Военно-казачье и крестьянское заселение и линейная торговля - как условия изменения социально-экономических характеристик региона

Российское государство было заинтересовано в укреплении военных линий. К этому подталкивали внешнеполитические факторы, связанные с обострением в середине 50-х годов XVIII в. борьбы за престол в Джунгарии и продвижением Цинской империи в Казахстан.

К середине XVIII в. на сибирских линиях были размещены Сибирский полк и прибывшие в 1745 г. с С.В.Киндерманом пять драгунских полков. В 1752г. на Новой линии было 3 полка: Луцкий, Вологодский и Слонецкий. Зимой 1753г. на недостроенных укреплениях Новоишимской линии были оставлены только команды, а главные силы перевели в селения, внутрь линии. Летом 1754г. на линии осталось 2 полка Вологодский и Слонецкий, они стояли 3 г. Штаб Вологодского полка находился в Петропавловской крепости, а Слонецкого в Пресногорьковской. В 1756г. проиошла передислокация сил, Вологодский полк ушел на Иртыш, а взамен его прибыл Сибирский. Штаб Слонецкого полка перешел в Петропавловскую крепость, а Сибирского - был сперва в Покровской, потом в Лебяжьей. В 1758г. на линии располагались Слонецкий и вновь прибывший Троицкий полк. В 1761г. из России прибыли новые полки и на Новоишимской линии с этого времени разместился Азовский полк. С 1765г. на линии находились Азовский и часть Ревельского полка [245, л. 152-156].

Рассмотрев, из вышеуказанных документов, штатное расписание, мы выявили, что в полку должно было состоять 970 человек, а таковых не было, для их пополнения в полки направлялись нерегулярные команды. Что касается Г орькой линии, то из документов можно определить, что здесь было размещено два полка, к которым были приданы нерегулярные команды.

Таблица 2 - Динамика количества войск на Новоишимской линии

Из таблицы мы видим, что данного количества для военного обеспечения линии, длиной в 565 верст, было явно недостаточным. Требовались мероприятия по увелечению воинского контингента.

О нехватке войск в крепостях и редутах мы находим подтверждение в донесениях и рапортах на имя командующего линией С.В. Киндермана от местных командиров. Так, в крепостях насчитывалось по 60-80 человек, в редутах по 24-44 человека. Только в тех крепостях, где стояли штабы полков, число войск доходило до 200 - 300 человек [245, л. 152-156]. Обеспечить надлежащий контроль за степной границей, а также быть готовым к военным действиям в больших масштабах, эти войска не могли. С такими силами нельзя было глубоко продвигаться в степь. командование занимало оборонительную позицию и не решалось на активные действия против казахов. Поэтому, исходя из такого малого количества войск, командование ставило поначалу оборонительные задачи и занималось укреплением и обустройством Горькой линии.

Несмотря на быстрые темпы строительства, быт регулярных войск имел крупные недостатки.

Войска на линии испытывали множество бед и лишений. Солдатская жизнь здесь была значительно тяжелее, чем в городах. Недостаток питьевой воды, частые заболевания «неизвестной болезнью» (от которой лечили табаком и нашатырем), однообразная пища, изнурительные работы, нелегкая гарнизонная служба изматывали солдат. Наблюдались случаи бегства солдат с линии в степь. Там они жили в работниках у казахской знати, предпочитая этот труд изнурительной линейной службе [54, с. 155].

Линейное офицерство зачастую вымещало досаду на солдатах. Шпицрутены были в большом ходу, и солдат били с жестокостью: за пустяшную провинность давали 2-3 тысячи ударов, за ложный донос на офицера - 6 тысяч ударов. Склоки в офицерской среде, жалобы друг на друга, отсутствие товарищества сопутствовали в буднях службы. Так, например, хорунжий донских казаков Линев сказал поручику Пашкевичу: «Ты де поручик, а я прапорщик, твой брат, офицер такой же».

Обычно, старший офицер, находившийся в Петропавловской крепости, являлся и командующим линией. Офицеры служившие здесь на степной окраине не столько ратовали за службу, сколько старались извлечь личную пользу из пребывания на линии. Высшее начальство не придавало значения жалобам на офицеров со стороны казахов и русских купцов, делая вид, что жалобам не верят, что они несущественны, и оставляя их без расследования. В тех случаях, когда они доходили до Петербурга, сибирское командование старалось оправдать своих подчиненных и брало их под защиту.

Например, плохую славу оставил о себе командующий Новой линией генерал-майор Девиц, прослуживший в Петропавловской крепости около 5 лет (1766-1770гг.) и успевший сделать много злоупотреблений, о чем было известно и в столице. Нами обнаружены интересные факты злоупотребления генерал-майора Девица. Они всплыли в связи с письмом султана Среднего жуза Аблая на имя командира корпуса И.И. Шпрингера, в котором излагались проступки Девица [229, л. 221-223]. Выдвинутые Аблаем обвинения сводились к тому, что Девиц со времени прибытия в Петропавловскую крепость чинил казахам «великие обиды»: во-первых, «одного киргизсца из ружья в руку ранили, и оного не могли и по ныне излечить, а принуждены (руку) по плечо отрезать. И другого тем же ружьем ранили в кром и по ныне пуля находица, от чего всегда болен. Да при том еще, захватя 15 человек и били их без милости. Да у них же отняли 40 лошадей»; во-вторых, казахов, приезжающих торговать в Петропавловскую крепость, Девиц бил и отнимал у них товар. Когда Аблай обращался к Девицу с просьбой найти виноватых, то тот ничего не предпринимал. Если же Аблай предлагал отнятые у казахов вещи отыскать и найденное разделить на три части: первая Девицу, а остальные две Аблаю, то вещи вскоре находились.

Аблай, не дождавшись ответа на свою жалобу от И.И. Шпрингера, направил ее оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу: «...хотя мы напредь сего о сем Омской крепости генералу и представляли, токмо на то от него никакой резолюции не получили, почему уже и Вам о том представить не приминули и уповаем, что Ея Императорского Величества Всемилостивейшая Государыня, ни одному рабу чинить не велит» [229, л. 431-432]. И.А.

Рейнсдорп просил И.И. Шпрингера «прилежно рассмотреть» жалобу Аблая, и сообщил о ней в Коллегию иностранных дел, где, однако, нашлись заступники генерал-майора Девица. В Указе Коллегии, направленном И.Шпрингеру за подписями графа Панина и князя Голицына, отмечалось, что «здесь совсем веры не подается принесенным от Аблая - салтана на генерала-майора Девица жалобам, как не сходным с его состоянием и знатностью чина». Иначе смотрел на все дело И.А. Рейнсдорп, который отмечал: «Сей Орды киргис-кайсаки сперва приведены в разврат бывшим перед сим на сибирских линиях покойным генерал-майором Девицем разными неприятными с ними его обращениями... по причине чего они киргисцы от того времени при здешних границах злодействуют» [246, л. 156-157]. Таким образом, И.А. Рейнсдорп придавал большое значение злоупотреблениям Девица и считал их причиною казахского брожения в пограничной полосе.

Линейные начальники менялись часто. Интересно отметить, что высшее военное начальство в Сибири в основном были немцами (из 10 командиров Сибирского корпуса 8 были прибалтийские немцы: С.В.

Другой же начальник Петропавловской крепости генерал-майор Станиславский (1772 - 1773гг.) не пренебрегал мелкими доносами на своих подчиненных. Руководитель земляных работ в крепости инженер подпоручик Замошников, чтобы завершить вовремя работы по устройству крепости требовал необходимого количества людей и лошадей. Станиславский же рабочую силу направил на строительство «генералитетских покоев и бани». О чем Замошников счел нужным сообщить своему начальству. Станиславский же отрицал срыв работ и старался оклеветать Замошникова разными доносами [183, л .414-416].

Таким образом, положение регулярных войск и их быт проходил в сложных условиях. Для повышения боеспособности линии требовались дополнительные силы. Еще до строительства Новой линии С.В. Киндерман составил ведомость, сколько подлежит на линии иметь войск. Он проектировал 1160 человек регулярного войска и 2152 нерегулярного [164, л. 111-115]. Особенно не доставало количество нерегулярного войска, которых было всего 268 (таблица 2).

В связи с увеличением количества укреплений регулярных войск оказалось недостаточно, поэтому Сибирская администрация нуждалась в дополнительных силах. Однако, средств на содержание даже имеющегося военного контингента не было. Попытка решить данную проблему за счет прикомандирования на определенный срок отдельных воинских частей (на подкрепление пехоты и драгун с 1758 г. на Горькую и Иртышскую линии направлялись сроком на два г. команды донских и уральских казаков по 1 тыс. человек, а также башкирско - мещеряцкие отряды в 500 человек, сменяемые ежегодно) не дала ощутимых результатов [41, с. 53].

Временные командировки не могли создать постоянного контингента служивых людей и обходились дорого казне. Правительство отменило с 1763 г. командировки уральских и донских казаков. Не удалось сократить финансовые расходы и на содержание войск и введением качественного хлебопашества, которое, по замыслу С.В.Киндермана, должно было обеспечить хлебом пограничные укрепления. На казенные пашни наряжалось по всем линиям 600 крепостных казаков, которым выдавались казенные лошади, волы и земледельческие орудия. Эти казенные обязательные работы отвлекали казаков от своего домоустройства и не принесли выгоды самой казне, так как местный хлеб обходился не дешевле привозного, и после 12-летнего существования казенное хлебопашество в 1764 г. было отменено Сенатом [41, с. 54].

Таким образом, перед правительством России стояла задача укрепить пограничные линии при минимальных финансовых затратах из государственной казны. Решить ее можно было только за счет увеличения казачества.

Основную группу нерегулярных войск составляли городовые казаки. Секретный указ Сената от 7 апреля 1752 г. на имя С.В. Киндермана предлагал: «Для фундаментального на вновь прожектированной линии поселения и расположения в новых крепостях и редутах регулярных и нерегулярных войск, показанная в присланной от него генерал-майора Киндермана в смете, число употреблять из здешних гарнизонных полков и из служилых казаков и татар, откуда способна по общему его генерал-майора с сибирским губернатором рассуждению» [186, л. 277-278а].

Еще в ХѴІІв. на территории Сибири в крупных крепостных городах несли службу казаки. Они именовались, как городовые казаки. Казачьи команды между собой были слабо связаны и именовались по местам размещения: Березовский, Иркутский, Керенский, Красноярский, Сургутский, Томский, Тобольский, Тюменский, Якутский и др. Все они входили в разряд городовых казаков, находились в ведении Сибирского приказа и на местах руководились казацкими головами, которые назначались воеводами из казачьей среды. Пешие и конные команды составляли гарнизоны и укрепления и выполняли связанные с этим повинности. Это были полувоенные формирования, привлекаемые для несения караульной охранной службы в крепостях на торговых и почтовых разъездах, привлекались для охраны дипломатических миссий, также они могли привлекаться для различного вида работ. Но основными их задачами были: «проведывание новых землиц», сбор с местных народностей ясака [247, с. 40-47].

В течение почти всего ХѴІІІ в. никаких специальных правительственных мер по развитию сибирского казачества не предпринималось, за исключением тех, кто служил непосредственно в пограничных укреплениях. Остальные выполняли полицейские функции и из-за длительных отлучек не могли заниматься хозяйством, кроме того, не имея земли, вынуждены были существовать за небольшое жалование. У них сложилась своя структура самоуправления, но были они подчинены военному ведомству.

Их служба протекала в тяжелых условиях, что и сознавало высшее начальство. Вот какую характеристику их положения дал командир корпуса И.В. Фрауендорф в своем рапорте от 4 августа 1778 г. Ф.И.Соймонову: «...оные казаки, яко издали от линий городов, ныне находятся на линиях в отлучении домов своих весьма в дальнем расстоянии, так что иные верст по тысячи и более от тех крепостей, в коих они находятся бессменно лет по пяти, по шести, а иные по десяти и более. И от того их долговременного на линиях бытия и по такому дальнему от домов своих отлучению, платьем и обувью весьма обносились, а у многих и лошади попадали, коих за такою скудостию и безодежностью не токмо в разъезды, но и пешие караулы употреблять не возмодно. Сетавшие же в домах их жены и дети за их отлучкою остаются без всякого призрения и приходят во всесовершенное разорение и нищету. И когда из оных казаков еому случится выйти из службы в отставку, то принуждены будут с женами своими и детьми остаться без всякого пропитания и ходить по миру» [186, л. 277-278а].

