Глава 8 Вынесение приговора

Петровская эпоха реформ вошла в историю России как время кардинальных преобразований системы судопроизводства. B1718 r. быласоздана Юстиц- коллегия, а чугь позже — система судов в губерниях, провинциях и городах.

Завершив расследование преступления, подьячие сыскного ведомства составляли по материалам дела «выписку» или «экстракт» (известны и другие названия: «Краткая выписка», «Изображение»). Наоснове экстракта готовилось решение, которое отражалось в протоколе в виде «определения» следующего образца «По указу Его и.в. в Канцелярии тайных розыскных дел слушано дело... Определено...» Или: «Слушав выписку о распопе Савве Дугине, определено: оного распопуДугина казнить смертью—отсечь голову». Был и такой вариант приговора: «Учинить по всенижайшему Тайной канцелярии мнению...» После этой преамбулы излагалась сутьдела (т.е. состав преступления). B конце излагался проект приговора с перечнем законов, на основе которых ВЫНОСИЛИ решение O судьбе преступника (42-1, 6o6.; 56,27o6.).

Адресатом такого итоговогодокументабьш самодержец или высший прави- тельсгвенныйорган. B 1733 r. поделу ПогуляеваиВершининабылореше- но следующее: «И о учинении тому Погуляеву за оную важную ево вину смертной казни, учиня издела краткую выписку, под которою, объявя сие определение, ДОЛОЖИТЬ Ея И.в.» (49,15;42-4,183).

Ранее, в XVII в. роль «экстракта» выполнял статейный список по po- зыскномуделу. Выглядел он каклисты бумаги, которые были перегнуты надвое. Ha одной половине листа излагалась сутьдела каждого участника процесса, в конце выписывались подходящие к случаю законы. Надругой половине листа писали проект резолюции следственного органа (S7i, щ. Типичным является статейный список 1689 г. по делу Шакловитого и его сообщников. B нем содержится краткое изложение сути дела на основе изветов, допросов, очных ставок и пыточных речей («В изветех, и в роспросех и на очных ставках московских стрелецких полков капитаны... на него, Фед- ку, говорили и на очных ставках уличали: умышлял он, Федка и говорил...» — и т.д.). Ниже шло законодательное обоснование: «АвУложенье 157 году, во 2-й главе, в 1-й статье напечатано...» — и, наконец, боярский приговор: «198 году, сентября в 11-й день по указу Великих государей... бояре, слушав сего статейного списка приговорили: Федку Шакловитого за вы- шеписанные ево злые воровские умыслы и дела казнить смертью» (623-i, ш- 264). Наиболее часты были ссылки на Соборное уложение 1649 г. (особенно на главы 1 и 2), Артикул воинский 1715 r., входивший в Устав воинский 1720 г.,упоминались и некоторые именные указы о государственных преступлениях, названные в главе первой данной монографии. При этом отметим сразу, что ссылка на законы, по которым казнили политических преступников, не была обязательной.

Итак, экстракт, или выписка, поданная государю сыскным ведомством, обычно содержала проект приговора по делу. Роль такого проекта приговора — указадля Екатерины I, решавшейлетом 1725 г. судьбуархиепископа Феодосия, сыграла «Предварительная осудительная записка».

B виде подобного же проекта приговора был составлен документТайной канцелярии поделуЛестока, направленный в 1748 г. императрице Елизавете. Начальник Тайной канцелярииА.И. Шувалов вместе с генералом С.Ф. Апраксиным, «слушав экстракто... ГерманЛесгоке, оженеегоМарьеЛесгок- ше, да о племяннике его, Лестоке... Александре Шапизе, да о зяте его, Лестока.. Бергере, приказалиучинитьследующее. ПомянугыйЛесток, забыв страх Божий, и презря подцаническую присягу, и не чувствуя того, что он высочайшею Ея и.в. милостию из ничего в знатнейшие чины возведен и обогащен был, весьматяжкие и важные, в противность государственных прав, також собственного ему от Ея и.в. изусного повеления преступления учинил...» Далее следуетдлинный перечень преступлений Лестока и его родственников, а в конце резюмируется: «Итако, оный Лесток по всем выше- обьявленным обстоятельствам не токмо подозрителен, но и в тяжких и важных преступлениях и винах явился, за что он, Лесток, по силе всех государственных прав подлежитсмерти. Однакож не соизволитли Ея и.в. из высокоматернего своего милосердиядля многолетнего Ея и.в. и высочайшей Ея и.в. фамилии здравия, от смертной казни учинитъ его, Лестока, свободна, а вместо того не соизволитли же Ея и.в.

Наподобный проект приговора обычно следовала собственно резолюция государя (государыни), который либо подписывал подготовленный заранее пространный указ, либо ограничивался краткой пометой на проекте или даже на экстракте. Пожалуй, ярче всего это видно в деле Варлама Левина Весной 1722 г. Петр I уезжал в Персидский поход и поспешно заканчивал оставшиеся важные государственные дела 17 апреля 1722 г. арестантадоставили в Москву, где началисьдопросыЛевина и аресты причастных кделулюдей, кото- рыхначалисвозитьвПреображенскийприказ. ІЗмаяАШ. Ушаковвдокладе царю, уже плывшему по Оке, вопрошал: «СщрцуЛевину по окончании розысков какую казнь учинить и где, в Москве или Пензе?» Император начертал всегодваслова: «На Пензе» (325-i, зі). B сущности, этидваслова и есть смертный приговор Левину, хотя его дело только что стали рассматривать и еще десятки людей, сидевших месяцами в колодничьих палатах, не были допрошены. Между тем судьба человека бьиа уже решена

B данном случае мы имеем дело с приговором-резолюцией, которую писал государь на экстракте, на выписке или надокладе сыскного ведомства. Эта форма судебного решения встречается очень часто, особенно в петровское и анненское время. Также бывало, что приговор, вынесенный государем в устной форме по устному докладу начальника сыскного ведомства, записывался в протоколе Тайной канцелярии со слов вернувшегося из дворца начальника и оформлялся в вице «записанного именного указа». Таким был приговор по делу Докукина. Экстракт по делу начинался словами: «В доклад. B нынешнем 1718 году...»Далее излагаласьсутъ преступления. B конце экстракта был поставлен вопрос: «И о том что чинить?» Резолюция Петра под экстрактом гласила: «1718 r., марта 17.

