветскую работу в украинской колонии и объединить УНК Харбина с центрами ОУН на Западе, поскольку на Западе и на Востоке оуновцам покровительствовали союзники - Г ермания и Япония. Хотя официально УНК считалась самостоятельным центром и не признавала за собой главенства извне, но её цели совпадали с целями украинских националистов на Западе. Они заключались в отторжении от СССР и других государств украинских территорий и создании там независимого украинского государства. Для Востока эта цель конкретизировалась в захвате при помощи японцев дальневосточных земель Советского Союза и образовании там второй независимой Украины, или так называемого Зелёного Клина (или Зелёной Украины)[122]. Украинская общественная жизнь, в том числе политическая деятельность эмигрантов-украинцев, не ограничивалась только Харбином и Маньчжурией. В 1930-е гг. украинские этнические группы продолжали действовать в Ханькоу, Тяньцзине, Циндао, Шанхае. Многие украинские деятели, в основном представители украинской православной церкви, отказавшиеся от сотрудничества с японскими властями, уезжали сюда из Маньчжу-Го. Так, в Тяньцзине в 1938 г. образовался Украинский союз (спилка), впоследствии переименованный в Украинскую Громаду г. 123 Тяньцзиня . Первым председателем Украинской Громады стал М. Хмелевский, а после его смерти К. Рыбка - участник украинских организаций в Амурской области в 1917-1922 гг., секретарем Громады был А. Дробязко - активный участник событий периода 1917-1920 гг. на Украине. В 1930-е гг. небольшая украинская община проживала и в Циндао. Здесь также действовала Украинская Громада, руководителями которой являлись активный участник украинского движения в Приморье В. Мигулин и представитель младшего поколения эмиграции М. Милько, учившийся в украинской гимназии в Харбине, а затем получивший во Франкфурте степень доктора политических наук. Украинская Громада в Циндао издавала свою 1 94 газету «На Далекому Сході» . Важным центром украинской общественной жизни в 1930-40-е гг. был Шанхай, где в этот период проживало более 4 тыс. украинцев. По данным В. Трощинского, новая шанхайская Громада была создана в конце 1932 г.[123] [124] [125] Возглавили Громаду представители младшего поколения эмиграции. При Громаде был организован хор. Духовные нужды членов Громады удовлетворял украинский священник о. Дм. Дяченко. В 1938 г. шанхайская Громада насчитывала около 250 членов. Её деятельность отличалась активностью и организованностью, чему в немалой степени способствовала благоприятная позиция руководства Международного сеттльмента, на территории которого Громада располагалась[126] [127] [128]. Как мы уже отметили выше, значительная часть украинской диаспоры в Китае была политизирована и главными своими задачами ставила политические цели. Большинство из них были русофобы, требовавшие отделения Украины от России. По этому вопросу фактически у большей части украинской диаспоры не было колебаний, разногласия возникали только в ориентировке на союзников и в вопросе о будущей государственной структуре и социальной специфике их страны. Конечно, эмигрантские представления о прошлом и политическом будущем Украины не были абсолютно однозначны. Их диапазон отражал не только многообразие прошлого политического опыта носителей сепаратистской идеологии, но и многовариантные представления о конечных результатах борьбы за «самостийность»: от идеи украинской монархии в форме гетманства (В. Липиньский) до идеи демократической Украинской 127 Народной Республики (В. Винниченко) . Что касается перспектив сосуществования Украины с другими народами после приобретения ею независимости, то большинство украинских сепаратистов считали, что Украина заинтересована в появлении таких самостоятельных государств на Кавказе, которые были бы под её охраной и не были бы орудием посторонних сил. Для прибалтийских же государств - Литвы, Латвии, Эстонии - после провозглашения ими независимости Украина должна стать «политической охраной перед Москвой 128 и хозяйственной базой в процессе развития их экономической жизни...» . И поскольку Москва всё равно будет оставаться врагом номер один, украинским националистам следует поддерживать концепции государственной самостоятельности Туркестана, Казахстана и Идель-Урала, а в рамках Сибири - её государственность вне СССР. В вопросе об отделении Сибири от СССР, о включении её в «схему» азиатского государства, вплоть до союза с Японией, украинские националисты рьяно поддерживали сибирских сепаратистов. Возникшее ещё до революции 1917 г. областническое движение в Сибири как общественнокультурное течение в середине 1930-х гг. под давлением разного рода сепаратизма, в т.