Земство, кооперация и столыпинское землеустройство

В данном очерке предпринята попытка исследования коопе­ративного направления модернизации общины как антитезы пра­вительственной аграрной политике. В сочетании с земско-агроно­мической деятельностью оно представляло собой важный фактор эволюции крестьянской общины и одновременно завершающее звено в цепи всех экономических мероприятий земств начиная с 1864 г.

Однако на деле никакой строгой последовательности в хозяйст­венном освоении подопечной органам местного самоуправления территории не было. Более того, призванные к жизни после 1861 г. как проводники аграрной реформы земства из-за своей неопытно­сти, а точнее несовершенства, вовсе не придерживались логики ка­питалистической модернизации деревни. Так, явным диссонансом являлось то, что “шестидесятники” гораздо большее сочувствие проявляли к землевладельцам, а “семидесятники”, считавшиеся ме­нее прогрессивными, принялись насаждать среди крестьян ссудо- сберегательные товарищества и маслодельные артели. В какой-то мере объяснять бессистемное увлечение в первые десятилетия земельными банками, кредитной и сельскохозяйственной коопера­цией, мелким поземельным кредитом, которые не приводили к ожи­даемым результатам, можно кризисными ситуациями, в которых оказались помещичьи и крестьянские хозяйства после 1861 г. Но, не­сомненно, что одной из крупных ошибок земских деятелей, в част­ности князя А.В. Васильчикова, было то, что они переоценили зна­чение кредитных мероприятий, недостаточно знакомые с первооче­редными запросами хозяйственной жизни. Поэтому лишь в середи­не 80-х годов заканчивается период довольно хаотической земской экономической деятельности и возникают первые признаки продви­жения в правильном направлении. Особенно сильный толчок к ее переосмысливанию, как уже отмечалось в первой части монографии, возник вследствие голода 1891 г., “заставивший земства оглянуться назад на всю свою предшествующую деятельность и искать новых пу­тей для нее”¹.

Однако вполне освободиться от груза прошлых ошибок в отно­шении кооперации земства так до конца и не смогли. Они по-преж­нему относили кооперацию к числу приоритетных направлений сво­ей деятельности, но одновременно как цензовые учреждения, в ко­торых преобладало среднепоместное дворянство, опасались усиле­ния ее конкурентоспособности на рынке сельскохозяйственной про­дукции. Поэтому в течение всего последующего периода, вплоть до начала мировой войны, земские собрания охотно голосовали за расширение агрономической помощи отдельным крестьянским хозяйствам, но совершенно недостаточно субсидировали крестьян­скую кооперацию как массовый добровольный союз крестьян, дей­ствующий на принципах солидарности и взаимопомощи.

Этим достаточно заметным охлаждением органов местного самоуправления к кооперативному строительству не замедлили вос­пользоваться Министерство внутренних дел и Министерство финан­сов в целях установления ведомственного контроля над коопераци­ей, главным образом по соображениям политическим. Следователь­но, еще до столыпинской реформы крестьянская кооперация оказа­лась под двойным вниманием земских помещиков и правительствен­ных чиновников как реальная сила, способная реформировать общину при поддержке всех культурных сил страны.

Конечно, между общинными и кооперативными союзами суще­ствовала принципиальная разница, состоявшая прежде всего в том, что первый был сословно-принудительным, а второй - внесослов- ным и добровольным. Но одновременно хозяйственная практика по­казывала, что община была в состоянии эволюционировать, начи­ная “как бы врастать в систему кооперации”³. Но это не значит, что “приходится говорить не о самовозникновении кооперации в дерев­не, а о ее проникновении туда”⁴. Ибо вовсе не кооперация вовлека­ла в свою орбиту крестьянство, а последнее под воздействием глав­ным образом социального фактора, усиленного политико-правовы­ми и экономическими для него последствиями аграрного движения 1902-1905 гг., постепенно становилось не столько зажиточным, сколько более производительным, что позволяло уже переходить к кооперации.

Волна кооперативного движения, начавшая захватывать в свой поток многомиллионное крестьянство, возникла еще до начала пра­вительственной аграрной реформы. Если обратиться к динамике развития самой массовой тогда кредитной кооперации, то резкий скачок в ней произошел в 1904 г., когда количество удовлетворен­ных ходатайств об открытии товариществ на 40% оказалось боль­ше, чем в предыдущем году⁶. Произошло это благодаря тому, что с конца XIX в. крестьянское хозяйство вступило “в новый интенсив­

ный фазис аграрной эволюции”⁷. Затем всецело занятые в 1905 г. решением земельного вопроса, крестьяне снизили свою кооператив­ную активность. Количество разрешенных Управлением по делам мелкого кредита, а также земскими кассами к открытию товари­ществ только на 6,5% превысили уровень 1904 г. Но, когда в 1906-1907 гг. аграрные выступления пошли на убыль, количество разрешенных к открытию кредитных кооперативов увеличилось со­ответственно на 71 и 70%, а начавших действовать - на 34 и 43%⁸. Такого подъема кооперативного движения в последующие годы уже не наблюдалось, хотя, конечно, поражало воображение современни­ков и заставляло думать о наступлении новой эпохи в истории рус­ской кооперации. “До 1905 г., - писал М.Л. Хейсин, - движение не имело массового, народного характера. Напротив, после 1905 г. оно приобрело именно такой характер. Теперь движение не насажда­лось сверху, а шло стихийно снизу. Крестьяне сами принялись за ко­оперативное строительство. Интеллигенции уже не надо было убе­ждать крестьян открывать товарищество; сами крестьяне просили интеллигенцию помочь ему сделать это. Если раньше интеллиген­ция, стремившаяся насаждать товарищества, жаловалась, что нет народа для товарищества, то теперь, наоборот, народ стал жало­ваться, что мало интеллигенции”⁹.

Особенно это было характерно для революционного периода, когда земства находились “на переломе”, приступив не только к раз­гону либеральных управ и служащих, главным образом агрономов, но и к существенному сокращению ассигнований на экономические мероприятия, в том числе и в области кооперации.

Тем не менее именно в революционные годы, а не последующие, когда в земской среде “все громче стали звучать призывы к прагма­тичности” и земские агрономы вместе с инструкторами мелкого кредита “брали на себя инициативу в создании сельской коопера­ции”¹¹, в большей мере проявилось кооперативное сознание кресть­ян. Неслучайно такой известный тогда руководитель кооперативно­го движения, как В.А. Кильчевский, писал, что оно являлось “пря­мым наследником 1905-1906 гг. ...”¹² Но при этом, наверно, надо хо­рошо представлять, почему первая русская революция заставила крестьян “живо интересоваться кооперацией”¹³.

Дело в том, что крестьяне, в отличие от рабочих, далеко не во всем потерпели неудачу в революции 1905-1907 гг., а напротив, за­

ставили “верхи” пойти им на уступки. Достаточно сказать, что среди революционных завоеваний крестьянства значится отмена выкуп­ных платежей и круговой поруки, предоставление прав, одинаковых в отношении государственной службы с другими сословиями, право иметь своих выборных представителей в Государственной думе и земских собраниях. Все это и другое, связанное с приобретением по­литического и организационного опыта в ходе аграрных выступле­ний, вызывало настоятельную необходимость перехода к более эф­фективным, чем община, кооперативным формам сотрудничества и взаимопомощи. Но в условиях столыпинской аграрной реформы темпы количественного роста кооперации не могли быть выше. В среднем за период с 1908 по 1912 г. они составили 127,6%, а с 1913 г.

Что же касается других видов крестьянской кооперации, то они к этому времени в основном были представлены потребительскими обществами (10 080), сельскохозяйственными обществами (4400), маслодельными артелями (2000), сельскохозяйственными товари­ществами (1254), кустарно-промысловыми артелями (500)¹⁴. Конеч­но, цифры эти весьма приблизительны, так как в стране отсутство­вала единая система учета кооперативов и ими раздельно занима­лись Управление по делам мелкого кредита, Петербургское отделе­ние Комитета о сельских ссудосберегательных и промышленных то­вариществах, Отдел сельской экономии и сельскохозяйственной статистики Департамента земледелия и, наконец, статистический отдел Московского Союза потребительских обществ. Установить же точное число членов в них также не представлялось возможным. Так, по данным Управления по делам мелкого кредита, процентное отношение числа участников подведомственных ему кооперативов к общему числу сельских хозяев, по состоянию на 1 января, по годам изменилось следующим образом. В 1909 г. оно достигало 15,2%, в 1910 - 17,4, в 1911 - 20,4, в 1912 - 25,3 и в 1913 г. - 31,6%¹⁵. По све­дениям же историка М.Л. Хейсина, кредитные товарищества уже в 1912 г. включали в себя 47% глав крестьянских хозяйств¹⁶. Но так или иначе только в одной кредитной кооперации членами состояли от 5,6 до 8,4 млн домохозяев.

При сопоставлении даже частичных итогов кооперативного строительства в деревне с данными по столыпинскому землеустройст­ву, в результате которого из общин вышло и укрепило землю в лич­ную собственность 2,47 млн домохозяев, в том числе в отрубной и хуторской формах 1,26 млн¹⁷, становится понятным, что основная масса общинников избрала для себя кооперативный путь развития, даже независимо от способности тех или иных социально-экономи­ческих групп идти по нему до конца.

Стремление русских крестьян к обобществлению отдельных отраслей своих хозяйств, по сравнению с Западной Европой, имело ту особенность, что социальный фактор кооперирования всегда значительно преобладал над экономическим.