Barao высшей власти мог передать и кто-тодругой, действовавший по поручению монарха. B письме кабинет-секретаря Петра IA В. Макарова руководителям Tайной канцелярии по поводу судьбы двух раскаявшихся раскольников и беглого солдата было сказано: «На письмо ваше, государь мой, указал Ero ц.в. к вам писать о раскальниках, которые по определению вашему посланы в Ревель—тем быть так; о обратившихся двух извольте отослать в Духовный Синод, чтоб там определили оных по своему разсмогрению, а третий, который был в службе и не обращается — извольте освидетельствовать, подлинно ль он ог службы отставлен был, а ежели не был отставлен, а из солдат бежав, пристал к раскольникам, то онаго, яко беглаго солдата, указал Его в. повесить, буце же подлинно [он] был отслужбы отставлен и отпускное письмо ему было дано, то его такожде послать в Ревель, как и другие посланы в вечную галерную работу» (325-2,262-263).

B указе Екатерины I от 8 декабря 1726 г. по делу Родышевского и Прокоповича сказано, что императрица, «слушав сей выписки, подокладутай- ногодействитеяьного советника и кавалера князя Ивана Федоровича Рамо- дановского, указала...». Далее следует приговор. B конце же документа написано: «Сей Ея и.в. имянной указ сказал и записать приказал... Рамоданов- ский» (252,50-5i). Такие экстракты приносил императрице Екатерине из Тайной канцеляриииАИ. Ушаков: «1725 году июля в ЗОдень Ея величество... изволиласлушатьтри экстракта, сочиненныевТайной розыскныхдел кан-

целярии... изоных по первому Ея и.в.

B упомянутом вышеделе Максима Погуляева сохранилась копия протокольной записи о приговоре императрицы Анны по егоделу: «1733 r., генваря 31. B Канцелярии тайных розыскныхдел генерал... Андрей Иванович Ушаков обьявил, что по учиненной в Тайной канцелярии выписке и по объявленному подтою выпискою Тайной канцелярии определению...докладовал он, генерал и ковалер, Ея.и.в. и Ея и.в., слушав оной выписки и определения, соизволила указать в учинении оному Погуляеву за показанную ево вину смертной казни» (49,19). Так, одной лишь резолюцией государыни, записанной со слов Ушакова, преступник был приговорен к смертной казни. B деле Весгенгарг и Петровой 1735 г. приговор был оформлен иначе. А.И. Ушаков подал императрице Анне Ивановне экстракгдела и свое предложение: «Не благоугодноли будет по милосердию Вашего величества вместо пытки и смертной казни учинитъ оной Яганне жестокое наказание кнугом и сослать в Сибирь вдальний монастырь и содержать там ее в том монастыре неисходно и пишу д авать против того монастыря монахинь». B тот же день он получил собственноручную краткую резолюцию государыни: «Вместо кнуга бить плет[ь]ми, а в протчем бытъ по вашему мнению. Анна». Ha этом основании был составлен указ 26 июля 1735 r., гласивший: «Посиле полученного сего 26дня июля имянно- го Ея и.в. указа, подписанного Ея и.в. на поданном ис Тайной канцелярии экстракте с объявлением Тайной канцелярии определения о мадаме Ягане Петровой собственною Ея и.в. рукою, по учинении оной Ягане за важную вину, о чем явно во оном экстракте, наказания плетьми и ссылке в Сибирь вдальний девичий монастырь». Указ этот не предназначался для публикации и в конце протоколаТайной канцелярии, откуда мы его цитируем, было записано: «А вышеупомянутой экстракт с подписанием на нем собственной Ея и.в. руки, приобща кделу...запечатав канцелярскою печатью, хранитъ особо» (56,27o6.-32;332,555). Также в пространном виде указа-приговора была офор- мленалаконочная резолюция Анны Ивановны по делу Седова- «Месга смерти сослат B Ахоцкъ» (43-l, I7o6.).

B истории XVIII в. известно множество подобных, по сути — бессудных, расправ, когда не было даже намека на какое-либо судебное рассмотрение дела, а есть только голая всля государя. Особенно ярко это видно в Стрелецком розыске 1698 r., когда основанием для казни сотен людей были слова царя, внесенные в «допросные пункты»: «По указу Великого государя по розыску велено тех стрельцов казнитъ смертью» (i63,66). Если этот приговор

могбытьдействителен в отношении 201 стрельца, прошедших кодню казни 30 сентября 1698 г. через пыточные камеры и признавшихся в своих преступлениях, то этого нельзя сказать о жертвах массовой казни 3—11 октября. [44 человека вообще даже не привозили в сыскные палаты и отправили на эшафот прямо из тюрем без всякого, пусть хотя бы формального рассмотрения ИХДЄЛ (163, 84-85).

Известны случаи, когда государь налагал опалу, даже не ставя в известность сыскное ведомство о составе преступления человека, о причинах опалы и всех обстоятельствахдела. Подобным же образом сельский староста получал отсвоего помещика приказание высечь кого-либо из крестьян на конюшне или посадить в холодную на цепь. 4 февраля 1732 r. императрица Анна послала главнокомандующему Москвы CA Салтыкову именной указ: «Указали мы обретающагося в Москве иноземца Еядиуса Наувдорфа, которой стоит в Немецкой слободе на квартире у капитана Траутсмана, сыскав его, вам послать за караулом в Колский острог, где его отдать под тамошний караул и велеть употребить в работу, в какую годен будет и на пропитание давать ему по пятнадцать копеек на день из тамошних доходов и повелевает нашему генералу и обер-гофмейстеру Салтыкову учинить по сему указу». 13 февраля арестованный в Немецкой слободе иностранец Науццорф в сопровождении подпоручика Ивана Хрущева и четырех солдат уже ехал на берег Ледовитого океана, и никто так и не узнал, за что его сослали по личному указу императрицы — никаких документов об этом деле более до нас

не ДОШЛО (382,3—4).