Командиры Сибирского корпуса, часто сменявшиеся, все как один склонялись к мнению о необходимости постоянного поселения казаков на линии вместе с их семьями. В таком случае считалось, что они будут терпеть меньше нужды, «со своими домашними будут всегда находится в обществе. И при отправлении своей службы для своей домашней надобности будут размножать хлебопашество и прочую домовую экономию, при которой они при отставке от службы при тех же местах оставаться будут и жительствовать могут» [186, л. 277-278а].

Приводилось в защиту подобного плана и военные соображения: в случае подступа неприятеля войска могут выступить из крепостей для принятия открытого боя, а старые отставные казаки могут встать на место вышедших войск. Кроме того от поселения казаков на линии видели выгоду казне: «егда оные казаки совсем на линиях домами своими заведутся, то тогда ж. при своих домах находящиеся, своим хлебом продовольствовать себя могут. А выдаваемой им до ныне из казны Ея Императорского Величества покупной дорогою ценою провиант, с немалым прибытком оставаться будет в казне. Разве оные казаки, когда командированы будут для поиску неприятеля и в протчие на линиях дальные от домов своих отлучки, то тогда, яко только на одно то время и казенный провиант выдавать будет надобно» [186, л. 277-278а].

Выдвигались невыполнимые проекты переселения казаков на новые линии о чем свидетельствует документы переписки начальствующего состава. Так, И.В. Фрауендорф и его преемник И.И. Шпрингер настаивали на переселении всех казаков их сибирских городов. И.В. Фрауендорф предлагал оставить «только дворян и детей боярских», а казаков с женами и детьми «из тех городов взять и поселить на здешних линиях». И.И. Шпрингер требовал незамедлительной высылки на линии всех городовых казаков. Но эти требования не учитывали особых уловий сибирских городов, поэтому более дальновидные администраторы отвергали эти проекты. Например, Тобольский губернатор Чичерин на ордер И.И. Шпрингера о высылке на линию всех городовых казаков деликатно ему отвечал: «... я хотя вполне убеджен в справедливости требования вашего превосходительства и неприменно приказал бы его исполнить, если бы не имел в том крайнего затруднения, которое объясняется тем, что ни в однои из городов, еще нет ротных команд, положенных по штату и сформулировать их не из кого. Вследствии чего необходимость указывает задержать казаков на нынешних их местах, как и для городской службы, так и для экстренных командировок до тех пор, пока не учарядятся по городам батальоны и роты и с тем вместе не представится возможность переселить их на линии. Вывести же из городов теперь же тем более неудобно, что некоторые из городов населены исключительно одними лишь казаками» [78, с. 108].

На Новой линии, в основном, находились тюменские, туринские городовые казаки и верхотурские служилые казаки. Они отпускались домой только в том случае, если начальство считало, что на линии нет военной опасности. Казаки были обременены работами, так как помимо военной службы, они занимались перевозкой почты и казенным хлебопашеством. Они также стояли целовальниками при казенной торговле.

Итак, привлечение городовых казаков было неэффективной мерой, и поэтому, со временем линейная служба городовых казаков была заменена службой крепостных казаков.

Крепостное казачество - это новый элемент на линии, первый продукт ее колонизации. Проанализировав по многочисленным документам и исследованиям мы выявили источники формирования этого вида казачества. Состав крепостного казачества (т.е. поселенного при укреплениях) был гетерогенным. Городовые и выписные казаки, постепенно осевшие на линии вместе с семьями; отслужившие положенный срок солдаты регулярных и тептярских полков; местные солдатские дети и выкупленные на торгах дети сопредельных кочевых народов; сосланные за бунт в Сибирь запорожцы и направленные на службу донские и яицкие казачьи команды; принявшие христианство башкиры и мещеряки; пленные польские конфедераты; бывшие колодники и маловажные преступники, а также случайно заброшенные люди [248, л. 102; 218, 445-448], [41, с. 18-19; 55-56], [42, с. 39; 48].

Крепостные казаки появились с конца 1750-х годов. Их число в первое время было немного. В 1764 г. на всех трех сибирских линиях их насчитывалось 779 человек. И.И.Шпрингер полагал, что по переселении сибирских казаков на линии, ему удастся сформировать пять казачьих полков, по 1000 человек в каждом. Однако этот проект И.И.Шпрингера полностью не осуществился [41, с. 18-19]. В справке генерал-майора И.И.Шпрингера указывается, что на городовых и крепостных казаков Сибирской губернии, ежегодно выходит на жалование 28553 рубля 97 копеек, а на провиант и овес 21300 рублей 45 копеек. Всего же с содержанием донцов и башкир не менее 101149 рублей 47 копеек [249, л. 14-15].

«Если же на основании представляемого штата последует разрешение образовать местное пяти тысячное казачье войско, - пишет Ф.И.Соймонов, то с укомплектованием его казаками из внутренних городов губернии, на довольствие этого войска по определенным окладам потребуется 99123 рублей 81 копейка, следственно менее против приведенной выше суммы на 1945 рублей 60 копеек. При этом представляется для государства еще та выгода, что донцы и башкиры не только избегают дальних от Родины командировок, а оставаясь дома, будут способствовать благоустройству своего хозяйства» [249, л. 16].

И.И.Шпрингеру удалось скомплектовать два казачьих линейных полка. Рассчитывая укомплектовать и остальные, он в 1769 г. снова обращался к Тобольскому губернатору с просьбой выслать всех сибирских городовых казаков на линии, число которых исчислялось в 3192 человека. Генерал-майор И.И. Шпрингер настаивал на обязательной высылке казаков вместе с женами и детьми «ибо по теперешней России с Оттоманскою Портою войне нет надежды, чтобы кроме сих людей можно было откуда в прибавок на подкрепление здешних линий воинских команд получить» [250, л. 61-64]. Но Тобольский губернатор не мог пойти навстречу этим предложением И.И.Шпрингера, так как, выполнение их означало бы вывод основного населения из ряда сибирских городов. Взамен этих проектов стали приниматься поощрительные меры для поселившихся на линии казаков. Так, в 1770 г. крепостных казаков освободили от казенного хлебопашества и предоставили им право вести меновую торговлю с казахами при крепостях. В 1773 г. вышел Указ о наделении казаков, живущих на линиях, землею по 6 десятин на душу «дабы не отвлекать их хозяйством от службы» [56, с. 30]. 9-го апреля 1756г. выходит Указ Сената о недопущении в перегоне со степной на сибирскую сторону киргиз и прочих орд с табунами [187, л. 281-291]. Одновременно с этим вышло постановление казакам и драгунам живущим по Иртышу и Пресногорьковской линии не допускать казахов к линиям не ближе 10 верст и пользоваться землями, им было отдано во временное пользование 10-ти верстная полоса для служебных надобностей. В связи с этим в последней четверти ХѴІІІв. последовало интенсивное заселение линий казачеством.

Вследствие этого у казахов Среднего жуза была отторгнута десятиверстная полоса с внешней линии. А организованные казаками разъезды фактически углубили владения линейных жителей на 15-50 верст в степь, где они занимались хлебопашеством, сенокошением, рубкой леса, ставили хутора и занимались различными промыслами [251, л. 1-3].

Нарушение традиционных маршрутов кочевания вызвало недоволство казахов, живших вдоль линий. Сам же Г.Е. Катанаев пишет в вышеназванной работе, о вторжении русских в киргизские пределы «поэтому немудрено, что все столетие было временем упорной борьбы киргиз аборигенов страны с русскими пришельцами» [56, с. 12].

Многочисленные документы и архивы Омска и Оренбурга свидетельствуют об обострении земельного вопроса вдоль линии. Дела называются: о направлении воинских отрядов, пограничные проишествия, о набегах киргизцов и т.п. Много сведений об этом в рапортах, донесениях, письмах, отчетах линейного начальства. Все это свидетельствует об обострении отношений. Это стало одной из причин участия казахов в Крестьянской войне Е. Пугачева и дальнейшим ростом антиколониального движения казахов Младшего и Среднего жузов.

В ответ на это российское правительство занимается укреплением обороноспособности границ, увеличивается число гарнизонов. Особенно после Пугачевского бунта. В архивах Омска и Оренбурга содержатся материалы по организации мероприятий по защите линий [252, 253]. Войска занимались, судя по содержанию дел, недопущением казахов к крепостным линиям, отгоном табунов, препровождением «нарушителей» в крепости и т.п. Теперь линии носили еще и полицейские функции.

Поэтому они позволяли себе вмешиваться во внутренние дела казахских родов. Даже сами историки того времени, как например, А.И.Добросмыслов, были вынуждены отметить, что «казачьим отрядам была полная свобода действий, которые не отличая мирных киргиз от бунтовщиков, убивали и грабили кого ни попало и тем раздражали их так, что они со своей стороны платили казакам той же монетой» [254, с. 412]. Архивные источники также содержат многочисленные примеры вымогательства, насилия, притеснения со стороны казаков.

Чтобы увеличить число линейных казаков правительство приступило к принудительной колонизации. В эту категорию направлялись ссыльные колодники, казаки с Дона и Украины [255, л. 218]. Интересен документ об отправлении на Новоишимскую линию 150 ссыльных колодников, 1000 донских казаков [248, л. 28; 102, 445, 448]. Присылали также сюда дезертиров, например «беглецы карабинерных и пехотных полков, из беглецов российских, возвращенных из Польши» [258, л. 43-53]. В архиве содержатся также промемории и списки колодников отправленных в Омскую крепость, например в 1765г. 137 колодников [257, л. 122 б]. Так, в 1770 г. были зачислены в пограничное казачество 138 запорожцев, захваченных из партии Железняка и Жвачки, производивших беспорядки и самовольства в Польше, участвовавших в движении против польской шляхты («колиивщина»). Для искоренения малороссийского «вольного духа» Гайдамак Иван Найда стал Ванькой Найдиным, Грицко Таран - Гришкой Тарановым, Остап Негодов - Оськой Негодиным и д.т. В станице Пресновской в 1771 г. появилось 7 запорожцев, выделявшихся своим независимым видом, своенравием и одеждой турецкого покроя [258, л. 27]. Записывались в казаки и маловажные преступники и пленные из польских конфедератов. В 1797, 1798 и 1799 годах были обращены в казачье сословие местные солдатские дети в числе 2000 [41, с. 56].

Для увеличения числа казаков для охраны границ командующий сибирской дивизией генерал-лейтенант Штрандман рапортовал в Сенат, что имеющиеся количество войско из 3640 человек не обеспечивает полную сохранность границ. Он предлагает пополнить численность за счет городовых казаков Тобольской губернии и Томского пехотного полка. Вскоре этот рапорт был рассмотрен и уже к 1808 г. линейное казачье войско состояло из 6200 человек [41, с. 62].

Была еще одна категория казачества, так называемые выписные казаки, и крестьяне сибирских деревень, временно вызванные на линию. От городовых казаков они отличались тем, что их, как менее знающих военную службу, назначали главным образом, на различные хозяйственные работы. Но в случае недостатка военных людей, их заставляли нести воинскую службу. Выписные казаки должны были являться на линии из деревень со своим оружием. На Горькую линию выписные казаки назначались из ялуторовских, ишимских, тюменских и краснослободских крестьян. По росписи генерал-майора С.В. Киндермана из Сибири могло быть назначено более 9000 выписных казаков. В особенно напряженной обстановке жили крестьяне прилинейных дистриктов, зачисленные в казаки. Они без ведома старост и десятских не могли отлучаться от домов, а в случае незаконной отлучки по отысканию наказывались кнутом [54, с. 229]. Крестьяне должны быть готовыми в 24 часа к выступлению на хороших лошадях, с ружьем, порохом и свинцом. Предварительное военное обучение они проходили «без отлучки от домов». В 1752 г. на строительство Горькой линии послали 500 выписных казаков. Они явились со своим оружием и получали на работах только солдатскую порцию провианта. Их сменили через два года и они ушли домой вовсе разоренными.