Происходило это помимо аграрной политики правительства, хо­тя и при содействии Министерства финансов, ведомственные инте­ресы которого расходились с искусственным насаждением хуторов и отрубов там, где для их существования не было условий. Впрочем, занимать относительную самостоятельность в вопросах кооперации министерству позволяла и быстро развивавшаяся среди сельского населения земская культурно-хозяйственная деятельность. “В этот период земства... не исчерпали своей роли во влиянии на темпы и масштабы кооперативного строительства”¹⁹, которое при отсутст­вии общекооперативного закона и ограничения союзной деятельно­сти товариществ находило в лице местного самоуправления времен­ного руководителя. Однако с появлением кооперативной стадии раз­вития крестьянских хозяйств многие органы местного самоуправле­ния пришли к выводу о наступлении качественно нового периода в организации земской агрономической деятельности. В представле­нии земских гласных во взаимодействии земств и кооперативов должна была существовать обратная связь, посредством которой тот или иной вид кооперации в сотрудничестве с земствами призван был повышать агрономический уровень той отрасли хозяйства, на основе которой он в свое время возник.

Но в связи с этим неизбежно вставал вопрос о том, насколько свойственно было кооперации выполнение функций земской агро­

номии? Ведь кооперативная агрономия, которая в принципе была возможна и необходима на определенном уровне развития крестьян­ского хозяйства, отнюдь не должна была подменять собой земскую агрономию. Если последняя являлась областью “работы публично­правовых органов”, то “кооперация как организация частноправо­вая” должна была выполнять задачи “узкоопределенные... по техни­ческому обслуживанию своих операций агрономами-специалиста­ми”²⁰. Кооперативный штат агрономов-специалистов не мог быть общественно-агрономическим в подлинном смысле этого слова, так как должен был обслуживать “не сельское хозяйство в целом, а те отрасли его, которые в данный момент” интересовали кооператив “с хозяйственной, деловой точки зрения”²¹.

Надежды, возлагавшиеся земствами на кооперацию, были не столько рецидивом прошлого попечительства, сколько своеобраз­ной болезнью роста и связанным с ним увлечением широко открыв­шимися возможностями развития как земской (общественной), так и кооперативной (отраслевой) агрономии. Причем обе являлись аль­тернативными столыпинскому землеустройству. Многие хуторяне, столкнувшись с серьезными хозяйственными затруднениями, стре­мились вступить в кредитные или ссудосберегательные товарищест­ва. Например, в Красноуфимском, Оханском, Осинском и других уездах Пермской губернии доля кооперативов с участковым земле­владением составляла в местном кооперативном движении в 1913 г. 6,65%. Испытывая большую потребность в средствах для обзаведе­ния скотом, инвентарем, улучшенными семенами и удобрениями, более трети выделившихся из общин крестьян стали прибегать к ко­оперативным кредитам²². Отчеты землеустроительных органов ука­зывали и на довольно активное участие хозяйств единоличного вла­дения в таких специфических кооперативах, как сельскохозяйствен­ные общества малого района действия. Например, в Петербургской губернии из 2637 домохозяев, бывших в 1913 г. членами в 51 обще­стве, с единоличными владениями насчитывалось 1056, т.е. 40% всей массы кооператоров²³.

Однако далеко не везде и не сразу землеустроенные по столы­пинским законам крестьяне становились членами кооперативов. По крайней мере в первые годы условия землеустройства мало бла­гоприятствовали участию их в кооперативном движении. Выделяясь большей частью на неразработанные пустоши, вырубки и другие “неудобицы”, в течение первых лет своего пребывания на новом ме­сте хуторяне вынуждены были много сил отдавать разработке паш­ни, расчистке сенокосов и т.д. Полученные ими ссуды не могли воз­вращаться в срок при отсутствии стабильных доходов и наличии крупных хозяйственных затрат. Кроме того, кооперативному объ­единению единоличников препятствовало их расселение на большом пространстве, как правило, не имевшем удобных путей сообщения.

При таких условиях деятельность агрономов и инструкторов по ко­операции, инспекторов мелкого кредита далеко не всегда сопровож­далась успехом и, по-видимому, большинство землеустроенных кре­стьян-кооператоров имели отрубную форму участкового землевла­дения.

Кооперация как особое хозяйственно-культурное явление, явно не вписывалась в содержание столыпинской реформы и по большей части представлялась как ее антитеза. Борясь с общиной, на кото­рую возлагалась ответственность за аграрные потрясения в 1905-1907 гг., землеустроители не достигали желаемых результа­тов, а напротив, способствовали возникновению новой крестьян­ской общности, экономически более сильной, чем хуторяне.

Вскоре также стало ясно, что эсеры, терявшие вследствие зе­мельного переустройства и без того менявшуюся общину, оказались у руководства социально широкой и демократически мощной органи­зации, в которую превращалась кооперация. Неожиданно для себя они увидели, что реформа дает результат, который их вполне устраи­вал. Выяснилось, что чем выше была степень хозяйственной самосто­ятельности крестьян, тем сильнее оказывалась тяга к кооперативной общности. Неслучайно среди обследованных Департаментом земле­делия 14 935 единоличных хозяйств до землеустройства членами кооперативов было 2667 (18%), а после - 6291 (42%)²⁴. Это говорило о том, что столыпинское аграрное законодательство, направленное против общины, не достигало цели в политическом плане, в значи­тельной степени консолидируя крестьянство в демократическую оппозицию. Поэтому понятно, почему некоторые неонародники, на­пример Н.П. Огановский, ранее относившийся непримиримо к земле­устроительной деятельности правительства, в конце концов стали признавать отдельные ее элементы весьма полезными.

Со своей стороны, правительство, прежде всего в лице минист­ра внутренних дел, всегда с подозрением относилось к кооперати­вам, желая видеть альтернативу им в деятельности сословных учре­ждений мелкого кредита, несмотря на очевидную непригодность их к обслуживанию хозяйств единоличного владения. В намерении ис­пользовать сословную организацию кредита крылся политический подтекст, вытекавший из опасения, что через кооперацию револю­ционные партии будут проводить свое влияние на крестьянские массы. Основания для тревоги у правительственных деятелей были довольно веские, особенно после того как со второй половины 900-х годов во главе кооперативного движения, существенно потес­нив земцев, оказались представители народнического течения, та­кие, как А.И. Анисимов, В.Н. Зельгейм, В.А. Кильчевский, А.Я. Ку- лыжный, С.Л. Меркулов, и другие. Так, на совещании коллегии Ми­нистерства финансов в 1911 г. прямо говорилось о возможном про­никновении в кооперативные организации леворадикальных эле­

ментов для усиления в них своего политического влияния, особенно, как выразился товарищ министра А. Николаенко, “когда на общем собрании не присутствует должностное лицо правительственного надзора...”²⁵ Даже в требовании предоставления крестьянам полных хозяйственных и имущественных прав, в частности права залога под ссуды всего наличного, в том числе земель, власти склонны были ви­деть происки революционеров. По мнению нижегородского губер­натора А.А. Хвостова, они могли легко превратить кредитные коо­перативы “в местные комитеты, которым по проекту социалистов- революционеров должно быть передано распоряжение землей”. Обобщив подобного рода подозрения, содержавшиеся во многих всеподданнейших отчетах губернаторов, Министерство внутренних дел в уведомлении министру финансов от 4 сентября 1913 г. прямо предупреждало о “постепенном захвате представителями левых пар­тий руководительства в кредитных товариществах в целях револю­ционных”²⁶.

Не надеясь привлечь кооперативные деньги к финансированию землеустроительных программ, правительство окончательно отбро­сило возможность налаживания конструктивного диалога с коопе­ративными кругами и пошло по пути дальнейшего усиления админи­стративной опеки над ними. Позволение властей требовалось бук­вально на все проявления кооперативной деятельности - от учреж­дения товариществ и до созыва съездов представителей кооперати­вов. Так, для того чтобы созвать Первый Всероссийский съезд в Мо­скве, потребовалось несколько лет, пока, наконец, в декабре 1907 г. не было получено разрешение, но всего за два дня до срока, назна­ченного оргкомитетом. Поэтому пришлось переносить его на более позднее время. Причем Положение о съезде и его программа подле­жали утверждению министром внутренних дел, а бюро Московско­го союза потребительских обществ, которое организовало его, обя­зывалось о каждом пленарном заседании извещать полицию, имев­шую право запрещать их проведение. И все остальные заседания проходили с непременным присутствием представителей власти, которые в случае невыполнения их замечаний по ходу обсуждения вопросов могли закрыть съезд. И хотя он все же избежал такой уча­сти, тем не менее с повестки дня по распоряжению городского голо­вы были сняты вопросы о союзных организациях кооперативов и об оптовых товариществах. Оказалась ликвидированной комиссия по кооперативной пропаганде. Сверх того, президиум съезда, вслед­ствие новых распоряжений, вынужден был не обсуждать проекты кооперативных законов о постоянном органе всероссийских съез­дов представителей кооперативных учреждений и других. “Таким образом, почти вся программа собраний осталась без рассмотре­ния”²⁷. Поэтому делегаты съезда вынуждены были сосредоточи­ваться на секционных и комиссионных работах.

Столь же негативным отношение властей к кооперации остава­лось и впоследствии, что не могло не сказаться на отсрочке очеред­ного всероссийского съезда. А между тем в нем ощущалась особая нужда при отсутствии единого кооперативного закона. В связи с этим Петербургское отделение Комитета о сельских ссудосберега­тельных и промышленных товариществах, взявшее на себя обязан­ность созыва съезда, вынуждено было организовать его хотя бы по вопросам одного кредита. Впрочем, это обусловливалось и тем зна­чением, которое он имел для развивавшегося крестьянского хозяй­ства. Поэтому отличительной чертой съезда, собравшегося в марте 1912 г., явилось общее сельскохозяйственное направление его рабо­ты. И, как следствие, на нем более обстоятельно, чем в 1908 г. в Мо­скве, обсуждался вопрос о земско-кооперативном сотрудничестве в области агрономической помощи крестьянскому населению. При этом впервые на таком высоком уровне кооперативы дали понять, что видят в земствах своего “ближайшего союзника”, с которым можно устанавливать “добрые... отношения”²⁸. Практически это оз­начало возникновение наряду с земской участковой агрономией и участковой кооперации, “которая предполагала не только земское содействие организации товариществ и их развитию, но и последую­щую передачу им части агрономических мероприятий”, более всего соответствовавших кооперативной хозяйственной специфике. Тако­выми, по мнению земских и кооперативных деятелей, являлись заве­дование сельскохозяйственными складами, зерноочистительными, прокатными и случными пунктами. “При настоящем экономиче­ском и культурном уровне деревни, - говорилось в их совместном постановлении, - кредитные кооперативы должны служить агроно­му одним из существенно важных опорных пунктов”²⁹.