K подобным, в сущности бессудным, приговорам, несмотря на свою любовь и почтение к законности, не раз прибегала и Екатерина II. B1775 r. она сердитым письмом-приговором к князю Голицыну прервала расследование дела «княжны Таракановой» еще до завершения его: «Не допрашивайте более распутную лгунью, объявите ей, что она за свое упорство и бесстъщство осуждается на вечное заключение» (44i, m>. Решение поделу Н.И. Новикова в 1792 г. имело вид пространной резолюции Екатерины II, которую она вынесла на основе материалов допросов Новикова в Тайной экспедиции: «Рассматривая произведенные отставному поручику Николаю Новикову допросы и взятые у него бумаги, находим мы...» Далее следует подробный перечень преступлений Новикова и его сообщников, а также и вывод: «Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые обнаруженные и собственно им признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергаютего казни. Мы, однако ж и в сем случае следуя сродному нам человеколюбию и оставляя ему время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили

его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость». От сообщников Новикова — князя Трубецкого, Лопухина и Тургенева, — которые, по мнению Екатерины II, бьити обличены «в соучаство- вании ему во всех законопротивных егодеяниях», императрица потребовала публичного раскаяния, после чего постановила отправить «в отдаленные OT СТОЛИЦ деревни ИХ» (497, 476-478).

Описывая различные формы бессудныхрасправ, которыми заканчивались все политические дела, не следует забывать главного принципа, лежавшего в основе государева суда. Он хорошо выражен в указе царей Ивана и Петра Алексеевичей по делу князей Хованских в августе 1682 г.: «И та казнь учинена им (Хованским. — E. А.) по их, Великих государей, указу, и суд о милости и о казни вручен от Бога им, Великим государям, а им (подданным. — E. А.) никому о том не токмо говорить, и мыслить не надобно, и дела им до тово не достало» (i9S, i06). B полном, безусловном, неоспоримом праве государя выносить решения по политическим делам выражалось одно из главных начал самодержавия.

Реформа суда при Петре I ставила цель отделить административные функцииотсудебных. Это важнейшее положение правовой реформы политического сыска не касалось. Начальниксыскного ведомства совмещал обязанности администратора и судьи, имел право выносить приговоры по многим видам политических дел. Приговоры эта записывались как решения самого главы ведомства или его заместителей. Большинство решений в Преображенском приказе выносил князь Ф.Ю. Ромодановский, а в Тайной канцелярии — П.А. Толстой или кто-либо из его заместителей, его «товарищи» И.И. Бутурлин иА.И. Ушаков («По указу Великого государя генерал-лейтенант и лейб-гвардии подполковник Иван Иванович Бутурлин, брегадир и лейб-гвардии маэорАцдрей Иванович Ушаков, слушав сей выписки, приказали...». Это запись в протоколе 24 апреля 1721 г. Далее записан уже сам приговор — CM. 325-1,171-172).

Политические дела решали и высшие органы исполнительной власти — Боярскаядума («бояре»), Сенат, различные советы, стоявшие над Сенатом. Среди документов Тайной канцелярии довольно часто встречаются постановления: «Отослать в Канцелярию Сената и по тому делу что в Сенате приговорят, так там и учинить» (іо, iiSo6.). После этого материалы дела (экстракт и проект приговора) сыскное ведомство вносило в Сенат, и тог постановлял: «Слушав из Тайной канцелярии доношения и выписки, приговорили...»(325- 1,52; CM. также 598,13-14; 600,130-155).

B 1727—1729 гт. приговоры поделам политическогосыскавыносил Верховный тайный совет, а при императрице Анне Ивановне — Кабинет министров. Докладчиком по экстрактам издела перед кабинет-министрами по политическимделам выступал А.И. Ушаков, который представлял там проект приговора. Он сам часто и участвовал в обсуждении судьбы преступников. После этого в протокол заседания Кабинета вносилась запись: «1736 года июня 9-го дня, по указу Ея и.в. присутствующие министры, слушав поданных... из Тайной канцелярии экстрактов с объявлением определения о содержавшемся] в Тайной канцелярии ссыльном Егоре Строеве... рассуждая о злодейственных изменнических... винах, о которых явно в экстрактах, за которые его вины вТайной канцелярии определено ему учинить смертную казнь, согласны в том с определением Тайной канцелярии» (659,8).

Доклад—проект приговора поделу Татищева и Давыдова 3 апреля 1740 г. в соавторстве написали начальник Тайной канцелярии А.И. Ушаков и кабинет-министр A И. Осгерман (64, ?). Ранее точно так же по делу Долгоруких 14 октября 1739 г. Ушаков и Остерман составили «Надлежащее рассуждение» о винах Долгоруких, которое легло в основу сурового приговора императрицы (385,741). Вообще, издел Тайной канцелярии видно, чтоАИ. Остерман был большой специалисгнетолько по внешней политике, ноивсыскномделе: OH составлял «вопросные пункты», давал советы государыне по конкретным по- литическимделам, писалдоклады и проекты приговоров политическим преступникам.

Вынесенное в Кабинете решение передавалось в сыскное ведомство. Точнее, вернувшись из дворца в Петропавловскую крепость, Ушаков приказывал секретарю записать в протоколе канцелярии: «По указу Ея и.в. в Кабинете Ея и.в. присутствующие господа министры, по слушании экстракта со объявлением Тайной канцелярии определения, приказали... (далее шел сам приговор. — E. A.). И по вьшіеписанному в Кабинете Ея и.в. определению вышеозначенному (имярек — E. А.) жестокое наказание кнутом учинено» (52,86o6.). B случаях важных, подобных делу Столетова, решение Кабинета министров представляли государыне, и она подписывала подготовленную заранее резолюцию: «Столетова казнить смертию, Белосельского послать немедленно за караулом на вечное житье... Анна» (659. io>. A затем уже все это решение облекалось в высокопарные и туманные слова манифеста, предназначенного для публикации: «Оный Столетов... не токмо б оттаких злодейственных своих поступков воздержания в себе имел, но еще великие, изменнические, злодейственные замыслы в мысли своей содержал и некоторые скрытные речи дерзнул другим произносить И фОЗИТЬ, також и в прочих преступлениях явился, как о том по делу явно, в чем он сам, Столетов, срозысков винился, того ради, по указу Е.и.в., по силе государственных прав, велено ОНОГО Столетова казнить смертью — отсечь ГОЛОВУ» (659, 26).

