Юристы континентальные, выставившіе въ качествѣ основного понятія своей науки jus, Recht
зависимость даетъ иногда грустные результаты, но въ извѣстной мѣрѣ она является необходимымъ условіемъ всякаго прогресса.
Юристы континентальные, выставившіе въ качествѣ основного понятія своей науки jus, Recht, Droit, также зависимы въ своемъ мышленіи, какъ и англійскіе юристы, считающіе основнымъ понятіемъ юриспруденціи „законъ“ (Law). Средою, очень узкою, въ которой живутъ первые, является по духу своему практическая юриспруденція римскихъ юристовъ и схоластическихъ ихъ подражателей; источникомъ же, изъ котораго пьютъ англійскіе юристы, является народное міросозерцаніе и труды кориѳеевъ человѣческой мысли, начиная съ Аристотеля и Платона. Одни ид\тъ по битому тракту эмпирической юриспруденціи, игнорируя языкъ, логику и философію, обманывая сами себя и другихъ столь звучнымъ для многихъ словомъ „право* („правовѣдѣніе"); другіе думаютъ, что важнѣе бытъ философски-глу- бокими, чѣмъ казатьсяими, и подъ скромнымъ именемъ законовѣдѣнія (the science of law) даютъ намъ дѣйствительно научно обоснованную (или, точнѣе, „наукообразную", такъ какъ нельзя говорить о юриспруденціи какъ о наукѣ въ строгомъ смыслѣ) и содержательную теорію.
Вѣчно прикрывать лохмотьями слова свое умственное убожество никто не можетъ. Люди не могутъ оставаться постоянно нелогичными (Ср. Seth, Ethical principles, 401). Средствомъ разбираться въ своихъ ошибкахъ, какъ и орудіемъ прогресса, является болѣе внимательное изученіе нашего языка. Нѣтъ предмета, который игралъ бы въ области науки столь важную роль, какъ языкъ. Въ немъ заключены логика, философія и основы всякой науки. Это самое дорогое наслѣдство, которое получили мы отъ своихъ предковъ.
Къ сожалѣнію, эту сторону нашего отношенія къ обществу и упускаютъ обыкновенно изъ виду. Русскіе люди не знаютъ, въ чемъ сила ихъ народа. „Нѣтъ и одного человѣка на сто, даже на тысячу, который отдавалъ бы себѣ отчетъ въ употребленіи, которое онъ дѣлаетъ изъ языка. Онъ знаетъ, что онъ говоритъ, вотъ и все. Это значитъ, что языкъ понимается въ общемъ какъ средство давать другимъ и принимать отъ нихъ. Но, какъ мало людей, которые понимаютъ, какое значеніе имѣетъ языкъ для индивидуальной души, и какую роль ему суждено играть въ расѣ"(Whitney, La vie du langage, 236).Въ языкѣ мы учимся логикѣ. А всякая наука есть лишь приложеніе логики. Поэтому, то, что даетъ намъ языкъ, цѣннѣе всего остального. Безъ него не было бы никакой науки. Старательное изученіе языка открываетъ намъ источникъ нашихъ ошибокъ и даетъ возможность двигаться впередъ по пути пріобрѣтенія знаній.
Каждый народъ обладаетъ извѣстной суммой представленій, воспоминаній, понятій и привычекъ, которыя мы называемъ его
культхрой. Вѣрнымъ отрлженіемь этой культхры является языкъ (Mauthner, op. с.} I. іуі), Въ языкѣ скрыта огромная масса опыта л мышленія. Степень развитія индивида зависитъ отъ того, вь какой мѣрѣ онъ усваиваетъ это наслѣдство. То, что присоединяюсь особенно одаренные индивиды къ этой унаслѣдованной сокровищницѣ знаній играетъ второстепенную роль. Только крайне поверхностное, легкомысленное, чтобы не -сказать худшаго, отношен; с къ унаслѣдованному богатству скрываетъ отъ насъ всю его важность и всю относительность значенія того, что привнесено сюда даже геніальными людьми. Въ скрытыхъ (latent,Hκxb) классификаціяхъ родного языка, какъ говорить Mauthner (op. c., I, ібу), находится апріорно все знаніе индивида объ окружающемъ его мірѣ, всѣ его умозаключенія, а потому, слѣдовательно, все его мышленіе. Ни одинъ человѣкъ не въ состояніи пріобрѣсти лично весь тоть опытъ, который нуженъ, чтобы построить изъ него огромное зданіе его родного языка.