При отправке нового наряда выписных казаков на линию, военное начальство наблюдало, чтобы гражданская администрация не вмешивалась в отправку людей и не делала попыток за взятку освободить от повинности. Для отвода выписных казаков назначались испытанные в службе унтер-офицеры. Известны случаи, когда выписные казаки отказывались идти на службу на Новую линию. Так поступили в 1757 г. крестьяне слободы Орлово Городище. В слободу была послана команда в 30 человек при одном офицере с инструкцией: казачьих старшин 6 человек поймать, заковать в ручные ножные кандалы, а Ишимской управительной канцелярии выбрать, вместо закованных, новых старшин. Новый старшина повел 149 выписных казаков в Коркину слободу для получения жалования, но по дороге 52 человека сбежали [54, с. 230].

Бегство выписных казаков, как по пути на линию, так и с линии, было систематическим явлением. В 1757 г. во время джунгаро-китайской войны, когда ждали военных столкновений на линии, выписные казаки бежали группами по 10-25 человек. При их поимке, они говорили, что «хотели возвратиться на родину и жить тайно», а о строгости же наказания за побег они не знали и подтверждение о небегании от начальников не слышали [54, с. 230].

Выписные казаки имели свою собственную администрацию: сотника, пятидесятника и десятника. В 1757 г. за овес для лошадей они получали в месяц: сотник - 75 копеек, пятидесятник - 60 копеек, рядовой - 44,5 копейки. Жалование же на себя им не полагалось [54, с. 230].

Указ Сената от 25 августа 1755 г. запрещал высылки выписных из крестьян казаков на Новую линию, «дабы за тое их высылкою в их крестьянских работах помешательства и в сборе подушных денег доимки невоспоследовало. А в подлежащих на той линии работах, исправляться находящимися там воинскими командами, приводя эту линию к окончанию с крайним радением.» [173, л. 84].

Однако этот Указ не соблюдался. Его воспринимали слишком узко, как запрещавший использовать выписных казаков на строительных работах, но отнюдь не на линейной службе. После бегства в 1757 г. 5 выписных казаков из крепости Пресногорьковской, командир корпуса отчитал начальника гарнизона за употребление казаков в казенные работы и снова предложил придерживаться его распоряжения о непосылке их в казенные работы [227, л. 122].

На долю выписных казаков после Сенатского указа 1755 г. осталась экстренная гарнизонная служба. Например, в 1757 г. для препровождения большого джунгарского коша, следовавшего вглубь России, были вызваны 300 ишимских выписных казаков. По выполнении поручения их отпустили домой [227, л. 376]. Сибирская губернская канцелярия напоминала крестьянам, назначенным в выписные казаки, быть в состоянии ежечасной готовности 4,5 года спустя после Сенатского указа 1755 г. Тарские выписные казаки несли караул на ишимских озерах «дабы потаенного провоза соли не было» и работали на казенной пашне еще в 1759 г. [54, с. 231].

Требования командования на выписных казаков в 1760-х годах стали редкими. В 1769 г. генерал-майор И.И. Шпрингер просил тобольского губернатора Чичерина отпустить на линию 500 выписных казаков, тот отказал, ссылаясь на «бедность и отягощение народное». В ответ на письмо губернатора И.И.Шпрингер сообщил, что отныне «ни с которых мест Сибирской губернии оных выписных казаков в рассуждении отдаленности от здешних линий, высылку отменить и оставить их в своих местах, только с тем непременным подтверждением, чтоб они во всякой исправной готовности и к обороне вооруженными находились». И в случае прорыва через линию неприятеля и приближения его к русским селениям «отпор и оборону чинили и себя защищали» [250, л. 61-64]. После этого выписные казаки снова были вызваны на линию только единственный раз, во время Пугачевской войны.

Частые смены войск на линиях, перетасовка их по разным местам, нарушали естественный ритм службы. Офицер, заступивший на место своего предшественника, долго не мог разобраться в старых делах и определить, что надлежит привести в исполнение. В целях сохранения деловой

преемственности между сменяющимися гарнизонами, в штабных крепостях сибирских линий (на Новой линии в Петропавловской и Пресногорьковской) в 1765г. были учреждены должности комендантов. Комендант крепости на Новой линии должен был иметь майорский чин. Ему придавались два писаря. Он не числился в составе линейных полков.

Для обеспечения естественного прироста казачьего населения установлением 1759 г. на линиях поселялись ссыльные женщины 19-40 - летнего возраста. Указ 1825 г. разрешал покупку или выменивание женщин у сопредельных кочующих народов [42, с. 39]. Нередки были случаи «умыкания» невест казаками из казахских аулов.

Например, документы свидетельствуют о направлении на линию «подлежащих смертной казни женщин колодниц для выхода замуж» [248, Л. 445, 448], «20 человек из Тобольска женок и девок для замужества» [259, л. 13].

Вся эта масса служивых людей, принудительно зачисленная в состав казачества, состояла из разнородных, часто деклассированных, уголовных элементов и должна была служить «доколе была в силах». Она не представляла собой обученной, монолитной военной организации. На это прямо указывает представление 1808 г. Сенату начальника 24-ой дивизии генерал-лейтенанта Глазенапа, которому было подчинено Сибирское казачье войско. «Офицеры - пишет он, - большей частью престарелые, мало или вовсе безграмотные. Между урядниками и казаками много стариков, служивших свыше 40 лет... Одежда казаков... сделана была грубо и некрасиво, предметы же вооружения - до возможной степени - ветхие и негодные. Лошадей достаточные казаки имеют хороших, но наибольшая часть, обучались иногда перед смотром эволюциям своего сочинения, стреляли на скаку на ветер и многие не умели зарядить ружья или пистолета ни на лошади, ни пешком.» [42, с. 89-90].

Разнообразие социального и национального состава казаков определяли и трудности становления их хозяйственной жизни. Введение натурального и денежного довольства линейным казакам и членам их семей с самого начала определило положение сословия как сословия служилого, используемого государством для военных целей и казенных работ, и казак со своей семьей не ощущал себя как хозяйственно-родственный коллектив. Семья растворялась в населении крепости, редута, проживая совместно с другими в казармах. На это прямо указывает челобитная казачьей депутации, представленная в Сибирский приказ в 1763 г.: «... а жительствуем мы в крепостях, форпостах и станах обще с воинскими командами и другими разными поселенцами наряду и довольствуемся с женами своими и детьми только получаемым жалованием и месячным провиантом» [42, с. 44].

Таким образом, путем пополнения гражданским сословием казачества, правительство намеревалось решить проблему численности войска. Назрела необходимость в реорганизации и в 1808г. было учреждено Сибирское казачье войско, которое по штатному расписанию и порядку проведения службы была приравнена к армейской службе.

К началу XIX столетия в пределах Западной Сибири и северного региона Казахстана проживало уже 6 тыс. душ мужского казачьего сословия. Все они несли службу на пограничных линиях с казахской степью и представляли собой значительную силу. Штат войска состоял из 10 конных полков, каждый пятисотенного состава. Войску положено иметь 5950 служилых казаков, а также две артиллерийские роты [41, с. 14].

С завершением строительства Новоишимской линии, соединившей Северный Казахстан с Уралом и Иртышом, и, как следствие, с Центральной Россией, были созданы условия для заселения русскими лесостепных районов Казахстана.

С постройкой укреплений возник вопрос о привлечении населения, так как ближайшие сибирские деревни находились от линии на большом расстоянии до 200 верст. Бывшее командование полагало что гражданское население на линии не должно превосходить военное и что при крепостях и редутах желательно иметь полезное население - казаков, мастеровых и купцов. Крестьянская колонизация линии, тогда считалось ненужным и крестьянам настрого было заказано не в коем случае не селиться ближе 40 верст к линии, и поселяться только деревнями, а не в одиночку однодворками. В случае нарушения этого условия крестьянские жилища уничтожались.

Степное пространство внутри Новоишимской линии подверглось обследованиям с целью выяснения годных для поселения мест. Посылалсиь несколько раз представители командования для установления мест будущих поселений. Один из них, Бутенев посланный исследовать междуречье Ишима и Иртыша между Старой линией, нашел годные места только при озерах Алабуга, Калмакова и реках Кутерьма, Тюкале, Яману. Об остальном же пространстве он даёт неутешительное сообщение: «кроме этих мест, по показанию проводников и выборных Отабацкой слободы, годных к поселению мест нет» [54, с. 217]. Бутенев был направлен на поиски новых территорий в 40 верстах параллельно линии, но ему это не удалось, так как эти территории постоянно затапливало весенними талыми водами.

Район в 40 верстах от Петропавловской крепости обследовал Уксусников, он наметил места поселения по Ишиму, потом повернул на восток до меридиана Полуденной крепости, а дальше его не пустили «великие непроходимые займища» [54, с. 257].

Междуречье Ишима и Тобола и правый высокий берег Ишима оказались более пригодными для заселения. Здесь меньше горько-соленых и заболоченных озер и капитан Шустов назначил места 16-ти деревням на расстоянии от линии на 73-98 верст. Деревни проектировались небольшие по 10-20 дворов [54, с. 258].

Проектировщики новых поселений столкнулись с наличием самовольно поселившихся крестьян. В рапорте Уксусникова мы узнаем, что внутри линии в 29 верстах, ближе Ишима, в урочище Манык «селится деревня Тобольского подгородного дистрикта крестьянин Слободчиков с двумя братьями и детьми. Другая деревня селится в 30-ти верстах от крепости Святого Петра на большой дороге, при озере Полковничьем, заселяют ее Тобольского дистрикта станицы Агоратского крестьянин Анциферов и два сына его. Пашни они распахивают самовольно, объявляя, что присланы сюда от Ишимской управительской канцелярии» [54, с. 256].

Желающих переселиться крестьян первоначально насчитывалось 122 двора в район Красного Яра на правом берегу Ишима. В 1759г. по распоряжению командира корпуса происходило вывление самовольно поселившихся крестьян. Постройки, находившиеся ближе 40 верст к линии были сломаны и крестьяне направлялись обратно на прежнее жилище, «где они подушный оклад положены» [260, л. 48].

Установление нежилой 40-верстной полосой за линией вызывалось военными соображениями. Полагали, что тогда меньше будет нарушителей границы, не будет контрабандной торговли и в случае появления неприятеля линейный курьер успеет дать знать деревне крестьянам о принятии мер к обороне. С точки зрения местного военного начальства, ближайшие к линии сибирские деревни рассматривались, как вторая линия обороны. Крестьяне этих деревень обязаны были иметь у себя дома оружие.

Надо отметить, что власти рассматривали Новую линию не только, как оборонительный заслон, но и как основной проводник русского влияния в степи. Возможностями только военных это было малоэффективно. Со времени разрешения торговли со степью на линии, надо было обеспечить войска дополнительными продуктами питания, нужны были категории мастеровых, нужно было поселить семьи духовных лиц, также на линии были семьи офицеров и казаков. Гражданское население медленно, но все же увеличилось при крепостях и редутах. Возле укреплений появляются предместья. Например, при Петропавловской крепости вне стен имелось 32 двора мастеровых, семей военных, служителей и других, всего 397 человек [188, л. 65-66].

Поселения вокруг крепостей назывались форштадтами. В самом начале XIX в. форштадты крепостей насчитывали следующее количество дворов: Петропавловский - 200, Пресногорьковский - 150, Пресновский - 70, Полуденный - 75, Кабаний - 75, Николаевский - 125, Лебяжий - 100. В форштадтах редутов имелось от 22 до 65 дворов [261, л. 52-55].

Колонизация огромного района между старой Ишимской и Горькой линиями по Ишиму, Вагаю и Тоболу, благоприятного для хлебопашества, осуществлялось в трех формах: вольной, смешанной и правительственной.

Крестьянин Т.Д. Булашев вместе с семьей без паспорта и разрешения местного начальства по каким-то причинам выехал в укрепление св. Петра осенью 1758 г. По пути следования он облюбовал место около оз. Долматово, где и построил в декабре 1758 г. избу, положив основание первому в Северном Казахстане крестьянскому поселению, которое через 5 лет насчитывало уже 144 души мужского пола [262, л. 18, л. 21].

Осенью 1759 г. крестьяне и разночинцы основали Соколовку и Вагуалино, построив жилые и хозяйственные постройки, которые к 1763 г. насчитывали соответсвенно 199 и 178 душ мужского пола. По мере увеличения численности населения от ранее возникших сел отпочковались «дочерние» поселения: Метлишное, Глубокое, Лебедкино, Белое и др. [260, л. 30].