Однако не все приговоры по политическим делам оформлялиськакре- шения исполнительных учреждений. XVIII век знает и специальные временные судебные комиссии («Генеральные комиссии») или «Генеральные суды», которые выносили приговоры, или, точнее сказать, подносили на окончательное усмсярение государя проект приговора Образовывали их на время рассмотрения одного дела, состав определялся государем. B «досенатские времена» (до 1711 г.) такие комиссии, по традиции техлет, назывались одним словом — «бояре». Костяк их составляли члены Боярскойдумы идру- гие высшие должностные лица, которых назначал сам царь. B марте 1697 г. «бояре» в присутствии Петра I вынесли приговор Соковнину, Цыклеруиих сообщникам. Также они решали и судьбу многихдругих колодников Преображенского приказа (2п, 99-ioo, ш>.

Позже временные комиссии (суды) формировались наоснове Сената, образованного в 1711 г. Нередко к сенаторам, по указу государя, присоединялись члены Синода, высшие чиновники, придворные и военные (в том числе и гвардейские офицеры). Судьбу П. П. Шафирова в 1723 г. решала комиссия-суд, составленный из «господ сенаторов, генералитета, штап- и обер- афицеров от гвардии» (10 человек). После этого на приговоре комиссии о разжаловании и смертной казни Шафирова Петр I написал: «Учинить все по сему кроме дейсгвител[ь]ной смерти, но сослать наЛену» (677, mm). После расследования осенью 1724 г. дела камергера Монса назначенный царем и состоящий из сенаторов и офицеров гвардии суд приговорил Монса к смертной казни. Приговор заканчивался традиционной фразой, которая означала, что вынесенный приговор является, в сущности, только его проектом: «Однако нижеподписавшихся приговор предается в милостивое рассуждение Ero и.в.». Царь одобрил решение суда и на поляхдокумента написал: «Учинить по приговору» — и в тот же день, уже сам, не дожидаясь приговора суда по делам сообщников Монса и не уточняя конкретной вины каждого из них, указал: «Матрену Балкшу — бить кнутом и сослать в Тобольск. Столетова—бить кнутом и сослать в Рогервик надесятълет...» — и тд. При этом среди приговоренных царем к наказанию было четверо, которыхдаже не допрашивали (664, m-2i3).

Предварительные решения в отношении А.В. Кикина и других участников дела царевича Алексея в Москве весной 1718 г. выносил Сенат и так называемые «министры», заседавшие на Генеральном дворе в Преображенском. Состав судебной комиссии определялся произвольно царем из сенаторов, ВЫСШИХ военных, ЧИНОВНИКОВ И офицеров гвардии (752,178,191-201,218; CM. 677,204). Самым большим из подобных смешанных судов временного типа (на срок рассмотрения дела) учреждений стал суд по делу самого царевича Алексея Петровичалетом 1718 г. 13 июня 1718 г. Петр 1 обратился суказом к высшим чинам государства («любезноверным господам министрам, Сенату и стану воинскому и гражданскому»), в котором назначал их судьями своего сына (752,5i6). По вале царя в суд вошло 128 человек, фактически вся тогдашняя чиновная верхушка. Многие факты позволяютусомниться в компетентности и объективности этого суда, да и других подобных судов, заседавших поделам политических преступников весь XVIII век. Из приговора 24 июня 1718 r., вынесенного судом поделу царевича, следует, что суд собирался всего лишь несколько раз (в приговоре указано довольно неопределенно—«по ни- коликратном собрании»).

Из приговора видно, что суд не рассматривал материаловдела и не вел допросов многих обвиняемых и свидетелей по делу иаревича. B распоряжении суда были только материалы переписки Петра с сыном, а об остальных документах в приговоре сказано глухо: «И прочих во освидетельствование того дела принадлежащих и розыскных актов или записок и повинных его, ца- ревичевых, собственноручных писем, и изусных как государю, отцу своему, так и пред нами, яко учрежденными по Его величества изволению судьями». B последнем случае речь идетократком допросе перед судьями самого царевича 17 июня 1718 г. Сохранились ответы подсудимого на вопросы суда. Они написаны рукой начальникаТайной канцелярии ПА Толстого

(752, 264).

Каксудьи выносили приговор, мы незнаем. Обэтом втекстедокумен- тасказано невразумительно: «По предшествующим (поданным, предъявленным? — K А.) голосам единогласно и без всякого прекословия согласились, и приговорили, что он, царевич Алексей, за вышеобьявленные все вины свои и преступления главные против государя и отца своего, яко сын и подданный Ero величества, достоин смерти» (752,529-536). Известно, что Петр I был сторонник коллегиальных методов решения дел посредством тайного голосования. Так рассматривали различные дела в Сенате, на этом строилась вся работа коллегий, путем «балатирования» назначались на вакантные места генералы, офицеры, высшие чиновники. Сама процедуратайного голосования была подробно расписана в регламентах, а результаты подсчета голосов тщательно огмечали в особом протоколе. Ни о чем подобном в деле царевича Алексея не упоминается, что позволяет усомниться в том, что приговор суда явился результатом голосования, тем более — тайного. Приговор не был окончательным: «Хотя сей приговор мы, яко рабы и подданные... объявля-

ем... подвергая, впрочем, сей наш приговор и осуждение в самодержавную власть, волю и милосердное рассмотрение Ero ц.в. всемилостивейшего нашего монарха» as2, sj6j.

Мы не знаем, что испытывали люди, включенные в состав такого суда. Bce они, лишенные Петром I права выбора, безропотно подписались под смертным приговором наследнику престола. Возможно, что многими руководил страх. П.В. Долгоруков передает рассказ внука одного из судей по делу

А.П. Волынского в 1740 r., Александра Нарышкина, который вместесдру- гими назначенными императрицей Анной судьями приговорил кабинет-министра к смертной казни. Нарышкин сел после суда в экипаж и тут же потерял сознание, а «ночью бредил и кричал, что он изверг, что он приговорил невиновных, приговорил своегобрата». Нарышкин приходился Волынскому зятем. Когда позже спросили другого члена суда над Волынским Шипова, не было ли ему слишком тяжело, когда он подписывал приговор 20 июня 1740 r., — «Разумеется, было тяжело, — отвечал он, — мы отлично знали, что они все невиновны, но что поделать? Лучше подписать, чем самому быть посаженным на кол или четвертованным» (274, щ.