ч. украинского, обрело политические черты. Некоторая часть харбинской группы эмигрантов, в том числе бывшие министры белогвардейского сибирского правительства, выступила за полное отделение от России. Кроме украинских сепаратистов их поддерживали многие фашиствовавшие эмигранты, в том числе «Русская фашистская партия» во 129 главе с К.В. Родзаевским . Было бы неправильным считать всю украинскую эмиграцию в Китае политизированной и враждебно настроенной против России и СССР. В 1930е гг. многие простые украинские колонисты отходят от политики, сосредоточиваясь на культурно-просветительной, издательской и благотворительной деятельности. В эти годы члены Украинского народного дома (бывшего Украинского клуба), особенно старшее поколение, продолжали традиции украинской общественной деятельности не только в Маньчжурии, но и в других украинских колониях Китая. В годы Второй мировой войны центр украинской эмиграции перемещается в Шанхай, где в 1941 г. была создана УНК, активными деятелями которой являлись П. Бойко-Сокольский, А. Витковский, А. Дробязко, Г. Тоцкий и др. Здесь действовал также Украинский эмиграционный комитет как орган опеки не только над украинскими, но и [129] грузинскими и татарскими эмигрантами. После оккупации Шанхая японские власти официально признали полномочия комитета. В 1942 г. он был переименован в Украинский представительский комитет, главной задачей которого являлось обеспечение эвакуации украинцев из Китая в случае прихода коммунистических войск[130] [131] [132]. Его возглавил Г. Тоцкий, а затем С. Васильев. Вскоре данный комитет вынужден был прекратить свою деятельность, его функции взял на себя воссозданный Украинский клуб (председатель И. Свит, члены правления - П. Густавский, Г. Мельниченко, 131 Я. Николов, А. Шайдищкий) . В Шанхае в предвоенные и военные годы выходили различные украинские периодические издания: «Шанхайская Громада» (1937), «Украінський голос на Далекому Сході» - единственный украинский печатный орган в Китае в годы Второй мировой войны (1941-1944), который так же как и «The Call of the Ukraine» (1942), редактировал М. Милько, «Вісник Української Національної Колоніі» (1942). Кроме того, в 1941-1942 132 гг. здесь велись регулярные радиопередачи на украинском языке . Организованная украинская жизнь в Маньчжурии перестала существовать в августе 1945 г. после вступления Советской армии, а в других частях Китая - в начале 1949 г., после падения гоминдановского режима и установления коммунистической власти. Большинство руководителей Украинской национальной колонии в Маньчжурии были арестованы и вывезены в СССР. Значительная часть украинских общин Тяньцзиня, Циндао и Шанхая была эвакуирована на Тайвань и на Филиппины. Оттуда они перебрались в Австралию, Аргентину, Канаду и США. В Шанхае осталась небольшая группа украинцев, которые по разным причинам не могли или не хотели ехать в неведомые края. Были это преимущественно старые и больные люди. 30-е гг. ХХ в. - сложный и драматичный период в истории еврейских общин Китая. Как мы уже отметили выше, послереволюционная волна выплеснула за рубеж России тысячи евреев, многие из которых нашли убежище в Китае. Гражданская война, массовое бегство евреев из Монголии в 1920 г. (из- за разбоя и погромов, устроенных отрядом барона Р. Унгерна) способствовали значительному увеличению еврейских общин Харбина, других населённых пунктов. В начале 30-х гг. еврейские общины Маньчжурии заметны выросли. В Харбине - насчитывалось от 13-15 тысяч лиц еврейской национальности, в Дайрене - 200 человек, Мукдене - 100 человек, Хайларе - 50 человек, Цицикаре и Маньчжурии по 10 человек; в северном Китае: в Тяньцзине - 1 000-1 200 человек, в Циндао - 420 человек, Пекине - 50 человек, Ханькоу - 133 15 человек; в юго-восточном Китае в Шанхае - 2-3 тысячи человек . Российские евреи в Харбине возглавляли типографии, и др. культурные и просветительские организации. Самым известным издателем был Лембич, который издавал газеты «Заря», «Вечерняя заря», «Иллюстрированная заря». Если в 1920-е гг. харбинские евреи вели более свободную жизнь, то с японской оккупацией надеждам многих евреев не суждено было сбыться. Японские власти ограничили возможность евреев торговать, открывать предприятия, заниматься банковскими делами. Негативную реакцию евреев по отношению к властям вызвали события, связанные с японской жандармерией, когда был похищен сын владельца гостиницы «Модерн», богатого эмигранта-еврея Иосифа Каспе. Сын Каспе был жестоко убит, а похитители оправданы. Этот случай сопровождался