О том, что вольная форма колонизации имела место в данном регионе, свидетельствуют донесения военных. Так, в рапорте полковника Тюменева от января 1759 г. указывалось, что «в крепости Святого Петра справкою оказалось: Ишимского дистрикта крестьяне живут самовольно близь крепости Святого Петра, 3 крестьянина Коркиной слободы, куда и подати платят бездоимочно». Один из них поселился шесть лет назад, другие - позже. Однодворки их расположены в 6,7 и 27 верстах от крепости, вниз по Ишиму [77, с. 53].

Такое поселение «вольно явившихся и самовольно переселившихся без отпусков» осуществлялось чаще всего крестьянами из ближайших районов. Из таежных, неблагоприятных по климатическим условиям для хлебопашества уездов, освоенных русскими крестьянами еще в XVII веке, началось переселение в лесостепи. Появляются деревни Омской крепости, куда переселились крестьяне из Тюменского уезда. Здесь возникли Омская и Чернолуцкая слободы, деревни Большая Кулагинская, Малая Кулагинская, Красноярская, Милетина, откуда уже с середины XVIII в. началось интенсивное переселение в сторону Горькой линии. Сначала они выезжали или ходили пешком для рыбных и пушных промыслов на неосвоенные еще территории, иногда и выходившие за линию укреплений. Затем ставили там уже не «промышленные избушки», а настоящие избы и оставались на постоянное жительство, занимаясь промыслами. Потом заводили на новом месте хлебопашество. Это был путь постепенного «сползания» земледелия на юг и вообще распространения русского населения на свободные земли за счет чисто вольной колонизации из ближайших районов [77, с. 54].

Однако, вольная форма колонизации имела незначительные масштабы и не могла решить задачу заселения данной территории русским элементом.

Более эффективной в данном отношении была такая форма колонизации, в которой сочетались элементы добровольного начала и инициативы со стороны крестьян, с определенной организационной работой со стороны властей. В отличие от чисто вольной колонизации с ее стихийной миграцией и от собственно правительственной формой колонизации, проводимой

принудительными мерами (ссылка, рекруты и т.п.), данную форму можно назвать смешанной.

Высочайший указ, призывавший селиться на Новой линии всяких охотников, последовал в год ее основания в 1752 г. Нашлись люди пожелавшие им воспользоваться. Тобольский посадский человек Матвей Постников заявил о своем намерении построить на дороге между Коркиной слободой и Петропавловской крепостью винокуренный завод [262, л. 41-49].

Уже в 1752 г. более 1000 крестьян Тобольского, Ишимского и Краснослободского дистриктов изъявили желание переселиться в

примыкающие к укрепленной линии район. Широкое переселение началось после завершения строительства, то есть после 1755 г., хотя смешанную крестьянскую колонизацию нового района тормозило то обстоятельство, что на переселение необходимо было получить разрешение, выдаваемое только с уплатой недоимок на старом месте [162, с. 182].

Степное пространство, включенное внутрь Новой линии, подверглось обследованию с целью выяснения годных для поселения мест. Посылались несколько раз представители командования для установления мест будущих поселений. Источники свидетельствуют о том, что командный состав войск Новой линии по распоряжению свыше специально занимался подбором удобным для основания деревень, станиц, крепостей и укреплений мест, рассчитывал возможное количество дворов переселенцев на данной территории. В 1758 г. капитан Шустов представил рапорт, в котором перечислялось 16 предлагаемых им к поселению мест в районе Новоишимской линии. В общей сложности он наметил в этих 16 местах 320 дворов. Большинство из предполагаемых поселений должны были состоять из 10 дворов, однако указывались села и по 20-30, а одно даже в 120 дворов. Рапорт содержал описанию местоположения каждого селения, включающее расстояние от редута или крепости - обычно 70-90 верст. В непосредственной близости от укреплений селиться не разрешалось [77, с. 50].

В этом же году инженер-поручик Плутов был послан для выбора мест, удобных для поселения крестьян, отставных солдат и казаков на площади между Омском, озерами Чаны, Карасук и Железинской крепостью [77, с. 51]. С такой же целью был командирован поручик Бутенев, представивший два рапорта о намеченных им местах жительства переселенцев в 70, 80 и 100 верстах от проектировавшегося участка линии [77, с. 52].

Реализовались эти предложения преимущественно за счет крестьян, добровольно заявивших о своем желании переселиться на новые места. Ранее добровольно пересилось в юго-западный район значительное количество крестьян и разночинцев из уездов давнего заселения - Туринского, Верхотурского, Тюменского, Тобольского и Краснослободского. Наряду с этим защищенная Новой линией территория заселялась и крестьянством несколько ранее освоенных частей юго-западного района Сибири.

Но и для переселенцев из ближайших районов смешанная форма колонизации была преобладающей: в июне 1759 г. крестьяне Ишимского дистрикта заявляют о желании переселиться на более южные, вновь осваиваемые земли этого же дистрикта у Красного Яра. В июле 1759 г. 14 семей крестьян и разночинцев с.Кулачей (Чернолуцкой слободы, в районе Омской крепости) - всего 94 человека - просили разрешения поселиться между Долонским и Талицким форпостами, где их привлекали речки, удобные для водяных мельниц. Месяцем раньше 24 семьи разночинцев и крестьян из самой Омской крепости и ряда деревень ее ведомства - 177 человек - просились к поселению на реках Березовке и Глубокой в районе Усть-Каменогорской крепости. В апреле 1760 г. 6 семей из Алексеевской слободы Тарского уезда пожелали поселиться в районе крепости Святого Петра [77, с. 56]. Осенью 1760 г. в распоряжении Сибирского губернатора генералу Веймарну фигурируют 600 семей из подгородных крестьян Ялуторовского, Ишимского и Краснослободского дистриктов, которые должны переселиться в район Семипалатинской крепости, по правому берегу Иртыша [77, с. 57]. В 1761, 1762 и 1763 годах в воеводских канцеляриях продолжают появляьтся заявки крестьян и разночинцев Ялуторовского и Ишимского дистриктов на переселение к упоминавшемуся уже Красному Яру [77, с. 58]. Однако, наблюдались случаи, когда крестьяне заселялись в местах непредусмотренных планом. Так, в январе 1759 г. в рапорте полковника Тюменева по распоряжению командира корпуса происходило выявление самовольно поселившихся крестьян.

На линии со времени разрешения торговли со степью встали задачи: обеспечить войска дополнительными продуктами питания; поселить некоторые категории мастеровых, отсутствовавших среди солдат; направить с семьями духовных лиц для ведения религиозной службы.

Например, об этом свидетельствуют распоряжения Сената «О позволении селить отставных нижних военных чинов на Сибирской линии» в 1762 г. [263], а в 1766 г. Сенатский указ «О вызове из сибирских городов в крепости на Иртышскую и Тобольскую линию художников и мастеровых людей» [264]. Эти указы обязывали тобольского губернатора, чтобы он приложил старания к переселению на линию «потребного для каждой крепости числа мастеровых из числа охотников, обнадежа их освобождением от всех податей на пять лет». Если желающие найдутся, то летом 1766 г. пока можно добраться на судах, отправить их без замедления. Если же таких не окажется, то пополнить крепости мастеровыми из числа находящихся в Тобольске и других сибирских городах. В 1764 г. на Новой линии численность поселенцев составляла: отставных солдат 436 человек, при них жен - 382, сыновей - 495, дочерей - 456, всего - 1479 человек [266, с. 156].

Как конкретно сочетались добровольное стремление крестьян переселиться на новые земли и вмешательство в этот процесс правительства? Обычно о намеченных к поселению властями местах объявили в крупных слободах, вызывая желающих. В апреле 1760 г. Ишимская управительская контора сообщила генерал-майору Веймарну, что в Коркиной слободе объявлено о возможности селиться по новой дороге, проложенной по Ишимскому дистрикту от Абацкой слободы к Мельничному редуту проектируемой линии и к почтовой избушке в устье реки Крутихи. Сразу же вызвались 4 семейства и просили разрешения перебраться туда со всем своим скарбом и скотом [77, с. 59].

Но не все добровольные переселенцы получали на это разрешение. В одном случае из 40 семейств (Ялуторовский дистрикт) отпустили только 15; не получили разрешения 10 разночинцев Тарского уезда и т.п. Вопреки указу Сената и приказам генерал-майора Веймарна, местные воеводские канцелярии всячески препятствовали добровольным переселениям, затягивая оформление документов. Губернатор Веймарн был вынужден в результате этого в 1760 г. обратиться в губернскую канцелярию с жалобами на местные канцелярии. Основным поводом для задержек переселенцев служили недоимки. Заинтересованное в переселениях (для снабжения хлебом войск) командование обошло это препятствие, предложив сообщать о недоимках в места переселения [77, с. 60].

Однако воеводские канцелярии, для которых переселение подведомственных им крестьян означало только потерю плательщиков оброка или рабочей силы для десятинной пашни и, кроме того, хлопоты, не проявляли энтузиазма. От борьбы двух тенденций в органах управления страдали крестьяне. В некоторых случаях они, подготовившись к переселению, не сеяли на старом месте, а потом, получив отказ, или просто ожидая решения, оставались без хлеба.

Трудности, вызванные бюрократическими, плохо согласованными, а подчас просто бестолковыми действиями администрации, ждали и крестьян, получивших желаемое разрешение. Место для деревни нередко оказывалось выбранным неудачно в отношении характера почв, и потому приходилось брать разрешение для распашки в отдаленных местах. С другой стороны, удачно расположенные селения оказались перегруженными переселенцами, которые продолжали направляться плохо осведомленным начальством. И вот недавние новоселы вновь вынуждены через год - два переселяться в новые места. Особую заботу проявляли власти о том, чтобы крестьяне селились на новых землях достаточно крупными деревнями, а не однодворками. Мера эта вызывалась преимущественно фискальными соображениями, и постоянно нарушалась крестьянами, которые при самовольной миграции селились часто однодворками, разраставшимися затем в деревни.

Бюрократическая волокита, неорганизованность на местах замедляли темпы смешанной колонизации, что не устраивало правительство, поэтому по указу Сената от 15 декабря 1760 г. началось переселение помещечьих и монастырских крестьян из европейской части России насильственными методами.

Сосланные в Сибирь помещиками дворовые люди и крестьяне попадали в группу так называемых посельщиков. Часть посельщиков на новом месте жительства пользовалась трехлетней льготой от уплаты подушной подати и оброка, а затем они приравнивались в правовом положении и по своим обязанностям к государственным крестьянам. По дошедшим до нас документам трудно точно определить число посельщиков, прибывших в Сибирь на основании сенаторского указа 1760 г. Перечневая ведомость по Томскому округу, например, указывает, что в период III ревизии (1762-1763гг.) в 7 селениях жили посельщики (494 мужчин, 54 женщины), «присланные из России от помещиков в зачет рекрутов, которые почитаются наряду с государственными крестьяны». В 1781 г. в тех же селениях посельщиков насчитывалось 562 мужчин и 373 женщины [162, с. 190]. В Тарском уезде за три года (1765-1767) было поселено 1317 человек. В 1782 г. в 13 деревнях этого жило 3009 ссыльных мужчин и 2730 женщин [78, с. 79].

Главная масса ссыльных в зачет рекрутов оседала в пределах Западной Сибири, в округах Каинском, Омском, Курганском и Ишимском. Об этом дает представление таблица, составленная по данным Тобольской казенной палаты 1781г. [162, с. 472].

Таблица 3 - Количество государственных крестьян Западной Сибири по округам на 1781г

Из анализа таблицы мы видим, что наибольший процент рекрутированных приходился на Каинский округ 83,6%, это объсняется тем, что этот округ в малопригодных условиях для жизни и наиболее удален от центральных линий, естественно сюда направляли принудительно. Что касается интересующих нас округов лежащих у Горькой линии, то здесь наибольшее количество государственных крестьян и соответственно меньший процент рекрутов. О характере населении, интересующего нас Ишимского уезда подтверждает И.П.Фальк в 1771 г., что «жители сих все русские, мало помалу сюда переведенные, и многие из них добровольно переселившиеся» [13, с. 70].