На этом фоне весьма странной выглядела сдержанность, кото­рую министерства внутренних дел и финансов проявляли по отноше­нию к нуждам кооперативного кредита. Помимо вышесказанного, она объяснялась и тем, что усилия правительственных ведомств в значительной мере оказывались сосредоточены на поисках наибо­лее приемлемого для них решения аграрного вопроса. Видя, что сельская кооперация год от года крепнет и берет на себя до извест­ной степени функцию кредитования крестьянских хозяйств, мини­стерские деятели, проводившие земельную реформу, уповали глав­ным образом на неправительственное решение проблемы финанси­рования деревни. И в то же время они были озабочены тем, чтобы подчинить кредитную кооперацию полицейскому контролю, не дать ей занять самостоятельное положение на финансовом рынке. После этого понятно, почему особой нелюбовью у властных структур пользовались требования образования союзных объединений и при­нятия общекооперативного закона. В случае их реализации разроз­ненные местные ячейки превратились бы в единую всероссийскую

сеть, управляемую не из бюрократических сфер, а демократически избранным кооперативным органом.

Непоследовательность государственной власти по отношению к крестьянской кооперации всегда отмечалась историками коопе­рации³⁰. В частности, можно согласиться с тем, что «царское пра­вительство по своему характеру не могло не видеть “опасности” в любых сообществах, где участвовала хотя бы незначительная часть низшего сословия...» Именно данным обстоятельством было обусловлено “для правящего класса... двоякое значение” коопера­ции: “...с одной стороны, она представлялась... одним из важней­ших способов преодоления аграрного кризиса... с другой сторо­ны, - своеобразной организацией общественной инициативы, которая непримирима с принципом самодержавия, с принципом всесторонней опеки”³¹.

Несравнимо меньше противоречий в отношениях с кооперати­вами было у земств, которые все более убеждались в близости хо­зяйственно-культурных задач, стоявших перед ними. Начало ново­му, по сравнению с XIX в., более активному и плодотворному пери­оду земской кооперативной деятельности, но теперь уже под углом зрения агрономической помощи крестьянских хозяйствам, положил Казанский областной съезд представителей губернских земств, со­стоявшийся в августе 1909 г. Бывший же за год до него Первый ко­оперативный съезд в Москве не смог навести мосты доверия с зем­скими органами самоуправления, еще не вышедшими из состояния послереволюционной реакции. Этому немало способствовали и за­претительные меры властей, которые желали бы видеть в земствах лишь попечителей кооперации, не допуская делового сотрудничест­ва между ними в области агрономии и экономических мероприятий. Неслучайно во многих выступлениях выдвигалось требование к пра­вительственным и земским кругам оставить в покое русскую коопе­рацию.

В то же время в резолюции о значении сельскохозяйственных обществ говорилось, что “общественная агрономия должна пользо­ваться для своих целей всеми формами воплощения кооперативного принципа”, потому что “одна община не в силах выполнить... все те функции, которые должны принадлежать в общественной агро­номической деятельности кооперативным организациям”. Таким образом, утверждалось, что “в России наиболее видная роль в обще­ственной агрономической деятельности принадлежала до сих пор земельной общине и что для замены ее “должны получить широкое развитие кооперативы западноевропейского типа”³². Налицо, следо­вательно, имело место простое незнание сути общественной агроно­мии: таковая не могла быть функцией кооперации, а уж тем более общины. Обе они являлись лишь объектами общественной агроно­мии, но никак не ее субъектами, т.е. носителями.

Поэтому съехавшиеся в Казань земцы, треть из которых соста­вляли агрономические служащие, попытались исправить методоло­гические ошибки кооператоров. Прежде всего, поставив принципи­ально вопрос о своем отношении к кооперации, они вынесли по не­му ряд важных решений. Основное содержание их состояло в при­знании, что содействие ей должно явиться составной частью земско­го хозяйства. Конкретным же выражением этого должно было явиться устройство при каждом земстве касс мелкого кредита для снабжения кооперативов основными и оборотными средствами, оказания им помощи при проведении посреднических операций, изу­чения рынка сбыта товаров, обобщения кооперативного опыта и ос­вещения его в прессе, выработки примерных форм и правил коопе­ративного делопроизводства³³.

Встав на единственно верный путь признания кооперации как новой культурной силы в деревне, земства продолжали идти по не­му и дальше. Наиболее четко это прослеживается по материалам областного съезда представителей земств и сельских хозяев Юга России и Московского областного съезда деятелей агрономической помощи населению. Оба они, представляя различные сельскохозяй­ственные регионы и практически все земские губернии, в совокуп­ности восполнили продолжительное отсутствие всероссийского агрономического съезда. Кооперативное движение получило пра­вильное освещение с точки зрения его соотношения с земской хо­зяйственно-культурной деятельностью среди сельского населения не только в докладах В.Г. Бажаева, К.Г. Маньковского, В.В. Хижня­кова и других, но и в принятых по ним постановлениях³⁴.

Правда, при этом все еще оставались некоторые символы преж­него патронажа, отраженные в виде рекомендаций по “руководст­ву” кооперативным движением в деревне. Но эти пережитки было­го отношения к крестьянской кооперации уже не могли засло­нить собой позитивную тенденцию во взаимоотношениях земств и кооперативов.

Положительный отклик земцев на потребности развития коопе­ративов вызвал адекватную реакцию большинства их представите­лей. И уже следующий всероссийский съезд по мелкому кредиту, как говорилось выше, вынес постановление, основанное на более реалистических представлениях о земско-кооперативном сотрудни­честве. “Содействие земства подъему производительной деятельно­сти населения через организацию кооперативного кредита, - гово­рилось в нем, - является одной из функций, органически присущих ему, как местному учреждению, обслуживающему хозяйственные нужды населения”³⁵. Вслед за кооперативным съездом 1912 г. анало­гичные по смыслу резолюции стали принимать и губернские. Так, съезд, проходивший в Ярославле, пожелал, “чтобы земские различ­ные агрикультурные и экономические мероприятия проводились в

жизнь преимущественно через местные кооперативы, вызывая тем самым самодеятельность населения”³⁶. Также и в Вятской губернии участники кооперативного съезда признавали “необходимым, что­бы земства всемерно содействовали развитию всех видов коопе­рации”³⁷.

Наряду с организующей ролью земства непременно подчеркива­лась самостоятельность и независимость кооперативов. Во исполне­ние данного требования земства должны были информировать коо­ператоров о проводимых сельскохозяйственных мероприятиях, снабжать их докладами управ и постановлениями собраний, коопе­ративной литературой, выносить намеченные агрономические про­граммы на собрания товариществ, чтобы крестьяне могли свободно высказываться по существу рассматриваемых вопросов, в отличие от гласных земских собраний, избранных сельскими обществами. Дополнительно к этому предлагалось, чтобы в земские собрания преимущественно проходили не старшины и сельские старосты, а рядовые крестьяне, по возможности кооператоры. Делегаты съез­дов признавали необходимым обязательные земско-кооперативные совещания при управах, на которых должны были предварительно обсуждаться выносимые на сессии хозяйственные вопросы и наме­чаться пути их решения. Для усиления деловых отношений рекомен­довалось устанавливать постоянное общение кооперативов и зем­ских деятелей на экономических комиссиях, в правлениях, повероч­ных кассах мелкого кредита, выборных кооперативных бюро и дру­гих органах, создаваемых земствами по вопросам управления мест­ным хозяйством. Последние, как, например, при Костромском уезд­ном земстве, должны были “периодически... собираться при земской кассе мелкого кредита и вместе с ее правлением рассматривать от­крытие кредитов и определять размеры их тому или иному коопера­тиву”. Такая совместная работа была жизненна, поскольку члены бюро имели опыт в кооперативном деле, что позволило бы и упра­ве знать о положении дел в каждом кооперативе, чтобы кредиты по­шли на производственные нужды³⁸. Данная форма сотрудничества оказалась достаточно действенной, и Северный областной коопера­тивный съезд счел возможным особо указать на нее в своем итого­вом постановлении³⁹.

Наряду со стремлением земских и кооперативных учреждений устанавливать взаимовыгодные отношения, довольно часто еще проявлялись и антиземские действия кооператоров и попечитель­ские настроения среди гласных. Со стороны наиболее ортодоксаль­ных кооператоров высказывалось мнение о том, что кооперативное движение в конечном счете упразднит не только земские агрономи­ческие учреждения, но и само земство в России. Рассматривая коо­перативное движение главным образом с социологической точки зрения, подобные радикалы слабо были знакомы с самой специфи­

кой сельскохозяйственной кооперации и уж тем более с теорией и практикой местного самоуправления. Они выступали против совме­стной работы с агрономами якобы во избежание принижения коопе­ративной идеи и вообще отводили им роль консультантов по вопро­сам земледелия. Со своей стороны, земские деятели дворянско-охра­нительной ориентации, а также гласные, представлявшие купече­ско-промысловые элементы, не решаясь вступать в открытую борь­бу с кооперацией, проводили тактику саботажа решений земско- кооперативных съездов, в частности препятствовали посредниче­ским операциям касс мелкого кредита, финансированию ими целых товариществ, и пытались вести кредитование исключительно едино­личных хозяйств. Но были и такие заблуждавшиеся, которые счита­ли, что с возникновением волостных органов местного самоуправле­ния устранится и необходимость организовывать какие-либо коопе­ративы. Следовательно, и проведение агрономических мероприятий с их участием должно иметь временный характер. Значительная часть земских агрономов действительно находила в кооперативах лишь своего рода техническое средство, удобный механизм для вы­писки семян, распространения сельскохозяйственных орудий, прове­дения показательных мероприятий, рассматривая их как составные элементы своих участков.