шумным скандалом. Он взбудоражил всю Маньчжурию, евреи один за другим уезжали в Шанхай, Циндао. [133] Мировой экономический кризис (1929-1933), японская оккупация и поглощение маньчжурского рынка японскими фирмами, создание марионеточного государства Маньчжу-Го (1932) и продажа ему Советским Союзом КВЖД (1935) вызвали эмиграцию (в США, Советский Союз) и миграцию (в Шанхай, Тяньцзинь) большинства еврейского населения Харбина, которое уменьшилось в начале 1930-х гг. до семи тысяч человек, а 134 в середине - до пяти тысяч человек . Следовательно, можно утверждать, что начало 1930-х гг. стало началом заката еврейской общины в Харбине и во всей Маньчжурии в целом. Еврейские предприниматели сворачивали свою деятельность и уезжали в более «благоприятные» Шанхай и Тяньцзинь. Но прижиться в Шанхае харбинским евреям в первое время было непросто. Они вступили в противоречия с местными еврейскими общинами. Так, из-за глубоких культурных и в т.ч. языковых различий между шанхайскими общинами харбинским ашкеназам пришлось основать свои отдельные общинные учреждения: синагогу, похоронное братство, благотворительные общества, клубы и т.д. В 1932 г. ашкеназская община была реорганизована и 135 насчитывала к 1937 г. более 4,5 тысяч человек . Ашкеназской и сефардскую общины сближала сионистская деятельность[134] [135] [136]. Разнообразной была деятельность еврейской общины Тяньцзиня, которая насчитывала в 1932 г. около 2,5 тысяч человек. Общиной руководил Л. Гершевич. Под его руководством в Тяньцзине была открыта еврейская школа, еврейский клуб «Кунст» и синагога. Русская газета «Наша заря» в 1930-40-х гг. выпускала еженедельный вкладыш, посвященный еврейской жизни Тяньцзиня. Еврейская община Хайлара была немногочисленна. Налаженная в 1920-е гг. хозяйственная и культурная жизнь в этом городе была нарушена в предвоенные и военные годы (1939-1945 гг.). В годы войны положение евреев Хайлара резко ухудшилось. Со стороны японских и русских фашистов они подвергались гонениям. В августе 1945 г., после вступления советских войск в войну с Японией, группа русских фашистов и японские жандармы расстреляли в Хайларе всех мужчин общины. По окончании Второй мировой войны евреи-беженцы, большинство которых проживало в Шанхае, смогли при содействии США и еврейских организаций покинуть Китай. Вслед за ними, после установления коммунистического режима в 1949 г., начали покидать Китай евреи, проживавшие там до начала войны. В 1946 г. были закрыты последние еврейские организации в Харбине, многие их члены были депортированы в советские концлагеря. Несколько тысяч евреев Китая переселились в Израиль (организовали общество выходцев из Китая - Иггуд иоц‘ей Син), 137 другие обосновались в США, Австралии, Японии и других странах . Эмигранты-евреи оставили значительный след в культурной и научной деятельности русского Китая. Основоположником современной китайской музыки является горский еврей композитор Аарон Ашерович Авшаломов. Аарон родился в Николаевске-на-Амуре в октябре 1895 г. Горским евреем, уроженцем Кавказа был его дед, который в середине 70-х гг. XIX в. вместе с женой и годовалым сыном был выслан с Кавказа в Николаевск. В 1925 г. Авшаломов создал свою первую оперу «Куан Йин» («Богиня милосердия»), которая была исполнена в Пекине. В этом же году Аарон сочинил музыку к балету «Душа Цина». С 1929 по 1947 гг. Авшаломов жил в Шанхае, где работал главным библиотекарем муниципальной библиотеки и в последние три года - дирижером Шанхайского симфонического оркестра. В эти годы он создает четыре балета, Первую симфонию, пьесы для китайских [137] народных инструментов, вокальные произведения. Одним из наиболее известных сочинений композитора была симфоническая поэма «Аллеи Пекина» (1934)[138] [139]. Среди армян-мигрантов послереволюционной волны большую часть составили выходцы из Зангезура и Нагорного Карабаха - ремесленники, адвокаты, инженеры. Особым авторитетом пользовались врачи, а один из них, Степан Мухдесян, был руководителем здравоохранения Харбина. Именно в Харбине в этот период сложилась самая многочисленная (400 армянских семей) армянская община. Здесь же действовал армянский патриотический союз «Арцив», Армянский молодежный клуб и Союз армянских женщин, была воздвигнута армянская церковь Св. Григора Лусаворича, хором которой позже руководила певица филармонического оркестра Харбина Карине Псакян. В Харбине работала армянская школа на Дальнем Востоке. Что касается харбинской армянской церкви, то в 1959 г. решением китайского правительства она была реорганизована в текстильную фабрику, а в годы «культурной революции» разрушена в числе других 139 храмов . В 30-е гг. ХХ в. армяне жили в Маньчжурии, Харбине, Гонконге, Шанхае, Макао, Чанчуне. Армянское национальное общество «Миютюн», созданное ещё в 1917 г., на рубеже 1930-40-х гг. насчитывало около 400 членов. Главами армянской общины были В.