Сходными с судом над царевичем Алексеем были и суды над политическими преступниками в послепетровский период. Правда, они работали, как правило, с меньшим составом участников. Вделе государственных преступников ПА Толстого, AM. Девьера и других специально созданная под руководством Г. И. Головкина судебная комиссия должна была, согласно указу Екатерины I, спешно, в течение дня и ночи 5^ мая 1727 r., подготовить при- говор-«сентенцию» и доложип> ее императрице. Судей при этом торопили: «А буде что еще из OHbDC же (эпизодов. — E. А), которые уже приличились следованием, не окончено, и то за краткосгию времени, оставить», т.е. можно было не доводить расследование до конца (см. m, i9i-i97, m). Собранные в 1731 г. для подобной же цели «министры и генералитет» так же быстро осудили фельд- маршалакн. B.B. Долгорукого и еще нескольких его сообщников. Делом князя Д.М. Голицьшазанимался в 1736—1737 гг. «Вышнийсуд» изсенаторовика- бинет-министров (587-io, 7151). ДелоДолгоруких в 1739 г. рассматривало «Генеральное собрание ко учинению надлежащего приговора». Состав его, как и проект самого приговора, заранее был определен в докладе Осгермана и Ушакова на имя Анны Ивановны. B приложенном к докладу «Реестре, кому в собрании быть» сказано кратко: «Кабинетным министры. Tpoe первые синсщаль- ные члены. Сенаторы все». Однако кроме трех кабинет-министров (кн. AM. Черкасского, ОстерманаиАП. Волынского), церковныхиерархов, сенаторов в «Генеральное собрание» были включены обер-шталмейсгер, гофмар-

шал, четыре майора гвардии, фельдмаршал кн. И.Ю. Трубецкой, три генерала, а также восемь чиновников из разньк коллегий о Бестужеве, явившемся «в зело тяжких преступлениях и винах и злых и вре- дительньк намерениях». Этотдокументследовало доставить в Сенат и там, «учиня заседание... судить его, Бестужева-Рюмина во всем том по силе наших прав и указов и подписав сентенциюдля высочайшей конфирмации, подать нам немедленно». B данном случае в роли суда выступил Сенат (462,202-203).

Как судили самого Бирона, не совсем ясно. Из указа Анны Леопольдовны тому же Чернышову от 5 апреля 1741 г. видно, что следственная комиссия по его делу была попросту преобразована в суд: «Повелеваем нашей учрежденной Комиссии в тех его преступлениях судить по нашим государственным правам и чему буцетдосгоин подписать сентенцию, подать нам на апробацию» (462, Ж). Шесть назначенных правительницей генералов и двое тайных советников без долгих проволочек приговорили Бирона к четвертованию. Правительница заменила бывшему регенту казнь ссылкой в Сибирь (248, 39).

Вступление нарусский престол имперафицы Елизаветы в ноябре 1741 г. привелокопалеА.И. Остермана, Б.Х. Миниха, М.Г. Головкина, атакже других вельмож, правивших страной при Анне Леопольдовне и ведавших судом над Бироном. Созданная по указу новой императрицы следственная комиссия провела допросы опальных вельмож и подготовила экстракты из ихдел. Затем 13 января 1742 г. последовал императорский указ Сенату, в котором сказано, что по расследованию комиссии «некоторые явились во многих важных, а особливо против собственной нашей персоны и общаго государства покоя, преступлениях». Поэтомудела их передаются в назначенный государыней суд. B него вошли сенаторы и еще 22 сановника Они, согласно указу, должны были преступников «по государственным правам и указам судить и чему кто из них, за их важнейшия и прочия преступления надлежит—заключитъ сентенцию и подписав оную, для высочайшей нашей конфирмации, подать нам, и нашему Сенату повелеваем учинить по сему нашему указу. Елизавет». B том же указе сказано, что сентенцию-приговор нужно составить по экстрактам дел преступников (см. зи, 222-233). Здесь проявилась характерная для подобных судов черта: подлинные дела преступников суду были недоступны, суд был заочным и формальным.

Приговор поделуЛопухиных вынес «Генеральный суд», образованный по указу Елизаветы 18 августа 1743 г. B указе говорится, что «оному собранию повелеваем то дело немедленно рассмотреть и что кому по правам учинить надлежит, подписав свое мнение для нашей обрабации нам подать, а кому в том суде присутствовать, прилагается при сем реестр. Елисавет». B реестре упомянуты три члена Синода, все сенаторы во главе с генерал-прокурором, ряд высших воинских и гражданских чиновников и четыре майора гвардии (660,40-4i). Любопытно, что при окончательном подписании «сентенции» кроме судей под приговором поставили свои подписи следователи изсозданной поделуЛопухина«Особой комиссии» — Н.Ю. Трубецкой и А.И. Ушаков, хотя они в реестре членов суда не названы. Вообще, обадея- теля оказались незаменимы как члены судов над другими преступниками первой половины XVIII в., начиная с царевичаАлексея. Члены судазнако- мились с делом Лопухина и других только по экстракту из сыска, и в нем (кстати, вопреки данным следствия) было написано, что все преступники во всех своих преступлениях покаялись. Заседание началось утром 19августа 1743 г. чтением экстракгадела князем Трубецким, а уже после обеда судьи подписали заранее приготовленный приговор — «сентенцию». «Генеральный суд» приговорил всех подсудимых к смерти. Суд был заочным, да и не ПОЛНЫМ, — ПОД приговором СТОИТЛИШЬ 19 подписей (660, 40-42).

Такой же суд быт устроен поделу Гурьевых и Хрущова в 1762 г. B указе Екатерины II о состоявшемся процессе сказано: преступников, «яко оскорбителей величества нашего и возмутителей всенародного покоя», надлежало казнить и «без суда» (само по себе это любопытное признание. — E. A.), но «человеколюбивое наше сердце не допустило сделать вдруг такого, столь строгого, сколь справедливого приговору. И так отдали мы сих государственных злодеев нашему Сенату со всеми собранными президентами на осуждение, рекомендовав им при том иметь правилом матернее наше ко всем милосердие. Co всем тем помянутые злодеи не избавились итуготсмер- тной казни, но присуждены к оной по своим ненавистным, богомерзким преступлениям» (S29a-i, 75-76). Суд приговорил-таки преступниковксмершой казни, но императрица смягчила наказание, освободила от смерти.