Последняя точка зрения, исходившая от органов местного само­управления, наиболее вредила делу и способствовала усилению “чи­стого” кооперативизма. Во всяком случае оснований так считать было достаточно. Например, в докладе председателя Екатеринбург­ского союза кредитных товариществ И.Н. Кочерина, сделанном съезду их представителей в марте 1911 г., основные доводы против­ников “земской гегемонии” сводились к следующему. Являясь цен­зовым учреждением, земство к вопросам мелкого кредита проявля­ло не меньше формализма, чем чиновники Государственного банка. В отношении условий кредитования оно не имело особых преиму­ществ перед районными отделениями, так как при отсутствии своих средств вынуждено было брать их в банковском учреждении и таким образом превращалось в посредника, удорожавшего кредит. Условия приобретения населением земледельческого инвентаря ухудшились вследствие того, что земская касса стала учитывать до­полнительные накладные расходы и присчитывать процент на заня­тый капитал⁴⁰.

Непосредственным же поводом для обострения антиземских на­строений на кооперативном съезде стал доклад В.В. Мавричева, заведующего екатеринбургской кассой мелкого кредита и одновре­менно гласного земского собрания. Крупный организатор кредитно­го дела и имевший заслуженный авторитет среди кооперативных деятелей в России, он был убежденным сторонником единения коо­перативной и земской деятельности, что должно было оказать, по

его мнению, самое благотворное влияние на сельское хозяйство да­же при наличии “существующего крайне неудовлетворительного и узкого земского избирательного закона”⁴¹.

Но именно в том, в чем он видел целесообразность, и существо­вал предмет разногласий. Активных сторонников его позиции на съезде оказалось мало, так как сближение кооперативной и зем­ской работы могло продолжаться лишь до той поры, пока не возни­кала более естественная союзническая организация, по сравнению с которой деятельность земских касс мелкого кредита повсеместно, где они создавались, за исключением разве что екатеринбургской, выглядела по меньшей мере искусственной. В организующей роли земств кооперативы нуждались только на первых этапах своего со­здания и приспособления к существовавшим хозяйственным усло­виям. Земские кассы мелкого кредита, создаваемые по Положению от 7 июня 1904 г., могли лишь в определенной мере играть роль со­юзов кооперативов, что кстати вполне устраивало Министерство внутренних дел, видевшего в союзах крестьянских кооперативов, региональных и всероссийских, угрозу установленным порядкам и поэтому отстаивавшего вместе с Министерством финансов идею предоставления земствам широких полномочий кооперативного надзора. Но земства все же не могли достаточно эффективно вы­полнять “союзническую” миссию, ибо в любом случае оставались цензовой “верхней палатой” по отношению к кооперативным ни­зам. Несомненно, это мешало им более широко использовать кре­дитную кооперацию для субсидирования агрономических про­грамм, которая почти полностью была отдана на откуп чиновникам Министерства финансов. Достаточно сказать, что в 1905-1911 гг. при содействии земств было образовано лишь 1,8% кредитных коо­перативов, возникших в этот период. Остальные учреждались глав­ным образом на заемные капиталы, заимствованные в местных от­делениях Государственного банка⁴².

Весьма невелики в сравнении с возможностями кооперативов были и балансы земских касс мелкого кредита. Если на счетах всех кредитных и ссудосберегательных товариществ к 1 января 1914 г. находилось 604,2 млн руб., из которых только 33,5 млн (5,4%) было заимствовано из касс, то баланс последних, давших на то время све­дения, составлял 66,3 млн руб.⁴³ Таким образом, большинство земств не могли активно влиять на ускорение кооперативного дви­жения в деревне. В финансовом отношении оно развивалось почти независимо от земских собраний.

Однако цифры официальной статистики не отражают всей пол­ноты будничной, порой незаметной для постороннего взгляда коо­перативной работы агрономов, действовавших часто по собственно­му почину, нежели следуя указаниям земских собраний. В период становления участковой агрономии они вели пропаганду преиму-

ществ кооперативных принципов хозяйствования посредством чте­ний, бесед, лекций на сельскохозяйственные темы. Говоря о важно­сти травосеяния, советуя развивать молочное дело или рекомендуя улучшенные земледельческие орудия, различные семена и т.д., агро­номы обращали внимание на предпочтительное развитие именно тех отраслей хозяйства, из которых впоследствии и вырастал тот или иной вид кооперации. Тысячи таких ознакомительных встреч в основном и подготавливали почву для внедрения кооперативной идеи в крестьянской среде. И в этом смысле земские агрономиче­ские организации приносили больше пользы, чем мероприятия, про­водимые правительственными инструкторами мелкого кредита, которые двигались к цели уже по проторенной дороге. Что же каса­ется маслодельных артелей, овощесушильных, картофелетерочных кооперативных заводов, контрольных скотоводческих союзов, сель­скохозяйственных обществ малого района, потребительских об­ществ, то содействие их учреждению также оказалось гораздо суще­ственнее. Так, в Московской губернии κl912r. из 214 кооперативов 123 были организованы при помощи земских агрономов⁴⁴.

Часто еще слабые в организационном отношении кооперативы не распадались только благодаря поддержке опять-таки земских агрономов, которые брали на себя несвойственные им обязанности инструкторов кооперации. Дело доходило даже до участия их в засе­даниях правлений, поверочных советов, ведении счетоводных книг и другой кооперативной работы в ущерб непосредственным обязанно­стям. Вероятно, это можно объяснить тем, что после 1905-1907 гг. не только крестьянство “начало живо интересоваться коопераци­ей”, но и возникло «сочетание страстного желания интеллигенции, “третьего элемента” отдать себя делу подъема материального и ду­ховного уровня народа...»⁴⁵.

Однако нельзя не обратить внимания на то, что методы общест­венно-агрономической деятельности в этот период имели еще “наи­меньшую разработанность”. Выступая на Московском областном съезде деятелей агрономической помощи населению с докладом “Участковая агрономия и организационный план крестьянского хозяйства”, А.В. Чаянов вынужден был заявить: “К сожалению мы, современники... отлично чувствуя и зная на практике всю важность идеи участковой агрономии, еще далеко не в силах понять сущность и действительное значение совершенного переворота в организации агрономической работы”. Правда, уже тогда, в феврале 1911 г., не­давний выпускник Московского сельскохозяйственного института достаточно четко изложил методологию общественной агрономии на этапе ее участкового развития. Основной сутью являлось то, что “общественная агрономия сама хозяйства не ведет, сама своею волею и желанием никаких программ реализовать не может, и ее метод сводится к тому, чтобы путем воздействия на ум и волю хозяй­

ствующих людей пробудить в их среде самодеятельность и помочь направить эту самодеятельность наиболее рационально”. Но для этого необходимо было знание не только “хозяйства района в це­лом”, что было характерно для уездного агронома, но и “основных устоев, в частности принципов построения организационного плана трудового крестьянского хозяйства”. В то же время экономическая наука в этом направлении делала лишь первые шаги, что подтвер­ждают отчасти “оценочные, а главным образом бюджетные стати­стические исследования...”

Поэтому неслучайно, формулируя основные задачи агрономи­ческой помощи населению, Чаянов, находившийся под впечатлени­ем от бельгийской агрономии, вменяет в обязанность участковым агрономам задачу “организовать местное население в союзы и груп­пы, которые... путем кооперативного обобщения отдельных сторон производства увеличивали бы силу хозяйств...”⁴⁶. Опубликованные в том же году материалы съезда, в том числе и доклад Чаянова, несо­мненно, являлись руководством к действию для земских агрономов не только по отношению к хозяйствующим семьям, но и их коопера­тивным союзам. Много работая над крестьянскими бюджетами и проводя самостоятельные подворные обследования, он очень ско­ро пришел к пониманию подлинной связи общественно-агрономиче­ской и кооперативной деятельности.

На эту тему им была опубликовавна статья под названием “Дол­жен ли земский агроном работать в кооперативах?”, вызвавшая ши­рокие читательские отклики. Чтобы правильно ответить на постав­ленный вопрос, писал А.В. Чаянов, необходимо учитывать природу обоих явлений. Если для земской агрономии главное состоит в обес­печении благоприятных условий для хозяйственной деятельности крестьян-кооператоров, то задачей кооперации является наилучшая организация самой хозяйственной работы. Отсюда вытекали, на его взгляд, две основные задачи агрономов: пропаганда кооперативных принципов среди сельского населения и оказание методической помощи неокрепшим еще в организационном отношении товарище­ствам и артелям. “Но ни в коем случае ни земства, ни земские агро­номы не должны вести самой кооперативной работы; агроном не может и не должен заменять самого кооператора, члена правления или счетовода. Подобная замена превращала бы работу агронома в деятельность хозяйственную, что противоречит основным задачам земства”. Конечно, со временем кооператив мог принять на службу и агронома. (Первая кооперативная агрономическая организация появилась в Ейском уезде Кубанской области в 1912 г.) Но и тогда должно иметь место разделение труда, соответствующее содержа­нию кооперации: агрономия должна прививать крестьянину навыки кооперативной деятельности, кооперация - представлять собой по­среднические центры, помогавшие связываться с населением сель­

скохозяйственного района. И “если в кооперативе нет членов, могу­щих вести счетоводство и организовать работу, то задачей земств, - развивал свою мысль Чаянов, - является обучить их кооперативной технике путем организации специальных кооперативно-счетовод­ных курсов”⁴⁷. Придавая им особое значение, еще ранее он опубли­ковал статью “Крестьянские кооперативно-счетоводные курсы”, в которой отмечал, что подобные мероприятия получили уже до­вольно широкое распространение в земской России⁴⁸.

Массовое кооперативное движение все же далеко опережало усилия земств по организации счетоводных курсов. Потребность в людях, знавших кооперативное дело, оставалась большая, поэтому агрономы по-прежнему вынуждены были заниматься составлением месячных отчетов, писать векселя для банков и земских касс мелко­го кредита, организовывать залоговые операции, что, как многие справедливо опасались, еще надолго обрекало их оставаться “черно­рабочими” кооперации.