Переселенцы были освобождены на три года от уплаты податей. Кроме того, в течение первых трех лет новоселу выдавался солдатский паек и деньги - по 1 копейке на взрослого мужчину и 1 деньге на жену и детей в день. При поселении крестьянин получил лошадь, корову, двух овец, плуг, топор и семена (9 пудов ржи, 4 пуда ячменя, столько же овса и 1 пуд коноплянного семени). Выдавались, также, лес на строительство изб и дрова [54, с. 72]. Всего в этих деревнях насчитывалось в 1771 г. 2459 человек м.п., 1399 женского и 634 детей [77, с. 73].

Как видно из дат возникновения деревень, процесс селообразования очень активен. Новые деревни оказались сразу большими потому, что заселение здесь происходило организованно, под постоянным контролем властей, которым удалось избежать индивидуальных одиночных заимок и насадить из оборонных и фиксальных соображений крупные, компактные селения.

Несмотря на льготные условия, не все переселенцы оказались в состоянии наладить хозяйство, в частности, в деревне Ишимской на 38 переселенческих семей было только 25 дворов. Это было связано с тем, что в отличии от добровольных переселенцев, которые отправлялись со скотом, орудиями труда, всем домашним скарбом и семенами, рекруты ничего этого, естественно, не имели. Оторванные принудительно от хозяйства, они могли надеяться только на снабжение со стороны властей, в противном случае заведение, какого бы то ни было хозяйства было просто невозможно. Указами о поселении отдаваемых в зачет рекрутов лиц предусматривалось выдавать по 5 рублей и по 54 пуда семян на каждую семью, по 2 сошника, 2 серпа, одному топору и одной косе на каждого взрослого человека (мужчины и женщины от 16 до 15 лет). Кроме того, на три года давалась льгота «в платеже оброчного в казну провианта» и на каждого годного работника выявлялось по 5 дес. пашни в поле и по 50 конец луга [266, с. 537-538]. Практически условия устройства на новом месте переселенцев, взятых в качестве рекрутов, выглядели совсем иначе. Вместо 5 рублей денег раздавали натурой «годных к пашне лошадей», стоимость которых администрация взыскивала через 5 лет. Лошадей передавали переселенцам плохих, и значительная часть из них быстро гибла. Хлеба на семена выдавали гораздо меньше, чем следовало по указанной норме [266, с. 59].

Сенатский указ от 6 августа 1762 г. разрешал заселять линию ссыльными, поэтому состав русского населения в степи пополнялся в 60-е годы XVIII в. также за счет ссыльных в Сибирь помещичьих крестьян, выведенных из

Польши, беглых из России раскольников и пришельцев по собственной инициативе [266, с. 39-41].

Первые итоги русского заселения пограничной полосы Южной Сибири были подведены в докладе Сената Екатерине II 16 декабря 1765 г. Материалы для этого доклада подготовил командующий сибирскими укрепленными линиями генерал-поручик И.И.Шпрингер. Он сообщил, что «для размножения хлебопашества» Пресногорьковская и Кузнецкая линии заселены отставными солдатами и казаками, на Иртышской линии в ведомстве Усть-Каменогорской крепости поселились крестьяне-добровольцы из Тобольской провинции и прибывшие из европейской части страны ссыльнопоселенцы, в том числе и отправленные помещиками в зачет рекрутов крестьяне и дворовые люди. Всего, по данным И.И. Шпрингера, на Пресногорьковской линии в 1765 г. было 436 хлебопашцев (годных к земледелию работников мужского пола); на Иртышской линии из числа освобожденных «колодников» - 144 человека; в Усть-Каменогорском ведомстве прибывших из России посельщиков - 520 человек; на Кузнецкой линии из отставных солдат - 63 человека. Таким образом, на всех линиях насчитывалось 1163 земледельца (взрослых мужчин) [162, с. 191]. Этого количества поселенцев было недостаточно для закрепления данной территории за Россией и обеспечения пограничных войск хлебом. Качество земель не могло быть причиной медленного заселения, поскольку «земля здесь хлебопашеству весьма плодородна и всякий житель за труд свой довольно награждается» [178, с. 849-856].

Это обстоятельство заставило А.И.Щекотова искать причины - почему этот плодородный край так слабо колонизуется. И он указал пять, по его мнению, существенных причин из-за которых происходят затруднения в «сельском домостроительстве»: 1) сухая отчасти и соленая земля, «которая мало дождем наполняется», 2) падеж скота и жаркие воды, 3) частое повреждение полей и сенокосов от пасущегося скота, 4) недостаток в хорошей воде и 5) «грабительство киргизцев, которого всеми употребляемыми к тому предосторожностями нельзя пресечь так, чтобы они никогда не врывались и не уводили с собою скота, людей» [178, с. 845-459]. Однако, эти причины были вполне устранимы. К этому склонялся и А.И.Щекотов: «Несмотря, однако же, на все таковые препятствия, изрядная сия страна может быть гораздо более населена и застроена нежели ныне» [178, с. 845-849].

Эти предложения А.И.Щекотова отражали суть колониальной политики России и были претворены в идею уже при следующем этапе, этапе крестьянской колонизации. Таким образом, государственная форма колонизации по заселению Горькой линии принесла наиболее ощутимые результаты и сыграла существенную роль в движении России на отторгаемые территории, вскоре ставшие недоступные для постоянного кочевания казахов в северном регионе Казахстана.

Аналогичная политика по заселению края военно-казачьим и крестьянским элементом была проведена при возведении Новолинейных укреплений Оренбургского ведомства в 1830-40-х годах. Во-первых, уже имелся опыт заселения такими методами Горькой линии. Во -вторых, к этому времени

Средний жуз уже почти век находился в составе Российской империи. В - третьих, темпы и методы военно-гражданского заселения линии будут значительно быстрее и жестче.

Заселение Новолинейного района шло по трем категориям населения: военные, казачество и крестьяне. Государственная политика была направлена на то, чтобы превратить Новолинейный район в единый военный округ, а население его сделать однородным, наиболее подходящим, в данном случае, казачьим.

Переселение началось буквально сразу же, ещё до окончания строительства жилья и служебных сооружений. Для этого первоначально предполагалось переселить в полевые укрепления солдат четырех Оренбургских линейных батальонов из состава 26-ой пехотной дивизии. «Поселенные батальоны сии, - отмечал В.А.Перовский, - пользуясь доселе всеми льгота бесподатного населения и получая сверх того полное содержание пехотного солдата, со времени утверждения своего не несли никакой службы, не оказали государству ни малейшей пользы. Между тем они могут быть передвигаемы на основании общих постановлений о местных строевых войсках, причем даже нарезка 30 -десятинной пропорции земли, вместо 7 - десятинной, коей они должны довольствоваться ныне, послужит уже достаточным вознаграждением за временные убытки при переселении» [267, с. 403].

В течение лета и осени 1837 г. все нижние чины 4-х линейных батальонов, размещавшиеся в крепостях Верхнеуральской, Таналыцкой, Магнитной и Степной, вместе с семействами были обращены в казачье сословие и переселены на Новую линию [268, с. 72]. В начале июня командиры 4-го линейного батальона подполковник Риман и 6-го подполковник Линевич отправили первую очередь переселенцев - солдат в укрепления и станицы 1-2- ой дистанций Новой линии. Вслед за ними из Степной крепости в 5-6-ую дистанции начался перевод нижних чинов 8 -го и 10-го батальонов подполковика Суханова и майора Черных. К октябрю 1837 г. в укрепления и отряды было переведено со Старой линии 255 унтер-офицеров и 1551 солдат, не считая членов их семей. Остальные были переселены в течение 1838-1839 годов. Позднее на земли бывшей Верхнеувельской волости было поселено 1628 человек, в Нижнеувельской - 1664, в станицу Кумакскую и Березовский отряд еще 120 человек [269, л. 44-44об].

Солдаты линейных батальонов составили костяк населения станиц и укреплений Новой линии. «Причисление в войско линейных батальонов, - отмечалось в отчете наказного Атамана генерал-майора Г.В.Жуковского, - принесло ощутимую пользу, как увеличению состава войска, так и усилению сторожевых нарядов казаков на полевую службу и в общественные повинности» [270, л. 60].

Однако, на наш взгляд, такая оценка является излише радужной. Обращенные в казаки чины линейных батальонов, безусловно, увеличили численность войска, но боевое его состояние от этого мало выиграло, по крайней мере, на первых порах об этом ярко говорят акты обследования их быта и имущественного состояния. Командующий казачьим войском [ 271, с. 45] генерал-майор Н.В.Щуцкий по итогам инспекторской проверки 1839 г. доносил командиру отдельного Оренбургского корпуса о том, что «солдаты поселенные на новой линии вынуждены наниматься на службу вместо казаков внутренних кантонов, так как у них нет средств для приобретения формы и всей справы. Только у немногих имеется всего по одной лошади, хотя у некоторых имелось скотоводство и хлебопашество, но все это осталось на старой линии у отцов или старших родственников» [269, л. 41].

Численности передислацированных на Новую линию солдат Оренбургских батальонов было явно недостаточно для охраны более, чем 400-верстного пространства степи, не говоря уже о хозяйственном ее освоении. Еще до переноса пограничной линии, в 20-х годах XIX в., администрация края несколько раз выдвигала проекты создания в Оренбуржье поселений регулярной кавалерии и перевода в их состав Оренбургского казачества тептярских и башкирских полков. В середине 1830-х годов казакам внутренних кантонов Оренбургского войска на выбор было предложено: либо перейти в военные поселения, либо переселиться в 15-верстное пространство вдоль новой пограничной линии.

Подавляющее большинство казаков 3-5-х кантонов, размещавшихся в Башкирии и Поволжье, избрало второй путь и по составлении списков на линию должно было перейти 1698 казачьих семей, в том числе из 3 -его кантона - 1317 душ мужского пола; из 4-ого кантона - 461 и 5-ого кантона - и калмыцкой команды - 2419 казаков. Из этого числа к 1 января 1841 г. фактически переселилось только 457 человек, включая малолетков и отставных казаков. Остальные под различными предлогами затягивали переезд, хотя переселенцам предлагались земельные льготы и выдавалось по 14 рублей 27 копеек на семью. Особой льготой: освобождение от всех служб на три г [272, л. 162-167] - удалось привлечь добровольцев. Так, 48 казаков Илецкого городка переселились на Новую линию по собственному желанию [88, с. 115]. Однако, добровольцев было очень немного.

Несмотря, на предоставленные льготы, число переселенцев было незначительно, что вынудило командира Отдельного корпуса принять жесткие меры в отношении их. В кантоны был направлен командир «непременного» полка подполковник И.В.Подуров с приказом немедленно организовать переселение назначенных к водворению на Новой линии казачьих семейств. Он и выполнил этот приказ. Бунтовщиков, не желавших переселяться на новые места, кого разжаловали из офицеров и урядников, кого лишили ранее полученных наград, многих рядовых же казаков выпороли. Агитация за переселение оказалась достаточно «убедительной». Казаки внутренних кантонов были расселены в районе Орской крепости, а также в отрядах Атаманском, Ольгинском, Александровском и Алексеевском [156, л. 113-124].

В декабре 1840 г. Было принято новое положение об Оренбургском казачьем войске, завершившее почти 29-летнюю работу по подготовке реорганизации войска. В соответствии с «Положением» Оренбургское казачье войско получало единую территорию и в военно-административном отношении делилось на 2 военных и 10 территориально -полковых округов. Поселения Новой линии вошли в состав 4-ого, 5-ого, 6-ого и 10-ого округов, а в военном отношении составляли первоначально Особый полк кордонной стражи.

Идея же создания поселенных регулярных кавалерийских полков была окончательно отброшена. В соответствии с изменившейся ситуацией 1842 г. было отменено решение о переводе части казаков внутренних кантонов в прилинейную полосу. Военному губернатору В.А.Обручеву было предписано перевести казаков и белопахотных солдат Бузулукского, Бугульминского и Мензелинского уездов «Безусловно в состав Оренбургского казачьего войска и поселить между старой и новой пограничными линиями». Кроме того, 24 мая 1842 г. Высочайшим повелением Николая I было упразднено Ставропольское Калмыцкое войско, а входившие в его состав 1743 души мужского и 1593 женского пола обращены в казачье сословье и также переводились на Новую линию» [43, с. 96-98].