B1764 г. Екатерина передала В.Я. Мировича в руки сенаторов, которым над лежало рассмотреть его дело, «купно с Синодом, призвав первых трех класов персон с президентами всех коллегий». «Производитель всего следствия» генерал-поручик Веймарн представил свой доклад-экстракг, из которого изъяты многие важные факты из подлинных материалов следствия (662,499—500; 410,273). СуД НЭД МирОВИЧЄМ ПрИМЄЧаТЄЛЄН ТЄМ, ЧТО ВПЄрВЬІЄ ПОС-

леделаАлексея 1718 г. преступниклично предстал перед судьями, что впоследствии породило фольклорные рассказы о весьма смелых ответах Мировича своим судьям. Кроме того, некоторые члены суда выразили сомнение в законности убийства охранниками Ивана Антоновича. Действительно, такие вопросы могли возникнуть, т.к. отсуда скрыли содержание инструкции императрицы охране экс-императора B ней закреплено право умертвить узника при попытке кем-либо его освободить. Немудрено, что некоторым членам суда убийство бывшего императора показалось возмутительным самоуправством охранников (4io, m: i55,295-297). Другая особенность суда 1764 г. в том, что суду по политическим преступлениям впервые не подкладывали на сгол подготовленный в сыскном ведомстве готовый приговор. Для его написания (на основе представленных Веймарном документов и выписок из Священного Писания) трое судей образовали комиссию, которая и представила ВСКОре проект приговора (154-2.355).

Принципы суда над Мировичем (см. подробнее 5S7-i6,12228) были скопированы и несколько усложнены в 1774 r., когда судили Емельяна Пугачева Он назывался «Полным собранием» (другие названия: «Собрание», «Комиссия») и заседал два дня (30—31 декабря 1774 r.). B состав Собрания входили сенаторы, члены Синода, «первых 3-х классов особ и президентов коллегий, находящиеся в... Москве». Этому Собранию предстояло в помещении Тайной экспедиции заслушатьдоклад следователей генералов кн. Волконского и Павла Потемкина и затем «учинитъ в силу государственных законов определение и решительную сентенцию по всем ими содеянным преступлениям противу империи» (5S7-19,14230; 6S4-7,138-139). СобрЭНИЮ ПреДПИСЫВЭЛОСЬ ЗЭ- седать недолго и составил> приговор — «решительную сентенцию», которую затем послали в Петербург на утверждение («конфирмацию») самодержице. Для составления текста самого приговора из числа судей была назначена комиссия. Совершенно точно известно, чтодокументы самогодела Пугачева и его сообщников суду из Тайной экспедиции не выдавали. Волконский прочитал лишь экстракт, там подготовленный, а потом по его тексту, вместе C Потемкиным, дал судьям ЛИШЬ необходимые пояснения (196,183-184). Эк- страктже составили по принятой и описанной в начале главы бюрократической технологии, но даже и его полностью не зачитали. Дело в том, что предварительно с экстрактом ознакомилась императрица, которая карандашом пометила несколько мест из показаний Пугачева «для того, чтобы их в собрании не читать» (684.6. m>.

B таком сокращенном виде экстрактбыл выслушан судом ЗОдекабря, и после этого генерал-прокурор Вяземский, игравший роль дирижера всего процесса, предложил судьям два вопроса: 1-й. Предсгавлятьли перед собранием Пугачева, чтобы он подтвердил: «Тотли он самый, и содержаниедоп- росов точная ли его слова заключают, также не имеетли сверх написанного чего объявить?» Одновременно, нужноли посылать выбранную судом из его членов депутацию в тюрьму, чтобы удостовериться в подлинности показании и других преступников, проходящих по этому делу? 2-й. «Для сочинения сентенции надлежит зделать приготовления и выписки из законов?» Ha оба вопроса судьи дали положительный ответ, и на следующий день Пугачева привезли в Кремль.

Пугачев в клетке для доставки его в Москву после ареста

Допрос Пугачева перед судом был ограничен шестью составленными заранее вопросами. Их, перед тем как ввести преступника в зал, зачитал судьям сам Вяземский. Целью этого допроса была не организация судебного расследования, не уяснение каких-то неясных моментов дела, а только стремление власти убедить судей, что перед ними тот самый Пугачев, простой казак, беглый ксшодник, самозванец, и что на следствии он показал всю правду и теперь раскаивается в совершенных им преступлениях («1. Tы ли Зимовейской станицы беглой донской казак Емелька Иванов сын Пугачев? 2.Ты ли, по побегу с Дону, шатаясь по разным местам, был на Яике и сначала подговаривал яицких казаков к побегу на Кубань, потом назвал себя покойным государем Петром Федоровичем?» — и ТД. — 684-6,143).

После утверждения судом этих вопросов ввели Пугачева, который, как записано в журнале судебного заседания, упав на колени, «на помянутыя вопросы, читанные ему господином генерал-прокурором и кавалером, во всем признался, объявя, что сверх показанного в допросах ничего объявить не имеет, сказав наконец: “Каюсь Богу, всемилостивейшей государыне и всему роду христианскому”. Собрание оное приказало записать в журнал» (684-6, i44). Кроме того, от Собрания была «отряжена... депутация» из четырех человек к сообщникам Пугачева, «дабы, увещевая сих преступников и злодеев, равно вопросили, не имеютли они еще чего показать и, чистое ль покаяние принося, объявили все свои злодеяния». Вернувшись, депутация «донесла, что все преступники и способники злодейские признавались во всем, что по делу в следствии означено и утвердились на прежних показаниях» (i%,

188; 522,158).

Ha этом судебное расследование крупнейшего в истории России XVIII в. мятежа, приведшего к гибели десятков тысяч людей, закончилось. «Сие соверша, — сказано в приговоре—«решшельной сентенции»,—уполномоченное собрание приступив к положению (т.е. составлению. — K А.) сентенции, слушало вначале выбранные из Священнаго писания приличные ктому законы и потом гражданских законов положения». O подготовке этих выписок позаботился А.А. Вяземский утром 30 декабря 1774 г. (m, щ.

Тогда же, «по выводе злодея» из зала заседания, Вяземский предложил Собранию не только подготовленные выписки из законов, но и «сочиненной... Потемкинымкраткий экстрактовинахзлодея Пугачеваиегосооб- щников, дабы, прослушав оные, к постановлению сентенции... решиться можно было». Указ Екатерины о составлении «Краткого экстракта» бьшдан Потемкину не позже 20 декабря (т-6, м, щ. И все же следует отметатъ, что «решительная сентенция», в отличие от подобных ей приговоров предшествующих царствований, не была целиком готовадо суда и не былалишь подписана присутствующими судьями. Екатерина II, контролируя подготовку процесса, дозируя информацию для судей, все же дала суду определенную свободу действий, взяв за образец процесс Мировича 1764 г., о чем и писала Вяземскому (684-9,140). Ho Вяземский недопустил свободных вопросов судей Пугачеву, как это было в деле Мировича, и для этого заставил их, перед самым приводом «злодея», утвердить заготовленные им вопросы для Пугачева И тем не менее дискуссия на суде разгорелась. Она коснулась меры наказания преступника и поставила Вяземского в довольно трудное положение.