Проблема эта в значительной степени могла быть разрешена только специальным инструкторским персоналом, но первые шаги в данном направлении со стороны земств тогда только предприни­мались. В подавляющем числе случаев на службу приглашались лишь отдельные инструкторы, которых к началу 1915 г. на всю страну насчитывалось всего 52 человека⁴⁹. Инструкторские органи­зации существовали лишь в Волынской, Киевской, Тульской и Кост­ромской губерниях. Причем долгое время взгляд на роль и задачи инструкторов по кооперации оставался до конца невыясненным. Од­ни считали их ревизорами, другие - счетоводами, третьи - даже социо­логами или экономистами. И только в 1914 г. Московское отделение Комитета о сельских ссудосберегательных и промышленных това­риществах, наконец, определило их главные задачи. Они заключа­лись в выяснении, какие кооперативы могли быть в уезде, что надо делать для их развития, какой вид товарищества подходит для дан­ной местности. Инструктор по кооперации рассматривался уже не как финансовый инспектор, проводивший анализ хозяйственных операций в товариществах, а как организатор целого кооперативно­го района. Признавалось также, что выработка плана кооператив­ного строительства была бы невозможна без участия в ней агроно­мов⁵⁰. Однако до того, пока инструкторские кадры оставались на стадии становления, их функции так или иначе ложились на плечи агрономов.

Возраставшие потребности крестьянской кооперации вынужда­ли земства искать более рациональные формы помощи ее разви­тию. Жизнь доказывала, что центр тяжести агрономического содей­ствия должен переноситься на некий универсальный тип кооперати­ва, являвшийся ключевым для данного сельскохозяйственного рай­она. Постепенно крепло убеждение, что только на основе планомер­

ного земско-кооперативного взаимодействия и возможны какие- либо меры по интенсификации хозяйства.

Новое направление агрономической работы земств, например, в Ярославской губернии возникло главным образом на базе масло­дельных и овощесушительных артелей, в Костромской и Полтав­ской - сельскохозяйственных обществ, в Харьковской - кредитных товариществ. В поле зрения участковых агрономов стали попадать такие перспективные виды кооперации, как контрольные скотовод­ческие союзы, картофелетерочные артельные заводы.

О том, как выглядела работа агрономов, например, в Централь­но-промышленном регионе с основными и неосновными для той или иной местности кооперативами, можно судить по результатам дея­тельности агрономической организации Московского земства, полу­ченным за несколько лет. При содействии агрономов губернии было образовано 83,7% молочных кооперативов, 66,7% кредитных товариществ, 59,1% сельскохозяйственных обществ, 25,3% потреби­тельских обществ и 27,5% кустарно-промысловых артелей. После­дующая работа с ними показала правильность выбора, во многом сделанного благодаря заведующему кооперативным отделом губернского земства В.В. Хижнякову. Как видно из процентного со­отношения, наибольшим предпочтением у участковых агрономов пользовались молочные артели, связь с которыми носила почти по­стоянный характер. На каждую из них в течение года в среднем при­ходилось до полутора десятка посещений агрономических служа­щих. Стало расширяться сотрудничество с сельскохозяйственными обществами, 85% которых действовали по совместным с земствами агрономическим планам. Сосредоточив время и силы в основном на сельскохозяйственных кооперативах, агрономы уже не могли столь же интенсивно работать с членами потребительских обществ и кус­тарных артелей⁵¹. Главной экономической задачей земств становил­ся переход крестьянских хозяйств к правильному травосеянию и во­локоламскому восьмиполью.

Убедительным примером, подтверждавшим широкие возможно­сти делового сотрудничества между кооператорами и земствами, может служить и развитие картофелепаточного производства в Костромском уезде. Причем это был пока еще довольно редкий слу­чай, когда третьей заинтересованной стороной здесь оказался пред­ставитель нарождавшегося тогда организационно-производственно­го направления русской экономической мысли. В 1909 г. Н.П. Мака­ров вместе с земскими статистиками провел бюджетные исследова­ния крестьянских хозяйств в пяти волостях, примыкавших к Яро­славской губернии. И благодаря им в распоряжении земских агроно­мов появились сравнительные данные, позволившие установить правильные пропорции сельскохозяйственных культур, особенно картофеля, для введения плодопеременной системы севооборота на

крестьянских землях. Затем на этой основе началась организация картофелетерочных кооперативных заводов. Правда, при этом наи­более стимулирующим, как, впрочем, и в других регионах России, явился не столько экономический, сколько социальный фактор кооперативного объединения крестьян. При помощи проведенного анкетирования Макаровым были выявлены вопиющие факты обсчитывания и обмеривания крестьян при приемке картофеля и расплате за него владельцами частных предприятий⁵².

Поэтому неудивительно, что крестьяне-общинники, прежде все­го организованные в сельскохозяйственные общества малого рай­она, первыми начали борьбу за свои права и в течение всего трех лет при земском содействии сумели построить шесть артельных заво­дов, объединивших 1517 домохозяев. Хотя недостаток средств не по­зволил им тогда же оснастить заводы специальным импортным обо­рудованием, способным производить конечный продукт, годный как для откорма скота, так и для экспорта в качестве хлебных добавок⁵³.

Подобные кооперативные заводы тогда существовали и в Яро­славской губернии. Начало организации картофелекрахмальных за­водов в ней было положено постановлением Ростовского экстрен­ного уездного земского собрания, проходившего в мае 1911 г. Побу­дительным мотивом оказания помощи местным крестьянам послу­жил положительный опыт в соседней губернии, но ростовская зем­ская управа пошла дальше костромичей. Ею были учтены результа­ты двухгодичной работы кооператоров Шунгенской волости, кото­рые вынуждены были вырабатывать менее ценную сырую карто­фельную муку, годную только для производства патоки.

Ростовские гласные своевременно изыскали нужные средства, и на Татищево-Погостском картофелетерочном заводе была уста­новлена дорогостоящая автоматическая паровая сушилка для выработки крахмала, технологии которой не было еще и у част­ных заводчиков. Таким более совершенным оборудованием из Германии необходимо было оснастить Петропавловский завод в Даниловском уезде и еще несколько в других уездах губернии, спе­циализировавшихся на выращивании картофеля. Поэтому губерн­ское земство, также не без учета костромского опыта, обратилось за содействием в финансировании кооперативных предприятий не к банкирам, а в Отдел сельской экономии и сельскохозяйственной статистики Главного управления землеустройства и земледелия, который хотя и положительно отнесся к ходатайству, но с услови­ем, чтобы предоставленная ссуда не превышала три четверти смет­ной стоимости и могла быть выдана из 4% годовых на срок всего до четырех лет.

Такие требования были неподходящими даже для маслодельных заводов, которые работали круглогодично и свои долги могли пога­сить только в течение 10 лет. Что же касается картофелетерочных

заводов, то, имея сезонный характер, они нуждались в не менее чем 20-летнем сроке погашения долга.

Данное обстоятельство, сильно задерживавшее строительство кооперативных заводов в губернии, в течение нескольких лет было предметом обсуждения во всех заинтересованных земских собрани­ях, а также на съезде представителей кооперативных учреждений Ярославской губернии в январе 1913 г.⁵⁴ Но судя по отсутствию должной реакции со стороны правительственного ведомства, кури­ровавшего главным образом обустройство единоличных хозяйств, вопрос о долгосрочном кредитовании ярославских кооперативов остался открытым. Поэтому другие шесть картофелетерочных за­водов, как и в Костромской губернии, должны были производить полуфабрикат - сырую картофельную муку. Попытки же губерн­ского земства ходатайствовать перед правительством о пересмотре пошлин на заграничные машины для артельных заводов по перера­ботке картофеля, как более качественных и дешевых, а равно о по­нижении железнодорожных тарифов на провоз продукта для умень­шения накладных расходов также не дали положительного резуль­тата⁵⁵. Зная о конкурентной борьбе на рынке крахмалопаточной продукции, чиновники всегда оказывались на стороне крупного частного бизнеса, игнорируя кооперативные интересы крестьян.

Помимо картофелетерочных предприятий в Ярославской губер­нии в области первичной переработки сельскохозяйственного сырья получил развитие еще один вид кооперации - ростовские овощесу­шильные артельные заводы. Благодаря особым почвенно-биоло­гическим условиям местности, прилегающей к озеру Неро, еще в XVI- первой половине XVII вв. здесь наметилась “тенденция к спе­циализации огородничества”⁵⁶, хотя сушить овощи ростовские ого­родники начали только с 90-х годов XIX в. С этого времени и осо­бенно с начала русско-японской войны жители нескольких при­брежных волостей монополизировали выполнение выгодных интен­дантских подрядов на поставку сушеных овощей и концентрирован­ных изделий из них. Причем дальнейшее увеличение заказов воен­ного ведомства привело к тому, что возникла естественная потреб­ность в кооперативном объединении сушильщиков-кустарей, но пока лишь в области сбыта. В результате в 1909 г. в уезде возникло шесть артелей, затем в 1912 г. их стало десять с 280 членами.

Однако в отличие от картофелеводов ростовские огородники обладали меньшей кооперативной самостоятельностью, находясь под плотной опекой уездного и губернского земств. Объяснить это можно прежде всего зависимостью от военных заказов. Поэтому земства неизбежно должны были выступать в роли посредников с тем, чтобы обеспечить интендантству финансовые гарантии в слу­чае недопоставок продукции. Таким образом, артелям по сбыту был придан характер временных организаций, учрежденных, как заявля­

лось, именно земством и только на один год с последующим возоб­новлением действия договора.