Такими мерами правительству удалось к 1843 г. перевести на Новую линию следующее число казаков: из станицы Бакалинской- 1573, Ногайбацкой- 220, Табынской-690, Уфимской-391, Сороченской-176, Тоцкой-70, Бузулукской-234, Ольшанской-460, Самарской-31, Алексеевской-1 [88, с. 117].

Так, как согласно Положению от 12 декабря 1840 г., Оренбургскому казачьему войску была передана часть территории Оренбургского, Троицкого и Челябинского уездов, то предполагалось всех государственных всех крестьян зачислить в казачество и переселить на Новую линию. По данным Н.Е. Бекмахановой их число должно было составить 11049 мужчин. Однако, например, крестьяне Троицкого уезда (8750 мужчин) не пожелали переселяться и перейти в казачье сословие [88, с. 117]. Тогда Департамент военных поселений на основе рапорта В.А. Перовского распорядился выселить всех нежелающих перейти в казачество за пределы Оренбургского войска. Естественно, что среди крестьян прошли волнения, которые были подавлены карательными отрядами. Волна аналогичных выступлений крестьян прокатилась в 1843 г. по Клименской, Куртамышской, Таловской, Воскресеновской, Кочердыцкой волостям Челябинского уезда, где власти также вынуждены были применить силу [273, л. 256-258 об.].

Чтобы зачислить в казаки казенных крестьян прилинейных уездов Оренбургского, Троицкого, Челябинского потребовался Указ от 4 мая 1843 г., для исполнения которого были привлечены дополнительные военные силы. В результате этого, как показал анализ архивных и статистических данных в казачье сословие перешли 1850 крестьян Троицкого и 525 Оренбургского и Челябинского уездов, а 5720 крестьян Троицкого и 3154 Оренбургского и Челябинского уездов вынуждены покинуть пределы линии [274, л. 28-29, 32-34, 38-40].

Таким образом, согласно нашим расчетам, казаками стали только 21,5%, а по Троицкому уезду, непосредственно входящему в Новолинейный район - 24,4% планируемого мужского населения. То, что более 75% жителей данного района не пожелали стать казаками и предпочли оставить насиженные места, свидетельствует, на наш взгляд, о негативном отношении гражданского населения к военной колонизации.

Эти меры были одними из важнейших в управлении В.А. Перовского, территория земель Оренбургского войска была значительно увеличена и вскоре по положению 1840 г. была образована особая область с отдельным управлением, незавимым от губернской администрации, дававшая возможность перевести туда всех казаков внутренних станиц с включением ставропольских крещеных калмыков.

Таким образом, благодаря всем принятым мерам правительства было образовано войско в одной местности без черезполосиц (имеется в виду, что территория земель Оренбургского казачьего войска была цельной, не пересекалась с землями государственными и крестьянскими запашками). В военном отношении, имея цельную территорию размещения войск с однородным населением, значительно повышала организацию и мобильность гарнизонов. На этой территории не стало крестьян, казахи были выселены за границу Новой линии и с этой территории пошло дальнейшее военной продвижение в Центральный Казахстан и Среднюю Азию.

Для определения мест под казачьи поселения в Новолинейный район(так стали называть в официальных документах пространство между новой и старой линиями) были направлены съемочные отряды войсковых старшин Ковалевского, Авдеева и Лябзина. Ими в 1841 г. было определено 32 места под казачьи отряды, первоначально называвшиеся по номерам - от 1-ого до 32-х. В 1842-1843 гг в поселки района началось переселение казаков внутренних станиц, белопахотных солдат и калмыков. В поселки с № 1 по № 13 из 3 -ого и 5-ого кантонов (станицы Нагабайская, Бакалинская, Ельдянская, Табынская и Уфимская) было переведено 2877 казаков и 178 калмыков упраздненного Калмыцкого войска (без учета членов семей). В поселки 4-ого полкового округа (с № 14 по № 22) - 529 калмыков и 1944 белопахотных солдат, а в 5-6-ой полковой округ - 609 калмыков, 1712 солдат и малолетков [43, с. 98].

Вскоре после заселения они были переименованы и получили названия в честь побед русского оружия в войнах XVIII-XIX веков. Так, на карте Южного Урала появились Кассель, Фершампенуаз, Париж, Варна, Берлин, Бреда и другие непривычные для России топонимы [275, л. 57, 107 об].

По предписанию В.А. Перовского войсковой старшина Симагин с отрядом казаков определил место, для нового укрепления Михайловского и двух форпостов (ныне на территории Костанайской области) на кочевьях коккозовского отделения кипчакского рода Матена Чутанова [200, л. 28-34].

Чтобы увеличить население линии, власти вынуждены были принимать решительные меры. В течение 1842-1844 гг. сюда направляются 3336 калмык, 2877 ногайских татар, 7109 белопахотных солдат и малолетков из солдат, также 2400 мужчин с семьями из Илецкого района [276, с. 4].

С образованием единой территории Оренбургского казачьего войска в его состав вошло и несколько волостей с крестьянским населением в Оренбургском, Троицком и Челябинском уездах. В мае 1843 г. Указом Николая I крестьяне были зачислены в войсковое сословие наряду с калмыками и солдатами линейных батальонов. Однако крестьяне Кундравинской, Верхне-и Нижнеувельской волостей в числе 8750 душ мужского пола отказались перейти в казачество. Военный губернатор на подавление волнений был вынужден направить в Троицкий уезд значительные силы, в том числе в полном составе Уфимский казачий полк и несколько артиллерийских орудий. Для усмирения крестьян Челябинского уезда дополнительно посылались 6,9,10 казачьи полки и 4 орудия [277, л. 3-10]. В качестве поощрения за подавление крестьянских волнений казаки этих частей получили «Высочайшую награду» по 25-50 копеек серебром каждый.

Еще в 1832г. вышло Высочайшее утверждение от 10 мая Положение о наделении переселенцев землей. По всему протяжению Новой линии «нарезать земли в дистанцию 15-ти верст с внутренней стороны, всех казенных крестьян живущих на этом пространстве обратить в казачье сословие, а так же всех белопахотных солдат и малолетков» [147, с. 44].

Переселение вновь причисленных в казачье войско сословий и казаков внутренних кантонов проходило за их собственный счет и только 114 семьям от правительства, было выделено по 14 рублей серебром, а ставропольским калмыкам дополнительно куплен скот. Но были также и желающие переселиться. Так, 48 казаков Илецкого городка переселились на Новую линию [197, л. 49]. Для желающих переселиться предоставлялись льготы: освобождение от всех служб на три года «в помощь нового домостроительства дана им будет льгота от всех служб на три года, а поминованию сего времени станут уже они содержать и оберегать линию безотлучно навсегда от домов своих нетребуя только от казны никакого вспоможения....На сем основании могут и прочие желающие селиться.» [197, л. 100-100 об.]. Процесс их выживания в новых условиях проходил болезненно и, первые годы особенно, переселенцы испытывали острую нехватку продовольствия.

Все эти переселенцы были зачислены в казачье сословие, получив по 30 десятин земли на душу мужского пола и по 15 десятин в запасной земельный фонд. Однако, насильственное переселение не всегда приносило успех. Яркой иллюстрацией этого является история с переселенными на Новую линию калмыками. В 1843 г. в 26 станицах Новой линии были расселены среди русского казачьего населения 777 семейств калмыков, чем предполагалось достигнуть скорейшего их обрусения и слияния с остальными казаками. Но они не прижились в новых условиях, не сумев адаптироваться к оседлому образу жизни и постепенно обратно уходили с линии, к 1883 г. их здесь осталось 1204 челов [278, с. 106; 283].

Новоиспеченные казаки не отличались особым рвением в выполнении поставленных перед ними задач. Так, по замыслу царского правительства, казаки на Новой линии должны были, помимо несения военной службы, обеспечить ее продовольствием. Поэтому казаки в Оренбургском крае наделялись землей в размере 30 десятин, тогда как в центральных губерниях по 15 десятин, а в черноземных районах - по 8. К тому же власти в обязательном порядке требовали от поселенцев в степи иметь необходимый сельхозинвентарь (мотыги, ведра, плуги, бороны, косы, серпы, топоры, ходовые колеса, чугун, сито, ремни и др.). В случае нехватки инвентаря казаки обеспечивались им за счет средств войскового казачества [212, л. 30-32; 141].

Однако, как выясняется из приказа генерал-майора Воробьева, немногие казаки занялись возделыванием земли, большинство же предпочитало перепродавать скот. И это было вызвано не «вкоренившейся ленью и беспечностью в отношении хозяйства», как утверждал генерал-майор, а прибыльностью данного промысла. Чтобы заставить казаков вернуться к хлебопашеству, колониальные власти вынуждены были предпринимать строгие меры. Так, приказом № 227 генерал-майора Воробьева от 29 ноября 1853 г. казаков «...расхотящих исполнить волю Правительства, находящихся в бессрочном и трехгодовом отпусках,. возвращать на службу, а отставных, состоящих на земской повинности, наряжать без очереди на общественные работы» [280, л. 247 - 247об.].

Помимо этого, власти постоянно контролировали развитие земледелия в регионе, что отражалось в ежегодных статистических обзорах. Анализ этих материалов подтверждает вывод о том, что «хлебопашество казаков нельзя назвать вполне удовлетворительным» [281, л. 69].

Такое внимание колониальных властей к развитию хлебопашества на Новой линии было вызвано не только стремлением решить продовольственную проблему, более важной задачей являлось закрепление казаков на этой территории. Привязав их к земельному наделу, к подворью, власти стремились сформировать чувство собственников, хозяев этой земли. Необходимо отметить, что эту задачу колониальной администрации удалось решить. Подтверждением этого служат работы идеологов казачества Г.Е.Катанаева, С.М.Старикова, Ф.Н. Усова, А.П.Хорошкина и др. Психология собственников, хозяев этой земли определяла и характер отношений казачьего населения с местными жителями. Поэтому, как само собой разумеющееся, воспринимался ими приказ о запрещении лицам неказачьего сословья проживать в районах казачьего войска, согласно которому «. добровольно в станицах, форпостах, редутах, на казачьих землях отставные воинские чины, казенные крестьяне, исключая числящихся в Войске, киргизы, торговцы и прочия, кои не пожелают поступить в состав Войска или не будут приняты в состав казачьего сословья Войсковым Начальством обязаны переселиться оттуда непременно в течение двух месяцев» [282, л. 6].

Естественно потеря пастбищ приводила к кризису кочевого хозяйства казахов, обострялся земельный вопрос, складывалось напряженная ситуация в взаимоотношениях казачьего и казахского населения. В этот период идет подъем национально-освободительного движения в Казахстане, идут восстания в Букеевской Орде, в Новоилецком районе, Северный и Центральный Казахстан охватило восстание под предводительством Кенесары Касымова. Зачастую правительственные воинские формирования позволяли себе вмешиваться во внутренние дела казахских родов. Архивные источники содержат многочисленные примеры вымогательства, насилия, притеснения со стороны казаков.

Казачье самоуправство порой принимало такие размеры, что для наведения порядка требовались санкции со стороны вышестоящих органов управления и суда. Примером может служить приказ начальнику казачьего отряда сотнику Шахматову «...строжайше наблюдать за казаками, чтобы они не позволяли себе никакого самоуправства в киргизских аулах» [283, л. 1]. Причем он предупреждается о том, что ответственность за противоправные действия казаков в отношении казахов возлагается на него. В приказе неслучайно делается акцент на ответственность казачьего офицера. Это обусловлено тем, что в связи с реорганизацией управления на линиях командование дистанциями возлагалось именно на них. Назначение на должности начальников дистанций казачьих офицеров отражало наметившуюся тенденцию на возрастание роли в расширении полицейских функций Оренбургского и Сибирских казачьих войск.

Решая важную стратегическую задачу по включению казахских степей в состав империи путем создания сети военно -казачьих укреплений, Россия нуждалась и в экономическом обеспечении новых крепостных линий. Кроме того, необходимость рынка сбыта своих товаров, дешевые источники сырья, перспективы экономического сотрудничества с Китаем и Средней Азии увеличивали роль линейной торговли в данном регионе. Вновь возведенные линии стали центрами расширения торговых связей с казахской степью.

Линейная торговля служила не менее эффективным методом колонизации, которая, во-первых, укрепляла экономические связи со степью, во-вторых, способствовала проникновению через предметы материальной культуры иного образа жизни, в-третьих, решала сугубо практические задачи: пополнение государственной казны за счет таможенных сборов и обеспечение линий продовольствием, в-четвертых, была весомым инструментом политики в отношениях с казахскими родоправителями.