Но, „несравненно большую долю (ibid.) своего языка, считаем)ю индивидом ь за лично пріобрѣтенную память, онъ на дѣлѣ получилъ но наслѣдству; поэтому средній человѣкъ и пользуется такъ безсмысленно своимъ языкомъ, ибо ни къ чему въ большем мѣрѣ не приложимо извѣстное изреченіе: „пріобрѣти то, что ты унаслѣдовалъ отъ своихъ отцовъ, чтобы владѣть имъ*. Польз)ясь родною рѣчью, мы въ несравненно большей мѣрѣ имѣемъ дѣло съ унаслѣдованные ь, но не пріобрѣтеннымъ, не продуманнымъ-благомъ, принимаемымъ на вѣру, безъ контроля". Чаще всего люди пользуются рѣчью почти безсознательно. „Мы, хотя бы мы были докторами философіи (ор. c., ι68), пользуемся словами въ родѣ: растете, животное, небо, свѣтъ, болѣзнь и т. д. только потому, что мы унаслѣдовали ихъ, какъ разъ такъ, какъ только что вышедшій на свѣтъ цыпленокъ клюетъ зернышко, или какъ строитъ свое гнѣздо дроздъ". „Въ человѣческомъ умѣ (ibid.) скрыта масса унаслѣдованной, не пріобрѣтенной индивидомъ, не продуманной и не проконтролированной,—слѣдовательно, инстинктивной мыслительном дѣятельности".Общество создаетъ индивида, общество надѣляетъ его массою знаній, но въ большинствѣ людей эти знанія остаются въ скрытомъ состояніи. Какъ пчелу мы не поймемъ внѣ отношенія ея къ рою (L. Stephen, op. с., іоо), такъ и индивида мы не поймемъ внѣ отношенія его къ обществу. Сами себя мы -не можемъ понять внѣ та- кого отношенія. Только путемъ изученія общества и его языка, въ которомъ отражается его мышленіе и культура, можемъ мы подняться до пониманія насъ самихъ. Иначе мы ничего не достигнемъ. Отвлекая зависимость человѣка отъ. общества, мы отвлекаемъ то, что составляетъ его существеннѣйшее качество, и этимъ совершенно ли-
таемъ себя возможности познать насъ самихъ.
Человѣкъ есть часть цѣлаго, часть общества, и мы можемъ познать самого себя только черезъ ото цѣлое.Не даромъ жилъ русскій народъ. Онъ накопилъ огромную массу духовнаго богатства и передалъ его нашему легкомысленному поколѣнію. Въ его языкѣ собранъ огромный вѣковой опытъ въ формѣ открытыхъ законовъ природы, а больше всего, и цѣннѣе всего, въ формѣ извѣстнаго философскаго, религіознаго и политическаго міросозерцанія. Наши предки создали для насъ новый міръ, не во всемь похожій на міры, созданные другими народами. Обойти изученіе русской рѣчи-мышленія, созданія интеллектуальной энергіи прошлыхъ поколѣній, мы не можемь. Языкъ народа не вѣтеръ[*]). Онъ является „системой логически организованныхъ методовъ мышленія, опредѣляющихъ линіи разряженія нашей собственной интеллектуальной энергіи"(L. Stephen, op. c., 108). Болѣзненная раздвоенность въ духовной жизни нашего общества и есть результатъ нашего неумѣнья найти себѣ принадлежащее намъ мѣсто въ міровой исторіи. Съ одной стороны, насъ тянетъ чужая, кое въ чемъ болѣе высокая, но по существу показная культура; съ другой стороны, мы безсознательно поддаемся вліянію собственной нашей, „самобытной", жизни и культуры. Слиться съ чужимъ мы не можем ь, потому что оно, все-таки, намъ чужое; отъ своего же мы отбиваемся благодаря незнанію и непониманію собственнаго народа, собственной культуры, и ея мірового значенія. Отъ одного берега мы отстаемъ, и къ другому не пристаемъ.
Велико незнаніе въ Россіи о Россіи, говорилъ еще Гоголь. II, дѣйствительно, поразительно велико! Едва ли есть въ Россіи юристъ, который бы не счелъ величайшимъ невѣжествомъ незнаніе такихь именъ, какъ Савиныі или Іерингъ. Но, никому изъ нихъ не пріидетъ въ голову, что выше всѣхъ этихъ Савиньи и Геринговъ стоит ь какъ учитель русскій народъ, творецъ русскаго языка. Характерною чертою большинства спеціальныхъ ученыхъ является то, что они, оказывая большую услугу человѣчеству въ накопленіи знаніи второстепеннойважности, забываютъ о самомъ главномъ.
Въ этомъ -то „главномъ11' русскій народъ стоитъ выше всѣхъ нѣмецкихъ и онѣмеченныхъ ученыхъ. Національное самомнѣніе есть великій грѣхъ и великое несчастье для тѣхъ, кто одержимъ имъ. И намъ, русскимъ, имѣющимъ такъ много недочетовъ характера, нужно объ этомъ всегда похмнить. Но, въ уясненіи основныхъ юридическихъ понятійрусская рѣчь-мышленіе—первый и самый лучшій учитель. Здѣсь нѣмцы и французы должны учиться у насъ. Въ рѣшеніи же второстепенныхъ вопросовъ, гдѣ нужна лишь усидчивость и кропотливая работа, намъ нечего повторять работу, произведенную уже на Западѣ: отсюда мы можемъ заимствовать безъ вреда для себя, и даже съ пользою, такъ какъ сберегаемъ этимъ время и силы на болѣе важное.—Ученый народъ эти западные „культуртрегеры^, только умныхъ люден между ними не много, и часто приходится припоминать слова Poquelin’a...
Et je vo∏s suis garant
Qu’un sot savant est sot plus qu,un sot ignorant.