Как известно, русскоедворянство было потрясено пугачевщиной, обеспокоено последствиями бунта, опасалось за сохранение крепостного права, а поэтому требовало примерной жестокой казни бунтовщиков. У Екатерины II в конце 1774 r. были все юридические основания и силы казнить тысячи мятежников, как это в свое время сделал Петр I, уничтожив фактически всех участников стрелецкого бунта 1698 r. и выслав из Москвы тысячи их родственников. И тем не менее Екатерина II не пошла на такую демонстратив- 16 - 1286 нуюжестокость. Онадорожилаобшественным мнением Европы. «Европа подумает, — писала она относительно жестоких казней Якову Сиверсу в декабре 1773 r., — что мы еще живем во временах Иоанна Васильевича» tm, 230). И хотя в охваченных бунтом губерниях (без особой огласки) с пугачевцами расправлялись весьма сурово, устраивать в столице средневековую казнь с колесованием и четвертованием императрица не хотела.

Конечно, дело было не только в нежелании Екатерины казнями огорчал> Европу. Она считала, что жестокость вообще не приносит пользы и мира обществу, поэтому нужно ограничиться минимумом насилия. B переписке с Вяземским императрица наметила «контуры» будущего приговора: «При экзекуциях чтоб никакого мучительства отнюдь не было и чтоб не более трех или четырех человек», т.е. речь шла о более гуманных казнях, да и то только для нескольких человек. Еще не зная о вынесенном в Кремле решении, онаписала 1 января 1775 г. M.H. Волконскому: «Пожалуй, помогайтевсем внушить умеренность как в числе, так и в казни преступников. He должно быть лихим для того, что с варварами дело имеем» (Ш-9, uo. i4S).

Междутем судьи, высшие сановники идворянсгво исходили из иного принципа «чтоб другим неповадно бьшо». Зная об этих кровожадных настроениях в Москве, Вяземский писал: «Слышу я от верных людей, что при рассуждениях о окончании пугачевского дела желается многими, и из людей нарочитых, не только большей жестокости, но чтоб и число немало бьшо». Наэтом настаивал генерал П.И. Панин. Он был карателем мятежников, состоял членом суда над Пугачевым, отличался независимостью поведения и пользовался большим авторитетом в столице.

B случае, если суд пойдетнаужесточение наказания, AA Вяземский предполагал прибегнуть к «модерацию», т.е. к затяжке с вынесением приговора. Именно для того, чтобы не распалять судей, он и не дал им возможности устроить полноценный судебный допрос Пугачева. И все же избежать дискуссии в суде не удалось. 31 декабря Вяземский сообщал Екатерине, что «при положении казни Пугачеву согласились бьшо сначала оного только четвертовать, но как после, рассуждая о вине Перфильева и найдя оную важную, положили тоже, и настояли в том, упорно говоря, со мною некоторые, что и о Белобородове (сподвижник Пугачева И. H. Белобородов был казнен ранее, 5 сентября. — E А) в народе отзьшались, что оной казнен весьмалегкою казнию, то потому хотели Пугачева живова колесовать, дабы тем отличить ево от прочих. Ho я принужден с ними объясниться и, наконец, согласил остаться на прежнем положении, только для отличения от протчих части [тела] положить на колеса, которые до прибытия Вашего величества (в Москву. — E A) созжены быть могут» (6S4-9,145).

Вяземскому не удалось буквально выполнить указ Екатерины. Вместо трех-четырех приговоренньта к смерти суд назвал шестерьк, при этом двоих из них — Пугачева и Перфильева — суд обрек на четвертование. Екатерине пришлось одобрить «решительную сентенцию» без изменений. И все- таки Вяземский сумел исполнитъ негласный указ императрицы о смягчении наказания. Он исключил из числа приговоренных к смерти Канзафара Уса- ева и во время казни остальных приговоренных обманул суд и публику, собравшуюся на Болоте, о чем будет сказано ниже.

Любопытно, что суд из высшихдолжносшьклиц, получив некоторую свободу при выборе средств наказания, использовал ее только для ужесточения этого наказания. Государственная безопасность понималась судьями несточки зрения государственного деятеля, стоящего над сословиями, классами, «состояниями», думающего о восстановлении в стране гражданского мира, а только с узкокорпоративных позиций дворянства, полного мстительного желания примерно наказать взбунтовавшихся «хамов». Екатерина же была как раз д альновидным государственным деятелем, она была сторонницей минимума жестокостей при казни предводителей мятежа. Более того, императрица сделала выводы из пугачевщины, продолжила свои реформы и сумела ослабить социальную напряженность. Это привело к стабилизации положения в стране и подьему экономики, упрочению внутреннего порядка

Дело АН. Радищева 1790 г. уникально в истории политического сыска XVIII в. тем, что показывает, как работал его механизм, когда он оказывался «сцеплен» с публично-правовым институтом состизательногосуда Как известно, Екатерина II, услыша о выходе скандальной книги Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», приказала найти ее, прочитала, сделала многочисленные замечания по тексту книги, которые передала С.И. Шешковскому. Тот, исходя из пометок императрицы на полях книги, составил вопросы для арестованного автора 13 июля 1790 г. императрица послала главнокомандующему Петербурга графу ЯА Брюсу указ, в котором охарактеризовала книгу как «наполненная самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное к властям уважение, стремящимися к тому, чтоб произвесть в народе негодование прогаву начальников и начальства и, наконец, оскорбительными и неистовыми изражениями противу сана и власти царской». Екатерина предписала Брюсу: «таковое... преступление повелеваем рассмотреть и судить узаконенным порядком в Палате уголовного суда Санкт-Петербургской губернии, где, заключа приговор, взнесть оный в Сенат наш» азо, 2Л).