Во второй половине XVIII в. в северном регионе Казахстана можно выделить два крупных центра торговли. Это, Оренбург-Троицк и Петропавловск.

Центром торговли в середине XVIII в. считался Оренбург, в котором для этой цели имелся «гостинный двор с 150 лавками, а на степной стороне, в виду города, Меновой двор со 148 амбарами и 344 лавками; гостинный двор предназначался для зимней и осенней торговли, а Меновой двор для летней торговли с азиатцами» [284, с. 37]. Главными предметами торговли в Оренбурге являлись скот и хлеб, продажа которых за период с 1745 по 1759 годы составила почти миллион рублей [47, с. 724]. На имя императрицы Екатерины II оренбургский губернатор сообщал, что «киргизцы приезжали на мену великим числом, и случалось, что в день одних баранов 14 тыс. выменивали.» [135, с. 109]. Таким образом, меновая торговля в Оренбурге имела значительные размеры и приносила выгоду купцам и казне. Оренбургский губернатор И.И.Неплюев всячески поощрял торговлю, используя различные способы: обращался с приглашением к русским купцам торговать в Оренбурге, делал подарки казахским ханам мукой и крупой, чтобы вызвать интерес к товарам, разрешил переселение в Оренбург 200 семействам торговых казанских татар. Не гнушался он и насильственных методов. Так, в 1744 г. по его ходатайству, указом Сената купцов, подлежащих за преступления ссылке в Сибирь, направляли в Оренбург. За торговлю на линии без разрешения властей и в местах, не отведенных для данных целей, жестоко наказывали [285, л. 180183]. Например, когда в 1768 г. на тайной сатовке с казахами у Петропавловской крепости было поймано 7 человек с мукой, лично им принадлежавшей, то от командира корпуса было приказано: «при собрании всех в крепости св. Петра регулярных и нерегулярных команд, публично учинить им наижесточайший штраф: регулярных батожьем, а нерегулярных плетьми нещадно бить» [285, л. 180-183].

Оренбург первоначально, кроме военно-политических соображений предназначался для торговли. Он служил, как перспективынй перевалочный пункт, из внутренних губерний России в Среднюю Азию шел поток товаров.

В 1753г. были утверждены тарифы сбора пошлин с товаров, привозимых в Оренбург и Троицк, издан регламент о пограничной торговле, учреждены магазины по продаже соли. Правительство требовало контроля и безопасности торговли с кочевниками. По этим документам, все приезжающие в Оренбург, Орск и Троицк для меновой торговли казахи должны обезоруживаться на таможне [286]. А при магазинах признано необходимым иметь особые военные команды [277, с. 18].

И.И.Неплюев категорически требовал не вести торговлю с казахами, несмотря на настойчивые просьбы со стороны Аблая и «доброжелательных к российской стороне» старшин Среднего жуза Кулсары и Куляки, находившихся со своими кочевьями вблизи линии. Он предлагал направлять казахов, желающих вести торг, на Иртыш в Ямышевскую и Семипалатинскую, «где купцов с товарами есть довольно», и где торговля была разрешена [285, л. 180183].

Необходимо отметить, что это стремление оренбургского губернатора И.И.Неплюева держать под жестким государственным контролем всю торговлю в данном регионе, тормозило и развитие на новых линиях и препятствовало экономическому освоению прилинейных территорий.

Запретительные меры по отношению к торговле с казахами первые годы существования Горькой линии себя не оправдали. Из-за отсутсвия торговли страдало население линии. И поэтому, вскоре торговля на линии была разрешена. Следует отметить, что причинами открытия торговли послужили и внешнеполитические факторы. Во-первых, дело в том, что китайцы охотно торговали с казахами, и военное командование видело серьезную заинтересованность Китая в этом. Казахско-китайская торговля рассматривалась как шаг китайской политики направленной к тому, чтобы со временем вовсе «приклонить» на свою сторону казахов. Во-вторых, после разгрома Джунгарии, проезд бухарских купцов по традиционной иртышской дороге в Семипалатинскую и Ямышевскую крепости прекратился, и в этих крепостях стали вести торговлю только одни казахи, от чего торговля на Иртыше заметно упала.

Казахи Среднего жуза покупали в основном хлеб, бумажные и металлические изделия, мануфактурные товары, чай, сахар, предлагая взамен скот и продукты скотоводства. Участники академической экспедиции середины ХѴІІІв., хоть и кратко, но весьма точно и интересно сообщают о хозяйстве и торговле казахов. Например, И.П. Фальк сообщает, что в 1769г. казахи обменяли 40000 овец, а в 1770г. 130000 [287, с. 159]. А.И. Левшин отмечает, что ежегодно в Оренбурге казахи выменивают до полумиллиона овец, а лошадей до 50000 [20, с. 225].

Предметы материальной культуры служили, фактически проводниками русского образа жизни в казахскую степь. Поэтому Коллегия иностранных дел благожелательно относилась к «выпуску за границу с тамошней стороны хлеба», справедливо полагая, что «азиатцы перед сим только мясом и молоком питались, нынче довольно и хлеба покупать начинают и что через хлеб скорее с той стороны сочтется польза, нежели чрез другие способы» [134, с. 327].

Однако, по мере военного укрепления новых линий и с целью усиления влияния на Средний жуз, а также, учитывая стремления самого султана Аблая, в лояльности которого колониальные власти, были заинтересованы, в 1750 г. для торговли с казахами Средней Орды был открыт меновой торг в Троицкой крепости [101, с. 195].

Выгодное географическое расположение Троицка, находившегося на пересечении путей из России, Сибири и Казахстана, обусловило возрастание его роли в торговле на Востоке Российской империи. Об этом свидетельствует, во-первых, учреждение прямого коммерческого тракта из Сибири в Европейскую Россию через Троицкую крепость; во-вторых, появление на Троицком меновом торге московских, казачьих, тульских, ростовских, ярославских, воронежских, курских, тюменских, путивльских, уржумских и других купцов, которые никогда не поехали бы, по словам Витевского, в такую даль, если бы не было выгодно; в-третьих, разрешение вести, начиная с 1753 г., в Троицкой крепости наравне с Оренбургом торговлю среднеазиатским купцам, в-четвертых, это резко увеличило таможенные сборы; в-пятых, преобразование, в том числе Троицкой крепости в город.

Российское правительство было заинтересовано в привлечении для торговли среднеазиатских купцов. Для этого азиатским купцам с 1754 г. было разрешено провозить товары внутрь России с уплатой 10% торговой пошлины [277, с. 19]. Также правительство было заинтересовано в торговле серебром и золотом, для этого с 1751г. русскому купечеству было разрешено выменивать у азиатцев золото и серебро и продавать эти металлы в казну, а с 1763 г. азиатским купцам разрешено торговать алмазами, золотом и серебром, но воспрещена их торговля внутри России [277, с. 23]. Например, в 1751 г. на Троицкую таможню было вывезено до 10 пудов серебра и «несколько» пудов золота [47, с. 730].

Таким образом, Троицкий меновой торг показал экономическую эффективность линейной торговли, ее важную роль в обеспечении русского влияния среди казахов. Поэтому, в 1759 г. был открыт меновой торг в Петропавловской крепости, а затем в 1766 г. - в Пресногорьковской. В открытии линейной торговли на Новоишимской линии были заинтересованы обе стороны: и русские, и казахи. Об этом говорит переписка представителей колониальных властей и казахской знати. Так, в 1759 г. султан Аблай обратился к командиру Уйской военной линии подполковнику П.Родену: «прошу же я и народ мой, чтоб дозволить в крепости Святого Петра киргизцам выменивать муку и крупу» [287, с. 323]. Ответом на прошение было открытие Петропавловского торга, которое воспринималось командиром Сибирского корпуса И.И. Шпрингером как крупное мероприятие, обеспечивающее широкую дорогу в степь русскому влиянию. Поэтому от его имени казахской знати Среднего жуза были разосланы пригласительные письма на торг: «Понеже по требованию Вашему почтенного Кулсары батыря и по представлению моему в силу повеления от главной команды во удовольствие вашего киргиз-кайсатского народа, в крепости святого Петра велено ныне учредить сатовку, для чего по предложениям моим и русским купцам в тою крепость с товарами, с мукою и крупою съезжаться велено. И как оные сберутца, то и сатовку с вашими людьми чинить велено, то для вас почтенного Кулсару батыря прошу о той сатовке падания вашего состоящих поблизости Новой линии улусах киргиз-кайсакам публиковать, чтоб они с имеющимися у них товарами: со скотом, лошадьми и пленными калмычатами для той сатовки в Петропавловскую крепость приезжали без всякого опасения...» [176, л. 605606]. С целью поощрения торговли на линиях в 1764 г. правительство приняло даже решение отчислять от доходов средства на угощение приезжающих на линию казахов и среднеазиатских торговцев [288, л. 457].

Из Петрпоавловска отходило два караванных пути, один - в Ташкент и Бухару, другой - в Кульджу. Вдоль караванных путей были устроены каравансараи и постоялые дворы. Позднее, в отдельных пунктах путей возикли торжища и годовые ярмарки.

Петропавловская торговля успешно началась, и ее обороты в первые же годы дали исключительные результаты. В 1776г. официально была открыта ярмарка для торговли с казахами [289, л. 1-27]. Из российских купцов больше всего наезжало сибирских - из Тобольска, Тюмени, Тары. Появлялись купцы и из отдельных городов - Казани, Тулы, Курска, Воронежа, Архангельска. В иной год собиралось свыше 100 купцов. Из Средней Азии приезжали бухарские и ташкентские купцы. В 1777г. был введен новый тариф для таможен [101, с. 198], по которому были снижены пошлины на товары азиатских купцов, был разрешен беспошлинный провоз шелка и крупного рогатого скота, что было выгодно, как казахам и среднеазиатским торговцам, так и русскому купечеству. Число приезжавших казахов в течение одного летнего месяца в среднем составляло от 500 до 650-ти человек [290, л. 468].

В торговле в XVIII веке на линии преобладал меновой характер, а не денежный, потому при торговле с казахами неравноценность обмена не сразу бросалась в глаза. Купец сам устанавливал желательный для него эквивалент. Семь аршин синего сукна и купец получал лошадь. В другом случае - за три аршина того же сукна - тоже лошадь или за четырнадцать аршин того же сукна - трех быков. За два чугунных котла, таган и две чаши - две лошади и одного быка, за 80 глиняных чашек - лошадь, за 25 аршин холста - лошадь и быка. Насколько обмен был выгоден для купца, можно судить по последнему соотношению: 25 аршин холста в то время стоили - 75 копеек, а лошадь и бык - не менее 7 -8 рублей. Цены были стихийные. Пуд говядины русские покупали за 40 копеек, ободранного барана за 20 копеек, а ржаную муку продавали казахам по 90 копеек за пуд. Казахские лошади расценивались от 1 рубля 50 копеек до 13 рублей за голову, тогда как в Оренбурге от 15 рублей и выше [94, с. 18]. Поэтому, в начале XIX веке на Петропавловскую таможню, как указывает К.М. Туманшин пригоняли 84% скота из Казахстана [291, с. 52].

Интересно отметить то, что правительство устанавливало цены на хлеб для казахов ниже, это было вызвано политическими расчетами. «Хлеб предполагалось продавать киргизам по уменьшенной цене, чтобы подорвать начавшиеся у них посевы, угрожавшие в недалеком будущем хлебопашеству казаков и опасному в политическом отношении; киргизцы заведя свои посевы, могли перейти в независимое от русских положение и плотнее общаться с Хивою и Бухарою, им единоверным» [160, с. 76]. Из этой яркой цитаты мы видим, что власти через ценовую политику решали стратегические задачи империи. В торговле учавствовали и военные из числа крепостного офицерства.

Обороты Петропавловской торговли превзошли вместе взятые обороты других крепостей на Новой и Иртышской линиях [292, 293].

Из сравнительного анализа торговли между Петропавловской и Семипалатинской крепостями мы видим, что выгодное расположение Горькой линии, которая связала торговые маршруты Сибири, Урала с Средней Азией по более краткому пути давало преимущество и в расширении торговли.