Нельзя сказать, что гласные не понимали экономического зна­чения кооперативной самодеятельности ростовских огородников, но пока сушка овощей осуществлялась кустарно, не было полной гарантии того, что продукт будет доставлен крестьянами на склад в полном объеме и хорошего качества. Многое здесь зависело от самих крестьян, от их способности перенести принципы кооперации на переработку сельскохозяйственного сырья. Наконец в 1911 г. произошел всплеск социальной активности тех, кто был особенно недоволен сложившимися взаимоотношениями с земством, и нача­лась подготовка к строительству первых артельных заводов, дейст­вовавших на основе промышленной технологии по типу картофеле­терочных. В овощесушильной кооперации также уже “не могло быть в широких размерах стихийного домашнего производства”. В своем наиболее законченном виде она могла иметь производство только заводского типа, которое в значительной степени возвыша­ло его над данной отраслью крестьянского хозяйства.

Для своего существования овощесушильная кооперация требо­вала довольно крупных основных и оборотных средств, так как сама сельскохозяйственная база этого вида кооперативной промыш­ленности могла развиваться “только при наличности по-заводско- му организованной переработки и никак иначе”. Это обусловлива­лось еще и тем, что сырье во избежание экономических потерь выгоднее было перерабатывать на месте, без транспортировки на дальние расстояния. И такое технически сложное производство, хотя и вытекало из соответствующей отрасли крестьянского хозяй­ства, но по сути создавалось крестьянами “вновь”⁵⁷. Так возникли первые Сельцовская и Поречская артели, объединявшие огородни­ков для сушки доставляемого сырья, с последующим, также коопе­ративным сбытом, но уже преимущественно на вольном рынке. Хотя попутно артельные заводы по-прежнему выполняли и армей­ские заказы.

Судя по имеющейся статистике, они уже в первые годы своего существования показали явные преимущества по сравнению с арте­лями по сбыту. Вследствие повышения культуры производства удельный вес заказов на поставку овощной продукции вскоре увели­чился вдвое, с 15 до 29%. Повысилась оплата овощей. Важным но­вовведением являлось и то, что доход, полученный от переработки овощей, купленных не у членов кооперативов, зачислялся в имуще­ственный капитал и распределению не подлежал. Новым было и свободное без всякого голосования вступление в артели дополни­тельных членов с целью облегчить доступ в них всех желавших и более полного использования сезонного характера данного вида кооперативной деятельности. И тем не менее полной ясности в пра­

вильности избранного направления хозяйственного развития у рос­товских крестьян еще не было.

На состоявшемся в январе 1913 г. первом кооперативном съезде Ярославской губернии возникли бурные прения относительно того, как правильнее всего содействовать ростовскому овощесушильному промыслу. Нужно ли было улучшать и развивать артели по сбыту сушеных овощей, или же целесообразнее являлось всецело обра­тить внимание на кооперативное производство сушеной продукции? И в основном докладе по этому вопросу и в постановлении секции съезда говорилось, что артели по сбыту оказались несовершенны, имея зависимый от земств характер. На съезде указывалось, что они были созданы тогда, когда отсутствовала возможность появления более совершенных кооперативных учреждений, какими оказались кооперативные заводы. И поэтому только в силу необходимости поддержать кустарей-сушильщиков пришлось сохранить эту форму объединения. Кроме того, признавалось, что артели по сбыту осно­вывались на мелком производстве, технически отсталом, которому на рынке оказывалось трудно состязаться с фабричной продукцией. В случае же прекращения казенных заказов их ждала неминуемая гибель. Поэтому в одном из итоговых документов работы съезда было заявлено, что “организация кооперативных заводов сушки овощей является наиболее совершенной и отвечающей условиям жизни формой содействия ростовскому овощесушильному промыс­лу... и организация существующих товариществ по устройству заво­дов для сушки овощей с кооперативной точки зрения вполне правиль­на, и желательно дальнейшее распространение подобного рода... кооперативов для улучшения сбыта сушеных овощей... кооператив­ным заводам необходимо стремиться к объединению в союзную орга­низацию”, отказавшись от посреднических услуг земств⁵⁸.

Однако немногочисленным и слабо еще защищенным от конку­рентного влияния со стороны торгово-промышленного капитала ростовским кооператорам земская опека должна была представ­ляться гораздо меньшим злом. В большинстве случаев, и особенно на этапе организационного становления, финансовой поддержки, земства оказывались, несмотря ни на что, теми естественными союзниками, без содействия которых кооперативные артели и заво­ды попросту бы не возникли. Вместе с тем выраженная в постанов­лении политическая позиция кооператоров по отношению к земст­вам была результатом не только присутствия на съезде представи­телей эсеровской партии, боровшихся с цензовыми элементами за влияние на кооперативное крестьянство. Дело в том, что в Ярослав­ском губернском земском собрании всегда ощущалось сильное при­сутствие помещичьего лобби, выступавшего прежде всего в интере­сах владельцев крупных специализированных молочных ферм в Мо- логском и Пошехонском уездах. Достаточно сказать, что Мусины-

Пушкины, владевшие в Мологе более чем 40 тыс. десятин земли, из которой под пашней находился всего 1%, бессменно заседали в обо­их земских собраниях - уездном и губернском. Поэтому неслучайно ярославское артельное маслоделие так никогда и не выходило из- под контроля земских и правительственных учреждений, что и при­вело в конце концов артельную форму маслоделия в губернии к финансовому и организационному кризису. В ходе прений на коопе­ративном съезде губерний Северной области в августе 1915 г. указы­валось, что «современное тяжелое состояние маслодельных артелей Ярославской губернии в сильной степени обязано тем вредным организационным шагам, которые при создании артелей были про­явлены главными местными деятелями - инструкторами и специа­листами Департамента земледелия. Работая без контроля местных общественных сил, не связанные сами с местными “пользами и нуж­дами”, заинтересованные в то же время по мотивам карьеры в воз­можно быстром нарастании числа артелей, эти деятели далеко не всегда проявляли нужную осторожность и преданность делу. В ре­зультате на свет появились организации, носящие задатки гибели при самом своем появлении»⁵⁹.

К началу войны 12 из бывших тогда 39 артелей прекратили свое существование, но и остальных ждала та же участь, ибо сбывали они свое масло порознь, не зная рынка, и полностью зависели от пере­купщиков, которые сами назначали цену за уже полученный товар. Так, в 1913 г. в Рыбинске было продано 5072 пуда масла по цене 14 руб. 42 коп. за пуд⁶⁰ (при средней тогда цене от 18 до 21 руб. в за­висимости от сезонности). Понятно, что при таких доходах артели не могли выгодно рассчитывать крестьян за поставленное молоко, а следовательно, удерживать их продолжительное время в качестве членов или продавцов необходимого сырья. По всему было видно, что в Ярославской губернии влияние земства хватало лишь на то, чтобы отстаивать самостоятельность своей агрономической органи­зации, не допуская специалистов Департамента земледелия.

Такое положение маслодельных артелей фактически было всю­ду, где наблюдалось засилье чиновников. Давали знать они о себе и в Вологодской губернии при индифферентном отношении офици­ального земства к вопросам артельного маслоделия. Вообще созда­ется впечатление, что неудача, постигшая Н.В. Верещагина, В.И. Бландова и Г.А. Бирюлева в 70-80-е годы в их стремлении взрастить кооперативную идею на неподготовленной еще почве, слишком обескуражила многих земских деятелей в губерниях север­ного Нечерноземья. Однако именно в Вологодской губернии нача­лось возрождение кооперативного маслоделия. В 1907 г. по инициа­тиве некоторых земских гласных и экономистов-статистиков, нахо­дившихся здесь в политической ссылке, наметился план создания гу­бернского общества сельского хозяйства, которое должно было

проводить просветительскую работу и одновременно служить союз­ной организацией для кооперативов, рассредоточенных на огромной территории Северного края. Спустя три года он включал в себя 251 кооператив, в том числе 116 потребительских обществ, 89 мас­лодельных артелей, 23 кредитных товарищества, 21 сельскохозяй­ственное общество малого района и два районных союзных объеди­нения⁶¹. Для координации их деятельности в составе МОСХ функци­онировал коммерческий отдел. Свободные от излишней централи­зации, вологодские артели реализовывали свою продукцию в боль­ших объемах, успешно выдерживая конкуренцию со стороны вла­дельцев частных маслодельных заводов.

Сравнивая опыт двух соседних земских губерний, секция масло­дельной кооперации областного съезда вынесла постановление, в котором говорилось, что “в деле содействия молочным, масло­дельным и сыроваренным артелям необходимо разграничить роль правительственных, земских и общественных учреждений. Роль правительства должна сводиться исключительно к финансированию земских учреждений и союзов артелей. Роль земства должна заклю­чаться в возможно широкой пропаганде идеи молочной кооперации, консультировании, разработке вопросов... кооперации, в финансо­вой поддержке существующих артелей. Непосредственное инструк­тирование артелей должно входить в обязанность их союзов, а там, где их нет, временно может быть выполняемой инструкторами зем­ских и других общественных организаций”⁶², среди которых особо выделялись общества сельского хозяйства малого района действия. Появившиеся в России еще в 70-х годах XIX в. по инициативе обра­зованных сельских хозяев, в том числе крестьян, они существовали под разными названиями, указывавшими на их исключительно про­светительский характер. Но распространение агрономических зна­ний в условиях сельской местности не могло долго оставаться на уровне просвещения, и постепенно эти учреждения стали приобре­тать вид кооперативов с сервисными, как бы сейчас сказали, функ­циями, не утрачивая, однако, своего первоначального значения.

Дополнительным стимулом к развитию обществ, как и для всей культурной работы в деревне, послужили неурожаи 90-х годов. Неслучайно именно в конце этого десятилетия был издан Нормаль­ный устав местных сельскохозяйственных обществ, который содер­жал необходимые для кооператива юридические нормы. Причем наиболее важной статьей в нем, фактически приравнивавшей обще­ство к остальным видам кооперации, являлась та, где говорилось о праве “приобретать необходимое для его целей движимое и недви­жимое имущество... а равно отчуждать и закладывать недвижимое имущество и ценные бумаги, заключать договоры ... вступать в обя­зательства, в том числе и в долговые”⁶³. Несомненно, это уже в го­раздо большей мере заинтересовывало крестьян. И если до 1900 г.