Так впервые за всю русскую историю дело о политическом преступлении было передано в общий уголовный суцдля рассмотрения в узаконенном

16*

судебном порядке. Дело бьшо возбуждено по воле самодержицы, преступление состояло в публикации литературного произведения, его продажа рассматривалась как распространение материалов, наносивших ущерб государству и самодержавной власти, т.е. существующему строю. 15 июля Брюс направил в Палату уголовного суда особое «предложение», в котором предлагал книгу «господам заседающим и прочесть, не впуская во время чтения в присутствие канцелярских служителей, и по прочтении помянутого Радищева о подлежащем спросить». Весь процесс тщательно режиссировался. 16 июля Шешковский срочно направил Брюсу копию составленного ночью Радищевым чистосердечного раскаяния, которое, как пишет Шешковский, «иного не содержит, как он описал гнусность своего сочинения и кое он сам мерзит (презирает. — £. Л.)» (130, 197-198).

Тем самым Шешковский давал Брюсу знать, что преступник уже вполне подготовлен к процессу и сможет на нем подтвердить все, что от него потребуется. Любопытно, что Тайная экспедиция никак не проявила себя на процессе и составленное ею дело Радищева на суде так и не появилось на свет, а важнейшая цель всякого судебного разбирательства—установление факта совершения преступления—оказалась грубо проипнорирована. Сценарий процесса был таков: «Палата уголовного суда призовет его и спросит... (далее следуют утвержденные вопросы. — £. A.). По таковом допросе не трудно будет Палате положить свой приговор на точных словах законов основанный и оный, объявя при открьпыхдверях, взнесгь нарассмотрение в Сенат». Из протоколов суда видно, что вопросы к Радищеву были самые обобщенные и были типичны скорее не для суда, а именно для политического сыска XYII- XVIII вв. Статс-секретарьАА Безбородко, направлявший поволе государыни процесс, считал, что материалы Тайной экспедиции о Радищеве не должны бьши фигурировать в судебном процессе, ибо «допросы келейные емуучи- нены быть долженствовали из предосторожности, какие у него скрывалися умыслы и недалеколи они произведены». Иначе говоря, Безбородко считал, что допросы Радищева в сыске касались подозрений в заговоре и его намерений, а поэтому их надлежало окружать государственной тайной. Эти темы, по мнению статс-секретаря, не относятся к компетенции публичного суда, за- дачакогорого проста: «Видя его преступление, удостоверятся в нем новым его признанием и имеетпрямыезаконы наосуждение его» (ізо, i96-m.

Материалы процесса свидетельствуют, что суд велся с нарушением принятого процессуального права, судьи проигнорировали многие важные вопросы, не вызвали свидетелей, без которыхусгановить состав преступления Радищева было невозможно. Ho все эти странности легко объяснимы, так как помимо дела в суде сохранилось дело Радищева, которое велось в Тайной экспедиции, а также переписка по этому поводу высших должнос-

A.H. Радищев

тньклиц империи. Суть в том, что судебное расследование, в сущносш, им было не нужно, еще до начала суда большинство важных эпизодовдела выяснил политический сыск Суд старательно обходил именно те эпизоды, которые были полностью расследованы в ведомстве Шешковского и которые вполне уличали Радищева в распространении книги. Думаю, что какие-то указания о том, что спрашивать, а о чем молчать, судьи получили заранее. Если бы мы не знали материалов политического сыска, то у нас вызвал бы много вопросов и сам приговор, отличавшийся недоговоренностью и юридической некорректностью определения состава преступления Радищева, которого судили зараспространение анонимной книги. Неоднократно исправленный приговор былутвержден Сенатом, потом Советом при высочайшемдворе. Радшцевбыл приговорен к смертной казни, замененной императрицей ссылкой «в Сибирь B Илимский острог надесятилетнее безысходное Пребывание» азо, 300-301;2SS).

B принципе этот указ о ссылке Радищева мог появиться и без всякого процесса — мы знаем, каким образом решались раньшедела об «оскорблении чести Ея и.в.». Ho в конце XVIII в. в екатерининской России просто приговоритъ к смерти подданного идворянина, попавшего по какой-то причине в опалу, стало трудно. Основы сословного и правового государства, которое строила Екатерина II, входили в явное противоречие с исконным проявлением самодержавной воли, остававшейся, как и cro лет назад, ничем не ограниченной и абсолютно защищенной от критики. Поэтому и потребовалась процедура явно фиктивного, но все-таки суда.

Надо полагать, что опытсуца над Радищевым показался удачным, и когда в 1792 г. началось дело Новикова, то решили так же провести его через судебный процесс. Это видно из переписки Екатерины II с главнокомандующим Москвы кн. AA Прозоровским, в которой императрица требовала от него организовать судебный процесс над Новиковым. Однако вскоре императрица поняла, что дело Новикова более сложно, чем дело Радищева. Новиков надопросах вел себя «изворотливо» и защищался умело. Кроме того, обвинение в принадлежности к масонству, которое не запрещали до этого, могли предъявить многим людям высшего света. K тому же Екатерина видела, что сам «координатор» процесса не так умен и проворен, как Брюс или Безбородко. Короче, императрица поняла, что процесс может завершиться большим скандалом и превратить власть в посмешище. 1 августа 1792 г. появился именной указ: Новикова предписали «запереть» на 15лет в Шлиссельбургскую крепость «по силе законов» (497,477). Резолюцию «по силе законов» часто использовал Петр Великий, когда затруднялся в указании конкретной статьи, по которой осуждал преступника. Позже, 18 июля 1793 r., Екатерина наложила еще на одно дело (прожектера Федора Кречетова) сходную с петровской резолюцию: «Запереть в здешней крепоста до высочайшего указа» (40i, щ. Так императрица привычно свернула на проторенную дорогу бессудных решений и поступила, как ей позволяла традиция и закон, — вынесла приговор-резолюцию только на основании материалов политического сыска.

Таким образом, даже управляемый и ограниченный в своих возможностях в отправлении правосудия суд над Радищевым оказался единственным исключением в непрерывной череде бессудных расправ с политическими преступниками. Как и само самодержавие, система политического сыска находилась вне правового поля,зарамками судебной реформы Петра I. Самодержец, а по его поручению учреждения политического сыска или их руководители одновременно возбуждали дела, вели расследование, в составе назначенных временных судов-комиссий выносили приговоры и сами приводили их в исполнение. Как это происходило, рассмотрим ниже.