Таблица 4 - Сравнительные данные линейной торговли за 1777 и 1779 гг

Прежние монополисты степной торговли в Семипалатинской и Ямшевской крепости заметно снизили свои обороты. Поэтому Колывано-Воскресенское областное управление, в ведении которго находился торг по Иртышу, ставило

преграды Петропавловской торговле. Об этом свидетельствует интересный документ обнаруженный нами в архиве. Так в 1781г. Тобольский губернатор Кашнин наблюдал, как правление не пропускало среднеазиатских купцов в Петропавловскую крепость и предлагало им против их воли оставаться торговать в Семипалатной. После инспекции областного правления губернатор в письме командиру сибирского корпуса предлагал оказать всемерное содействие проезду среднеазиатских купцов внутрь линии давая свободу торговать, где кто пожелает «ибо для пользы общей все равно, которым бы месте ни было, но чем более, тем лучше» [294, л. 102-103].

Таких результатов удалось добиться, несмотря на злоупотребления должностных лиц, которые, используя служебное положение, препятствовали торговле. Так, командир Слонецкого полка Лесток запрещал русским купцам, приезжавшим в Петропавловскую крепость, торговать с казахами, а весь меновой торг взял в свои руки. Представленного из Ямышевской таможни для торговли ларешного Чередова Лесток бил [285, л. 180-183]. Лесток хозяйничал в первый год Петропавловской торговли в 1760 г. Если бы дело пошло также, то вряд ли российские купцы стали приезжать. Лестоку сделали внушение свыше, что в силу Сенатского указа «военным командирам в таможенные дела вступать не велено». А, например, представители Колывано-Воскресенского управления, в ведении которых находился торг по Иртышу, пытались помешать проезду среднеазиатских купцов в Петропавловскую крепость.

На линии имело место продажи невольников. На Новой и Иртышской линиях ежегодно продавалось 70-150 человек, в основном пленные. Продажа в рабство своих родных было редким явлением. Вот что пишет директор Оренбургской таможни Величко «киргизцы, удушая даже чувство природы, решаются для спасения от голодной смерти продавая собственных своих детей под именем азиатских пленников» [136, д. 71].

В 1777г. в Петропавловской крепости было куплено невольников 69 человек на общую сумму 7157 руб. 75 коп., из них 67 калмыков, 1 «саксонец» и 1 персиянин. Калмыки продавались в среднем по 100-105 рублей, персиянин пошел за 120 рублей, а «саксонец» за 150 рублей. В 1779г. были проданы 21 невольник из них 8 калмыков ценою от 65 до 160 руб. за человека и 4 калмычки от 65 до 115 рублей, 2 каракалпака - один за 101 руб. 75 коп., другой за 115 рублей, 2 каракалпачки, за 119 руб. 45 коп. и 140 рублей, 1 бухарка за 21 руб. и бухарец за 106 руб. 25 коп. Цена зависела от возраста, от знания невольником мастерства. Женщины обычно продавались дешевле мужчин [295, л. 43-44].

Невольники становились домашними слугами офицерства, работными людьми купечества. Работорговля была запрещена Уставом от 1822 г. С этого времени разрешалось покупать только детей женского пола. Это разрешение мотивировалось недостатком женщин в Сибири. Девочки по достижению зрелости, выдавались замуж и выходили, после чего, из рабского состояния [296, л. 12].

Наносили ущерб контролируемой торговле и тайные сатовки (от казахского сат - продавать), которые обогащали только жителей линии. В связи с этим правительство, заинтересованное в извлечении от торговли наибольшей прибыли, в виде таможенных сборов, приняло ряд мер. В 1782 г. последовал указ Сената об учреждении таможенной цепи и стражи на сибирских линиях в целях прекращения потаенного провоза товаров через границу.

Нами были просмотрены документы архивных фондов по Петропавловской и Омской таможняй. Из анализа документов мы отметим основные моменты деятельности этих фискальных органов. В 1784 г. Коммерц- коллегия приняла решение о придании Петропавловску функции заграничной торговли (на одинаковых условиях с Кяхтой). Уже к концу XVIII в. торговые обороты Петропавловска достигли большого объема, она уступала только Кяхте. В 1799г. был опубликован указ о том, чтоб «вымениваемый у киргиз- кайсаков рогатый скот и лошадей, во отвращение тайных променов, клеймить железными таврами» [297, л. 95]. 23 февраля 1806г. открывается Омская таможня, переведенная из Железинской, она подчинялась Петропавловской и с 1817г. входила в состав Оренбургского таможенного округа. Таможни, кроме выполнения своих прямых обязанностей, должны были 3 раза в месяц подавать сводки об обмене товаров, ежемесячно предоставлять данные приходнорасходных пошлин и отчитываться военному командованию о караванах. Таможенная граница простиралась по линии 150 верст. 16 августа 1829г. распоряжением Министерсва финансов было введено новое шатное расписание на Омской таможне. По штату было 12 человек: 1 -надзиратель, 2-помощник, 3- канцелярский служитель высшего оклада, 4-толмач, 5-два досмотрщика, 6- шесть объездчиков. Но с ускорением темпов колонизации вглубь Казахстана и увеличением доли русского населения на территории Северного Казахстана дальнейшее нахождение таможенной заставы становится нецелесообразным. Указом Александра II от 30 ноября 1865г. на Новой линии упраздняются таможни кроме Петропавловской [298, л. 1-8].

Обороты торговли линии все шире втягивали северный регион Казахстана в рыночные отношения. Русским купцам было разрешено выезжать за линию укрепления в степь, разъездная торговля стала постепенно ведущей. Ф.Гельмольгц так описывает условия разъездной торговли «Торговец, выезжающий в степь нагружал подводу «киргизским товаром» (то есть залежалым, не имущим сбыта в городе, ситцем, спитым чаем, плохим сахаром, вообще товаром самого плохого и последнего качества и низкого достоинства. Странствование передвижной лавки продолжается до тех пор, пока не будет распродан товар. Товары были дороги. За пол фунта чая и фунт сахара надо дать барана, которому цена 3-4 руб. Вообще, при обмене товара на животных купец удваивал цену, а цена продукта киргизца наполовину уменьшалась, не говоря об обмеривании и обвешивании. В глухой степи редкий киргиз имеет представление о мерах и весах. Вот такого рода мена происходит в киргизских степях» [284, с. 45-46].

Вскоре появились и ярмарки в степи, например, Таинчакульская ярмарка вблиз Петропавловска. Историк И.И. Завалишин отмечает, что «Петропавловск теперь важнейший пункт нашей торговли с Западным Китаем и всей Средней Азией, не только на Сибирской линии, но и на Оренбургской» [31, с. 134].

В самом Петропавловске появились торговцы с большими оборотами (купцы С.и Т. Максютовы, А.Усманов). Отсюда купцы выходили на рынки и ведущие ярмарки Сибири, Урала, Волги (Ишимская, Ирбитская, Нижегородская). К 1830 г. Петропавловск уже занимал второе место по количеству гильдийских купцов среди городов Западной Сибири (после Тюмени). В это время оборот торговли Петропавловска составлял 7 млн. рублей [94, с. 8].

Развитие торговли обусловило появление и развитие промышленных предприятий (салотопенный, кожевенный заводы были основаны в 1816 г. купцами второй гильдии Иваном и Яковом Большаковыми), а в 1849 г. в Петропавловске было уже 7 салотопенных, 7 кожевенных, 4 мыловаренных, 17 кирпичных заводов [299, л. 763]. Самым крупным был салотопенный завод купца второй гильдии Ф.И.Зенкова, ежегодно вытапливавший 15500 пудов сала на сумму 145 тыс. рублей [300, л. 97-98].

Все это привело к преобразованию в начале XIX в. Петропавловска из крепости в город, что свидетельствовало о большой роли в экономическом отношении его не только в Северном Казахстане, но и во всей Западной Сибири. Известный русский историк географ и статистик К.И. Арсеньев так определил роль города в связях между отдаленными регионами империи: «город Петропавловск центр торговли со Средней Азией и закупки рогатого скота и баранов в Киргизской степи... Скототорговля - истинный корень благосостояния Петропавловска» [301, с. 15].

Анализ состояния линейной торговли в северном регионе Казахстана со второй половины XVIII в. свидетельствует о том, что она служила эффективным инструментом колониазции, способствовала экономическому закреплению края в составе империи и вовлечению ее во всероссийский рынок.

Таким образом, политика Российской империи была направлена на политическую и экономическую поддержку военного продвижения вглубь казахских земель. Для ее реализации использовался целый комплекс методов воздействия: от колониальной дипломатии и линейной торговли до отторжения земель и их заселения казачеством и крестьянством.

В этот период Россия становится империей, и её внешняя экспансия определялась задачами модернизации, которые вырабатывали детерминанты военно-политической и социально-экономической жизни региона.

Формирование Российской империи и превращение в многонациональную державу отличалось сочетанием вольных акций с дипломатическими контактами и соглашениями с народами сопредельных областей и регионов. В ходе таких контактов вырабатывались определенные формы и принципы взаимоотношений.

Из изложенного в разделе следует, что расширение функции контроля за политической деятельностью казахской знати, в конечном итоге, подготовило почву для окончательной ликвидации института ханской власти, что позволило царизму укрепиться в регионе. Россия переходила к реализации идеи социальной ассимиляции, которая была разновидностью имперской политики, основанной на римском правиле «разделяй и властвуй». Царизм был заинтересован в быстрейшем распаде родоплеменных организаций и стремился заменить их своими территориальными организациями. В последующем политика социальной ассимиляции верхушки покоряемых народов служила той твердой основой, на которой строилась российская колониальная политика, что позволило не только военной силой подчинить народы, но и административными методами держать их в повиновении.

Царские власти стремятся превратить этот край в органическую часть России, интегрировать его в составе империи в политическом, экономическом и культурно-идеологическом отношениях. Обширность этой территории, её пограничное положение, продолжающиеся волнения среди коренного населения требовали укрепления органов колониальной власти и расширения их полномочий. Реализуются планы по строительству укреплённых линий в степи, происходит концентрация военных сил, формируется и усиливается Уральское, Оренбургское и Западно-Сибирское казачество.

Устремления России исходили из реального превосходства империи над сопредельными народами в организации государственного аппарата и армии, мобилизации человеческих ресурсов (гражданская и военная колонизации).

Таким образом, благодаря мероприятиям правительства по массовому заселению новых линий военными, казаками, крестьянами, переводу части гражданского населения в казачество изменили социально-экономическую картину региона. Значительно повысилась доля русского населения, реорганизованы и увеличены казачьи войска. К тому же передача управления казачьему командованию, независимому от губернской администрации, фактически превратила Новолинейный район в военный округ, который мог служить плацдармом для дальнейшего продвижения на Восток.

Решая важную стратегическую задачу по включению казахских степей в состав империи путем создания сети военно -казачьих укреплений, Россия нуждалась и в экономическом обеспечении новых крепостных линий. Кроме того, необходимость рынка сбыта своих товаров, дешевые источники сырья, перспективы экономического сотрудничества с Китаем и Средней Азией увеличивали роль линейной торговли в данном регионе.

Экономическими рычагами колониальной политики Российской империи в этом регионе Казахстана явились линейная торговля и гражданское заселение линий. Открытие торгов на линиях было крупным мероприятием военной администрации, обеспечивающим широкую дорогу в степь русскому влиянию. Расширение линейной торговли не только укрепляла экономические связи со степью, служило пополнению государственной казны за счет таможенных сборов и обеспечению линии продовольствием, но и способствовало проникновению через предметы материальной культуры иного образа жизни.

Таким образом, политика социальной ассимиляции, военно-гражданская колонизация, линейная торговля укрепляли экономические и политические связи России со степью и в то же время разрушали кочевой уклад жизни, изменяли социальную структуру казахского общества, способствовали «поглощению» некогда самостоятельного государства и превращению его в колонию Российской империи. Военно-стратегические мероприятия

Российской империи в конце XVIII - первой половине XIX в. в северном регионе Казахстана значительно укрепили военные линии. Отторжение у казахских родов плодородной земли и её военно-казачья колонизация изменило демографическую ситуацию в пользу русского населения, причем, преимущественно военного. В этот период в северном регионе Казахстана была создана сильная военно-колониальная система, главным инструментом которой служили казачьи войска, наделяемые государством землями, льготами и привилегиями.