было образовано лишь 375 сельскохозяйственных обществ, то уже в следующем пятилетии их численность возросла на 20,8%. Затем в 1905-1909 гг. увеличение составило 54,3% и, наконец, в 1910-1914 гг. - 98,7%⁶⁴. То, что сельскохозяйственные общества численно преобладали в земских губерниях, в которых и без того агрономические нужды крестьян обслуживались специальными организациями, говорило о немалой заслуге земских агрономов. В целях содействия большей самодеятельности крестьян в области сельскохозяйственных улучшений земства оказывали посильную материальную помощь вновь возникавшим сельскохозяйственным обществам в размере нескольких сот рублей на первоначальное обзаведение, а затем выдавали еще ежегодные пособия, обычно не превышавшие 50 руб.

Как следует из отзывов земских управ Вятской губернии, сель­скохозяйственные общества становились “полезными сотрудника­ми” в деле распространения сельскохозяйственных знаний, улуч­шенных орудий, семян, скота. Кроме того, при них, как правило, имелись зерноочистительные машины, прокатные пункты, которые за небольшую плату обслуживали не только своих членов, но и ок­рестное население. Однако, по тем же отзывам, половина всех суще­ствовавших, например, в 1910 г., сельскохозяйственных обществ все еще “функционировала весьма слабо или даже вовсе не проявляла своей деятельности”⁶⁵.

Основную причину этого следует видеть не только в недостатке оборотных средств и основного капитала, но и в попечительском отношении земств, которые неукоснительно требовали ежегодной финансовой отчетности от правлений сельскохозяйственных об­ществ, заранее ставя перед ними жесткие условия использования весьма незначительных пособий и кредитов. Земства недостаточно учитывали права, предоставленные обществам уставом. Так, в по­становлении, принятом на Московском областном съезде деятелей агрономической помощи населению в феврале 1911 г., говорилось, что сельскохозяйственные общества малого района “являются такой формой кооперации, через которые весьма удобно проводить в жизнь экономические мероприятия и воздействовать на развитие самодеятельности населения и поднятие его экономического поло­жения”. Поэтому “необходимо, чтобы земские учреждения оказыва­ли со своей стороны возможно широкое содействие в их развитии”⁶⁶.

Но, как и следовало ожидать, ничего принципиально нового дан­ное постановление не внесло в отношения между земствами и сель­скохозяйственными обществами на данном этапе их развития. Так, в обзоре земских сельскохозяйственных и экономических меропри­ятий за 1913 г. помимо уже указанных выше форм сотрудничества с сельскохозяйственными обществами говорилось и об участии земств в подготовке ряда губернских кооперативных съездов, в из­

Дании нескольких сводных погубернских отчетов о деятельности сельскохозяйственных обществ, “с большой полнотой обрисовыва­ющих жизнь последних”. Кроме того, отмечены довольно крупные ассигнования на нужды сельскохозяйственных обществ Владимир­ским, Екатеринославским, Пермским, Полтавским, Харьковским, Ярославским и другими земствами⁶⁷. Однако все это делалось преи­мущественно в рамках земских агрономических программ и еще мало свидетельствовало о подлинно кооперативной деятельности самих обществ. Вследствие этого влияние данного вида кооперации могло простираться на весьма недалекое расстояние от уездного города или крупного селения, в пределах которых они, как правило, создавались.

Используя частно-коллективные формы агрономической помо­щи крестьянским хозяйствам, земства должны были учитывать союзную деятельность кооперативов, которая отнюдь не могла за­менить собой хозяйственную сферу органов местного самоуправле­ния, но зато способна была придать ей более значимые масштабы. Поэтому для земств важным являлось принятие закона о коопера­тивных товариществах и их союзах, проект которого за подписью 75 членов Государственной думы был внесен на ее рассмотрение 8 августа 1915 г.

Однако принятый Госдумой и поступивший затем в Госсовет за­конопроект так и не вышел из его стен, хотя и высказывалось мне­ние о том, что документ есть один из тех, “которых вся Россия ждет с громадным нетерпением”⁶⁸. Основная причина непринятия закона состояла все в той же подозрительности, с которой законодательная и исполнительная власти относились к кооперативам, тем более, что столыпинская землеустроительная политика к этому времени себя уже окончательно исчерпала. У власти просто не было уверенности, что ей удастся установить контроль за всеми видами кооперации, ес­ли придать ей единый законодательный статус. Так, А.В. Кривоше­ин в своем письме управляющему делами Совета министров от 31 августа 1915 г. весьма заинтересованно высказался о важности установления обязательных юридических норм кооперативной дея­тельности, без которых “не создается зависимости кооперации от государственной власти ...” С этой точки зрения мысль членов Госу­дарственной думы об издании кооперативного закона признавалась им “вполне приемлемой”. Но в то же время глава землеустроитель­ного ведомства, которому в своей должности оставалось пребывать менее двух месяцев, не мог присоединиться к думскому законода­тельному предложению “без значительных к нему изменений и до­полнений”. Причем особые возражения у него вызвали явочная сис­тема образования кооперативных товариществ, а также широкое членство семейно-трудового крестьянства. По его мнению, круг участников товариществ уже предварительно должен был ограни­

чиваться лицами, получающими “непосредственную от того выго­ду”. И, вероятно, поэтому “серьезные сомнения” в нем возбудила указанная в законопроекте цель товариществ “содействовать духов­ному благосостоянию своих членов”. Примечательно, что последнее затем было зачеркнуто⁶⁸, очевидно, как излишнее проявление кон­серватизма. Все это наглядно свидетельствовало о существовании в правящих кругах препятствий для дальнейшего прохождения проек­та кооперативного закона. Устранить их могла только надвигавшая­ся революция.

Основной вывод, который вытекает из проведенного исследова­ния, состоит в несогласованности деятельности земств, кооперации и правительства. Причем более всего в диалоге нуждалось землеуст­роительное ведомство. Но, как ни странно, именно оно воздвигало барьеры на пути к плодотворному сотрудничеству с земскими и ко­оперативными кругами. Отсюда следует еще один важный вывод о деструктивном характере аграрной политики, разработанной в ка­бинетах Министерства внутренних дел, которую было поручено проводить Столыпину, как самому убежденному и последовательно­му стороннику насильственной индивидуализации общинного земле­владения.

Существует гипотетическое суждение о том, что столыпинское землеустройство не достигло поставленной цели лишь только по причине вынужденного участия России в Первой мировой войне. Однако сегодня историки располагают фактами, которые пролива­ют дополнительный свет на этот вопрос. Известно, что современ­ные реформы в сельском хозяйстве базируются на индивидуали­стических принципах аграрного законодательства 1906-1911 гг. В течение уже 15 лет Россия является своеобразным полигоном по отработке столыпинской идеи приватизации общинной земли. Но вместо задуманной деколлективизации колхозно-совхозного производства и создания на ее основе широкого слоя фермеров в аг­рарном секторе экономики возникли глубокие кризисные явления, характеризующиеся такими необратимыми процессами, как деин­дустриализация сельского хозяйства и социальная деградация поре­форменной деревни. Вставшие на путь единоличного владения весьма немногочисленные выходцы из коллективных хозяйств, хо­тя и заняли определенную нишу в аграрной сфере, но большинство их не способны организовывать рентабельное производство. Так, если обратить внимание на главный показатель - обеспеченность землей, то на начало 2000 г. лишь 17,5% хозяев, владевших 70 га земли и более, могли бы претендовать на звание фермеров. Впрочем, экономически дееспособных насчитывалось всего 3% (7830 чело­век), которые отличались от остальных 253 170 землеустроенных тем, что уже не являлись непосредственными производителями, т.е. крестьянами.

По данным Госкомстата, лишь 55% мелких собственников освои­ли и засевали в 1999 г. свои участки, 24% хозяев обрабатывали их наполовину, а 21% - более половины. Это привело к тому, что у 31,2% хозяйств вся выращенная продукция потреблялась на месте, у 7% товарность зерна достигала 25%, у 10,1% - от 26 до 45% и у 51,7% составляла более 45%. Свое финансово-экономическое положение оценивали как неудовлетворительное 51% опрошенных, удовлетво­рительно - 46% и как хорошее - лишь указанные выше 3%⁷⁰. Приме­чательно, что из 19 767 единоличных хозяйств в 12 уездах Европей­ской России, обследованных в 1913 г., только 4,87% завели у себя мно­гопольные севообороты, что позволяло считать их достаточно благо­получными. Остальные же пребывали в условиях трехполья или только пытались переходить к улучшенным полевым системам⁷¹.

Провал современной реформы самым негативным образом ска­зался на состоянии органов местного самоуправления так называе­мых сельских муниципальных районов. В основе их, как известно, должно находиться понятие “местность”. Но далеко не всякая тер­ритория, населенная людьми, может иметь статус самоуправляю­щейся. Таковой является только та, в пределах которой имеются условия для гражданской жизни, существуют общие интересы насе­ления и крепкие связи с другими регионами и центром. Но за послед­нее десятилетие все это пришло в упадок. Поэтому сельские терри­ториальные округа все больше становятся подопечными глав местных администраций.

Современная аграрная реформа не создала основы для возрож­дения в массовом масштабе сельскохозяйственной кооперации - ин­дивидуального крестьянского хозяйства, тесно связанного с рынком. Что же касается имеющихся ныне сельских производственных коо­перативов (СПК), то остановившийся в них на полпути процесс образования крестьянских хозяйств не позволяет этим бывшим кол­хозам развиваться в направлении кооперативной формы хозяйст­вования.