Я. Согомоньян и С.В. Грдзелов[140]. Армянские общины сильно пострадали в годы японской агрессии, часть китайских армян погибла в японских концлагерях, другая эмигрировала из страны. После образования Китайской Народной Республики в 1949 г. большинство армян уехали из страны, в основном в США и Австралию. Китайский исследователь российской эмиграции Ван Чжичэн тепло пишет о шанхайских армянах, грузинах и других кавказских народах, которые способствовали расцвету в торгово-предпринимательской жизни этого международного города. Немалый вклад в развитие Шанхая внесли и представители других этнических групп российской многонациональной эмиграции. Конечно, самой крупной национальной колонией Китая были русские. Простые солдаты, казаки, служащие, врачи и инженеры, они вынесли тяжелые испытания вне Родины, проявив характер, силу воли и житейскую мудрость. Именно о таких простых русских эмигрантах тепло вспоминает Г.В. Мелихов: «Рядовые русские шанхайцы оставались вне раздоров своего руководства и мало обращали на них внимания. Проявляя высокую жизнестойкость и упорство, они не гнушались никакой работой и брались за все - торговлю врезное, разгрузку пароходов, работу охранниками и телохранителями, и тоже в условиях благоприятной конъектуры такого огромного морского порта, каким был Шанхай в 30-е гг., постепенно упрочили своё материальное положение, развили общественные институты, образовали культуру и в конечном счете к середине 30-х гг. заняли в международной колонии Шанхая почётное место. В 1937 г. русские в Шанхае, численность которых составила примерно 16-17 тысяч человек, владели в городе более чем 1 000 торговых и промышленных предприятий, многочисленными мастерскими, сосредоточили в своих руках 95% всей 141 розничной торговли международного сеттльмента» . В 1930-е гг. в городах Хайлар, Харбин, Маньчжурия продолжали развиваться тюрко-татарские мусульманские общины. В 1934 г. в Харбине было создано «Общество изучения культуры тюрко-татар» (Идель-Урала), [141] которое издавало свой еженедельник «Национальное знамя». В 1944 г. 142 только в Маньчжурии проживало уже 1 373 татар . Что же касается национального объединения эмигрантов-белорусов в Китае, то ни в каких архивных материалах, ни в публикациях информации совсем мало. Есть упоминания об отдельных группах белорусов-эмигрантов в Маньчжурии и выходцев из белорусских губерний (например, Е.Е. Кузнецов, отец художницы В.Е. Кузнецовой-Кичигиной; столяр Главных мастерских Семенов, уроженец Могилевской губернии; известный певец - М. Забейда-Сумицкий). В 1925 г. в Харбин для работы дирижером оперы приехал И.П. Райский, сын которого получил здесь прекрасное музыкальное образование в Высшей музыкальной школе им. Рахманинова и стал впоследствии руководителем широко известного за пределами Беларуси 143 оркестра . Все вышеизложенное позволяет нам сделать несколько выводов. В 1930-40-е гг. национальные общины российской эмиграции в Китае переживают сложный и противоречивый период своего существования. Пестрая по национальному составу дальневосточная эмиграция была наиболее замкнутой из всех, что объясняется чуждым для нее культурным, языковым, в целом цивилизационным окружением и оторванностью от других центров российского зарубежья. Результатом этого специфического положения данной диаспоры было отсутствие ассимиляции дальневосточных беженцев в чужеродную культурную среду Китая. Практически все этнические группы дальневосточного зарубежья сохранили свою идентичность, национальное самосознание, традиции и язык, хотя многие из представителей этих групп считали себя русскими или россиянами, т.к. недавнее общее прошлое, великий русский язык и культура объединили их. Русский язык был средством общения эмигрантов разных национальностей. [142] [143] С укреплением советского строя в России многонациональная эмиграция все больше теряла надежду на возвращение, на положительное решение своих политических и национальных задач. Она болезненно относилась к своему положению в изгнании. Не видя перспектив, акцент их деятельности из политической области все больше перемещается в культурную - к сохранению национальных традиций, школы, языка, религий. Накануне и в период Второй мировой войны основная масса национальных диаспор из Китая вторично эмигрирует в США, Австралию или возвращается в СССР.