В свое время А.В. Чаянов, видя неизбежность производственной коллективизации, в целях облегчения участи крестьянских хозяйств выдвинул идею о включении их в сельскохозяйственные артели на кооперативных началах. Однако концепция кооперативной коллек­тивизации не получила развития в силу ее паллиативности. На прак­тике она неизбежно вела к горизонтальной интеграции единолич­ных хозяйств и представляла бы собой лишь некий временный этап в ходе коллективизации, с чем ее организаторы согласиться не мог­ли. То, что на деле могло быть с крестьянами при осуществлении ча- яновской идеи кооперативной коллективизации в 30-х годах, нагляд­но видно на примере сегодняшних владельцев имущественных паев и земельных долей в СПК, которые лишь по форме могут называть­ся частно-коллективными предприятиями. В действительности же в

них, как и в коллективных хозяйствах, имеет место все та же коопе­рация труда, ибо отношения кооперативной собственности в них не получили сколько-нибудь значительного развития, а следовательно, кооперативные принципы добровольности, самодеятельности и вы­борности носят декларативный характер. Не являясь ни колхозом, ни кооперативом, данная форма сельскохозяйственного производст­ва ныне пребывает в состоянии организационно-экономического застоя. Появление “производственных кооперативов” в сельском хозяйстве на современном этапе стало возможным вследствие неза­вершенности аграрных преобразований и ревизии признанных во всем мире теоретических и методологических положений научной школы кооператоров 10-20-х годов XX в. во главе с А.В. Чаяновым.

¹ Веселовский В. История земства за сорок лет. СПб., 1909. Т. 2. С. 15-16.

² Там же. С. 286.

³ Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России 1907-1914. М., 1922. С. 225.

⁴ Кабанов В.В. Крестьянская община и кооперация России XX века. М., 1997. С. 40.

⁵ Кабанов В.В. Пути и бездорожья аграрного развития России в XX веке // Вопросы истории. 1993. № 2. С. 36.

⁶ Хейсин МЛ. Развитие кредитной кооперации в России за 50 лет // Вестник кооперации. 1916. Кн. 4. С. 3.

⁷ Огановский Н.П. Современный аграрный вопрос и кооперативы // Библиоте­ка “Кооперативной жизни”. М., 1914. С. 3.

⁸ Хейсин МЛ. Указ. соч. С. 3.

⁹ Хейсин МЛ. Кредитная кооперация в России. Пг., 1919. С. 98.

¹⁰ Королева Н.Г. Земство на переломе (1905-1907 гг.). М., 1995. С. 177.

¹¹ Чан Чжин К. Государственная власть и кооперативное движение в России - СССР (1905-1930). М., 1996. С. 95.

¹² Цит. по: Чан Чжин К. Указ. соч. С. 92.

¹³ Там же. С. 95.

¹⁴ Файн Л.Е. Отечественная кооперация: Исторический опыт. Иваново, 1994. С. 25.

¹⁵ Корелин А.П. Сельскохозяйственный кредит в России в конце XIX - начале XX в. М., 1989. С. 253.

¹⁶ Хейсин МЛ. Кредитная кооперация в России. С. 149.

^Дубровский С.М. Столыпинская земельная реформа. М., 1963. С. 200, 250.

¹⁸ Маслов С Л. Крестьянское хозяйство и сельскохозяйственная кооперация. Пг., 1919. С. 10.

¹⁹ Корелин А.П. Земство и мелкий кредит // Кооперация: Страницы истории. Вып. 4. М„ 1994. С. 37.

²⁰ Кооперация и агрономия. М., 1919. С. 7.

²¹ Минин А.Н. Перспективы кооперативной агрономии // Кооперация и агроно­мия. С. 13.

²² Весновский В.А. Кооперация на хуторах Пермской губернии. Пермь, 1915. С. 2-3.

²³ Агрономическая помощь в районах землеустройства за 1913 год. Пг., 1915. С. 68.

²⁴ Хейсин МЛ. Ход развития крестьянской кооперации в России за 50 лет // Вестник кооперации. 1916. Кн. 4. С. 21.

²⁵ РГИА. Ф. 582. Д. 13293. Л. 201, 201 об., 202 об.

²⁶ Корелин А.П. Кооперация в общественно-политической жизни России в начале XX века // Отечественная история. 1992. № 4. С. 118.

²⁷ Первый Всероссийский съезд представителей кооперативных учреждений в Москве 16-21 апреля 1908 г. М„ 1908. С. II, VI, VII.

²⁸ Земское дело. 1912. № 8. С. 528.

²⁹ Труды Первого Всероссийского съезда деятелей по мелкому кредиту и сель­скохозяйственной кооперации в Санкт-Петербурге 11-16 марта 1912 года. СПб., 1912. С.125.

³⁰ См.: Чупров А.И. Мелкий кредит и кооперация. М., 1909; Туган-Баранов- ский М.И. Социальные основы кооперации. М., 1989; Меркулов А.В. Вопро­сы кооперативного движения в России. Пг., 1918; Корелин А.П. Сельскохо­зяйственный кредит в России в конце XIX - начале XX в. и др.

³¹ Чан Чжин К. Указ. соч. С. 101.

³² Первый Всероссийский съезд представителей кооперативных учреждений в Москве 16-21 апреля 1908 г. С. 10-11.

³³ См.: Земское дело. 1910. № 11-12. С. 1058-1059; Вестник кооперации. 1914. Кн. 9. С. 105.

³⁴ См.: Труды областного съезда представителей земств и сельских хозяев Юга России. Свод постановлений. Екатеринослав, 1910. С. 19-20, 23, 39-40; Мос­ковский областной съезд деятелей агрономической помощи населению 21-28 февраля 1911 г. Свод постановлений. М., 1911. Т. 5. С. 12-14, 15, 16-17.

³⁵ Труды Всероссийского съезда деятелей по мелкому кредиту и сельскохозяй­ственной кооперации в Санкт-Петербурге 11-16 марта 1912 г. С. 122.

³⁶ Труды первого съезда представителей кооперативных учреждений Ярослав­ской губернии (22-26 января 1913 г.) Ярославль, 1913. С. 12.

³⁷ Первый кооперативный съезд в Вятке 15-21 мая 1915 г. Вятка, 1915. С. 24.

³⁸ Известия Костромского губернского земства. 1912. Вып. 5. С. 21.

³⁹ См.: Союз потребителей. 1915. № 28. С. 964.

⁴⁰ См.: Земское дело. 1912. № 6. С. 406.

⁴¹ Земское дело. 1912. № 7. С. 474.

⁴² РГИА. Ф. 592. On. 1. Д. 351. Л. 81.

⁴³ Вестник мелкого кредита. 1914. № 25. С. 1023, 1196.

⁴⁴ Чан Чжин К. Указ. соч. С. 125.

⁴⁵ Там же. С. 95.

⁴⁶ Чаянов А.В. Участковая агрономия и организационный план крестьянского хозяйства Ц Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство: Избранные труды. М., 1989. С. 52, 54, 55, 69.

⁴⁷ Чаянов А. Должен ли земский агроном работать в кооперативах? // Коопера­тивная жизнь. 1915. № 1. С. 8; Вестник кооперации. 1912. Кн. 1. С. 33-37.

⁴⁸ Чаянов А. Крестьянские кооперативно-счетоводные курсы // Кооперативная жизнь. 1914. № 23. С. 411-412.

⁴⁹ Подсчитано по: Местный агрономический персонал, состоявший на прави­те л ьствнной и общественной службе 1 января 1915 г. Пг., 1915.

⁵⁰ См.: Вестник сельского хозяйства. 1915. № 29. С. 4.

⁵¹ Агрономический журнал. 1914. № 2. С. 105-107.

⁵² См.: Макаров Н.П. Новая кооперация в сельском хозяйстве и картофелекрах­мальное производство. М., 1913. С. 4-5.

⁵³ См.: Меринг А. Современное положение овощесушильных и картофелекрах­мальных кооперативов//Вестник кооперации. Кн. 5. 1913. С. 12, 13, 15.

⁵⁴ См.: Труды первого съезда представителей кооперативных учреждений Яро­славской губернии (22-26 января 1913 года), С. 305, 306, 308, 309.

⁵⁵ См.: Доклады очередному Ярославскому губернскому земскому собранию сессии 1913 г. По агрономическому отделу. Ярославль, 1913. С. 391-393, 395-397.

⁵⁶ История крестьянства в Европе. М., 1986. Т. 2. С. 422.

⁵⁷ Чаянов А.В. Основные идеи и формы организации сельскохозяйственной ко­операции. М., 1991. С. 263.

⁵⁸ Труды первого съезда представителей кооперативных учреждений Ярослав­ской губернии (22-26 января 1913). С. 348, 349.

⁵⁹ Маслов С. Проблемы русской маслодельной кооперации и их решение // Ве­стник кооперации. Кн. 6. 1916. С. 89.

⁶⁰ Труды первого съезда представителей кооперативных учреждений Ярослав­ской губерний (22-26 января 1913). С. 57 (римск.).

⁶¹ Кооперация на Всероссийской выставке 1913 г. в Киеве. Киев, 1914. С. 9-10.

⁶² Маслов С. Указ. соч. С. 89-90.

⁶³ Справочные сведения о сельскохозяйственных обществах. По данным на 1915 год. Пг., 1916. С. 8.

⁶⁴ Земское дело. 1916. № 17. С. 719; Справочные сведения о сельскохозяйствен­ных обществах ... С. 20, 21.

⁶⁵ Справочные сведения о деятельности земств по сельскому хозяйству (по дан­ным на 1911 год). Ч. 2. Пг., 1914. С. 425.

⁶⁶ Московский областной съезд деятелей агрономической помощи населению 21-28 февраля 1911 года. Труды съезда. М., 1911. Т. 5. Свод постановлений. С. 14.

⁶⁷ Сведения о деятельности земств по сельскому хозяйству в 1913 году. Вып. 14. Пг., 1916. С. 34-36.

⁶⁸ Государственный совет. Стенографические отчеты. Сессия 12. СПб., 1916. Стлб. 1267-1268.

⁶⁹ РГИА. Ф. 395. Оп. 2. Д. 3301. Л. 7 об.-8 об.

⁷⁰ Крестьянские (фермерские) хозяйства в Российской Федерации // АПК: Эко­номика, управление. 2001. № 1. С. 44, 47, 50.

⁷¹ Землеустроенные хозяйства. Пг., 1915. С. 28, 29. Диаграммы XIX, XX.